Текст книги "Девушка из кошмаров (ЛП)"

Автор книги: Кендари Блэйк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Просто заканчивай с этим, хорошо? – говорит он, но я слышу это. Решительность в его голосе.

– Морфан, что ты знаешь?

– Я знаю… – он вздыхает, – кое-кого, кто может знать ответ.

– Кто это?

– Мисс Рикка.

– Тетушка Рикка? – спрашивает Томас. – Откуда она может об этом знать? – он поворачивается ко мне. – Когда я был ребенком, часто ходил к ней в гости. Она не совсем моя тетушка, но, знаешь, она больше чем просто друг семьи. Я давно ее не видел.

– Мы потеряли связь, – пожимает плечами Морфан. – Иногда так случается. Но, если Томас отведет тебя к ней, она поговорит с тобой. Всю свою жизнь она считалась финской ведьмой.

Финская ведьма. Из-за этих слов мне хочется обнажить зубы и попытаться совладать с собой. Мать Анны, Мальвина, также была финской ведьмой. Таким макаром она смогла проклясть Анну и привязать ее к викторианскому дому, а затем она сразу перерезала ей горло.

– Это не одно и то же, – шепчет Томас, – Она не такая.

Мое дыхание сотрясает легкие, и я доверчиво киваю ему в ответ. Меня больше не беспокоит то, что время от времени он врывается в мои мысли. Он ничего не может с этим поделать. Тогда, как я сразу закипел при воспоминании о Мальвине, дендрит[22]22
  Дендрит (от греч. δένδρον – «дерево») – дихотомически ветвящийся отросток нервной клетки (нейрона), воспринимающий сигналы от других нейронов, рецепторных клеток или непосредственно от внешних раздражителей.


[Закрыть] загорелся в моем мозгу, словно рождественская елка.

– Ты отведешь меня к ней? – спрашиваю я.

– Думаю, да, – он пожимает плечами. – Но ничего, кроме тарелки имбирного печенья, мы можем не получить. Она была не совсем в себе, когда я был еще маленький.

Кармел медлит, тихо лаская Стелу. Ее голос прорезает дым.

– Если преследующий призрак все-таки реален, сможет ли мисс Рикка заставить ее исчезнуть?

Я внимательно смотрю на нее. Никто не отвечает, и через несколько долгих секунд она опускает глаза в пол.

– Хорошо, – продолжает она. – Давайте покончим с этим.

Морфан затягивается и трясет головой.

– Пусть этим займутся только Кас и Томас. Только не ты, девочка. Рикка тебя даже на порог дома не пустит.

– Что это значит? Почему?

– Потому что последуют ответы, которых вы не захотите слышать, – отвечает Морфан. – От тебя волнами исходит дух сопротивления. Если ты отправишься с ними, они ничего не добьются, – он надавливает в трубке пепел.

Я смотрю на Кармел. Ее взгляд выглядит обиженным, но не виноватым.

– Тогда я никуда не пойду.

– Кармел, – начинает Томас, но она его обрывает.

– И ты не должен туда ходить. Никто из вас, – я бы хотел высказаться в его защиту, но она смотрит на Томаса. – Если ты действительно его друг и по-настоящему заботишься о нем, тебе не следует втягиваться во все это, – а затем она поворачивается на каблуках и выходит из комнаты. Прежде, чем сказать, что я не ребенок, что мне не нужен наставник, нянька или долбаный консультант, она весь путь, ведущий через антикварный магазин, проходит молча.

– Что сегодня такое с ней случилось? – спрашиваю я Томаса, но от того, как у него отвисает челюсть, становится понятным, что ничего он толком не знает.

Глава 8

Тетушка Томаса, Рикка, проживает в глубинке. Как минимум, мы ехали по грунтовой дороге без опознавательных знаков около десяти минут. По дороге ничего, кроме сплошного длинного ряда деревьев, не попадалось на глаза, иногда картинка обрывалась коротким очищенным участком леса. Если бы он не бывал здесь раньше, не представляю, как бы смог так легко отыскать дорогу.

– Мы потерялись? Ты ж признал бы этот факт, случись такое, да?

Томас улыбается, возможно, немного нервничая.

– Нет. Во всяком случае, пока нет. Когда я был здесь в последний раз, они могли немного изменить сам маршрут дороги.

– Кто такие, к черту, эти «они»? Белки из дорожного строительства? По ним не скажешь, что за последние десять лет здесь что-либо менялось, – за окошком проносятся густо посаженные деревья. Зимний период миновал, что посодействовало обильному росту зеленой листвы. Из-за большого количества поворотов, я остаточно потерял чувство направления. Наверное, мы движемся в сторону севера-юга.

– Ха! Вот он! – радостно кричит Томас.

Я выпрямляюсь на сиденье. Мы подъезжаем к небольшому, выкрашенному в белый цвет фермерскому дому. Вокруг крыльца в поле зрения неожиданно попадают ранние побеги декоративного сада, а широкая аллея, выложенная из каменных плит, тянется от подъездной дорожки до самого парадного крыльца. Когда Томас паркует свой Темпо на светлом гравии, он сигналит.

– Надеюсь, что она дома, – бормочет он, когда мы выходим из машины.

– А он ничего, – говорю я, указывая прямо.

Удивительно, что рядышком нет никаких соседей; должно быть, эта огражденная земельная собственность чего-то стоит. Двор окружают осторожно посаженные деревья, укрывая его от внешней дороги, а с другой его стороны – открывает замечательный вид на фасад огромного жилища.

Томас взбирается по ступенькам, словно энергичная гончая. Должно быть, он сейчас вспоминает, как в детстве приходил повидаться с тетушкой Риккой. Интересно, почему она и Морфан больше не общаются. Когда он стучится в дверь, я ненадолго затаиваю дыхание, не потому что хочу услышать интересующие меня ответы, а лишь потому, что не хочу стать свидетелем разочарованного взгляда Томаса, если окажется, что Рикки нет дома.

Но, слава богу, нам не о чем волноваться, потому что на третий стук в дверь она откликается. Вероятно, наш приезд она наблюдала, стоя за окном. Мне не верится, что у нее здесь бывает много посетителей.

– Томас Алдос Сабиен! Ты так вырос! – она выходит на крыльцо и обнимает его. Пока он лицом обращен ко мне, я беззвучно двигаю губами «Алдос?», пытаясь не засмеяться.

– Что именно ты здесь делаешь? – спрашивает Рикка. Она намного ниже ростом, чем я ожидал, чуть более пяти футов. У нее распущенные с проседью русые волосы. Мягкую кожу щек пересекают тонкие морщины, а уголки глаз чуть прищурены. На ней одет, примерно на три размера больше, свитер крупной вязки, а резиновые чулки складками приспущены на туфлях. Рикка далеко не молодая женщина. Когда она хлопает его по спине, он все еще выглядит потрясенным от ее силы.

– Тетушка Рикка, это мой друг, Кас, – сообщает он, и, словно с его разрешения, она, наконец, обращает свой взгляд на меня. Я убираю волосы с глаз и посылаю ей самую лучезарную улыбку бойскаута.

– Морфан послал нас к тебе за помощью, – тихо добавляет Томас.

Рикка прищелкивает языком, и, когда ее щеки втягиваются, я впервые вижу ведьму, спрятанную под слоем вязаного платья с цветочным рисунком. Когда ее глаза стреляют в сторону рюкзака, в котором в ножнах лежит атаме, я борюсь с желанием не отступить от крыльца.

– Мне нужно почувствовать его запах, – мягко проговаривает она. Ее голос звучит так, как если бы он сошел со страниц очень старинной книги.

Она щурится, вглядываясь в мое лицо.

– От него веет силой.

Ее рука крепко тянет за собой Томаса, не переставая при этом поглаживать.

– Заходите.

* * *

Внутри дома витает смесь запаха ладана и пожилой женщины. Мне кажется, что декор здесь не обновлялся еще с 70-х годов. Под захламленной мебелью простилается коричневый ворсистый ковер, на сколько хватает взгляда, здесь также находятся кресло-качалка и удлиненная кушетка, оба обшитые зеленым велюром. В столовой нависает над столом сделанная из жаростойкого пластика осветительная стеклянная арматура, предназначенная для опознавания ураганов. Рикка ведет нас к столу и указывает жестом присесть. На нем сплошной беспорядок: много полусожженных свечей и ароматических палочек. Когда мы присели, она прыскает какой-то лосьон себе на руки и энергично их растирает.

– С твоим дедом все в порядке? – спрашивает она, наклоняясь вперед локтями и улыбаясь Томасу, затем кулаком подпирает себе подбородок.

– Отлично. Он передает тебе привет.

– И ему тоже передавай, – отвечает она. Ее голос волнует меня. Акцент и тембр очень схожи с голосом Мальвины. Не могу не признать этого факта, хотя они и не похожи друг на друга. Мальвина выглядела моложе, чем Рикка, с черными, забранными в пучок волосами, а не с кучей ирисок и аптечным алтеем на голове, как это было у Рикки. Тем не менее, всматриваясь в ее лицо, я до сих пор не могу отпустить образы убийства Анны. Они проносятся в моей памяти, как картинки, когда я оказался вовлеченным в спиритический сеанс: Мальвина капает черным воском на белое платье Анны, пропитанное кровью.

– Тебе нелегко, – сурово обращается ко мне Рикка, хотя мне от этого не легче. Она тянется к жестянке с нарисованными четными числами на ней и с трудом ее открывает, предлагая имбирное печенье Томасу, который зачерпывает их в две горстки. Прежде, чем пристально на меня посмотреть, на ее лице расцветает широкая улыбка, когда она замечает, как он набивает ими рот. Я должен ответить? Она задала мне вопрос? Она снова прищелкивает языком.

– Ты друг Томасу?

Я киваю.

– Тетушка Рикка, он самый лучший, – подтверждает Томас, кроша имбирное печенье. Она коротко ему улыбается.

– Тогда помогу, чем смогу, – она подается вперед и зажигает три свечи, по-видимому, вслепую. – Задавай вопрос.

Я глубоко вдыхаю. С чего начать? Кажется, в этой комнате мне не хватит воздуха, чтобы рассказать все об Анне, как ее прокляли, как она пожертвовала собой ради нас, ну, а теперь еще и то, действительно ли она преследует меня в моем мире?

Рикка хлопает меня по руке. Вероятно, я слишком долго размышлял.

– Дай, – говорит она, и я протягиваю ей ладонь. Она мягко пожимает ее в ответ, но, как только сжимает ее чуть сильнее, под пальцами я начинаю ощущать стальную силу, а затем она закрывает глаза. Интересно, это она помогала Томасу развивать талант чтения мыслей? Можно ли назвать это обучением или совершенствованием?

Я смотрю на Томаса. Он прекращает жевать, а его глаза теперь сосредоточены на наших соединенных руках, словно он увидел, как пробегает ток или дым, медленно проплывающий мимо нас. Все это длится очень долго. Я действительно ощущаю неловкость, прикасаясь к ней. У Рикки есть что-то такое, возможно, власть, исходящая от нее, заставляющая мой живот болезненно сжиматься, но как только я решаюсь высвободить руку, она открывает глаза и оживленно хлопает по тыльной стороне ладони.

– Он не иначе как воин, – обращается она к Томасу. – Владелец оружия старше всех нас.

Странным образом она больше не смотрит на меня, а руки ее скручены, как у краба. Она взмахнула ими над формайкой[23]23
  Формайка представляет собой материал, который изготавливается из ламинированных листов пластика и включает в себя меламин. Она применялась как практичное покрытие для столешниц и укрепилась в обиходе в 1950-60-е годы. Формайка характеризуется такими свойствами, как долговечность и простота в очистке.


[Закрыть], а затем легонько стала постукивать пальцами по столешнице.

– Ты желаешь знать о девушке, – выдохнула она на свои колени. Так как сидит женщина с низко опущенным подбородком, ее голос кажется сдавленным и хриплым.

– О девушке, – шепчу я. Рикка смотрит на меня с хитрой улыбкой на лице.

– Ты единственный, кому удалось заставить Анну, одетую в кровь, покинуть этот мир, – говорит она. – Я почувствовала это, когда она проходила мимо. Словно гроза, исчезающая за озером.

– Она сама так решила, – отвечаю я, – чтобы спасти мою жизнь. И Томаса.

Рикка пожимает плечами, сообщая, что это не имеет значения. На золотой посудине покоится бархатная сумка; она опустошает содержимое и мешает его по кругу. Я пытаюсь не слишком близко присматриваться. Просто сошлюсь на то, что это вырезанные руны, но все же они похожи на мелкие кости, возможно, принадлежащие птицам, ящерицам или человеческим пальцам. Она опускает взгляд на их расставленную комбинацию, и тогда ее светлые брови удивленно взимаются вверх.

– Девушка сейчас не с тобой, – продолжает она, отчего мое сердце глухо забилось. Признаться, я не знаю, на что собственно рассчитываю. – Но была. Совсем недавно.

Рядом я слышу, как учащенно дышит Томас, выпрямляясь на стуле. Он поправляет свои очки и легонько толкает меня локтем, стараясь ободрить.

– Можешь объяснить, чего она хочет, – через минуту спрашивает он, наблюдая, как я, онемевши, сижу, словно скала.

Рикка поднимает голову.

– Откуда мне знать? Ты хочешь, чтобы я вызвала ветер и у него спросила? Он не знает этого. Можем спросить об этом только одного человека, который знает ответ. Попросите Анну, одетую в кровь, раскрыть ее тайну, – она косится на меня. – Думаю, ради тебя она многое расскажет.

Из-за пульсации в ушах мне трудно ее слушать.

– Я не могу ее об этом спросить, – ворчу я. – Она не может говорить.

В голове потихоньку проясняется; она начинает немного кружиться, но упорно размышлять дальше.

– Мне сказали, что невозможно вернуться оттуда. Что ее не должно здесь быть.

Рикка откидывается на кресле. Она напряженно указывает рукой на мой рюкзак и атаме.

– Покажи мне, – просит она, а затем скрещивает на груди руки.

Томас кивает, показывая, что все хорошо. Я расстегиваю сумку и вытаскиваю нож, покоившийся в ножнах, затем кладу его на стол напротив. Рикка резко дергает головой, поэтому я выставляю его перед собой. По всему лезвию вспыхивает и гаснет пламя свечей. Ее реакция, когда она смотрит на эту необычную вещь, а в углу ее морщинистого рта появляется нервный тик, близка к отвращению. Наконец, она отводит взгляд в сторону и плюет на пол.

– Что ты о нем знаешь? – спрашивает она.

– Перед тем, как он перешел мне, он принадлежал моему отцу. Я знаю, что он отправляет убитых призраков в другой мир, где они не могут больше нанести вред живым.

Рикка бросает на Томаса быстрый взгляд. Это немного смахивает на выражение типа «загрузить парня».

– Хорошо и плохо. Правильно и неправильно, – она трясет головой. – Этот атаме так не думает, – она вздыхает. – Ты многого не знаешь, поэтому я все тебе расскажу. Ты думаешь, что он открывает дверь между нашим миром и иным, – она удерживает его одной рукой, затем второй.

– Но этот атаме и есть дверь. Его давно открыли, и с тех пор он колеблется между нашим и иным мирами, туда-сюда, туда-сюда.

Я наблюдаю, как колышется влево и вправо рука Рикки.

– Но он никогда не закроется.

– Подожди минутку, – говорю я. – Все неправильно. Ведь призраки не могут вернуться назад через нож, – я смотрю на Томаса. – Не так он действует, – я поднимаю нож со стола и обратно кладу его в сумку.

Рикка наклоняется вперед и хлопает меня по плечу.

– Откуда ты знаешь, как он действует? – спрашивает она. – Но все же. Он действительно не так работает.

Теперь я начинаю понимать, что Томас имел в виду, когда говорил что она немного не в себе.

– Для этого потребуется сильная воля, – продолжает она, – и глубокая связь. Ты сказал, что нож не отправлял Анну в иной мир, но, чтобы найти тебя, она должна была об этом знать и чувствовать.

– Ее зарезали, – взволновано прерывает ее Томас, – после заклинания Чаши Ворожбы Уилл взял нож и зарезал ее, но она не умерла, не исчезла или что-то в этом роде.

Глаза Рикки снова оказываются на рюкзаке.

– Она как-то связана с ним. Для нее он как путеводная звезда, как маяк. Я не знаю, почему другие не могут следовать за ним. Это загадка даже для меня.

Есть что-то странное в том, как она смотрит на нож. Ее взгляд выглядит напряженным, но отрешенным. Раньше я не замечал, что ее глаза были наполнены нечеткими желтыми оттенками ирисов.

– Но, тетушка Рикка, даже если вы и правы, как Томасу поговорить с ней? Как ему понять, чего же она хочет?

На лице расползается широкая, сердечная улыбка. Почти радостная.

– Ты должен сыграть, чтобы стало все более понятным, – говорит она. – Должен разговаривать на языке ее проклятия. Так же, как мы, финны, всегда разговариваем с мертвыми. С помощью саамского бубна[24]24
  Саамский бубен – обязательная принадлежность шаманов, помогавшая им входить в транс и общаться с миром духов.


[Закрыть]. Твой дед знает, где взять один такой.

– Ты поможешь нам? – спрашиваю я. – Полагаю, для этого нам потребуется помощь финской ведьмы.

– Томаса будет достаточно – отвечает она, но он не выглядит таким уж уверенным.

– Я никогда раньше не пользовался им, – отвечает он. – Даже не знаю, с чего начинать. Было бы лучше, если бы ты помогла нам. Пожалуйста?

Когда Рикка трясет головой, на ее лице проносится тень сожаления. Она больше не смотрит ему в глаза, дыхание становится тяжелее, напряженнее. Нам следует уйти отсюда. Должно быть, все эти вопросы напрягают ее. Собственно говоря, она ответила нам на вопросы и посоветовала с чего начать. Я откидываюсь назад от стола и замечаю, как в комнате что-то определенно проносится; в тот момент я понимаю, насколько холодны мои пальцы и щеки.

Томас тихо, невнятно сыпет причинами, почему это должен быть не он, кто сможет провести ритуал и как он узнает, что делать с саамским бубном, если он ударит им по лицу и что он, в итоге, закончит свой спиритический сеанс с призраком Элвиса. Но Рикка продолжает трясти головой.

Становится холоднее. Или здесь уже было холодно, когда мы пришли. В таком старом месте, должно быть, нет хорошей системы центрального отопления. Или чтобы сэкономить деньги, она его просто отключает.

Наконец, я слышу вздох Рикки. Он не кажется раздраженным. Скорее, в голосе слышится грусть и решительность.

– Иди и возьми мой бубен, – шепчет она. – Он в моей комнате. Висит на стене к северу, – она кивает в сторону небольшого коридора.

Я вижу часть чего-то напоминающего ванную. Должно быть, спальня расположена чуть дальше. Что-то здесь не так, и все из-за того, как она смотрит на атаме.

– Спасибо, тетушка Рикка, – Томас усмехается и встает из-за стола, чтобы отправится за бубном.

Когда я замечаю ее обиженное выражение лица, то вдруг понимаю, в чем тут дело.

– Томас, не надо, – говорю я, отстраняясь от стола, но слишком поздно. Когда я добираюсь до спальни, он уже там, стоит наполовину замершим у стены в северном направлении. Бубен висит там, где и сказала Рикка, он выглядит продолговатой формы, шириной в фут и в два раза длиннее, чем туго натянутая звериная шкура. Глядя прямо на него, Рикка неподвижно сидит в своем деревянном кресле-качалке, ее кожа выглядит серой и жесткой, глаза – впалыми, а зубы выступают через слоеные губы. Она была мертва, по крайней мере, уж год точно.

– Томас, – шепчу я и тянусь ухватить его за руку. Он с криком отбрыкивается и несется стрелой прочь. Я матерюсь себе под нос, хватая бубен со стены, а затем иду за ним. Покидая дом, только теперь я заметил, как он изменился: он был весь покрыт пылью и пятнами грязи, угол дивана погрызли грызуны. Паутина не только завладела углами дома, она также свешивается с осветительной арматуры. Томас продолжает идти, пока не оказывается снаружи, во дворе. Он обхватывает голову руками.

– Эй, – мягко говорю я.

Понятия не имею, что мне еще сказать или сделать. Он поднимает руку в оборонительном жесте, поэтому я отступаю. Он прерывисто дышит, хватая ртом воздух. Кажется, он плачет, но кто винит его за это? Это нормально, что он не хочет сейчас меня видеть. Я оглядываюсь, чтоб посмотреть на дом. Его окружают редкие деревья, а в цветнике теперь ничего нет кроме утрамбованной грязи. Белила на наружной обшивке выглядят такими тусклыми, словно их в спешке смыли акварелью, обнажая вырисовывающиеся черные доски.

– Извини, старина, – говорю я. – Я должен был догадаться. Там были подсказки.

Там были знаки. Я просто не обратил на них внимания или просто истолковал неправильно.

– Все в порядке, – отвечает он, вытирая лицо рукавом. – Рикка никогда бы мне не навредила. Никому. Я просто удивлен, вот и все. Не могу поверить, что Морфан умолчал о ее смерти.

– Может, он тоже не знал об этом.

– Ох, он знал, – отвечает Томас, кивая. Он шмыгает носом и улыбается мне. Его глаза немного покраснели, но теперь с ними все в порядке. Парень быстро оправился от горя. Он направляется назад к Темпо, и я следую за ним.

– Он определенно знал, – громко продолжает Томас. – Знал, но все равно отправил меня сюда. Я убью его! Я точно это сделаю!

– Полегче, – говорю я, когда мы уже сидим в машине, но Томас все еще продолжает бурчать о скорой кончине Морфана.

– По-другому никак. Не врубаешься, Кас? – он смотрит на меня с отвращением. – Я съел то гребаное имбирное печенье.

Глава 9

Томас высаживает меня у подъездной дорожки, все еще жалуясь на Морфана, Рикку и имбирное печенье. Я рад, что не засвидетельствовал ту стычку. Лично я считаю поедание печенья не такой уж большой проблемой по сравнению с той, где Морфан, не сознавая, посылает своего внука посетить мертвого члена семьи, но, эй, у каждого есть свои больные мозоли. Видимо, у Томаса – это закуска мертвых.

Между ворчанием и плевками через опущенное окно Томас попросил для себя, как минимум, неделю, чтобы тщательно изучить саамский бубен и подобрать подходящий ритуал для выхода на связь с Анной. Я напустил на себя самый понимающий вид и кивнул, все время борясь с желанием найти ближайшую палку и проехаться ею по бубну в своем сольном исполнении, покоившемуся на коленях. Это глупо. Быть осторожным и совершать правильные поступки, как для первого раза, – довольно много требований. Я не знаю, что происходит в моей голове. Когда я захожу в дом, понимаю, что не могу сидеть на месте. Я не хочу есть или смотреть телевизор. Кроме желания знать больше, мне ничего не хочется.

Спустя десять минут после моего прибытия, мама проходит через дверь с громадной коробкой пиццы в руках и останавливается, когда замечает, как я пакуюсь.

– Что случилось?

– Ничего, – отвечаю я. – Сегодня у меня состоялась интересная встреча с мертвой тетушкой Томаса. Она подсказала нам, как связаться с Анной.

Если не считать ее расширенных глаз, на лице царит полная невозмутимость. Она пожимает плечами, перед тем как тяжело двинуться через гостиную на кухню. Мои запястья дрожат от острой искры гнева. Я ожидал другой реакции. Думал, что она порадуется услышать, что я снова смогу поговорить с Анной и убедиться, что с ней все в порядке.

– Ты разговаривал с мертвой тетушкой Томаса, – продолжает она, спокойно открывая коробку из-под пиццы. – А я сегодня днем беседовала с Гидеоном.

– Что с тобой? Я же не рассказываю тебе о том, что в ресторане Горгулья появилось новое меню горячего блюда по особой цене. Или что я ушиб палец на ноге, хотя был уверен, что получу от тебя больше внимания.

– Он сказал, что тебе следует оставить ее в покое.

– Я не понимаю, что со всеми вами происходит, – говорю я. – Говоришь, чтобы я оставил ее в покое и продолжал жить дальше. Будто это легко сделать. Как я могу двигаться дальше, когда вижу ее в таком виде? Я хочу сказать, черт возьми, что Кармел считает меня психом!

– Кас, – заявляет она, – Успокойся. У Гидеона есть причины на то, чтобы так говорить, и, думаю, он прав. Я чувствую, что что-то происходит.

– Но ты не знаешь, что именно, так? Я имею в виду, что-то очень плохое, но ты точно не уверена? И ты считаешь, что я должен все пустить на самотек с Анной, но ради чего? Опять твоя женская интуиция?

– Эй, – рявкает она, ее голос становится низким.

– Извини, – я огрызаюсь ей в ответ.

– Я не только твоя мать, беспокоящаяся о тебе, Тесей Кассио Лоувуд. Еще я ведьма. Интуиция для меня имеет большое значение, – ее челюсть двигается так, словно лучше бы она жевала от начала до конца кожу, чем говорила то, что ей вздумается. – Я знаю, чего ты на самом деле желаешь, – осторожно продолжает она. – Ты не просто хочешь убедиться, что с ней все в порядке. Ты хочешь вернуть ее назад.

Я опускаю глаза.

– И, Бог мой, Кас, часть меня желает, чтобы это оказалось возможным. Она спасла твою жизнь и отомстила убийце моего мужа, но ты не можешь и дальше следовать по этому пути.

– Почему нет? – спрашиваю я, в моем голосе слышится горечь.

– Потому что существуют правила, – отвечает она, – и их не следует нарушать.

Я поднимаю глаза и пристально смотрю на нее.

– Но ты не сказала «нельзя».

– Кас…

Еще одна минута, проведенная здесь, и я потеряю самообладание. Поэтому я поднимаю руки и направляюсь в спальню, закрывая свои уши, чтобы не слышать, о чем она говорит, пока я поднимаюсь по лестнице и задыхаюсь от миллионов слов, от которых хочется закричать во все горло. Томас кажется единственным заинтересованным человеком в том, чтобы прояснить эту ситуацию.

Анна ожидает меня в спальне. Ее голова движется так, словно у нее сломана шея; глаза закатываются и смотрят в мои.

– Сейчас это уже слишком, – шепчу я, а она в ответ двигает беззвучно ртом. Я не пытаюсь читать по ее губам. Слишком много черной крови по ним льется. Пока она медленно отходит в сторону, я стараюсь держать глаза на уровне ковра, но мне не хватает сил больше сдерживаться, поэтому, когда она бросается через окно, я успеваю заметить ее колышущее платье, а затем раздается звук ее падающего тела на землю.

– Будь оно все проклято! – мой голос перерастает в нечто среднее между рычанием и стоном. Кулак врезается в стену, обрушивается на комод; я сбиваю лампу со своего ночного столика. Слова матери до сих пор щекочут мои уши и звучат так естественно. Она считает меня школьником с фантазиями о героях, которые находят девушку и уезжают с ней на вечерней заре. В каком мире, она думает, я вырос?

* * *

– Вероятно, без крови не обойдется, – заявляет Томас опечаленным тоном, что не совпадает с его волнением в глазах. – Без нее почти никогда ничего не обходится.

– Да? Ну, если ее будет больше чем пинта, дай мне знать, остальное я сдам в банк, – отвечаю я, а он при этом широко улыбается. Мы стоим у его шкафчика, обсуждая ритуал, в котором он еще не достиг успеха, но, справедливости ради, прошло только полтора дня. Кровь, на которую он ссылается, это своего рода канал, соединяющий загробную жизнь, или же плата. Я не уверен, какой именно из вариантов правильный. Он рассказывал о ее двустороннем действии, словно она мост или дорожная пошлина. Возможно, и то, и другое имеет место быть, а с другой ее стороны, попросту говоря, будет платная дорога. Пока мы разговариваем, он ведет себя немного нервно, думаю, все потому, что он ощущает мое стремление. Небось, он считает, что я не высыпаюсь. Скорее всего, я выгляжу полным дерьмом.

Томас выпрямляется, когда подходит Кармел, как всегда смотрясь в десять раз лучше, чем мы. Ее светлые волосы закреплены заколкой, живо подпрыгивая при движении. От сверкания ее серебряных браслетов моим глазам больно.

– Хей, Томас, – обращается она. – Хей, Кас-зомби.

– Привет, – отвечаю я, – Так ты слышала, что случилось.

– Да. Томас рассказал. Довольно жуткая фигня.

Я пожимаю плечами.

– Все было не так уж плохо. Рикка действительно выглядела впечатляюще. Тебе следовало пойти с нами.

– Что ж. Возможно, я бы и пошла с вами, если бы меня не выгнали из клуба, – она опускает глаза, и Томас внезапно занимает оборонительную позицию, извиняясь за Морфана и настаивая, что он повел себя дерзко, на что Кармел кивает, не отрывая глаз от пола.

Я замечаю кое-что неладное, когда смотрю на опущенные ресницы Кармел. Не думаю, что она видит, как я за ней наблюдаю, или, возможно, она считает, что я очень устал, чтобы что-то заметить, но даже в таком изнурительном состоянии я понимаю, в чем тут дело, и от этой догадки у меня перехватывает дыхание. Кармел была счастлива, что ее отстранили от нашего клуба. Должно быть, для нее перебор иногда оказываться в промежуточном положении между вырезанной руной или быть пришпиленной к стене вилами. Я вижу это в ее глазах; то, как они с сожалением задерживаются на лице Томаса, когда он не смотрит в ее сторону, и то, как они мигают и загораются неподдельным интересом, когда он рассказывает о ритуале. Все это время Томас продолжает улыбаться, не обращая внимания на то, что она фактически уже ушла. У меня возникает такое чувство, словно последние десять минут я просматривал свой первый фильм.

* * *

Почти с восьмого класса я больше никогда не задерживался в одной и той же школе целый год, и, должен сказать, от этого на душе становится неприятно. Сегодня понедельник, последняя неделя учебного года, и если мне придется еще хотя бы раз поставить свою подпись в чьем-то ежегодном альбоме выпускников, то я сделаю это только с помощью его крови. Ученики, с которыми я никогда не разговаривал, подходят ко мне с ручками и улыбаются, надеясь на какое-то личное пожелание, чем простое «желаю круто провести лето», когда такие надежды и так тщетны. И я не могу не подозревать, что они действительно желают, чтобы я написал что-нибудь загадочное и сумасшедшее, кое-какие новые подсказки, чтобы потом пустить новый слух. Это заманчивое предложение, но я пока еще медлю с этим.

Когда к моему плечу легонько прикасаются, я поворачиваюсь и вижу перед собой Кейт Хичт, тут же вспоминается мое неудачное свидание две недели назад, поэтому я почти что возвращаюсь назад к своему шкафчику.

– Привет, Кас, – улыбается она. – Подпишешь мой альбом?

– Конечно, – отвечаю я, притягивая его к себе, и пытаюсь зашифровать что-то личное, но ничего кроме фразы «желаю круто провести лето» не приходит на ум. Я ручкой вывожу ее имя и ставлю запятую. А что дальше? «Извини за отказ, так как ты напомнила мне девушку, которую я убил»? Или, может, «Ничего не изменить. Девушка, которую я люблю, может выпотрошить тебя».

– Итак, чем же ты планируешь заняться этим летом?

– О, еще не знаю. Возможно, немного попутешествую.

– Но ты ведь вернешься сюда осенью? – ее брови вежливо подняты, и это всего лишь непринужденный разговор.

Кармел говорит, что через два дня после той встречи в кафетерии Кейт начала встречаться с Квентином Дэвисом. Я вздохнул с облегчением, когда услышал эту новость, и сейчас у меня так спокойно на душе, потому что она совсем не выглядит расстроенной.

– Это очень хороший вопрос, – отвечаю я перед тем, как небрежно написать в уголке страницы «Желаю великолепно провести лето».