Текст книги "Девушка из кошмаров (ЛП)"

Автор книги: Кендари Блэйк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 25

Джестин была неправа. Появился Орден, чтобы забрать одного из нас. Прямо перед закатом выбор пал на нее. Эскортом оказались две молчаливые женщины. Они выглядели не намного старше нас, с абсолютно черными волосами, свободно спадающими с плеч. Джестин представила их как Харди и Райт. Судя по их фамилиям, они младшие члены братства. Либо я прав, либо их родители пошутили.

Спустя не так уж много времени за мной пришел Гидеон. Он застал меня за тем, как я бесцельно блуждал под фонарными столбами вдоль асфальтированной тропинки. Хороший способ отвлечься. Адреналин снова забурлил в крови, и я был близок к тому, чтобы куда-нибудь рвануть, но Гидеон повел меня через здания и огороженную территорию в свою комнату, в которой рядами стояли белые догорающие свечи и три фальшивых атаме, покоящиеся на красном бархате.

– Итак, – приступаю я, пока он закрывает двери, – что интересного расскажешь о ритуале?

– Только то, что он скоро начнется, – отвечает тот.

Создается такое впечатление, словно я разговариваю с Морфаном.

– Где Кармел с Томасом?

– Они придут, – откликается он. На серьезном лице расцветает улыбка. – Эта девушка, – сдавленно смеется он, – как фейерверк. Я никогда не слышал такого языка. В обычной ситуации я бы назвал ее наглой, но в сложившихся обстоятельствах было приятно наблюдать, как лицо Колина покрывалось красными пятнами, – он выгибает бровь. – Почему ты не проявил к ней интерес?

На протяжении всего дня Кармел враждует с Берком. Хотел бы я на это посмотреть.

– Томас опередил меня, – отвечаю я, ухмыляясь.

Наши улыбки постепенно исчезают, пока я, не мигая, наблюдаю, как угасают свечи. Огонек, колышущийся на фитиле из стороны в сторону, выглядит таким малюсеньким. Кажется странным, что он в состоянии превратить столбы воска в бесформенную массу. Гидеон подходит к шкафу и широко открывает дверцы. Сначала мне кажется, что он тянется в сторону связки красных штор, но, когда выкладывает их на кровать, я понимаю, что на самом деле это церемониальные мантии, точно такие же, в какой он был одет на украденном фото Томаса.

– Ах, – выдавливаю из себя. – А я все думал, когда же мне покажут мантии и кадила.

Гидеон разглаживает две мантии, поправляя капюшоны и рукава. На мне сейчас болотного цвета футболка и джинсы, и мне удобно. Мантии же выглядят так, словно каждая по отдельности весит двадцать фунтов.

– Это как-то поможет, если я надену ее? – спрашиваю я. – Ну, ты же понимаешь, я имею в виду, что большая часть церемонии – просто церемония.

– Это обычная церемония, – повторяет он, напоминая мне сейчас мать. – И одежда никак не повлияет на сам ритуал. Просто традиция.

– Тогда забудь об этом, – я осматриваю без узора веревку, которая охватывает талию. – Засунь себе, знаешь куда, эту традицию. Кроме того, Анна чуть ли не обоссыться от моего вида.

Он горбится, а я уже мысленно готовлюсь к его атаке. Сейчас он наорет на меня, что я ни к чему не отношусь серьезно и никогда не выказываю уважение старшим. Когда он оборачивается, я делаю шаг назад, но тот уже успел схватить меня за плечи.

– Тесей, если выйдешь сейчас через эту дверь, больше они не будут тебе препятствовать.

Я смотрю на него. Глаза сияют, почти нервно подрагивают, скрываясь за стеклами очков. Он сказал, что они оставят меня в покое. Возможно. Если попытаюсь так сделать, Берк пойдет за мной по пятам с подсвечником в руке, и все превратится в реальную игру Улика[61]61
  Улика (Clue в американской версии) – настольная игра детективного жанра, которая послужила основой для одноимённого фильма. Целью этой игры является с помощью дедукции выяснить ответы на три вопроса: кто, где и чем убил Доктора Блэка (в североамериканской версии – мистер Бодди).


[Закрыть], поэтому я должен аккуратно от него избавиться.

– Скажи маме… – начинаю я и замолкаю. В голове пусто. На мгновение всплывает ее лицо, а затем исчезает. – Даже не знаю. Скажи ей, что все хорошо.

– Тук-тук, – говорит Томас, заглядывая в комнату.

Когда он заходит вместе с Кармел, не могу сдержать улыбки на лице. Они оба одеты в длинные красные мантии с болтающимися сзади капюшонами и полностью скрывающими их руки рукавами.

– Вы, ребята, выглядите как рождественские монахи, – выпаливаю я. Из-под мантии торчат кончики кроссовок «Конверс» Томаса. – Вы в курсе, что вам не обязательно надевать это?

– Мы не хотели, но Колин настоял, – Кармел закатывает глаза. – Они такие тяжелые и немного колючие.

Позади нас Гидеон снимает с вешалки мантию и одевает, отуже затягивает веревкой талию, распрямляет за спиной капюшон. Затем подбирает с бархата фальшивые ножи и засовывает один из них за веревку у себя на бедре.

– Возьмите каждый по ножу, – обращается он к Кармел и Томасу. – Они уже заточены.

Они обмениваются взглядами, но никто из них не зеленеет на глазах, пока они подходят и берут их.

– Я разговаривал с дедом, – проговаривает Томас, – и он сказал, что мы идиоты.

– Мы?

– Ну, скорее, вы, – мы улыбаемся.

Возможно, я и идиот, но Морфан присмотрит за нами. Если Томасу потребуется защита, он даст знать людям, находящимся за океаном.

Я прочищаю горло:

– Послушайте, я… не знаю, в каком состоянии мы будем, когда вернемся назад. И если они попытаются сделать что-то с Анной…

– Я уверен, что Анне под силу разорвать их на куски, – сообщает Томас. – Но, на всякий случай, я знаю несколько трюков, как их задержать.

Кармел улыбается:

– Не следовало приносить с собой дубинку, – странный взгляд появляется на ее лице.

– Кто-нибудь уже задавался вопросом, как мы вернем Анну назад в Тандер-Бей? – спрашивает она. – Я имею в виду, что паспорт ее в любом случае уже просрочен.

Я улыбаюсь, все остальные тоже, даже Гидеон не отстает.

– Вам лучше двоим идти вместе, – заявляет Гидеон, указывая в сторону двери. – Мы пойдет сразу за вами.

Они кивают, касаясь моей руки, когда проходят мимо.

– Нужно ли просить тебя, чтобы ты позаботился о них, если я…, – спрашиваю Гидеона, когда те скрываются из поля зрения.

– Нет, – отвечает он.

Он тяжело опускает руку на мое плечо:

– Я клянусь, что с тобой все будет в порядке.

* * *

За один день это место подверглось серьезным изменениям. Вместо электричества стали использовать свечи. Они пылают вдоль стен коридоров, а их отблеск разбивается о каменную поверхность пола. Деловые костюмы также исчезают; каждый человек, проходящий мимо нас, одет теперь в мантию, и каждый раз, когда мы сталкиваемся с кем-то, они благословляют меня и произносят молитвы. А, может, просто насылают проклятье, все зависит от того, что это за человек. Я же в ответ их игнорирую. На ум приходит только поднять им руку, но мне кажется это глупой затеей.

Мы с Гидеоном двигаемся через лабиринт проходов и соединенных между собой комнат, пока не оказываемся лицом перед парой высоких дубовых двустворчатых дверей. Перед тем, как спросить, где Орден держит у себя таран, широко распахиваются двери и перед глазами возникает каменная лестница, спиралью закручивающаяся и пропадающая в темноте.

– Факел, – коротко произносит Гидеон, и один из членов братства, стоящих возле дверей, передает ему его.

Пылающий факел четко освещает высеченные из гранита ступени. Я ожидал увидеть их черными и влажными, одним словом, самыми обычными.

– Осторожней, – предупреждаю я Гидеона, когда тот начинает спускаться.

– Да не упаду я, – отвечает он. – Для чего же тогда факел?

– Ну, больше всего меня волнует, чтобы ты не наступил на мантию и не сломал себе шею.

Он ворчит что-то о том, что он вполне сам способен о себе позаботиться, но все-таки ступает осторожно. Я следую за ним по пятам. С факелом или без, но лестница вызывает головокружение. Здесь нет перил, но сама она спиралью уходит так далеко вниз, что я полностью теряюсь в направлении, пытаясь понять, насколько глубоко мы уже спустились. Постепенно становится холоднее и влажнее. Такое чувство, словно ступаем по горлу кита.

Когда достигаем пола, то обходим стену, за которой внезапно нам по глазам бьет пламя свечей, когда оказываемся в большом круглом месте. В ряд выстроены свечи: один ряд белых столпов и один – черных. Центральный ряд – образ двух вышеупомянутых. Их выставили на врезанных в скале полках.

Члены братства, облаченные в мантии, стоят в полукруге, готовые замкнуть его полностью. Только самым старшим позволено здесь находиться. Я смотрю на их безымянные, испещренные временем лица, кроме, конечно же, Томаса и Кармел. Лучше бы они опустили свои капюшоны, так как выглядят странными, пряча волосы. Берк же, естественно, занял позицию в центре круга, словно ключевая фигура. В этот раз он уже не устраивает шоу, выказывая нам свою сердечность. При свете свечей его черты лица резко изменяются, и вот таким его я и запомню. Похожего на дебила.

Томас с Кармел стоят на краю полукруга. Томас старается выглядеть достойным этого места, Кармел же, так или иначе, не заморачивается на сей счет. Они посылают мне взволнованные улыбки, и затем я сцепляюсь взглядом с членами Ордена. У каждого из них на ремне весит заостренный нож; я гляжу на Гидеона. Если что-то пойдет не так, ему бы лучше иметь в запасе еще один план, или он, Томас и Кармел станут подобием Юлия Цезаря, перед тем как тот произнесет всего каких-то два слова. Мы с Томасом поднимаем головы и бросаем взгляды. Потолка не видно. Он слишком высоко даже для свеч, чье пламя устремляется ввысь.

Затем я снова смотрю на Томаса, у которого от страха расширяются глаза. Мы терпеть не можем это место. Такое чувство, словно оно лежит под низом всего. Под землей. Под водой. Оно ужасное даже для смерти.

С тех пор, как мы пришли с Гидеоном, никто так и не заговорил. Я ощущаю, как они с жаром обследуют мое лицо и рукоятку ножа, торчащего из заднего кармана брюк. Они жаждут, чтобы я вытащил его и показал им. Чтобы они еще раз поохали и поахали. Но забудьте об этом, придурки. Я собираюсь попасть на ту сторону, отыскать свою девушку и вместе с ней вернуться назад. Тогда мы увидим, что вы на это скажете.

У меня начинают трястись руки, поэтому я сжимаю их еще сильнее. Позади нас эхом отдаются звуки по лестнице. Харди и Райт ведут Джестин, но «ведут» здесь не совсем уместное слово. Скорее, сопровождают, ведь это «представление» рассчитано лишь для нее.

Ей также разрешили не одевать красную мантию. Или, возможно, она просто отказалась. Когда я перевожу на нее взгляд, внутреннее чутье подсказывает, что она мне не враг, поэтому очень трудно бороться с этим чувством после столь долгого времени, даже если это кажется сумасшествием. Она заходит в круг, а ее эскорт возвращается назад тем путем, каким и пришел. Круг из членов братства замыкается позади нее, оставляя нас одних стоять посреди круга. Она приветствует Орден, а затем смотрит на меня, пытаясь ухмыляться и нерешительно болтаться. Она одета в белую майку и черные брюки с заниженной талией. Я не замечаю на ней ни талисманов, ни медальонов, ни драгоценностей, но зато улавливаю запах розмарина. Чтобы обезопасить себя, она обмазалась им. Ее ногу оплетает ремень, в котором я замечаю нож, и такой же аналогичный привязан и ко второй ее ноге. В каком-то другом месте Лара Крофт обязательно обернулась бы ей вслед.

– Вы не передумали? – без унции искренности в голосе спрашивает Берк.

– Не тяни резину! – ворчу я.

Он улыбается, не показывая зубы. Некоторым людям не удается изобразить на лице ничего, кроме бесстыдства.

– Круг уже закрылся, – мягко проговаривает он. – Четко вырисовывается проход. Все, что остается сделать в завершение, это расширить его еще больше. Но сначала ты должен определиться со своим якорем-привязкой.

– С якорем?

– Это человек, который будет связующим звеном между двумя плоскостями. Без него ты не сможешь вернуться назад. Каждый из вас должен выбрать его.

Сначала я подумываю Гидеона взять на эту роль, но потом устремляю взгляд влево.

– Томас, – говорю я.

Его глаза расширяются. Думаю, он пытается выглядеть польщенным, что выбрали его, но он так сморщивает лицо, словно болит живот.

– Колин Берк, – рядом со мной раздается голос Джестин. И не удивительно.

Томас глотает, делая шаг вперед. Достает из-за пояса свой фальшивый атаме и режет руку лезвием. Очертив полностью запястье, он сдерживает дрожь, пока хлыщет, растекаясь по краям, кровь. Затем вытирает атаме об мантию и возвращает его обратно за пояс. После этого опускает палец в кровь, которая успела набежать в ладонь. Меня накрывает жар, когда он рисует полумесяц на моем лбу, прямо над бровями. Я киваю ему, когда он заканчивает. Рядом с ним стоит Кармел, чьи глаза также широко распахнуты. Они оба были уверены, что я выберу Гидеона. Я тоже думал об этом, пока не открыл рот.

Я поворачиваюсь. Берк и Джестин повторяют за нами. Его кровь сверкает, оказываясь на румяной коже Джестин. Когда она поворачивается ко мне лицом, я борюсь с желанием немедленно ее стереть. Она тяжело сглатывает, пока загораются глаза азартом. Перед неизведанным адреналин выбрасывается в кровь, и наш мир окрашивается в тонко-яркие, непосредственные цвета. Это не похоже на то чувство, когда в моей руке находится атаме, но что-то близкое к этому. По кивку Берка остальные члены Ордена обнажают свои ножи. Кармел стоит на полшага от них, наблюдая, как они проделывают то же самое, что и мы. От муки боли ее глаза суживаются. Затем все, включая Томаса и Берка, возводят руки вверх, позволяя каплям крови достигать пола, забрызгивая бледно-желтую, ассиметрично выложенную мозаикой плитку. Когда брызги отскакивают в разные стороны, пламя свечей внезапно вспыхивает, и энергия в виде потоков волн устремляется к центру круга, высвобождаясь наружу. Я ощущаю ее силу. Она изменяет почву у меня под ногами. Очень трудно описать словами то, что сейчас со мной происходит. Словно земля под нами потихоньку исчезает. Словно в комнате пустеет, и мы теряемся в измерении. И вот теперь мы стоим на том, что нельзя назвать обычной поверхностью.

– Время настало, Кас, – проговаривает Джестин.

– Время, – повторяю я.

– Свою часть работы они выполнили, прокладывая нам путь. Дверь же они не смогут открыть. Это должен сделать ты.

От гребаного стремительного потока магии, проплывающего перед глазами, у меня кружится голова. Оглядываясь по сторонам, я едва могу отличить от остальных Кармел и Гидеона. Под капюшонами их черты лиц почти полностью расплываются. Затем перед глазами так четко вырисовывается Томас, словно тот сияет, и от этого в животе все переворачивается. Я двигаю рукой. Не понимая, что, собственно, творю, я тянусь за атаме, а затем опускаю взгляд на свечи, пламя которых окрашивает оранжевым лезвие.

– Я пойду первая, – сообщает Джестин.

Она стоит вровень со мной, а мое атаме нацелено в ее живот.

– Нет, – я оттаскиваю ее назад, но та хватает меня за плечо.

Я не знал, что именно это они имели в виду. Думал, это сделает Берк. Что будет всего лишь небольшой порез на руке. Не знаю, о чем я думал. Скорее, просто все игнорировал и ничего не хотел. Я делаю еще один шаг назад.

– Если пойдешь ты, то и я тоже, – сквозь стиснутые зубы шипит Джестин.

Прежде чем хоть как-то среагировать, она хватает меня за руку, в которой я удерживаю атаме, и глубоко погружает его в себя. Как во сне, медленным, но легким движением входит лезвие, словно рассекает воду. Когда я вытаскиваю его, тот уже окрашен ослепительно-ярким, красным цветом.

– Джестин, – зову я.

Мой крик приглушается и затихает. Стены здесь не отдаются эхом. Она складывается пополам, а затем опускается на колени. Она хватается за бок. Из-под пальцев едва заметна тоненькая струйка крови, но я знаю, что все намного серьезней, чем кажется.

Вытекает ее жизненная кровь.

Я наблюдаю, как она меняется в размере, становясь все меньше и меньше, как и окружающий нас воздух, а затем пол полностью исчезает под нашими ногами. Она испарилась, сумев пересечь границу. После себя она оставила лишь опустошение и ничего похожего на маркировочный знак.

Я загипнотизировано смотрю на то место, где только что была Джестин, направляя атаме лезвием на себя. Когда он вспарывает кожу, с губ слетает стон. Создается такое впечатление, словно мой рассудок выворачивает наизнанку. Я стискиваю челюсти и сильнее надавливаю на рану, размышляя о Джестин и Анне. От слабости я коленями опускаюсь на пол, и свет вокруг меня меркнет.

Глава 26

Здесь нет ничего хорошего. Никогда не было. Я лежу, прижимаясь щекой к не то холодной, не то четко-очерченной поверхности. Очень сложно так лежать. К чему бы я ни прикасался, все готово тут же разлететься вдребезги. Мы совершили ошибку. Нам здесь не место. Где бы мы ни находились, оно лишено всего. Здесь нет ни света, ни темноты. Ни воздуха, ни ощущения вкуса. Ничего нет. Лишь звенящая пустота.

Я больше не хочу ни о чем думать. Так как от этого глаза могут лопнуть, и я вовсе останусь без головы. При переходе я мог сломать челюсть о днище поверхности, поэтому прислушиваюсь ко всему пустому здесь, колеблясь, как ненужная яичная скорлупа.

(Кас, открой глаза).

Я открываю их. Ничего не вижу.

(Ты должен открыть глаза. Дыши глубже).

Это место – основа безумия. Тут нет ничего хорошего. Его даже на картах нет. Если вы пали духом, оно задушит вас и существует лишь как последствие пронзительного крика.

(Слушай мой голос. Слушай. Я здесь. Знаю, это трудно, но постарайся сделать это. Мысленно. Постарайся услышать меня мысленно).

Голова раскалывается. Я не в состоянии собрать все воедино. Проделал весь этот путь, чтобы отключиться и в результате забыться? Существует то, без чего люди не могут жить. Это вода. Воздух. Смех. Сила. Дыхание.

Дыхание.

– Вот и все, – говорит Джестин. – Только не торопись!

Ее лицо материализуется, как дымовая мгла в зеркале, и остальные части тела проявляются таким же образом, заполняя собой пространство, словно книжка-раскраска. Я лежу на чем-то сродни камню, как-то очутившись в гравитационной комнате; на череп давит тяжелая плотность, распространяясь также и на лопатки. Так, вероятно, чувствует себя выброшенная на пирс рыба, жабры и глаза которой вдавливаются в древесину, потому что ничего и никогда не касалось ее прежде. Ее пульсирующие жабры в таком случае просто бесполезны. Мои легкие, желающие насытится кислородом, по сути, тоже бесполезны. Они что-то поглощают, но уж точно не воздух. Знаете, нет того ощущения, когда питательные вещества насыщают вашу кровь. Я хватаюсь за грудь.

– Не паникуй на сей счет. Просто продолжай дышать. Не имеет значения, реально оно или нет. Но знакомо же ведь, правда?

Она берет меня за руки. Она такая теплая, намного теплее, чем была раньше. Не знаю, сколько мы провели здесь времени. Такое чувство, что прошли часы. А, может, секунды. Они могут быть и тем, и другим.

– Все дело в разуме, – сообщает она. – Вот какие мы. Смотри.

Когда она прикасается к моему животу, я непроизвольно морщусь, ожидая боли, но только ее не чувствую. Раны нет. А должна была быть. На белой коже должна быть дыра, скрывающаяся за футболкой, и кровь, бьющая ключом и омывающая края. И, самое главное, нож, торчащий из меня.

– Нет, не делай этого, – говорит она.

Я снова смотрю на себя. Там, где ничего только что не было, теперь заметен небольшой прорез и темное влажное пятно.

– Не делай этого, – снова говорит она. – Он все еще в тебе. Там. По другую сторону лежат наши тела, истекающие кровью. Если мы не вернемся назад прежде, чем вытечет вся наша кровь, то умрем.

– И как же мы вернемся назад?

– Обернись.

Позади находится камень. Я лежу на спине, но медленно поворачиваю голову.

Томас. Я вижу его, и, если присмотреться, то окно расширяется, стоит только, не мигая, всматриваться в него. Оно тут же начинает показывать остальную часть комнаты. Порезы членов Ордена все еще кровоточат, медленно стекая на пол. Наши тела тоже там, мое и Джестин, свернулись калачиками, когда падали.

– Мы по другую сторону зеркала, – сообщаю я.

– Если так можно выразиться. Но в действительности, мы все еще там. Живы. Единственное, что мы можем ощущать физически, так это атаме.

Я опускаю взгляд. Он уже покоится в моей руке, но крови на лезвии нету. Я сжимаю его сильнее, но это действие вызывает в воздухе лишь волны эмоций. Знакомство с пустотой этого места порождает во мне желание запустить себе в живот его снова.

– Вставай, сейчас же, – Джестин поднимается на ноги.

Она намного больше заслоняет собой пространство, чем все остальное, протягивает руку, а позади нее зависает бесконечно-черное небо. Без звезд. Без границ.

– Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я, поднимаясь без ее помощи.

Где бы мы ни были, здесь никто не может запретить иметь свою точку зрения. Появляется такое чувство, словно я могу видеть только в нескольких футах от себя во всех направлениях. Здесь нет света. По крайней мере, не тот источник света, который мы могли бы распознать. Все очень просто. Все, что здесь находится, так это плоский камень и вырезанные из скальной породы стены, наполненные чем-то серым или черным.

– Орден вел записи о том, как они искали металл для атаме. Некоторые из них были утеряны, а то, что осталось, не внушает доверия, но я изучила их все до единого листочка.

– Ты попробуешь оставить меня здесь, Джестин?

Она мельком смотрит вниз, затем по сторонам. Позади нее я ничего не вижу, но, если обернусь и увижу Томаса, она так же поступит, чтобы встретится взглядом с Берком. Он ведь ее якорь-привязка.

– Если ты здесь умрешь, значит, это твое место.

– Да кому вообще может оно подойти?

– Я здесь не для того, чтобы помогать вытаскивать твою девчонку. У меня другая цель.

Я сильнее сжимаю в руке атаме. По крайней мере, Анна уже «девушка», а не «мертвая убийца».

– Сколько у нас времени? – спрашиваю я.

– Не понятно, – Джестин пожимает плечами. – Сложно сказать. Здесь время идет по-другому. Может, даже его и нет. Здесь нет никаких правил. Я не ношу часов, но, если бы они у меня были, мне было бы страшно на них смотреть. Руки, вероятно, жили бы своей жизнью. Сколько времени, ты думаешь, прошло с тех пор, как мы пустили себе кровь?

– Это имеет значение? Я был неправ, да?

Она улыбается:

– Точно.

Я оглядываюсь вокруг. Куда не кинь взгляд, все выглядит одинаковым. Еще более странным кажется тот факт, что, лежа там, на полу, умирая, я не испытываю желания куда-нибудь срочно мчаться. Я бы мог стоять на том же самом месте и пассивно выглядывать Анну, пока не стало бы слишком поздно, пока мое тело не отвезли бы домой и не похоронили. Усилием воли я переставляю ногами. В этом месте мне понадобится вся моя сила воли.

Когда я ступаю, то резко натыкаюсь ногами на камень, словно на мне нет обуви. Видимо, ботинки сопротивляются моей дерьмовой походке.

– Это бессмысленно, – говорю. – Ее нигде нет. Нет такого места здесь, чтобы отыскать ее. Кругом всего лишь пространство.

– Если ищешь ее, тогда заверни за угол и увидишь сам, – отвечает Джестин.

– Здесь нет никаких углов.

– Они есть везде.

– Ненавижу тебя, – я выгибаю брови, а она улыбается.

Она тоже смотрит на меня, при этом глаза ее отчаянно перескакивают из стороны в сторону. Я напоминаю себе, что ее выбрал Орден и что это их вина, а не ее, что та лежит по ту сторону, истекая кровью. Должно быть, она напугана и, оказывается, намного лучше любого гида, которого мне когда-либо предлагали.

Перед нами сразу возникают черные, пористо-каменные стены, через которые просачивается вода, как через рыхлую почву дороги, ведущую к Тандер-Бей. Поворачиваю головой то влево, то вправо, и везде вырастают точно такие же стены. Они протягиваются на километры вперед, создавая впечатление, что мы в лабиринте. Кроме того, мы никогда прежде не были в таком месте. Я резко оборачиваюсь в сторону Томаса. Он стоит все еще там, мой якорь. Что же делать? Продолжать двигаться вперед или повернуть назад? Правильно ли я поступаю? На мои вопросы его лицо никак не реагирует. Его глаза прикованы к моему телу, наблюдая, как кровь расползается на моей футболке.

Мы проходим мимо чего-то, лежащего на земле. Это туша, над которой деловито поработали жуки. Её мех когда-то был белым, но, при наличии четырех лап, она может оказаться кем угодно. Возможно, это собака или кошка. А может, и вовсе мелкий теленок. Мы молча проходим мимо, но я продолжаю внимательно осматривать кожу. Впрочем, это не имеет смысла. Это не то место, где нужно искать Анну.

– Что это значит? – спрашивает Джестин, указывая на стену впереди.

Это вроде и не стена, а какая-то конструкция из известняка, белая и разъеденная, находящаяся слишком низко, чтобы на нее забраться. На ней жидкой черной краской значилось следующее: МАРИНЕТ-СУХИЕ РУКИ[62]62
  Маринет – сухие руки – самый опасный, жестокий и непредсказуемый бог Вуду. Она – само воплощение зла. Повелевает оборотнями. Является одной из самых великих волшебниц. И которую чтили, потому что боялись.


[Закрыть]. Рядом с надписью что-то похожее на набросок почерневших костей предплечья и пальцев, а также толстого черного креста. Не знаю, что это может означать, но подозреваю, что Морфан в курсе.

– Нам не следует идти этим путём, – сообщаю я.

– Но это единственный путь, – пожимает плечами Джестин.

Внезапно стена перед нами меняется: ее пористо-влажная каменистая сторона превращается в бесцветный камень. Когда мы подходим чуть ближе, я моргаю, и она становится полностью прозрачной, как толстый пыльный хрусталь или стекло. В центре я замечаю бледную массу, которая либо замерзла, либо попала в ловушку. Я протираю камень рукой, ощущая на ладони гранулы пыли, а затем натыкаюсь на два широко-распахнутых глаза, пожелтевших и полных ненависти. Я очищаю стекло еще ниже и замечаю, что его белая рубашка все еще запятнана кровью его жены. Вдовий мысок этого трупа в беспорядке подвешен в скале. Это Питер Карвер. Первый в моей жизни призрак, которого я уничтожил.

– Что это? – спрашивает Джестин.

– Обычное чучело, – отвечаю я.

– Из твоего прошлого или ее?

– Моего.

Я пялюсь на его замерзшее лицо и вспоминаю, как он преследовал меня, как повалил на пол, скользя по мне своим животом, не прекращая без толку пинать ногами. Стекло дает трещину.

– Не бойся, – произносит Джестин. – Как ты и сказал, оно всего лишь чучело. Но твое.

Трещина хоть и крошечная, но становится все длиннее. Пока я наблюдаю за ней, она поднимается вверх, приближаясь к кровавому пятну на рубашке, а затем взрывается, словно от удара молнии.

– Сосредоточься, – шипит Джестин. – Прежде чем оно освободится.

– Не могу, – говорю я. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Нам просто нужно двигаться дальше. Не останавливаться.

Я оставляю его позади. Мои налитые свинцом ноги двигаются так быстро, как только могут. Я поворачиваю за угол, затем еще за один. Мой поступок больше смахивает на бегство. Глупо все это. Потеряться здесь – последнее, что может с нами приключиться. Поэтому выход один: не обращать внимания, и тропинка не заведет нас в тупик. Я замедляю шаги. Позади нас не слышно царапающих звуков. В одиночку Питер Карвер не сможет преследовать нас. Насколько мне известно, я мог просто вообразить эту трещину в скале с самого начала.

– Не думаю, что что-нибудь случилось, – говорю я, но она не отвечает. – Джестин?

Я оглядываюсь. Ее нет рядом. Не раздумывая, я возвращаюсь той дорогой, которой пришел. Нельзя бежать. Оставляя ее с Карвером, я думал, что она единственная, кто сможет с ним справиться. Что же, черт возьми, со мной происходит?

– Джестин! – выкрикиваю я, желая, чтобы мой голос звонко отскакивал от камней, а не гулко падал плашмя.

Не слышно ни единого звука, ни моего, ни ее ответного вопля. Я поворачиваю за угол, затем еще и еще. Здесь ее тоже нет. Как и Питера Карвера. Они оба исчезли.

– Он же был здесь, – ни к кому конкретно не обращаюсь я.

Был. Не сработало, когда я вернулся той же дорогой. Ни одна из стен не выглядит так, как раньше, когда я впервые проходил мимо них.

– Джестин!

В ответ ничего. Почему она не сказала мне, что нам нельзя разделяться? Почему не последовала за мной? В животе появляется боль. Я прикладываю к нему руку и ощущаю теплую влажность. Начинает проявляться рана.

Мне не нужно этого делать. Все в прошлом. Мне нужно лишь сосредоточиться, чтобы отыскать Анну и Джестин.

Я несколько раз глубоко вдыхаю и сдержанно опускаю руку. Вдруг налетает легкий ветерок, задевая мои щеки. Это первое ощущение такого рода, которое мне довелось испытать с тех пор, как попал сюда. Он приносит с собой шум. Маниакальный девичий смех, который и близко не похож на смех Анны или Джестин. Ненавижу это место. Даже если ветер не свойственен ему. Сзади раздаются быстрые шаги, но, когда я оборачиваюсь, там пусто. Что я здесь вообще делаю? Такое чувство, словно память ускользает от меня. На плечах тотчас ощущаю давление, поэтому прислоняюсь к скале. Когда ветер доносит до меня еще раз тот смех, я закрываю глаза, пока не ощущаю жесткие волосы, касающиеся моих щек.

Она наполовину выглядывает, наполовину скрывается в скале. Глаза безжизненны, но зато очень похожа на Кейт Хичт.

– Эмили Данагер, – шепчу я, а она улыбается без толики юмора, пока полностью не исчезает в воздухе.

Как только она растаяла, позади себя снова слышу звуки шагов, стремительно приближающихся ко мне. Я тут же оступаюсь. Затем огибаю что-то похожее на пласты горных пород, которые больше похожи на колкие окаменелости, и спотыкаюсь о камень, которого раньше здесь не было. Еще одно чучело, думаю я. Не знаю, как долго я уже бегу, прежде чем ветер перестает доносить хихиканье. На смену ему приходит грубое, невнятное бормотание. От этого звука я накрываю уши руками, потому что сначала не заметил одну важную деталь: сильно распространяющийся запах сладкого дыма. Тот самый дым, которым провонялась моя постель прошлой осенью. Тот самый дым, который стал предвестником смерти моего отца. Это Чародей. Он здесь, и он близко.

Внезапно я ощутил себя на несколько фунтов легче. Атаме издает шум в руке. Как сказала тогда Джестин? Если я хочу найти ее, мне нужно завернуть за угол, и тогда я смогу ее увидеть. Но что насчет него? Должен ли я так отчаянно стремиться встретится с ним? И что он в таком случае вообще мне сделает? В таком месте?

Все происходит так, как и сказала Джестин. Я поворачиваю за угол и тут же глазами натыкаюсь на него, стоящего в конце стены лабиринта, как если бы она вела меня прямо к нему.

Чародей. Я мягко перебираю пальцами атаме. Я ждал этого момента и до сей поры не подозревал об этом. От вида его сгорбленной спины, одетой в тот самый длинный темно-зеленый жакет, от гниющих дредов, спадающих на плечи, в моем желудке все переворачивается. Убийца. УБИЙЦА. В Батон-Руж ты сожрал моего отца прямо в доме. Ты завладел силой ножа и при каждой моей отправке призрака в другое место питался им.

Но даже если мои чувства кричат об этом, я, полуприсев на колени, продолжаю прятаться за каменой стеной. Хотел бы я спросить у Джестин, что здесь может приключиться с нами. Это, как говорят, всего лишь сон? Что если, когда умираешь здесь, то умираешь на самом деле? Я подбираюсь ближе к краю, глядя на него через узкую щель. Если такое возможно, тогда Чародей сейчас выглядит намного больше, чем раньше. Его ноги, кажется, удлинились, а на спине, по-моему, стало больше изгибов. Это как смотреть на него через кривое зеркало, которое все удлиняет до неестественности. Он все еще не заметил меня, не учуял или не услышал. Он просто низко наклонился к плоскому камню, и его руки порхают над ним, словно паук, плетущий паутину, и, могу поклясться, что они при этом даже удлинились.