Текст книги "По ту сторону тысячелетия"

Автор книги: Кай Майер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Арканум

А в это самое время в другом месте, за много дней конного пути от Гибельштайна, самый злой человек на свете задавался вопросом, как могло случиться, что он, именно он обнаружил в своей бороде вошь.

Абакус – колдун и магистр черной магии – разразился такими ругательствами, что где-то в одной из дальних стран рухнула башня величественного храма, словно чья-то невидимая рука смахнула ее. Сам виновник, конечно, ничего об этом не знал, а если бы узнал… то от всего сердца посмеялся бы над происшествием. И еще больше – над людьми, заживо погребенными под руинами башни.

Но так как Абакус еще не понял, насколько могущественны были он сам и его магия, с ним иногда случалось такое. Он изрыгал проклятие, а где-нибудь происходила катастрофа; он сморкался – а где-то вспыхивал лесной пожар; он храпел во сне – а на каком-нибудь судне далеко в море в щепки разлеталась мачта. Да, такое случалось, и горе человечеству в тот день, когда Абакус узнает, какая разрушительная сила действительно таится в нем.

Конечно, он ощущал, что могуч, но пока ему удавалось использовать только крошечную долю своих возможностей. Разве этого достаточно? Разве может быть достаточно бед и разрушений? «Чем хуже, тем лучше!» – так думал Абакус. Ибо ничего он не желал так страстно, как того, чтобы весь мир трепетал под его свирепым владычеством.

И вдруг – вошь! В его высокочтимой бороде!

Абакус схватил крошечное насекомое большим и указательным пальцами и несколько мгновений наблюдал, как оно мечется в поисках укрытия. Существо боялось, а это нравилось Абакусу. В первый момент он хотел просто раздавить вошь, но потом ему пришло в голову кое-что получше. Разве не величайшее счастье для этой твари поселиться в волосах другого живого существа? Конечно, надо быть очень маленькой и незаметной. А если она уже не будет такой?.. Абакус ухмыльнулся. Что за дьявольски чудесная мысль пришла ему в голову, мысль, вполне достойная его!

Он мысленно произнес заклинание, обнаруженное в свитке пергамента времен античности, Древней Греции. Пока ему не хватало умения и ловкости применять это волшебство на людях, но с насекомым он вполне справится.

Туманное, неяркое свечение распространилось вокруг крошечной вши на кончике Абакусова пальца. Ее лапки дрогнули, тельце как будто сотрясалось от судорог.

Абакус расхохотался и стряхнул насекомое с пальца. Подобно искорке, вошь упала на пол. Сияние точно указывало, где она находится: в углу неподалеку от лестницы, ведущей из башни в другие помещения полуразвалившейся крепости.

Чтобы лучше наблюдать за всеми изменениями, происходившими с насекомым, Абакус подошел поближе. Ну, началось!

Вошь вырастала. Она становилась все больше и больше: сначала с горошину, потом с вишенку и продолжала расти. Когда она Достигла размеров яблока, у Абакуса мелькнула мысль, что пора бы остановить волшебство. Крупная вошь, которой нечего есть, была, на его взгляд, веселым развлечением. Но гигантская вошь, готовая проглотить его самого или одну из его служительниц-ведьм со всеми потрохами, – это уже не шутка.

О нет, конечно, нет!

К этому моменту вошь уже достигла величины крупной свеклы. Абакус отскочил и разглядывал насекомое с величайшим отвращением. Оно стало слишком крупным для того, чтобы его можно было просто раздавить каблуком.

Колдун лихорадочно пытался вспомнить, каким заклинанием можно расколдовать эту тварь. Когда нужная формула наконец всплыла в памяти, вошь стала уже размером с кошку.

Абакус отошел подальше, бормоча при этом магические слова. Свечение вокруг разросшегося черного туловища мгновенно потухло, и вошь перестала расти. К этому моменту она уже была величиной с молодого волка, и вид ее многочисленных ног и подрагивающего рта вовсе не доставлял удовольствия.

В течение некоторого времени существо не двигалось, как парализованное. Казалось, оно не испытывает боли – во всяком случае, судорожных, беспорядочных подергиваний больше не было. Впечатление создавалось такое, что оно пытается освоиться в новой обстановке.

Абакус лихорадочно соображал, как же ему снова уменьшить диковинного зверя, пока наконец не решил, что в этом нет необходимости. Будет вполне достаточно произнести убийственное заклинание, от которого лопнет панцирь вши. Или мгновенно вспыхнет огонь и испепелит ее. Или же…

Вошь потопталась на месте и вдруг с быстротой молнии метнулась к лестнице. Черт побери, она действительно была быстрой, как молния! Абакус воздел обе руки к потолку, но, прежде чем он успел изречь магические слова, гигантская вошь уже скатилась по ступеням и исчезла в глубине башни.

«Прекрасно!» – пронеслось в голове Абакуса. И надо же было такому случиться именно с ним! Семь ведьм, которые собрались внизу, в развалинах, будут за его спиной трястись от смеха.

Разве только… ну да, разве только он с самого начала не покажет им, кто здесь хозяин. Если он внушит этим колдуньям такой ужас, что им станет плохо от страха, вряд ли они рискнут смеяться над ним.

Он запахнул свою мантию и провел рукой по подбородку. Его окладистая белая борода раздваивалась на груди; из-под нее виднелся тяжелый бронзовый крест. Настоящий христианский крест! Ведь Абакус, злейший колдун на свете, одновременно был самым грозным охотником на ведьм. По крайней мере, так все думали. Втайне организуя союз всех колдунов под собственным руководством, он оставался для всего света врагом всяческого волшебства и языческих суеверий. Он проворачивал свои сатанинские дела, прикрываясь церковью. Он судил по своему усмотрению всех, кто стоял на его пути. Вот так ему удавалось скрывать свое подлинное «я».

Внешне – служитель церкви, втайне – верный слуга темных сил, само воплощение зла – таков был Абакус, могущественнейший из всех колдунов и будущий вождь Арканума.

Арканум – мечта, уже давно не дававшая ему покоя: тайный союз, в который входили бы колдуны со всего света. Ни один колдун, ни одна ведьма не сидели бы тогда в своих лесных хижинах или развалившихся башнях в полном одиночестве, угрюмо бормоча себе под нос заклинания, – нет! Объединив свои разрушительные силы, они могли бы поработить весь мир.

А во главе этого ужасного, кровожадного и презирающего людей объединения стоял бы Абакус, судья и палач одновременно.

Сегодня – тот день, когда мечта осуществится. Сегодня будет учрежден Арканум. И уже завтра могущественный союз колдунов направит все свои силы на то, чтобы подчинить себе человечество.

Размышляя обо всем этом, Абакус улыбался. Он даже забыл неудачу с вошью. Пусть эта дрянь окончит свои дни где-нибудь в темном углу полуразрушенной крепости! Абакус был почти уверен, что никогда больше не услышит о ней.

С величественной миной он спускался по лестнице из башни в нижнюю часть развалин. Он долго искал подходящее место, достойное быть колыбелью Арканума, и вряд ли нашел бы что-то лучше этой твердыни. Всякое человеческое жилье находилось очень далеко отсюда. Только темные, непроходимые леса простирались во все стороны. Никто не смог бы заметить, что творится среди старых камней. Когда-то эта крепость служила пограничным укреплением богатого княжества, но полстолетия назад воины враждующего рода из-за какой-то семейной распри подожгли ее, обратив в прах и пепел. Однако тут еще хватало полуразрушенных башен и залов, где можно было надежно укрыться и спокойно руководить всеми деяниями Арканума.

Абакус шествовал по мрачным переходам и комнатам. Все помещения пустовали. Огонь уничтожил тогда все сооружение, а то, что осталось, растащили бродяги и разбойники с большой дороги.

Магистр черной магии дошел до дверей, единственная уцелевшая створка которых болталась на одной петле. За ней открывался просторный зал с колоннами. В середине стоял дубовый стол, который сотворила своими чарами одна из ведьм. Вокруг него размещались семь стульев и, кроме того, высокий трон – место для Абакуса. На стульях сидели семь ведьм.

Все женщины были очень молоды и очень красивы. Конечно, не случайно. Настоящие ведьмы умеют изменять свою внешность. Одним движением пальца они могут выпрямить крючковатые носы, наколдовать чувственные алые губы, словно ожидающие поцелуя, или прекрасную, стройную фигуру. Те семеро, что собрались за этим столом, были могущественнейшими из всех чародеев – разумеется, за исключением Абакуса, – и, конечно, они постарались превратить себя в самых обворожительных и обольстительных женщин. Наверное, из всех их волшебств это было самым безобидным.

У всех семерых были длинные, гладко зачесанные волосы цвета воронова крыла – такие же черные, как их души. Черными были и роскошные, дорогие наряды. О ноги колдуний терлись черные коты с выгнутыми спинами, таращившие из темноты свои горящие глаза и время от времени злобно шипевшие.

Шепот этих милых дам моментально смолк при появлении Абакуса. Все взгляды устремились на него. Против ожиданий, он не воссел на трон. Медленно обходя стол, он поочередно пристально разглядывал ведьм, пока наконец не остановился за стулом одной из них. Так же медленно он положил руки ей на плечи.

– Я слышал, ты смеешься надо мной, – произнес Абакус. Его голос звучал зловеще тихо и вкрадчиво.

– Я… смеюсь? – изумленно пробормотала ведьма, и голос ее задрожал. – Над вами, господин? – Все почувствовали, какой страх внушает ей магистр.

– Так мне докладывали, – хладнокровно солгал Абакус. Он знал, что женщина вовсе не смеялась над ним, – он знал о многих вещах, неведомых его подданным, – и тем не менее считал необходимым преподать им наглядный урок. Он должен показать всем, что с ним лучше не шутить.

– Но, господин… – начала колдунья, но не успела договорить.

Абакус поднял руки. Ослепительная молния вылетела из ладоней магистра, обвилась вокруг тела женщины – и мгновенно превратила ее в обуглившийся скелет, который тут же рассыпался. На стуле осталась только груда потемневших костей, увенчанная черепом ведьмы.

Шестеро оставшихся в ужасе закричали.

– Молчать! – рявкнул Абакус.

Тотчас воцарилась тишина. Колдуньи лишь переводили испуганные взгляды с него на останки погибшей.

– Такая участь постигнет всякого, кто посмеет противоречить мне, – отчетливо, во весь голос проговорил Абакус. Его слова, отраженные от каменных стен, громко повторило эхо. И тихо, почти ласково магистр добавил: – Я надеюсь, вы хорошо это запомните?

Шесть ведьм перевели дух и поочередно кивнули.

Абакус довольно улыбнулся, затем поднял черен мертвой колдуньи обеими руками высоко над головой.

– Сим, – воскликнул он, – я провозглашаю основание нашей лиги – и скорое господство над всем миром. Да здравствует Арканум!

– Да здравствует Арканум! – повторили ведьмы.

Они быстро оправились от пережитого ужаса, – в конце концов, смерть и подлость были для них повседневным занятием. Дикий восторг и возбуждение охватили их.

Да здравствует Арканум!

Абакус хохотал. Потом стиснул череп обеими руками так, что тот лопнул, и его осколки, словно рой черных мотыльков, взметнулись к потолку зала.

Проповедник дьявола

Прошло почти четыре недели, прежде чем Деа начала осознавать, что значит быть дочерью и спутницей Готена.

Четыре недели – раньше для нее это были бы пустые слова. В Гибельштайне не знали календарей: их можно было найти только в монастырях да при королевских дворах. Странствующие монахи и другие благочестивые путники извещали деревенских жителей о том, в каком году пребывает сейчас весь мир и сколько лун миновало со дня его сотворения. Большинство гибельштайнцев этим совсем не интересовались: они отмеряли свое бытие по хорошим или плохим урожаям. И только когда стало известно, что наступил год 999 от Рождества Христова, кое-кто начал прислушиваться и проявлять нешуточный интерес к загадочной штуке, называемой «календарь». Но даже тогда не было и речи о неделях или о названиях отдельных дней. Всему этому Деа научил Готен. Он многое ей рассказывал, старался пробудить у нее интерес к учению и любознательность, и эти уроки доставляли Деа огромное удовольствие. Она узнала столько всего о вещах, раньше ей абсолютно чуждых, – именах, странах, диковинных словах. И чем больше отец рассказывал, тем больше хотелось ей узнать, тем любопытнее она становилась.

За эти четыре недели она узнала больше, чем за предыдущие двенадцать лет своей жизни. При этом она почти не сомневалась, что ее мать – Деа все еще продолжала называть так свою кормилицу и не хотела бы изменять этой привычке – также обладала обширными знаниями. Но она утаивала их от Деа, наверное, из опасения, что девочку, как и ее саму, будут считать ведьмой. А на самом деле мать Деа была просто намного умнее всех остальных гибельштайнцев.

В конце четвертой недели, в сильный снегопад, Деа и Готен добрались до одного города. Такого большого поселения Деа никогда в своей жизни не видела. До этого она ни разу не выезжала из Гибельштайна и даже не могла себе представить, что бывают места, где домов гораздо больше, чем тридцать или сорок.

Это был город с огромными домами из камня, высокими зубчатыми стенами и башнями, на которых развевались вымпелы и флаги. На крышах посверкивали белые снежные шапки. У городских ворот стояли часовые в кожаных панцирях, меховых плащах и с мечами; они проверяли каждого входящего в город и выходящего из него. Узнав Готена, воины побледнели и поспешили дать ему дорогу.

В течение прошедших недель отец и дочь проехали множество деревень, но нигде Готен не исполнял своих обязанностей судьи и охотника за ведьмами. Они останавливались в гостиницах, спасались от февральских холодов, греясь у каминов, и спали на тюфяках, набитых соломой, точно так же, как и другие путешественники. Но повсюду люди затихали и робели, узнав, кто сидит здесь, рядом с ними. Однако Готен ни над кем не вершил суд, хотя к нему обращались много разных мужчин и женщин с доносами на своих знакомых. Готен отсылал всех прочь.

Но в этом городе – Деа сразу почувствовала – охотника за ведьмами ждала работа. Казалось, что это не отбросы и открытые клоаки в переулках распространяют дурной запах. Дыхание зла повисло между домами, подобно легкому туману. Явственно пахло смертью и обреченностью.

Виной всему этому были, прежде всего, сами люди. Они довели свой город и свои дома до страшного запустения. Страх перед ожидаемым концом света свирепствовал здесь больше, чем во всех других селениях, через которые проезжали Деа и Готен. Никто больше не заботился о поддержании порядка, чистоты и исправности, ибо все без исключения думали, что не переживут следующий год. Кому в день Страшного суда нужны прекраснейшие и чистейшие улицы, если ты сам будешь сметен с лица Земли Божьим гневом, как и все остальные?!

Повсюду громоздились целые горы отбросов и нечистот. От большинства людей так отвратительно пахло, что невозможно было пройти мимо них. Порванная одежда давно не приводилась в порядок. Болезни распространялись, так как никто не лечился. Все устремились к скорому и неизбежному концу.

Снова и снова на пути возка Готена попадались толпы людей, собиравшихся совершить паломничество в Святую землю. Они покидали родину, надеясь обрести спасение у стен Иерусалима. Фанатичные горлопаны, величавшие сами себя проповедниками, сеяли в народе панику и отчаяние. Почти ежедневно, как узнали Деа и Готен от воинов городской гвардии, все новые потоки пилигримов устремлялись на юг, бросая не только свои дома, но даже семьи.

Дело было плохо, гораздо хуже, чем сам Готен мог себе представить.

– Если не Бог нашлет на нас конец света, то люди сами позаботятся об этом, – ругался Готен и предостерегал Деа, прося ее не поддаваться всеобщему унынию и подавленности.

Но опасался он напрасно. Деа не испытывала ничего, кроме презрения к людям, позволившим так себя одурачить. Презрение, но отчасти и сострадание. Именно «проповедники», стоявшие на каждом углу и жуткими голосами выкрикивавшие свои зловещие предсказания, являлись источником всех бед. Они сеяли панику, они подстрекали людей покидать родные места и уходить на чужбину. Уже давно настала пора положить конец их разрушительным делам.

Как вскоре выяснилось, именно эта причина привела Готена в город. И не его одного. В городской цитадели[2]2
  Цитадель – здесь: внутренняя, наиболее укрепленная часть крепости.


[Закрыть] состоялось собрание судей и охотников на ведьм, на котором они должны были решить, как пресечь зло, исходившее от странствующих проповедников. Могущественнейший из всех гонителей ведьм был приглашен на это собрание, человек, подчинявшийся только Папе. Готен упоминал его имя, но какое, Деа уже забыла.

Да и зачем? Она все равно не собиралась знакомиться с этим ужасным человеком. Вместо этого девочка решила наведаться в город.

Готен высадил ее у подножия цитадели и еще раз напомнил, как следует вести себя в этом городе и чего надо остерегаться. Потом направил своего коня к воротам крепости. Деа осталась одна на площади.

Она внимательно огляделась по сторонам. Городская суета все еще сбивала ее с толку. Сколько же людей! Сколько голосов, звучащих разом!

Снег на площади был затоптанным и грязным. Люди кутались в меха и длинные льняные плащи – по крайней мере те, кто мог себе это позволить. Но были тут и нищие, и больные, лежавшие, как полумертвые, вдоль стены, с посиневшими от холода лицами и отмороженными пальцами.

Деа всегда воображала, что города – это чудесные места, полные роскоши и великолепия, однако здесь перед ней предстала картина ужасающей бедности и нищеты. Даже богатые, которые проходили мимо замерзших, не обращая на них ни малейшего внимания, вызывали жалость своим безразличием ко всему на свете.

Немного неуверенная, но и захваченная новым для нее зрелищем, Деа отправилась в путь. На ней были теплые сапожки, длинная фуфайка, достававшая почти до колен, и теплая меховая накидка, которую Готен купил для нее. Он очень заботился о ней, и она замечала, что он изо всех сил старается быть для нее настоящим отцом. Многое из того, что делал Готен, выполняя свои отцовские обязанности, получалось у него неуклюже, но именно это и выдавало девочке, насколько серьезно он к ней относится.

У Деа иногда возникало ощущение, что отец и сам не ожидал, насколько привяжется к ней. Ответственность за дочь была для него чем-то совсем новым и непривычным. Но он старался изо всех сил, и уже одно это трогало ее. Конечно, случались и такие дни, когда он становился строгим и даже ворчливым, но Деа была не из тех людей, которым постоянно нужен какой-нибудь собеседник. Если она замечала, что у Готена плохое настроение, то просто оставляла его в покое, рылась в сундуках с книгами, стоявших в повозке, или рассматривала нарисованные от руки картинки в богато украшенной Библии. Она еще не умела читать сама, но училась этому очень старательно. Готен обещал ей, что если она и впредь будет такой же прилежной, то к лету освоит великую премудрость чтения.

Но теперь Деа думала не о книгах, а пыталась на свой страх и риск узнать что-нибудь о том неведомом мире, который окружал ее сейчас. От площади перед цитаделью она свернула в один из переулков. Девочке бросилось в глаза, как мало здесь детей. Те немногие, что встречались на пути, выглядели очень бедными и заброшенными. Некоторые угрожающе поигрывали ножами и палками, будто только того и ждали, чтобы напасть па какого-нибудь богатого купца.

Наконец она вышла па широкую площадь, куда больше той, что перед цитаделью. По краям площади стояли рыночные палатки, большей частью пустовавшие. В центре собралась огромная толпа. Люди окружили деревянный помост, на котором, возвышаясь над всеми и глядя поверх голов, стоял некто и громким голосом произносил речь.

«Еще один проповедник», брезгливо подумала Деа.

Лицо этого человека скрывала густая тень, которую отбрасывала его широкополая шляпа. Тем не менее Деа сумела рассмотреть, какими до странности узкими были черты этого лица. Издалека казалось, что у него вовсе нет губ, совсем как у рептилии.

– В Святой земле вас ожидает прощение Господа! – мощным голосом кричал он в толпу. – Вам отпустятся все грехи, если вы присоединитесь к моему паломничеству. В Судный день Господь узнает, кто был его верным слугой, но ему станет ведомо и то, кто предпочел остаться дома, испугавшись тягот Божьего пути. Да и страшны ли эти тяготы по сравнению с тем, какие муки ожидают вас, грешников, на том свете? Уже раздувают демоны адский огонь, уже раскалены орудия пыток, которыми они будут терзать вас.

Ропот ужаса прошел по толпе. То, что проповедник вслух высказал затаенные страхи людей, только усилило эти страхи. Казалось, все собравшиеся готовы немедленно последовать за ним в Святую землю.

Деа обратилась к стоявшей рядом с ней и внимательно слушавшей молодой женщине:

– Кто этот человек?

– Люди называют его «Белый», – ответила женщина, не отрывая глаз от проповедника. – Он принесет всем нам спасение.

– Просто «Белый»? Разве у него нет имени?

Женщина неприветливо взглянула на Деа:

– Что значит какое-то имя в преддверии конца?

– Но ведь не бывает… – Деа оборвала себя. Не имело никакого смысла разубеждать эту женщину – во всяком случае, не здесь. Девочку бы просто высмеяли – если не что-нибудь похуже. Вместо этого она спросила женщину: – А ты пойдешь с ним?

Ответ последовал сразу, и в нем звучала снисходительность:

– Конечно.

– И ты не боишься долгого пути в Святую землю? – Деа не имела ни малейшего представления о том, как долго в действительности нужно туда идти. Она знала только, что на пути странников встают высокие горы, им приходится переплывать моря…

– Белый наверняка поведет нас так, как нужно, – сказала женщина без тени сомнения. – Тому, кто забудет о своих собственных суетных стремлениях и желаниях и последует его слову, ничто не может угрожать.

Деа была потрясена той властью, которую может возыметь над людьми какая-то пустая речь. С другой стороны, тот, кто боялся, наверное, и впрямь верил почти всему, что ему рассказывали, – до тех пор, пока рассказчик одновременно сулил спасение.

Она решила пробраться чуть поближе к помосту оратора. Люди были так подавлены его речью, что едва замечали, когда Деа толкала или отодвигала их.

Через некоторое время она подошла уже на достаточное расстояние, чтобы взглянуть Белому прямо в лицо. Она думала, что, рассмотрев его поближе, обнаружит нечто вызывающее почтение и даже благоговение. Быть может, глаза, внушающие доверие, или дружелюбная, ободряющая улыбка. Однако ничего подобного не было. Совсем напротив: Деа показалось, что Белый производит впечатление злого и коварного человека. Ни за что на свете она не доверилась бы ему. Как странно: люди боялись ее отца и в то же время толпами следовали за такой отталкивающей личностью, как этот Белый!

Проповедник все говорил и говорил, но Деа почти не слушала его речей. Она не отрываясь вглядывалась в это мрачное, ящероподобное лицо.

Чем дольше она смотрела, тем отчетливее понимала, что голова Белого действительно похожа на голову ядовитой змеи. Девочка напряженно прищурила глаза, сосредоточившись на облике оратора. Пропади все пропадом! Разве его зрачки не узки, как щели? А зубы не так же остры, как змеиные?

Боже великий, его лицо и вправду изменилось! Оно все больше и больше искажалось, превращаясь в ужасающую, отталкивающую морду некоего чудовища – не ящерицы, не волка, а чего-то абсолютно неведомого, от чего по спине Деа побежали мурашки.

Она в полном смятении огляделась вокруг. Почему же, ну почему никто, кроме нее, не замечал этого?! Толпа все еще почтительно слушала заманчивые слова проповедника. Никто, кажется, не видел того, что отчетливо бросалось в глаза Деа, некую тварь, которая могла называться кем угодно, но только не человеком!

И тут взгляд Белого упал на нее.

Это был не тот случайный рассеянный взгляд, каким оратор время от времени окидывал толпу, скользя по лицам и ни на ком надолго не задерживаясь. Нет, казалось, он намеренно выхватил девочку из всей этой людской массы и холодно уставился на нее. Деа почувствовала, как что-то вонзается в ее сознание и будто сверлит его – что-то острое, как хрустальный клинок. И такое же убийственное.

Но вдруг случилось нечто странное.

Белый вздрогнул. Его речь стала бессвязной, он начал запинаться. Постепенно колющая боль в голове Деа прошла; казалось, невидимое оружие этого монстра натолкнулось на какое-то препятствие, заставившее его отступить.

У Деа не было времени раздумывать об этом. Она круто повернулась и бросилась бежать. Не обращая ни на кого внимания, она продиралась сквозь толпу, наступая на ноги и пиная всех подряд. Она слышала, как Белый снова заговорил, и была уже почти готова к тому, что сейчас он натравит на нее своих слушателей.

«Держите ее! – звучал у Деа в голове его истошный крик. – Не дайте ей уйти!»

Но Белый не сказал ничего подобного. Он просто продолжил свое воззвание и больше не обращал на Деа никакого внимания. И все же, когда она оглянулась, то заметила, что проповедник украдкой следит за ней. Она безошибочно чувствовала, как он запечатлевает в своей памяти ее лицо. Ее тело. Ее движения. Он смог бы ее найти, смог бы узнать ее, смог бы…

Толпа осталась позади, и Деа постаралась прогнать от себя всякую мысль о демоне на помосте.

Единственное, чего она сейчас хотела, это как можно скорее увидеть отца. Готен решит, что надо делать и как поступить. Возможно, он еще успеет спасти несчастных, собравшихся на рыночной площади, прежде чем они последуют за Белым в его «Божий путь», который наверняка окончится для них совсем не в Святой земле.

Деа как одержимая мчалась по переулкам, минуя дома, пересекая улицы, пока не очутилась наконец перед цитаделью. Она, конечно, пробежала бы через открытые ворота прямо во внутренний двор, если бы один из охранников не задержал ее.

– Куда? – грубо спросил он, хотя по выражению его лица было ясно, что он не пропустит девочку, что бы она ему ни ответила. – Я хочу к моему от… – начала Деа, но тут же поправилась: – К моему учителю. К Готену, охотнику за ведьмами.

Никто не должен был знать, что она его дочь, и, если бы она заявила об этом здесь, ее тут же, без промедления, вышвырнули бы из города.

– К Готену? Так-так, – повторил охранник с самодовольной ухмылкой. – И чего же ты от него хочешь?

– Попросить его отдать приказ, чтобы с тебя содрали кожу живьем, – выдохнула она в бешенстве, изо всех сил наступила стражнику на ногу и промчалась мимо внутрь цитадели. За своей спиной она услышала громкие крики охранника, к которому тотчас присоединились и другие солдатские глотки.

«Просто замечательно, – думала она. – И каков же твой план? Ты даже не знаешь, где собрались охотники за ведьмами! Ты его здесь никогда не найдешь!»

Деа пронеслась мимо человека, который, широко раскинув руки, пытался поймать ее, нырнула под вытянутое копье другого, хотевшего ее остановить. Молнией помчалась она к арке ворот, ведущих в главное здание цитадели. Где же и быть собранию, если не здесь?

Ход, наклонно ведущий от ворот в глубину крепости, был, к великому облегчению Деа, совершенно безлюден. Где-то здесь, вероятно, должен быть боковой вход. За собой она все еще слышала вопли охранников, громыхание их доспехов и пронзительный скрежет клинков, выхваченных из кожаных ножен. Деа отчетливо понимала, что погибнет на месте, если солдаты доберутся до нее. Отец был сейчас ее единственным спасением!

Впереди себя она вдруг увидела женщину, появившуюся из боковой двери и несущую целую стопку простыней. Стопка была так высока, что скрывала лицо женщины. Она с трудом балансировала под тяжестью своего груза и не заметила Деа.

Деа подставила ей ножку. Женщина споткнулась и с криком упала, уткнувшись лицом в свои простыни. Когда она вновь приподнялась и огляделась, Деа уже стояла над ней, сжимая рукоятку своего тупого ножа, полученного когда-то в подарок от деревенского кузнеца в Гибельштайне. Девочка смотрела на служанку, стараясь придать своему лицу как можно более грозное выражение; та, скуля и хныча, поднялась и, высоко подняв руки, убежала.

Деа спрятала нож, собрала белье и понесла его перед собой на вытянутых руках. Теперь ее лицо было надежно спрятано, и она следила за тем, чтобы как-нибудь не высунуть его.

Неся свой груз, она дошла наконец до комнаты с высоким потолком, где множество служанок занимались разной работой. Почти все переносили что-то с места на место. Среди них Деа ничем не выделялась.

Скоро в дверях помещения столпилось около полусотни вооруженных солдат. Они озирались, явно выискивая кого-то. Не найдя, охрана побежала дальше. Они не узнали Деа за грудой простыней. Впрочем, это был только вопрос времени: испуганная служанка наверняка доложит о своей неприятной встрече кому-нибудь из стражи. И тогда уже ни простыни, ни что-либо еще не спасут Деа.

Она снова бежала, углубляясь все дальше в мрачную цитадель, пока наконец не увидела через распахнутые двери одного из залов множество мужчин. И среди них – она с трудом верила своему счастью – был и Готен!

Совещание, видимо, не началось, так как большинство мужчин медленно расхаживали по залу, а кресла, расставленные вокруг огромного стола в центре, пустовали. Там было человек двадцать, а может, далее и больше – так показалось Деа. Готен одиноко сидел на углу стола. Его дочь знала, что он невысокого мнения о других охотниках за ведьмами и не стремится к общению с ними.

Она глубоко вздохнула, бросила наконец на пол простыни и направилась прямо к Готену.

Он увидел ее, лишь когда она подошла совсем близко. Но и другие служители церкви заметили девочку: разговоры смолкли; иные из собравшихся от неожиданности отступили в сторону.

– Деа! – вырвалось у Готена. Она впервые видела его таким изумленным. – Что ты…

Она прервала его, с трудом переводя дыхание:

– Меня преследует стража… И служанка… И вообще все и каждый в этой дурацкой развалине. Они…

Готен вскочил и потащил дочь в сторону, пока она не переполошила всех охотников за ведьмами.

– Всего-навсего моя помощница, – объяснил он тем, кто стоял поблизости, потом завел Деа за толстую колонну, скрывшую их от любопытных взоров.

– Деа, ты с ума сошла?! – гневно зашептал он. – Ты имеешь хоть малейшее понятие о том, куда попала? Детям здесь нечего делать. Эти люди не любят шутить, когда кто-то нарушает закон.

Деа внимательно посмотрела на отца: – Это звучит так, как будто ты боишься своих собственных единомышленников.

– Боюсь за тебя, Деа, – тихо возразил он. – И эти люди вовсе не мои единомышленники.

Она еще раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и рассказала ему обо всем, чему была свидетельницей. О сборище на площади, о проповеднике в белом. И о том, как его лицо на ее глазах превратилось в мерзкое обличье демона.