Текст книги "Проблема с Джейн"

Автор книги: Катрин Кюссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Эрик не улетел, но он жив. Просто он не приехал, вот и все. Джейн прислонилась к стене и закрыла глаза.

Разве два дня назад она не сказала ему, что будет безумно рада его увидеть?

Нет, не сказала. Когда он сообщил, что вернется в Штаты пятого января вместо двенадцатого, потому что должен подготовиться к новому семинару, она расплакалась: разве семинар может быть важнее их отношений? «Если ты так это воспринимаешь, – спокойно отреагировал Эрик, – то я тогда даже не знаю, должен ли вообще приезжать». От его голоса и слов повеяло таким ледяным холодом, что Джейн пришла в панику. «Нет-нет. Я понимаю, извини, просто мне тебя очень не хватает».

Под конец разговор их стал более спокойным. Эрик спросил о погоде в Париже. «Встретимся послезавтра», – сказал он, вешая трубку, и был, несомненно, искренним. Наверное, складывая чемоданы, в мыслях он возвращался к их последнему разговору, а может, и ко всем предыдущим.

Джейн всегда знала, что он ее бросит. Она не заслуживала такого мужчины. Он ей казался тем самым принцем, о котором она восторженно мечтала маленькой девочкой. Едва Джейн прилетела в Париж, – нет, раньше, как только вылетела из аэропорта Кеннеди, – она впала в жуткую депрессию. Три страшных месяца. Она бездарно проводила время, лежа в постели, не желая ни звонить своим знакомым в Париже, ни даже пойти прогуляться. Серый и вонючий Париж, особенно там, где она жила, в центре, возле набережной Сены. С Эриком они созванивались два раза в неделю: Джейн сама определила эти дни и часы, чувствуя, что не вынесет неопределенности ожидания. Большую часть разговора она плакала, обвиняя его в том, что он не любит ее и не знает, что такое любовь. Она не понимала, как он может есть, спать, вести занятия, следить за предвыборной компанией по телевизору, разговаривать с ней по телефону радостным голосом. Он утверждал, что умирает от желания увидеть ее, но вовсе не думал от этого умирать, обещал, что приедет в ноябре на День Благодарения, как это сделала в прошлом году она, прилетев к нему в Берлин. Эрик разбудил ее по телефону в тот ноябрьский вечер, когда Клинтон был избран президентом: он отмечал это событие с друзьями и первым хотел сообщить ей эту новость. Как будто ее это интересовало! Их разговоры, натянутые и постоянно прерываемые длинными паузами, приводили ее в отчаяние. В октябре, накануне первой годовщины аборта, она заговорила о том, что больше всего ее волновало. В тот день Эрик позвонил сам. Ни говорить, ни повесить трубку она не смогла. Два часа они провели молча у телефона, и Джейн, утирая слезы, время от времени повторяла: «Но разве ты не понимаешь, что так продолжаться не может?» Ночью она проснулась вся в поту и еле дождалась восьми утра, чтобы позвонить ему. Он тоже провел бессонную ночь, думая об их отношениях. Угроза, исходившая от металлических ноток в его голосе, помогла: ей удалось взять себя в руки, не расплакаться и пообещать никогда больше не поддаваться тоскливому настроению. Она снова завоевала доверие Эрика. Но, видимо, ему пришлось заплатить огромную сумму за тот разговор. Впоследствии она старалась быть менее расточительной. Джейн стала заставлять себя выходить, чтобы иметь пищу для их разговоров, слонялась по музею д’Орсэ, расположенному в пятидесяти метрах от ее дома, где она обнаружила зал Боннара. Но этого недолгого прилива энтузиазма не хватало, чтобы исправить все остальное.

Эрик знал о ней все. И как она потеряла девственность в двадцать один год с бритоголовым игроком в бейсбол, за которым пошла в его комнату после вечеринки, и как при этом не испытала ни боли, ни удовольствия – лишь облегчение, что не останется девственницей на всю жизнь. Проснувшись, она вынуждена была целый час – самый памятный за ночь – успокаивать парня, боявшегося, что он ее изнасиловал, и умолявшего не портить ему жизнь. Они с Эриком обедали в колледже, и она, заметив на столе буклет в помощь жертвам, подвергшимся изнасилованию, со смехом рассказала ему эту историю. Теперь она вспоминала его смущенную улыбку.

Эрик знал и об Эле, единственном мужчине, которого она любила до него; о том, как она повсюду таскалась за ним, будто собачонка, готовая для него на все, даже на то, чтобы помочь снять другую девицу, хотя сердце ее при этом разрывалось на части; и о том, как спустя семь месяцев после их знакомства Эл, напившись, переспал с ней, быстро получив удовлетворение и даже не подумав довести ее до оргазма; и о том, как он потребовал однажды утром, когда она дочитывала свой конспект, собираясь идти на экзамен, вымыть его ванну; и как она, Джейн, всегда тщательно следившая за тем, чтобы не оставить в ней ни единого волоска, безропотно засучила рукава и, встав на колени на кафельный пол, стала тереть эмаль моющим средством, слушая его оскорбления. Еще одна «забавная» история.

Но с Элом Джейн порвала. В конце концов она поняла, что ни политическая обстановка в стране, ни его шрам на левом бедре, заработанный во время военной службы в Ливане, не давали ему права на грубость. Она пообещала себе, что бросит его. В тот день шел проливной дождь, она упала с велосипеда и забыла отправить его письмо. Он влепил ей пощечину, обозвав идиоткой. Вот тогда она заявила, что уходит от него. В тот же вечер Эл позвонил ей. Всю вторую половину дня Джейн провела в ожидании этого звонка и разрыдалась при первом же звуке его голоса. Он приказал ей немедленно возвращаться. Вместо этого она выпила три таблетки снотворного и на следующий день, чтобы вырваться наконец из порочного круга, где смешались ненависть, желание и насилие, переспала с Джошем, своим однокурсником, добрым, нежным и смешным, который давно был готов выступить в роли ее утешителя. Они провели вместе шесть лет. Потом был Норман – через три месяца после разрыва с Джошем. Эрик не знал об этом ее увлечении, но он и так был о многом осведомлен. И для него не было секретом, что Джейн боится остаться одна.

Она превратилась для него в обузу, и он решил освободиться от нее – решительно и незаметно. По-своему.

Джейн молча заплакала. Ей нужно уйти отсюда. Она направилась к выходу Орливаль. Что-то больно ударило ее по ноге, и Джейн обернулась. Перехватив ее гневный взгляд, японец, толкавший перед собой тележку, извинился. Джейн растерла лодыжку и побежала дальше – у нее больше не было сил слушать объявления о вылетах и посадках. Кто-то схватил ее сумку. Красная от злости, она повернулась, чтобы ударить обидчика.

– Куда это вы бежите, мадемуазель?

Эрик задал вопрос по-французски, с очаровательным акцентом. Улыбка не сходила с его губ. Джейн вскрикнула и упала в его объятия. Его запах. Свежий и такой приятный, хотя он провел ночь в самолете. Он крепко обнял ее и страстно поцеловал, а потом слизал кончиком языка слезы, катившиеся по ее лицу.

– Прости! Но я никак не мог тебя предупредить.

– А что случилось?

– На «TWA» не оказалось свободных мест, и меня пересадили на «Дельту», заверив, что самолет приземлится в то же самое время, однако забыли уточнить, что это произойдет в Руасси, а не в Орли.

– Я ходила в справочную «TWA», и одна неприятнейшая особа сказала, что тебя нет в списках пассажиров. Я решила, что ты попал в аварию по дороге в аэропорт.

– Бедняжка! Я пожалуюсь на их сотрудников: им придется выслать мне бесплатный билет первого класса.

В самолете поспать ему не удалось, – прямо за его спиной плакал младенец, а пересесть он не мог, так как все места были заняты, – однако усталости он не чувствовал. Он был счастлив.

Все приводило Эрика в восторг. Еще раньше Джейн предупредила его, что прелестная, залитая солнцем, тихая квартира, которую она сняла в прошлом апреле по объявлению, висевшему в холле факультета, на самом деле оказалась мансардой с низким потолком и двумя совсем маленькими окошками, через которые едва проникал дневной свет. Комната напомнила Эрику поразившую его в Мюнхене картину немецкого экспрессиониста, где был изображен старый бородатый философ, лежавший в мансарде на кровати, над которой был прикреплен зонтик. Они решили, что подниматься на седьмой этаж по крутой, ничем не устланной черной лестнице, когда-то ведущей в комнаты горничных, весьма полезно для здоровья. А в одноместной кровати с металлическими спинками, скрипучими пружинами и слишком мягким матрасом чувствуешь себя снова помолодевшим. Какое удовольствие – спать, прижавшись друг к другу, будто юная парочка. Туалет, расположенный в конце длинного коридора, отличался не столько удобством, сколько экзотикой: такое впечатление, что ты в кемпинге. А вот что касается района, то лучше этого найти было невозможно. Прямо в саду Тюильри, в пяти минутах ходьбы от дома Джейн, расположенного на другом берегу Сены, находился центр оси, соединяющий, с одной стороны, обелиск на площади Согласия, Триумфальную арку и Большую арку в квартале Дефанс, еле заметную в туманной дымке, а с другой – розовую арку на площади Карусель, пирамиду Лувра, вовсе не впечатлившую Эрика, и сам Лувр. Это была самая красивая перспектива Парижа.

После отъезда Эрика в Олд-Ньюпорт в ее квартире все еще продолжала витать его улыбка и царил его запах, исходивший от нескольких вещей, которые он оставил, чтобы освободить место в чемоданах для французских и немецких книг. Депрессия сменилась жаждой деятельности: побольше читать! Джейн заводила будильник на половину восьмого и спустя час, укутавшись в широкий кашемировый шарф темно-розового цвета, который Эрик подарил ей на Рождество, такой же мягкий, как его ладони, отправлялась в Национальную библиотеку. Ей просто не верилось, что она умудрилась прожить здесь три месяца, не замечая всей этой красоты. Проходя по Королевскому мосту, она любовалась изумрудной гладью Сены, старинными мостами, зданиями девятнадцатого века, куполом Гран-Пале и летящими по небу тучками, такими маленькими по сравнению с их американскими сородичами; затем шла через сад Тюильри, поворачивала налево, спускалась в переход к Лувру, который все еще ремонтировали, и, пересекая величественные и безмятежные сады Пале-Рояля, доходила до улицы Пти-Шам, перпендикулярной шумной и грязной улочке Ришелье, где и располагалась Национальная библиотека.

Только придя туда рано, можно было найти свободное место. Осенью ей зачастую приходилось ждать его часами. Она любила дух старой библиотеки, несмотря на нелепые французские правила. В холле, возле кафе-автомата, она встречалась с американскими преподавателями, приехавшими на год или на несколько месяцев в Париж. Она поддерживала отношения с коллегами Эрика и возобновила контакты с теми людьми, с которыми познакомилась в Париже еще десять лет назад. Ее приглашали поужинать. Друзья, которых она приобрела в библиотеке, предлагали ей сходить в театр или ресторан, но она всегда отвечала, что занята. Вечерами предпочитала просиживать в своей мансарде и лишь изредка устраивала себе развлечение – ходила в бассейн, расположенный на паруснике как раз напротив ее дома. Ей хотелось отложить немного денег для летнего отдыха.

В начале февраля у Эрика был день рождения, и Джейн ненадолго съездила в Штаты. А в середине марта он неделю погостил у нее благодаря бесплатному билету, который ему все-таки удалось заполучить. Теперь оставалось дождаться середины мая, когда Эрик приедет на все лето в Париж. Джейн перечитала свою диссертацию, и она ей не понравилась. Эрик сказал, что это вполне нормальная реакция.

Как-то утром, в начале апреля, залюбовавшись игрой солнечных зайчиков, отливавших золотом на зеленоватой глади Сены, Джейн пришла в великолепное настроение. Проведя четыре часа над изучением рукописей Флобера, она закрыла бесценные документы, в которых сохранились страницы, написанные великим писателем, и поднялась, размышляя о том, как проходили обычно обеды в Круассе, когда Флобер, проработав все утро, садился за стол со своей матерью и племянницей. Она вышла из тихого зала хранилища и, пройдя через двор, очутилась на улице Ришелье. Впереди нее, в ожидании автобуса, стоял высокий черноволосый юноша. Несмотря на типичную внешность южанина, что-то в его манере держаться говорило о том, что он североамериканец, но только не француз. Он почувствовал на себе ее взгляд и улыбнулся. Они разговорились, не обращая внимания на сплошной поток машин и автобусов, двигавшихся вниз по улице. Винсент действительно был американцем, преподавателем истории Средних веков Калифорнийского университета в кампусе Санта-Круз. Не успела Джейн представиться, как тут же упомянула имя Эрика. Затем они пошли в кафе «Три фонтана» и съели по сандвичу. Назавтра, встретившись в час дня, они решили и дальше обедать вместе, что позволило бы им организовать свое время и лучше работать. В восемь часов, после закрытия библиотеки, они часто шли выпить по чашечке кофе. Винсент уже несколько лет жил в Париже с художницей. Почти каждый вечер его куда-нибудь приглашали. Спустя неделю после их знакомства он предложил Джейн пойти с ним на вечеринку к его бывшей супруге Розен, которая жила в очаровательном домике, построенном в девятнадцатом веке и скрытом высоким зданием по улице Шарантон. Розен, женщина спокойная и молчаливая, очень понравившаяся Джейн, родилась в Бретани, в деревушке Ланнилис, расположенной на Финистерской косе. Она пригласила Джейн приехать к ней с Эриком этим летом. Благодаря Винсенту, парижская жизнь Джейн стала намного интереснее. Ей было любопытно посмотреть квартиры и мастерские художников в Барбесе, Бельвилле, на площади Бастилии, а также в пригородах, примыкающих к восточной части Парижа. Узнав, что она американка и преподает в Девэйне, где находилась знаменитая Художественная школа, художники начинали проявлять к ней интерес. Когда же она работала в Национальной библиотеке, ей, наоборот, приходилось держаться в тени и как можно реже упоминать, что она американка, дабы снискать расположение несговорчивых библиотекарей. Винсент все время шутил и смешил ее. Ей не верилось, что они знакомы всего три недели. Весна была в полном разгаре. До приезда Эрика оставалось меньше месяца.

Первого мая они с Винсентом были на вечеринке у одного художника, жившего на авеню Ледрю-Роллен. Когда они вышли от него в четыре часа утра, на пустынных улицах не было ни одного такси. Винсент предложил ей переночевать у него. Он жил как раз рядом, в предместье Сент-Антуан.

Телефонный звонок оторвал Джейн от чтения. Она глянула на часы. Половина четвертого. После третьего звонка она встала и сняла трубку.

– Привет, это я. Что случилось?

Услышав голос Эллисон, Джейн обрадовалась. Теперь она была почти уверена, что автор не Бронзино. Как он мог бы узнать обо всех подробностях ее жизни в Париже?

– Спасибо, что позвонила. У тебя все в порядке?

– Да. Наконец-то. Загибаюсь от работы да еще не спала всю ночь: у близняшек отит.

– Бедняжки! Сочувствую тебе. Послушай, у меня к тебе небольшой вопрос, совершенно не по теме: ты поддерживала отношения с Джошем после того, как я с ним рассталась?

– С Джошем? Да, а что? Я тебе об этом не рассказывала, потому что наша с ним дружба никак не связана с тобой.

– Не беспокойся, меня это не волнует. Кстати, он тебя когда-нибудь обо мне спрашивает?

– Конечно, время от времени, чтобы узнать, чем ты занимаешься. А в чем дело?

– Ты рассказывала ему о Бронзино?

– Если честно, не помню. А что?

– А про мой аборт? Он в курсе?

– Но почему ты задаешь все эти вопросы? Что-то произошло?

Джейн в нерешительности умолкла.

– Да нет. просто так. Вы часто видитесь?

– Нет. конечно, он живет слишком далеко, но по телефону мы общаемся.

– А где он живет?

– В Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке! И чем он там занимается?

– Работает в издательстве «Даблдей».

– Вот как! Он издал свой роман?

– Пока нет. В последний раз, когда мы разговаривали, а это было несколько месяцев назад, он говорил, что заканчивает большой роман, над которым работает уже не первый год.

Джейн улыбнулась: именно это ей и необходимо было узнать.

– Он женат?

– Насколько я знаю, нет. Он порвал со Стефани четыре года назад, и с тех пор у него были только мелкие интрижки. Он ничем не отличается от всех сорокалетних холостяков: говорит, что больше не питает иллюзий и у него нет душевного задора, чтобы влюбиться. Он убежден, что именно ты была женщиной его жизни.

– Узнаю Джоша.

– Но почему ты задаешь все эти вопросы? Что произошло?

– Да ничего, я тебе говорю. Впрочем, произошло.

– Что?

– Джош приезжал к вам в Сан-Франциско или в Сиэтл?

– В Сиэтл – нет. А в Сан-Франциско – два или три раза. Да в чем все-таки дело?

– Ты ведешь дневник?

– Что?

– Дневник, понимаешь, куда ты записываешь свои мысли и все, что делала за день.

– Перестала еще в пятнадцать лет! О чем ты говоришь? Что случилось, Джейн?

– В общем-то, ничего. Вчера я обнаружила пачки старых фотографий и пришла к выводу, что не могу проставить на них даты. Тут же набросала несколько заметок, пытаясь восстановить ход событий, и, представь себе, у меня появилось желание писать.

Она солгала совершенно непроизвольно. Ей показалось, что она не должна говорить Эллисон о рукописи – не сейчас.

– Так вот почему ты интересуешься Джошем!

Эллисон была явно разочарована. Джейн улыбнулась. Хорошо, что пока нет телефонов с экранами, чтобы видеть лицо собеседника.

– Конечно.

– Хочешь написать роман или мемуары?

– Роман. Автобиографический.

– Не об университетской жизни, надеюсь.

– А что?

– Скучища. Перенеси действие в какую-нибудь другую среду.

– В юридическую консультацию, например?

Эллисон рассмеялась.

– Это уже было. Нет, нужно найти такую профессию, о которой еще никто не писал. Подумай над этим. Такая идея мне очень нравится. Однако я должна заканчивать. Дел по горло.

– Ты не могла бы дать мне номер Джоша? Он мог бы помочь мне восстановить ход событий.

– Он у меня дома в записной книжке. Я позвоню тебе вечером, как вернусь. Однако вначале я спрошу у него разрешения.

– О’кей. До вечера.

Джейн положила трубку, выпила немного воды и снова села, довольная тем, что не поддалась своему желанию обо всем рассказать. Эллисон любила посплетничать, но не писать. Джейн снова взялась за чтение. На чем это она остановилась? Ах да, Париж, Винсент. Кажется, Джош, действительно, был хорошо информирован.

Джейн явно выпила лишнее, да еще выкурила косячок, который возымел на нее действие. Голова кружилась, хотелось спать. Она легла на диван в небольшой гостиной. Винсент сел рядом. Он не пытался ее поцеловать. Просто вначале погладил ей шею, а потом скользнул рукой под ее кофточку, под бюстгальтер. Она не сопротивлялась. Он лег рядом, затем на нее. Они терлись друг о друга телами, и это было настолько возбуждающе, что Джейн готова была кончить. Не переставая повторять «нет», что он не должен, что она не может этого сделать, что будет ужасно, если она забеременеет, Джейн позволила овладеть собой и, когда он дотронулся до ее клитора, мгновенно испытала оргазм. Он излил сперму на ее грудь минуту спустя.

Уступив ей свою кровать, он уснул на диване. Когда, около десяти утра, Джейн проснулась, ей потребовалось несколько минут, чтобы понять, где она. Хлопнула дверь: Винсент только что вернулся со свежим багетом. Они позавтракали, не испытывая никакого смущения. Когда она уходила, он нежно поцеловал ее в губы.

– Это было прекрасно.

Она была с этим согласна. Впервые она испытала оргазм, когда мужчина был в ней! Даже с Эриком у нее никогда так не получалось: чем сильнее было ее желание, тем больше она нервничала, боясь оказаться плохой любовницей. А что, если она снова напьется и будет всем телом тереться об Эрика, вдруг чудо повторится? Джейн была благодарна Винсенту за то, что узнала кое-что новое о себе. Но она не должна больше с ним встречаться: жаль, конечно, обедов и вечеринок, однако это становится слишком опасно. Впрочем, Винсент ее поймет. В тот день, возможно из скромности, он не пришел в библиотеку Вечером, все с большим волнением, она перебирала в памяти подробности прошлой ночи, а в половине одиннадцатого набрала его номер. Никто не ответил. Оставлять сообщение она не стала. Вспомнив всех девушек, крутившихся возле него, она принялась нервно покусывать колпачок от шариковой ручки. Неужели она ревнует? Нет, это смешно. Однако он мог бы и позвонить. Эти калифорнийцы не умеют жить. Лучше пойти спать: прошлой ночью она проспала не больше пяти часов. Телефонный звонок раздался как раз тогда, когда она спускала воду в туалете, который находился в конце коридора. Она стремглав побежала в свою комнату. В тот момент, когда она, запыхавшись, снимала трубку, стрелки будильника на ночном столике показывали без двадцати двенадцать. Вряд ли Винсент решился позвонить ей в такое время.

– Алло?

– Я разбудил тебя?

Эрик.

– О, привет! Нет… что ты, я была в туалете, и…

– Что-то случилось?

– Нет, а что?

– У тебя странный голос. Ты действительно в порядке?

– Конечно. Это все из-за типа, с которым я познакомилась в библиотеке. Мы должны были сегодня вместе обедать, а он не пришел. Я думала, это он звонит, чтобы извиниться.

Джейн прикусила себе губу. Без четверти двенадцать?

– И что это за тип?

– Винсент, ты знаешь, преподаватель истории Средних веков в Калифорнийском университете.

– Нет, не знаю.

Она вспотела. Почему бы не рассказать Эрику все, что произошло прошлой ночью?

– Мне кажется, я тебе о нем рассказывала.

– Нет, не рассказывала.

– Это парень, с которым я познакомилась в библиотеке, очень симпатичный. Думаю, тебе понравился бы.

– Откровенно говоря, я в этом не уверен. Передай этому мсье Винсенту, чтобы он держался от тебя подальше, если не хочет, чтобы я расквасил ему яйца бейсбольной битой.

Джейн засмеялась.

– Э! Ты же не станешь ревновать!

Положив трубку, она призадумалась. Ужасно, что Эрик одновременно так близок и так далек от истины: если бы он узнал, что она сделала этой ночью, он бы ее бросил. В этом она была уверена.

Джейн приняла ряд серьезных решений. Больше она не пойдет в Национальную библиотеку. Затем вырвала из записной книжки страницу, на которой был записан телефон Винсента, и выбросила ее. То же самое сделала с номером Розен. Конец мечте о Бретани. Так ей и надо. Ведь не влюбилась же она в Винсента. Но почему тогда он не идет у нее из головы? Не память, а сущая пиявка – присасывается к телу того, кто доставил вам сексуальное удовольствие. А может, ее гложет обида, что он ее пробросил? Мерзавец должен знать, что это она уготовила себе такую роль.

Эрик должен был приехать девятнадцатого мая. В этот день Джейн проснулась около восьми часов и начала работать, попивая кофе и через каждые десять минут поглядывая на часы. В десять минут десятого в коридоре послышались знакомые шаги. Она открыла дверь до того, как он постучал. Эрик стоял перед ней, одетый в черную майку и голубые джинсы. На одном плече у него была черная кожаная сумка, на другом – черный матерчатый мешок; в одной руке он держал букет желтых цветов, а в другой – пакет из белой бумаги, от которого вкусно пахло сливочным маслом и горячей сдобой. Капельки пота блестели у него на лбу. Он широко улыбнулся, обнажая зубы.

– Я бежал. Они еще горячие.

Вот он, здесь, наконец. Намного красивее, чем Винсент. Они поцеловались. Запах Эрика смешался с запахом горячих круассанов. Джейн выдержала испытание: больше они никогда не расстанутся. Винсент не в счет: просто случайное приключение из-за отсутствия Эрика.

Они отправились в Италию и Грецию. Ему хотелось показать ей Истрийский полуостров, который он открыл для себя четырнадцать лет назад, когда, после окончания Гарвардского университета, работал внештатным корреспондентом для южноевропейского издания «Let’s Go», но сейчас, из-за войны в Боснии, добраться туда было затруднительно. Восемнадцатого июня, отпраздновав накануне ее тридцатидвухлетие, они поехали поездом в Венецию. В купе, из-за храпа и запаха потных ног, Джейн ни на секунду не сомкнула глаз, мучаясь вопросом, почему она позволила затянуть себя в эту ловушку для туристов. Но когда на рассвете она вышла с вокзала Санта-Лючия. вдохнула глоток соленого воздуха, увидела изумрудную морскую гладь, сверкающую под лучами уже довольно жаркого солнца, каменные мосты со ступеньками, гондолы и пароходики, груженные газетами и свежими овощами, розовые дворцы с окнами, украшенными белокаменными наличниками – одним словом, пробуждающуюся летним утром Венецию, то засмеялась, восторгаясь, словно ребенок. Стоило им отклониться от туристического маршрута, как Венеция, несмотря на разгар лета, так же как и Прага, становилась безлюдной. Однажды ночью они занялись любовью прямо под аркой в маленьком переулке, ведущем к каналу. Страх, что их кто-нибудь увидит, помешал Джейн расслабиться, но, тем не менее, она почувствовала себя страшно молодой и счастливой. Потом они продолжили путешествие по так называемому «итальянскому сапожку»: Флоренция, Рим, Неаполь и Бари, откуда поплыли на остров Крит. Проведя ночь на палубе, они спустились на берег, липкие от морской соли, и в последующие пять недель переезжали с острова на остров, подчиняясь только своим желаниям и расписанию катеров.

Сейчас она вряд ли вспомнит все названия островов. Память подбрасывает лишь солнечные окончания «-ос»; воспоминания о белом домике на вершине холма, окруженного бескрайней синей гладью; ощущение праздности, когда они только и делали, что плавали, нежились на солнце и занимались любовью; запах жареной рыбы, когда, проголодавшись, заходили в кафе подкрепиться; удовольствие надеть вечером на загорелое тело белое платье, зная, что будешь выглядеть прекрасно; причудливые модуляции голоса Эрика, пытающегося освоить греческий по методу Берлица. С Эриком все было просто, понятно и легко. Он умудрялся за десять минут, пока Джейн с рюкзаками ожидала его в кафе, снимать в частном секторе чистую и уютную комнату. Ночью ему не было равных по уничтожению комаров. А днем он выискивал уединенные бухточки и заставлял ее плавать там обнаженной. Она боялась, что ее арестуют за оскорбление нравственности в стране, где женщины закрывали на пляже даже живот, и все же соглашалась с Эриком: почувствовать себя частью природы можно лишь тогда, когда твое тело не сковано никакими одеждами и рассекает волны как сирена. Джейн усомнилась в способностях Эрика всего один раз, на Хиосе, острове дискотек, куда они совершенно случайно попали и где были вынуждены ждать два дня очередного катера. Чтобы скрыться от шума и золотой молодежи, они взяли напрокат мотоцикл, который сломался посреди бела дня, и они оказались одни на безлюдной проселочной дороге без единого деревца, изнемогая от палящих лучей солнца. Пока Джейн плакала, уверенная в том, что они скоро умрут от жажды, Эрик, обливаясь потом с головы до ног, совершенно спокойно, может, в сотый раз пытался завести мотоцикл. На сто первый мотор наконец заработал.

В рыбном ресторане на острове Китнос, название которого она даже запомнила, куда они, стройные, окрепшие, загорелые, все еще завороженные голубым небом, белыми домиками и прозрачной морской водой, зашли накануне отъезда, Эрик, смуглый, прекрасный, как Аполлон, неожиданно опустился перед ней на колени. Она закричала от страха и приподняла ноги: неужели опять огромный таракан, как тот, что залез вчера вечером в их комнату, или, может быть, крыса?

– Выходи за меня замуж!

Джейн вначале расхохоталась, а потом расплакалась. Все присутствующие в ресторане обратили на них внимание. И сразу же кифаристы заиграли свадебный марш, официанты принялись пританцовывать, хозяин ресторана, пожилой грек с большим животом, стал показывать Джейн и Эрику танцевальные па, и вскоре вокруг них образовался круг людей, хлопающих в ладоши.

В этот вечер она одна опустошила бутылку белого вина. Эрик вынужден был почти на руках нести домой свою пьяную невесту и даже поддерживать ее на унитазе: сидеть самостоятельно она не могла. Позже Джейн совершенно не помнила, как и когда он ее раздел. Зато она хорошо помнила, как сплелись в змеиный клубок их тела и как во время любви она так сильно закричала, что он зажал ей ладонью рот, и как в этот момент они впервые вместе кончили.

Джейн допила воду из стакана, но в горле все равно было сухо. В памяти снова всплыла белая комната и белая простыня, которой она утром накрыла спящего на животе Эрика. А перед этим она долго на него смотрела, и ей казалось, что она видит фотографию, сделанную без вспышки, на которой в сумрачной комнате с закрытыми ставнями еле угадываются его обнаженные круглые ягодицы. Она выбросила из своей памяти его фотографию. но навсегда сохранила клише. Его лицо… Его кожа… Сжав зубы, Джейн встала и с шумом поставила на электроплиту кастрюльку, чтобы вскипятить воду для чая.

Прохаживаясь взад и вперед по гостиной, она нервно крутила пальцами чайную ложечку, которую захватила в баре. А что, если автор не Джош, не Бронзино, а вообще незнакомец? Ненормальный, который годами выслеживал ее, чтобы потом со всеми подробностями описать ее жизнь? Неизвестный, который вполне мог проникнуть в ее квартиру восемь лет назад, когда она путешествовала по Франции? Тот, кто семь лет назад следил за ней в аэропорту Орли и оплатил ей кофе? Неужели такие ненормальные – герои голливудских фильмов – существовали в действительности?

Ей пришла в голову мысль позвонить психиатру. Специалист смог бы определить симптомы безумия.

Она повернулась к столику, на котором стоял телефон, и стала листать желтые страницы телефонного справочника. Слово «психиатр» отсылало к разделам «врач и хирург». Следующая страница – к разделу «психолог». В нем были сотни фамилий. Выбрать одну наугад? И что сказать? Спросить, не приходилось ли ему иметь дело с сумасшедшим, годами следившим за своей жертвой, чтобы потом написать о ней роман? И можно ли считать сумасшедшим писателя, превращающего реального человека в вымышленный персонаж и использующего очень интимные подробности? Да психолог просто посмеется над ней. Если так рассуждать, то большинство писателей – ненормальные.

Нет, эта рукопись, конечно же, шутка, а ее автор – тот, кто хорошо ее знает: вероятней всего, Джош.

Ему незачем было находиться в парижском аэропорту, чтобы узнать, что Джейн прислал кофе какой-то незнакомец. Она часто рассказывала эту историю, так как считала ее забавной и даже поучительной: как можно было подумать, что Эрик, вместо того чтобы бежать к ней, заказывает для нее кофе? А вот она поверила и даже нашла объяснение, словно не могла удержаться от логического обоснования самых невероятных фактов.

Джош мог узнать от Эллисон подробности путешествия Джейн в Грецию и то, как Эрик предложил ей выйти за него замуж. Джошу, конечно же, было известно и ее прошлое: приключение с бейсболистом, любовь к Элу, ее неуверенность в себе, переживания. Ему не составляло особого труда догадаться о ее мыслях и чувствах.