Текст книги "Проблема с Джейн"
Автор книги: Катрин Кюссе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Пока она открывала почтовый ящик, ее вдруг осенило. «Не удерживай». «Не охраняй». Внезапно ей стало ясно, к чему относились эти глаголы: ко времени. Отдавать свое время означало не жалеть себя. Человек живет во времени. Вот, оказывается, в чем ее проблема: она всегда боялась потерять время. Наконец-то она поняла, как исправить положение, как избавиться от своих ошибок. Для начала она навестит в эти выходные родителей, а в следующие – сестру. Потом купит билет на самолет и, как только закончатся занятия, полетит к Джону с Эллисон. Вместе с почтой, которую она доставала из ящика, показался маленький листик и упал на пол. Белый листок в линейку, сложенный вчетверо и вырванный из общей тетради с пружинкой. Она побледнела, не ожидая так рано снова получить анонимное письмо, и это совсем не вязалось с предположениями инспектора. Джейн подняла бумажку и неловко, так как в левой руке держала почту, а в правой – ключи, развернула ее. Пальцы у нее дрожали.
«Сегодня вечером папы не будет: хочешь поиграть со мной?»
Она проглотила слюну и взглянула на детский почерк. «Сегодня вечером». Ее сердце бешено заколотилось. Значит, он ждет ее у нее дома. Она начнет прослушивать сообщения и вдруг услышит на пленке его голос, предупреждающий о том, что он находится у нее за спиной и что сейчас она умрет. Потом одной рукой он зажмет ей рот, а другой схватит за шею. Джейн застонала от страха. Она уже видела двадцать лет назад в сериале такую сцену и до сих пор помнила охватившее ее чувство ужаса. Он свяжет ее и заткнет ей кляпом рот. Она будет молить его о пощаде глазами или, если он оставит ей возможность говорить, пообещает никому ни о чем не рассказывать. Но для него будет безопаснее убить ее. И более возбуждающе. Он жестоко искромсает ее лезвием ножа, прежде чем заколет в момент оргазма.
Джейн прислонилась к стене. Она не могла пошевелиться. Голова кружилась, тошнило. Нет, это не шутка. Вот он, в ее руке, этот сложенный вчетверо листок. Четвертый по счету, спустя три дня после предыдущего и спустя два дня после ее визита в полицейский участок. Возможно, он следил за ней и знал, что она подала жалобу, и теперь стал издеваться. Нет, это не студент. В этом она была уверена. Иначе она не испытывала бы такого ужаса. Это тот, кто знает, где она живет, и упивается ее страхом. Кто-то ведет с ней игру. Может, даже сейчас, в этот самый момент, он за ней наблюдает. Дрожь пробежала по ее телу, она повернулась и посмотрела в сторону лифта, потом через стекло двери, которая выходила на улицу. Никого. Тихо. Обычно в это время в здании никого не было. Она вышла.
Визитки двух инспекторов остались дома возле телефона. Джейн побежала в участок при университете. Кабинет инспектора Тайт был уже закрыт. Она толкнула дверь дежурной части. В окошечке появился полицейский.
– Я хотела бы встретиться с инспектором Меррименом.
– Зайдите завтра утром.
– У меня срочное дело.
Он посмотрел на нее.
– Как вас зовут?
– Джейн Кук. Я преподаю в университете. Он знает меня.
– Подождите здесь.
Он исчез в комнате за кабинетом и через две минуты снова появился.
– Инспектор Мерримен сейчас подойдет, минут через пять-десять.
Джейн искренне обрадовалась, увидев его. Взглянув на записку, Мерримен покачал головой. К цепочке, болтавшейся у него на ремне, было прикреплено кольцо с огромным количеством ключей, одним из которых он открыл кабинет инспектора Тайт и напечатал новые показания. Потом проводил Джейн домой, заверив, что полицейская машина будет проезжать возле ее дома каждые полчаса. Пусть не стесняется звонить в случае необходимости.
Лина осталась на ночь у нее. Утром Мерримен позвонил Джейн и поинтересовался, знакома ли она с неким Чарльзом Эдвардом Траубриджем.
– Да. А почему вы спрашиваете?
– Просто проверяем.
Инспектор сообщил ей, что полиция установила в университете микроскопическую видеокамеру прямо напротив почтовых ящиков. Теперь достаточно дождаться следующей записки, и ее страхам придет конец. Джейн оставалось только надеяться, что она найдет ее в университете, а не дома и что полиция задержит виновного до того, как что-нибудь произойдет. Инспектор Мерримен также сказал, что автор анонимок не из числа людей, способных на поступок, однако факт установки видеокамеры в университете наверняка его обеспокоит.
– Но что они хотят от Чипа? Они что, совсем с ума сошли? – сказала Джейн Лине вечером.
Лина улыбнулась.
– Странно, что они до сих пор еще не спросили тебя о нем.
– Почему? Что он такого сделал?
– Его в прошлом году задержали на Центральной площади в компании студента из Девэйна, кстати, с твоего факультета, кажется, Дэвида Тин…
– Тиндермана? Конечно, я его знаю! Пухлощекий ребенок! Да, припоминаю: я как раз была на факультете, когда появился Тиндерман. Он был очень напуган и сказал, что всю ночь провел в полицейском участке, так как его задержали за то, что он разговаривал с каким-то типом, который остановил его, чтобы что-то спросить. И страшно боялся, что его родители узнают об этом.
– Его застукали как раз в тот момент, когда Чип занимался с ним оральным сексом. И уж, конечно, бедняге не поздоровилось в участке. Полицейские с педерастами не церемонятся. Тем более с Чипом. Лет девять или десять назад прямо на территории городка убили ножом какого-то студента. Это было в субботу, в полночь… слышала об этой истории?
– Да, припоминаю. А какое отношение к этому имеет Чип?
– Тело нашли под его окном.
– Не может быть!
– Студент, скорее всего, застал грабителя на месте преступления. Чипа тем вечером дома не было, но его алиби мог подтвердить только дружок-гей. Ну и помучили его тогда полицейские!
Через неделю Джейн, забирая из подъезда велосипед, услышала шум, доносившийся из подвала. Ее сердце сильно заколотилось. Она хотела выбежать на улицу, но ноги у нее подкосились, и она прислонилась к стене. Внизу кто-то закрыл дверь и стал подниматься по узкой деревянной лестнице. Кричать не имело смысла: в доме никого не было.
Джейн попыталась что-то сказать: голос пропал. Она только и смогла еле слышно произнести:
– Кто там?
Никто не ответил. Шаги приближались. Она закрыла глаза. А когда снова открыла, увидела, как чья-то нога в теплой домашней туфле ступила на красное ковровое покрытие. Перед ней стоял Карл в рубашке с засученными рукавами и с пластмассовой корзинкой с бельем, которую он придерживал своими волосатыми руками. Как всегда немногословный, он кивнул ей, проходя мимо.
– Не работаешь сегодня? – спросила Джейн окрепшим голосом.
– У меня насморк. Хочу за это время выстирать белье. Хоть раз воспользуюсь моментом, когда машина не занята.
Каждый раз, когда она вставляла ключ в замочную скважину почтового ящика, будь то дома или в университете, кончики ее пальцев дрожали. «Вы к кому»? – вдруг поймала она себя на том, что спросила тоном полицейского какого-то мужчину, ожидавшего, когда она откроет дверь. Любой, кто проходил в саду за решетчатой оградой, когда она возвращалась домой, наводил на нее страх. Она постоянно задавалась вопросами: «Кто? Почему? Что она сделала такого, чтобы ее так упорно преследовали?» Лина ее за это ругала.
– Ты здесь ни при чем, Джейн. Вокруг столько ненормальных. И ничего не поделаешь. Этот негодяй заплатит за все, поверь мне.
Лина была уверена, что автор – мужчина. Не будь ее рядом, Джейн могла бы проглотить упаковку транквилизаторов, лишь бы избавиться от страха.
Негодяй пропал. Он скрывался. Было ли ему известно, что полиция его выслеживает? Заметил ли он видеокамеру? Последнюю записку она обнаружила пятого апреля. А уже двадцать девятое. У нее пропало чувство времени. Как и способность что-либо планировать: купить, к примеру, билет на самолет и поехать в начале лета к Эллисон и Джону. Проходили дни, а она все ждала. Ничего не происходило. Он, конечно же, выжидал, когда она наконец потеряет бдительность. Джейн всегда получала записку в тот момент, когда о ней больше не думала. Наверное, он был превосходным психологом. Он нанесет удар, когда она обо всем забудет. Летом? Когда вернется из поездки? Ей уже не терпелось получить следующую записку. Это был единственный способ, чтобы арестовать его. Однажды утром по радио передали, что накануне перед зданием суда завязалась перестрелка, преступники попытались скрыться, и полицейским пришлось на бешеной скорости гнаться за ними на автомобилях через весь Олд-Ньюпорт, как в кино. Это произошло приблизительно в то время, когда Джейн ехала на велосипеде мимо суда в университет, но она ничего не заметила и даже не помнила, слышала ли вообще звук сирен. Человек, в которого стреляли, выступал свидетелем в деле о незаконной торговле наркотиками. На нем был надет пуленепробиваемый жилет: значит, он знал, что за ним охотились. Похоже, все эти записочки «пипи-кака» должны вызывать смех у полицейских.
Несколько дней спустя Джейн столкнулась при входе на факультет со студенткой из Эколь Нормаль[13], работавшей у них в этом году ассистенткой.
– Здравствуйте, госпожа Кук. Как поживаете?
Джейн еще раньше просила ее быть с ней на «ты» и называть по имени, но девушка, видимо, находила ее уже немолодой, чтобы позволить себе такую фамильярность.
– В такую солнечную погоду как нельзя лучше.
Элен вздохнула.
– А я принимаю устный экзамен по языку: весь день придется провести взаперти. Во Франции, кстати, сегодня никто не работает.
– Действительно, это же 1 Мая. Вы уже скоро возвращаетесь во Францию?
– Мы собираемся с сестрой месяц пробыть на Западном побережье, а потом отправиться в Канаду. Но сначала нужно найти на лето квартиранта в ее парижскую квартиру. Вы не знаете, кого бы это могло заинтересовать?
– А вы разговаривали с Дон и Розой?
– Да, и уже повесила объявление. Она живет в прелестном доме.
– Последний раз, когда я была в Париже, я тоже жила в прелестном доме: там была крутая лестница, и нужно было подниматься пешком на восьмой этаж! У вашей сестры есть лифт?
– Нет, но ее квартира всего лишь на четвертом этаже. Там действительно красиво: квартира старая, но она ее отремонтировала, и район чудесный. Вы знаете Монмартр? Там, как в маленькой деревушке: очень весело, полно лавочек и баров.
– И шумно.
– Нет, окна выходят в очень тихий дворик.
– Уверена, что вы найдете кого-нибудь. Счастливо.
Джейн вошла в холл, размышляя о том, почему она задавала Элен такие конкретные вопросы. Похоже, она скучала по Парижу: последний раз она была там лет пять назад. Она прошла мимо почтовых ящиков. Почту она уже забрала раньше, а новую Дон положить еще не успела. Вернувшись, однако, назад, она вставила ключ в замочную скважину и задумалась: это что же, теперь она будет проверять свою почту по четыре раза в день?
В пустом деревянном ящике лежал маленький сложенный вдвое листок. Джейн оторопела. Записку положили как раз тогда, когда она не ожидала ее получить, и только какое-то внутреннее чутье заставило ее открыть ящик. С торжественным видом Джейн забрала этот листик бумаги, который должен был помочь полицейским задержать ее преследователя. Дело подходило к концу. Камеру он не заметил, потому что оставил записку в университете. Выдал себя сам. Она медленно развернула листок. Кто-то приоткрыл входную дверь. Джейн зажала записку в кулаке. Она ожидала увидеть Элен, которая пошла за кофе в пиццерию, но это оказалась Ямайка, державшая в руке стаканчик с кофе. Впервые Джейн не испытала радости, увидев ее.
– Что ты здесь делаешь так рано?
– Да я и сама думаю, что? – Ямайка вздохнула. – Весь день будем принимать устный экзамен по языку.
Ее черный жилет был криво застегнут, длинные вьющиеся волосы ниспадали на плечи в живописном беспорядке, а глаза слипались от усталости. Она зевнула.
– Проклятая жара!
Она поставила стакан на край фонтанчика с питьевой водой.
– Как поживает Ксавье?
– Хорошо. На следующей неделе уезжает во Францию.
– Ты не поедешь с ним?
– Приеду к нему в июне, если достану билет. Не уверена, что у меня это получится в связи с чемпионатом мира.
– Чемпионатом мира?
– По футболу. Э-э, оторвись от своих книг, Джейн. В этом году он проходит во Франции, ты что, не в курсе?
Ямайка забрала свою почту. Ее почтовый ящик был переполнен: должно быть, она редко приходила сюда с тех пор, как закончились занятия. Они вместе вошли в лифт. Ямайка вышла на четвертом этаже. Как только дверь лифта закрылась, Джейн развернула мятый листок. Тот же самый якобы детский почерк: «Клянусь, тебе это понравится».
Она съежилась. В одно мгновение все повторилось снова: одна рука зажимает рот, другая хватает за шею, мужчина сзади, нож, кровь, ужас. Она вновь почувствовала это каждой клеточкой своего тела. Лифт остановился, и дверь открылась. Джейн добежала до своего кабинета. Дверь в кабинет Беголю была открыта, и она увидела ее со спины: Беголю работала на компьютере. Никакого лая, никаких собак. Джейн захлопнула дверь и набрала номер Мерримена. Она заговорила тихим голосом, чтобы Беголю ее не услышала:
– Говорит Джейн Кук. Новая записка. Да, в университете.
В ее голосе чувствовалось нервное возбуждение. Чуть ли не радость. Мерримен, казалось, был доволен.
– В записке угроза?
– Нет, ясное предложение.
– Вы боитесь?
– Нет, здесь днем полно народа.
Он предложил ей прийти через полчаса. Инспектор Мерримен и Джейн сели на стулья перед небольшим телевизором в кабинете инспектора Тайт, которая нажала на кнопку. Все трое уставились на экран. День вчерашний. Вот Дон раскладывает корреспонденцию. Чуть позже – Джейн, достает ее из своего ящика. Потом еще кто-то: мужчина. Она затаила дыхание. Это он. Она узнала его профиль и седые волосы.
– Хью Кэррингтон!
Мерримен остановил кассету и попросил Джейн назвать его имя по буквам. У нее пересохло во рту. Кэррингтон? Но почему? Неужели он ревновал ее к Чипу? А может, Чип сказал ему, что Джейн считала его занудой? Или же это ее премия вызвала у него такую зависть? Когда он был у нее в гостях в ноябре, то выглядел пораженным. Работая в штате около двадцати лет, сам он не опубликовал ни одной серьезной работы, разве что несколько статей. Но он всегда был очень любезен. Лицемерил? А теперь решил выразить свою ненависть к женщинам, сдерживаемую в течение сорока лет?
Инспектор Тайт отмотала кассету назад, и они снова посмотрели на Кэррингтона. Он поднял руку, но не прикоснулся к ящику Джейн: не было видно, чтобы он бросал туда лист бумаги.
– Его почтовый ящик как раз над моим, ну и дура же я!
Они снова стали смотреть кассету. Кто-то еще. Куртка не то темно-синего, не то черного цвета, вид сзади. Кто-то очень высокий, даже головы не видно. Только спина, плечи и шея. Они смотрели внимательно, не шелохнувшись: знали, что на сей раз это был он. Согнув руку, мужчина действительно бросил что-то в почтовый ящик Джейн. Все трое одновременно вскрикнули. С губ Джейн непроизвольно слетело имя:
– Дюпортуа.
– Кто?
Тайт остановила кассету. Мерримен записал имя. Джейн отрицательно покачала головой.
– Не может быть, чтобы это был Дюпортуа. Он высокого роста, поэтому я и подумала о нем. Да еще потому, что встретила недавно его подругу.
– Кто он, этот Дюпортуа?
– Один из моих коллег.
– У него есть основания вам мстить?
– Никаких.
– Возможно, вы ему нравитесь?
– Что вы! Перед ним не устоит ни одна девушка, но со мной он, скажем так, вообще не заговаривал.
Тайт отмотала кассету назад, и они еще раз просмотрели эту сцену Теперь уже Джейн не увидела ничего, что напоминало бы ей Дюпортуа. Такую куртку мог носить кто угодно. Не было видно ни волос, ни лица, даже частично. Более того, она знала, что Дюпортуа никогда не приезжал в Олд-Ньюпорт по пятницам. Он жил в Нью-Йорке. А теперь, когда закончились занятия, ему тем более незачем здесь появляться. Поэтому его можно исключить из числа подозреваемых.
– Но пленка датирована вчерашним днем, четвергом. А время – девятнадцать часов двадцать восемь минут, – сказал Мерримен. – Легко можно проверить, был ли этот Дюпортуа вчера в Олд-Ньюпорте.
Это было как раз то время, когда Дюпортуа обычно уходил из университета, чтобы успеть на поезд в девятнадцать пятьдесят четыре. Джейн нахмурилась.
– Даже если это и он на кассете, существует другое, очень простое объяснение: кто-нибудь мог попросить его положить записку в ящик.
– Что ж, вполне вероятно. В таком случае Дюпортуа сможет описать подозреваемого. Не исключено, что он его знает. Во всяком случае, я думаю, вы можете спать спокойно. Тайна почти разгадана.
В тот же вечер инспектор Мерримен позвонил Дюпортуа в Нью-Йорк и попросил его приехать на следующий день в Олд-Ньюпорт по важному делу, о котором он не мог рассказать ему по телефону. Вначале Дюпортуа все отрицал и сказал полицейским, что они насмотрелись голливудских фильмов. С Джейн Кук он едва знаком. Знает о ней только от своей девушки, Ямайки Локке, и еще от одного друга, Франческо Гонсалеса, и что эта женщина просто на нем помешана.
– Он так сказал?
Однако нахальства у него поубавилось, едва он узнал, что был заснят на пленку в тот момент, когда бросал записку в почтовый ящик своей коллеги, которая его опознала. Не теряя самообладания, он сначала изменился в лице, но тут же улыбнулся: что ж, согласен, это он. Подумаешь, пошутил. Джейн Кук не должна так серьезно воспринимать эти три злосчастных записочки. Он признался во всем до того, как посмотрел кассету и понял, что на ней его узнать невозможно. Ему даже в голову не пришло придумать для себя оправдание, которое в самом начале пришло в голову Джейн.
Джейн находилась в состоянии шока. Лина тоже.
Ямайка позвонила Джейн в воскресенье утром. Дюпортуа ей все рассказал, как только вернулся из Олд-Ньюпорта.
– Как глупо! Мне страшно неприятно. Не могу в это поверить. Теперь ты понимаешь, с кем я общаюсь.
– Ты порвала с ним?
Ямайку, казалось, удивил этот вопрос. Нет, конечно. Не стоит драматизировать. Ксавье изменится. Да, он иногда ведет себя глупо и безответственно. Но допрос в полиции для него хорошая встряска. Ему давно было нужно столкнуться с реальной жизнью. А то все у него слишком легко: добивается всего, чего хочет, скучает и не знает, как бы поразвлечься, – то ли заняться любовью втроем, то ли подбросить непристойные записочки какой-нибудь коллеге. Он, безусловно, очень умный, но в то же время эмоционально недоразвит. Джейн стало неприятно. Ее вовсе не интересовали психологические комплексы Дюпортуа.
– Зачем ты звонишь?
– Я хотела узнать, как ты. Все время думаю о тебе. А на него злюсь. Что ты собираешься делать?
– Что ты имеешь в виду?
– Со своей жалобой.
– Все пойдет своим чередом. Это уже больше не в моей власти. Пусть полиция разбирается.
– Но жалоба-то твоя.
– Ну и что?
– Ты могла бы забрать ее.
Джейн чуть не бросила трубку.
– Скажи ему, чтобы не волновался. В университете не любят скандалов. Полиция меня уже предупредила, что все останется в стенах Девэйна.
– Ну что ты такое говоришь! Джейн, нельзя же так серьезно ко всему относиться. Я звоню тебе не потому, что Ксавье меня попросил, а потому что знаю вас обоих и хочу объяснить тебе.
– Объяснить что?
– Ксавье хорошо к тебе относится. Он ничего не имеет против тебя.
Джейн рассмеялась.
– Мне это как-то все равно.
– Перестань. Послушай. Он говорит, что ты всегда была с ним очень любезна. В прошлом году ты составила ему такое расписание, какое он просил. Он считает, что ты не похожа на других: власти не жаждешь, и именно поэтому ты очень милая.
– Неужели?!
– Ему и в голову никогда не приходило над тобой издеваться. Он не знал, что на тебя в сентябре напали, иначе он никогда бы этого не сделал. Все началось совершенно случайно. В День святого Валентина он увидел на вокзале в газетном киоске открытку в форме большого красного сердечка. Он купил ее для меня, потому что мне нравится китч, но накануне мы поругались. А когда он встретил тебя на факультете, то ты показалась ему довольно мрачной. Вообще-то, Ксавье терпеть не может весь этот цирк на праздник святого Валентина. Он считает, что одинокие люди чувствуют себя в этот день еще более одинокими. А написал открытку тебе, чтобы ты решила, будто кто-то думает о тебе тоже. И знаешь, он находит тебя очень красивой.
Джейн возвела глаза к небу.
– Проблема не в открытке ко Дню святого Валентина.
– Знаю. Но без этого ты не поймешь, как все началось. Именно это и подтолкнуло его продолжить. Шутка глупая, согласна, но у него были добрые намерения: Ксавье тоже считает, что твоя жизнь в Олд-Ньюпорте страшно унылая и что именно сейчас ты теряешь свои лучшие годы.
Джейн иронически улыбнулась, представив, как по вечерам Ксавье и Ямайка обсуждают вдвоем судьбу бедняжки Джейн.
– Мы часто думали о тех мужчинах, с которыми могли бы тебя познакомить, – продолжила Ямайка. – Мы приглашали тебя в Нью-Йорк, но ты ни разу не приехала: каждый раз говорила, что у тебя нет времени. Ксавье полагает, ты уже пропиталась духом Девэйна. Он убежден, что это заведение иссушает сердце, воображение, чувства и делает человека похожим на старый пергамент. Впрочем, и мы с тобой об этом неоднократно говорили. Конечно, тебе не угрожает превратиться в подобие Беголю, потому что ты намного приятнее, но в один прекрасный день кончишь тем же: купишь себе одну или две собаки и уже никогда больше не выедешь из Олд-Ньюпорта, разве что на Конгресс филологов, чтобы поучаствовать в собеседовании с кандидатами. Потеряешь всякий интерес к жизни, как Мак-Грегор и Кэррингтон. Ксавье не хочет, чтобы с тобой это произошло.
– Сначала было бы неплохо, чтобы я прошла по конкурсу в Девэйне.
– В Девэйне или в другом месте, значения не имеет. Девэйн – это какой-то синдром. Надеюсь, ты понимаешь, что я пытаюсь тебе втолковать: Ксавье как раз и хотел пробудить твое воображение, заставить подумать о чем-то другом, нежели о Девэйне.
– Спасибо. Ему это удалось.
– Ксавье верит в силу слов. Ему хотелось, чтобы ты встряхнулась после всего пережитого, вернулась к своим фантазиям и этим летом нашла себе любовника.
Целый час проговорили они по телефону. Лина негодовала.
– Как ты можешь разговаривать с Ямайкой? Ты что, не понимаешь? Она ведь по другую сторону баррикады.
В том, что Ямайка защищала Ксавье, не было ничего удивительного. Но Джейн по-настоящему огорчило презрительное высокомерие, с которым Ямайка, сама того даже не замечая, разговаривала с ней. Ямайка считала, что анонимные записки Ксавье могли оказать только благотворное влияние на разведенную женщину, которой вот уже скоро исполнится сорок лет и которая, за неимением лучшего, была близка к тому, чтобы стать лесбиянкой. То, что Дюпортуа думал по этому поводу, и то, как он выражался, говоря о Лине (о чем Джейн легко могла догадаться), вызывало в ней чувство, близкое к ненависти, которого она никогда раньше не испытывала.
Дисциплинарный совет назначили на двадцать пятое мая. Поскольку скоро должна была состояться церемония вручения дипломов, повсюду выстригли газоны с молодой зеленой травой, а в самом центре университетского городка натянули тенты с широкими бело-зелеными полосами, отчего Девэйн стал выглядеть очень празднично. Просторный зал, стены которого были обиты дубовыми панелями, а пол устлан светло-зеленым ковровым покрытием, находился в самом старом здании университета и выглядел очень торжественно. Судьи, семеро преподавателей, представляющие различные факультеты и школы университета, восседали в конце длинного старомодного стола из темного дерева, на стульях с ковровой обивкой и высокими спинками. Обвиняемый и истица сели в другом конце стола вместе со своими свидетелями. Дюпортуа и Ямайка – с одной стороны, Джейн и Лина – с другой. На Дюпортуа был костюм зеленого цвета – цвета Девэйна, – белая рубашка и классический галстук в желто-синюю полоску. Ямайка и Джейн, обе в черных длинных юбках и белых блузках, напоминали лицеисток из одного и того же учебного заведения. При встрече они не поздоровались. Лина облачилась в свой праздничный наряд: темно-синюю плиссированную юбку и шелковую блузку, которую подарила ей на день рождения Джейн и ярко-красный цвет которой не очень подходил для подобного случая. Джейн выступила первой. Спокойно, не спеша, без злости, она рассказала о своем постоянно растущем страхе и болезненной подозрительности, из-за которых потеряла всякий интерес к работе, о том, как испугалась, найдя у себя дома первую анонимную открытку, после чего стала жить с твердым убеждением, что за ней следят, и как по-настоящему запаниковала, когда записки приобрели откровенно пошлый характер, и как осознала, что уже не распоряжается своей жизнью, которая все больше стала походить на дешевый сериал. Затем слово взял Дюпортуа.
Он говорил по-английски с каким-то изысканным французско-британским акцентом, который приобрел, учась во французской школе. Признав, что повел себя глупо, он все же стал настаивать на том, что не имел ничего против Джейн и никогда не хотел ни пугать, ни преследовать ее. Бурная и, по мнению Дюпортуа, неадекватная реакция Джейн была связана с сентябрьским нападением, о котором ему ничего не было известно, иначе Джейн, получив эти три непристойные записки, никогда не подумала бы, что ее преследует маньяк. Шутка Дюпортуа – глупая и низкопробная, что он первый и признавал, – приняла нежелательный оборот из-за неблагоприятного стечения обстоятельств. Дюпортуа выступал торжественно, стараясь принять смиренный вид, но членов совета, похоже, совсем не подкупало его красноречие. Джейн взглянула на Лину. Та сидела, поджав губы и стиснув зубы, глаза ее сверкали ненавистью. Дюпортуа повезло, что он до сих пор не попался ей в руки.
Заседание продолжалось более трех часов. Семеро преподавателей удалились в другую комнату на короткое совещание и, вернувшись, вынесли вердикт: единогласно принятое решение предусматривало не простой выговор, а увольнение Дюпортуа.
– Его следовало бы вообще выдворить из страны, – сказала Лина. – Подумать только: сколько нелегальных иммигрантов, для которых Америка – предел мечтаний, каждый день выдворяют отсюда просто из-за того, что у них нет денег. Меня тошнит от этого. Да и по отношению к тебе тоже поступили несправедливо. Он испортил тебе несколько месяцев жизни. Ты могла бы получить сотни тысяч долларов в качестве моральной компенсации. Уверена, что у его родителей есть денежки. До чего же противно!
В университете не было более строгого наказания, чем увольнение преподавателя, – мера действительно исключительная. В конце мая Дюпортуа не имел никаких шансов найти работу на следующий год. Джейн задумывалась над тем, что он будет делать. Она все еще помнила, какой взгляд бросила на нее Ямайка после вынесения приговора, и не могла отделаться от чувства вины. Может, ей надо было забрать свою жалобу? Но мысль о том, что ей снова пришлось бы сидеть рядом с Дюпортуа на факультетских собраниях, была для нее невыносимой.
Спустя несколько дней по университету разошлась новость: Дюпортуа предложили место преподавателя эстетики в Нью-скул в Манхэттене. Пока это держится в секрете, так как из-за финансовых проблем предложение может не подтвердиться. Дюпортуа только что подписал контракт: место преподавателя с перспективой включения в штат в одном из престижнейших университетов мира, в Нью-Йорке, в сердце Манхэттена – Гринвич-Виллидж. Джейн часто проходила мимо зданий Нью-скул на Пятой авеню и 13-й улице.
Лина была вне себя от ярости. В университете у Дюпортуа осталось личное дело, с которым каждый желающий мог ознакомиться. Там говорилось, что его уволили, но что он раскаивается в содеянном. Наказание оказалось чисто символическим. Дюпортуа наверняка уже забыл о своем унижении на дисциплинарном совете и теперь пьет французское шампанское в честь своего нового назначения. А скоро начнет хвастаться, как терроризировал бедную преподавательницу из Девэйна, остро нуждавшуюся в том, чтобы ее трахнули. В общем, отделался легким испугом. Джейн пожала плечами.
– Знаешь, мне как-то все равно. Главное, чтобы я его больше не видела.
Через три дня Лина постучала в дверь к Джейн. Глаза ее блестели от возбуждения.
– Я могу с тобой поговорить?
Джейн проводила ее в гостиную. Лина была в ярко-красной шелковой блузке, которую теперь не снимала, и слишком обтягивающих джинсах. Она поудобнее уселась на диване, положив ногу за ногу. Джейн села на край кресла по другую сторону ковра. Радостная улыбка озарила лицо Лины.
– Ты правильно сделала, купив этот ковер. Всякий раз я думаю, что он – душа этой комнаты. Ты не приготовишь мне джин-тоник?
Она сознательно создавала обстановку напряженного ожидания. Джейн достала из шкафчика джин, тоник, взяла лимон в холодильнике. Потом принесла стакан Лине.
– Так что случилось?
Внезапно ей захотелось, чтобы речь пошла о ком-то другом, кроме как о Дюпортуа. Ведь он был далеко не единственным в этом мире. Вчера за ужином Лина рассказывала об одной женщине, которая обратилась к ней за советом. После десяти лет безуспешных попыток зачать собственного ребенка, она усыновила тринадцать лет назад мальчика латиноамериканского происхождения. Муж ее бросил, и она воспитывала ребенка одна. Он рос очень болезненным – постоянные отиты, бронхиты. Два года назад мать узнала, что у ребенка СПИД. Она хотела возбудить процесс против агентства по усыновлению, которое, будучи в курсе, не проинформировало ее. Но решиться на это ей было крайне сложно, так как тем самым она как бы говорила своему любимому сыну: если бы я тогда это знала, я бы тебя не усыновила. К счастью, мальчик оказался умным и смелым и согласился поддержать свою мать.
– Я вспомнила, ты как-то рассказывала, что он до Девэйна преподавал в Смит-колледже. У меня есть одна приятельница, подруга которой преподает там на испанском факультете.
«Он»… Джейн наклонилась вперед. Лина продолжила.
– Я узнала очень интересную историю, – она отпила немного джин-тоника. – Ты знаешь, что Дюпортуа и оттуда был тоже уволен?
– Уволен? Нет, конечно: он просто принял предложение из Девэйна.
– Верно. Там он повел себя немножко поосторожнее. Он подождал, пока не получит предложение из другого университета, а уж потом приступил к своим шуточкам.
Джейн побледнела.
– Шуточкам?
– Анонимные звонки по телефону, – спокойно ответила Лина с победоносным видом. – Восемнадцатилетней первокурснице, страдающей ожирением и булимией. Она была в ужасе.
Джейн вскрикнула. Лина отпила еще немного.
– Ее зовут Эмбер Мартен. В первом семестре она посещала его лекции и, представь себе, влюбилась в него. Полиция арестовала его после того, как поставила на прослушивание телефон девушки. Он никогда не пользовался ни домашним, ни рабочим телефоном, а звонил из какой-нибудь кабины недалеко от своего дома.
