Текст книги "Руна (СИ)"
Автор книги: Катерина Снежная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Глава 13
Илья шел с девушкой по кромке леса, сжимая веревку. Спустя час повернул в его глубину, особо не прислушиваясь и совсем не принюхиваясь к следам и запахам тех, кто ушел раньше. Руна молчала. Они двигались быстро, так что она успела и согреться и обсохнуть. Отойдя за пару верст, Илья остановился. Ночь выдалась лунной. Белый свет заливал пригорок. Несколько секунд он стоял, внимательно смотрел на девчонку.
– Почему мы не пошли по следу?
– Потому-что, я хочу сначала поговорить. О нас.
– О чем?
Руна, не поняла.
– Как так вышло, что ты ни разу не оборачивалась?
Она пожала плечами, отвела взгляд.
– В городе негде, да и как-то не хотелось.
– А здесь зов, – закончил Илья. – Это случается в нескольких случаях. Когда есть подходящая пара, когда опасность угрожает и когда душа человеческая не желает больше жить в теле людском. Какой вариант твой?
Руна косилась на деревья, утонувшую во мраке листву и думала о том, что становится свобода нужна, когда нет её. У нее до беды нынешней и мыслей таких не возникало. Все с утра до ночи дела какие-то. Принеси то, подай это, сходи туда-то, узнай что-то. Руна никогда и не думала в волка оборачиваться. Из прошлой жизни она только и помнила, что лес, запахи и маму. Очень смутно. До каторги, ей даже думать ни разу не думалось, что она может обернуться в волка и уйти жить в лес с теми, кто ей близок по рождению.
– Кто же ты такой? – уязвленно спросила она. – Ты же не волк. А живешь среди людей.
– А что ты знаешь об этом? – Илья вскинул вопросительно бровь. – Я контролирую свой силы, и отрочество уже давно прожил. А ты только живешь и не знаешь, как все устроено.
– И как?
– Как я сказал до этого. Ты здесь, – он вскинул руку, провел полукруг. – И тебе плохо. Если оборотишься, назад можешь и не вернуться. Ты знала об этом?
Она не знала, пялилась на него во все зеленные глазища, словно не верила.
– Что вообще никогда?
Он кивнул.
– Оборот вспять сложнее. Ты должна быть спокойной и хотеть жить человеком. У зверя сознания грубое, оно вот тут.
Он протянул руку и коснулся затылка Руны.
– Его нужно уметь поймать, направить и удержать. С каждым разом все будет передаваться проще.
– А у людей, вот здесь, – ткнул пальцем ей в лоб, Руна его потерла. – И оно тонкое, свободное. Его легко потерять. Видела когда-нибудь, какой корове или кошке дурно делалось, и та лишалась сознания? Нет такого у животных, потому что сознание иное. Ты этого желаешь? Прожить зверем всю жизнь?
Руну закусила нижнюю губу, отвернулась, растерянно глядя на звезды над головой. Кто бы ей рассказал о подобном? Наверное, поэтому члены стаи обернувшегося ребенка удерживают. Не дают повернуть сознанию вспять, пока не закрепится личина человеческая, пока не научится жить и любить новый облик. А она? Она, в общем-то, любит людей. Не знает иной жизни, и жить по-волчьи не умеет.
Но там же, там лес! Запахи эдакие вкусные, богатые дивными оттенками и благоуханиями. Она и не думала о том, что лучше? Как то естественно считала, что быть хорошо и волком и человеком. В животе тянуще заурчало.
– И ты не знаешь, примет ли тебя стая, – заявил Илья, наблюдая смесь сомнений на хорошеньком личике. – Сейчас весенний гон, не до спаривания, не до тебя. А если нет? Ты умеешь обходить капканы, от погони, охотиться? Выглядеть будешь, как взрослая сука, а уметь, как щенок. Как думаешь, сколько ты протянешь в лесу?
Руне было все равно сколько, хотелось и все тут. Если думать о плохом, то ничего хорошего и не случится. Думалось, «Хочу и всё». И, Руна отпустила внутри себя зверя. Вдохнула от души запахи, что подстегивали ее физический голод. Она живо представила мясо, дичь то что, можно оторвать от плоти клыками и съесть! Сожрать! Разорвать! Насытится!
Оборот начался сам по себе.
Посреди груди, где-то от середины живота задрожало нутро, заходили ходуном органы. Она мельком усмехнулась тому, как расширились зрачки ее спутника. Тело хотело трансформации, зверь хотел и Руна хотела.
Илья схватил ее и прижал к себе, словно опасался, что она убежит прямо вовремя оборота. Впился в губы. Раздвинул их языком, целуя с напором, больно. Он не особо церемонился. В следующий миг, повалил ее на сырую землю, на ходу задирая юбку. Мужские пальцы повелительно накрыли холмик между девичьих ног, суясь самым крупным сквозь тряпки вовнутрь и не один раз.
Руну выкинуло из ощущений превращения, болезненно, напряженно, так вроде они снова в бане. Она замычала ему в губы, задергалась, сопротивляясь и отбиваясь от него.
– На-си-льни-к. Душе-губ. Про-кля-тый.
Поздно она спохватилась. Он уже весь на нее забрался, давя сверху всем телом, вбивая в землю. Властно руки над головой перехватил, чтобы не царапалась. А затем замер.
Руна трудно дышала под ним, едва не задыхаясь.
– Ты специально, – прохрипела, красная.
– У меня имеется к тебе предложение, – произнес он, коснулся ее губ вплотную. – Руна, так же тебя все зовут?
Она выбившаяся из сил, с трудом вдохнула. Два попытки оборота за вечер, кого угодно ослабят. Тело повело от бессилия и натуги, мышцы коллапсом сбросили напряжение, так что она задрожала под невыносимой тяжестью. И мигом рухнула в немощное расслабление. А сама задохнулась, удивляясь собственной бесчувственности.
– Отпусти, – заплакала она, пытаясь трепыхаться, но ничего не получалось. – Отпусти! Дай уйти! Вл-е-е-ес…
Следующий миг, она голосила. Вывернула голову подальше от него, отвернулась к лесу и выла.
– Руна, выслушай меня, – рявкнул над ухом басовитый голос. – Я помогу тебе! Слышишь⁈
– Как⁉ – резко повернулась к нему, глядясь откровенно в глаза Ильи. – Как!!!?
– Я дам тебе свободу. Я проведу тебя через Алатырь камень. Соглашайся. Научу обороту. Будешь, как я жить и зверем и людом.
Она перестала дышать, только сипела под ним. Илья смотрел на нее сверху вниз, тоже переводил дыхание.
– Зачем я тебе?
Она не поверила ему, и верно. А кто бы поверил в подобное? Она каторжанка, он тоже. И оба они оборотни.
– Я офицер и ты знаешь об этом, – произнес он, наконец. – Я сниму тебя с этапа. Ты будешь подчиняться только мне. В случае успеха нашего предприятия, ты получишь свободу.
– Слезь ты с меня, наконец, – взорвалась она. – Мне дышать нечем и слушать твой бред тоже нечем. Слезь!
Илья уступчиво приподнялся на локти и Руна, с облегчением, задышала полной грудью, восстанавливая дыхание. Но ног и живота он не сдвинул. И то что, у него налилось ниже живота, ею ощущалось забористо и горячо.
– Я не каторжный, как ты. Но нужно, чтобы так думали все остальные, до места назначения. Я знаю, что ты была на побегушках у Чашкина. Ты отлично справлялась.
Он замолчал, давая ей обдумать.
Руна понимала, будучи любовником Данишевской, конечно, он слышал о Тимофеи Викторовиче, но не о ней же. Поди, разбери этих господ, князей и барынь!
– Откуда тебе известно?
– Ознакомлен был с личным делом. Твои деликатные поручения, наделали много шуму в городе.
Руна ушам своим не поверила. Она же была только по мелочи, на подхвате.
– Какие поручения? О чем ты говоришь?
– А не ты ли записки таскала от Марии? – он красноречиво посмотрел ей в глаза, смущая убежденностью.
– Ну, носила, – согласилась она. – Что тут такого?
Илья неожиданно приподнялся, встал, помогая и ей подняться. Оба отряхивались.
– Пропали важные бумаги. И в этом замешана Мария, ты, твой Чашкин.
– Он не мой.
– Он тебе выдавал поручения, так что твой. Документы весьма значимые.
– И что?
Руна окончательно пришла в себя, и теперь приводила волосы в порядок, сплетая их в косу. Те кудрявые растрепались, ее пальцы дрожали и не особо слушались.
– Мне вверено найти их. Думаю, твои навыки пригодятся. Все лучше, чем в одного искать. А там, как бог даст.
– Почему оборот остановился?
– Потому что страх отличный хлыст. Он не только умеет подталкивать, но и останавливать. А ты боишься меня.
Руна недовольно покачала головой, отвела глаза.
– Не тебя.
– Главное, что работает. Ну, так что согласна?
Она кивнула. А что тут думать? Конечно, согласна. Других шансов, возможностей и перспектив на горизонте не маячило. Нет их! И до конца зверем быть тоже, как-то страшно ей показалось. А Илья хоть что-то предложил, и пусть это что-то авантюрное и хлипкое, разве выбор у нее имелся?
– Хорошо. Давай поедим, и за дело. И еще, – он окинул ее твердым взглядом. – Ты волк, и ты слушаешься отныне меня, во всем. Ты поняла?
– Поняла.
Она бы сейчас что угодно поняла, лишь бы ей дали в руки что-нибудь съестное.
– Ладно, – Илья принялся раздеваться догола. – Сначала ужин, потом дураков поймаем.
Он вернулся спустя полчаса. Они разведи костер, пожарили кроликов. Руна отвела душу, наелась. Жизнь перестала казаться худой.
– Не мори себя голодом, впредь, – посоветовал он. – Голодание провоцирует оборот. Приготовь веревки. Я буду приводить по одному, а ты вязать их к дереву. Затем отведем назад.
– Что будет с ними?
Он бросил на нее не добрый взгляд, зло улыбнулся.
– Паршиво им будет, и не от конвойных. От своих. Ты не жалей дураков. За такие выходки, весь арестантский этап обыкновенно мучается. Всех куют в цепи и все одно, что металл холодом запястья ломает, болезни на долгие годы создает. Лучше эти трое пострадают, чем все остальные. Жди, и никуда не уходи.
Глава 14
Они вошли в Омск по дуге через Тобольск. Разница в четыреста пятьдесят верст. Для лошадиных не большая, а для пешего вечность. Вот она каторга. Острог, куда завели партию показался таким же, как и все остальное… темным, замызганным, тонущим в грязище и лужах. У главного кирпичного управления верхние этажи и окна выглядели чистыми. Но туда арестанты не поднимали голов. На лицах у них проступала горечь. Поменялась их поступь с храброй на упавшую духом. Все они пришли без денег, полуголодные, в рванной одежде. У каждого на челе печать безнадеги, отчаянной потерянности. Еще за двести верст до пункта назначения по толпе разлилась черная тоска. Топила она горемычных гнетущим дыханьем, вымораживала души.
– Приформиться, – покрикивали офицеры, за несколько верст до входа на территории к месту.
Никто не двигался быстрее, дружно оттягивали неизбежное, прятали головы за котомками, лишь гремели жёстче кандалами, да выдыхали.
Вышло местное начальство, во двор, начался прием по спискам.
– Спешите господа? – обращались местные к конвойному начальству, зная, что требуется снять с партии кандалы, вернуть их назад, а здесь на новом месте на арестантов свои надеты будут. – Может завтра, уважаемые? Это ж, сколько всех-то, не успеем за сегодня засветло всех очистить, потом де заново перепаивать.
Только этапный офицер уже ни раз ходивший этой дорогой, знал, что чтобы не лишиться годового жалования в награду за отсутствием беглых, для радости его сердца требовалось, как можно быстрее партию сбыть с рук.
– Нет, нет, – он много смекавший знал, что к чему. – Партию расковывать не долго, за два-три часа одним махом управимся!
Многоопытный, он прекрасно понимал, что арестанты снимают кандалы, как сапоги. Он де разумеет, что на каждый замок существует своя отмычка, а на каждое стеснение и строгость свое противоборство. Так что как отдал приказ, так за два часа, вся партия уже без кандалов стояла. Эка малая радость на этапе большая, а на каторге горькая.
Илья подал свой приказ к спискам. Местное начальство не обрадовалось, оглядело его бородатого с ног до макушки, выругалось в усы, ушел солдат докладывать более высокому начальству.
Руна все это время смотрела на решительный базар. Здесь в последних заключительных этапных казармах, на небольшом тесном дворе сидели люди. Среди собравшихся, солдаты, бабки, девки и девочки. Перед каждым из них лежал товар. В основном съестное. Творога, молоко, квас, щи, каши, пироги, конфеты, изюм и даже пряники. Была и бытовая дешевка, типа мыла, пуговиц, нитей. Всего хватало.
– Все это покупают пришлые? – спросила она удивленно Илью, тот кивнул.
– Эти мало. В основном поселенцы своим детям.
– Но ведь, как дорого, – заметила она, наблюдая, как один из мужиков с этапа покупает ковшик с квасом и шаньгу за три копейки серебром. А бабы-торговки за чашку купоросных щей, так вообще драли по двадцать пять или тридцать копеек. А за полтора фунта вареного мяса, весьма сомнительного с виду, и вовсе пятьдесят копеек.
– Куда им деваться? Сама видишь, последние дни Святой недели идут. От казны поселенцы получают четыре копейки, иногда меньше, от цен на хлеб в губернии зависят. Продавцу до чужих кормовых дела нет. Все равно такой харч много дешевле по Сибирии, чем еще где.
Их слышал конвойный, улыбнулся им.
– Да, о чем толкуете, милые? От казны на этап ничего не полагается. Раньше, хоть тепла и света на целую ночь давали. А теперь свечи только до зари.
Про тепло он промолчал. Руна и сама знала, как обстоят дела с этапными избами. Холодно там, а часто откровенно мороз стоит. После того уговора в лесу, Илья взял над ней заботу, и из виду уже не упускал. Как Иванна не приближалась, не подкрадывалась. Руна считала, что завидно той весьма, ведь она сама на него глаз положила. Хотела с ним идти и любовь крутить.
Они шли по пятьсот верст в месяц, не разбирая никакой погоды. В духоте, в зловонии, большинство этапных зданий построены на болотной гнили. От гнуса летом рассказывали конвойные, хоть щи вари. Сытнее будут, чем казенные! Часть пути они ехали на поезде, потому не попали в половодье и распутицу. Успели выскочить, бог миловал.
– Э, арестант? Велено идти к начальству, – вернулся посланный солдат.
Илья нахмурился, бросил взгляд на Руну, мол, следуй за мною. Они прошли вход, охрану, вошли в кабинет Коменданта острога простой, беленный, без лоска, меблированный топорной мебелью. Сам Комендант одет был в темный вицмундир, седовласый с усами, как у моржа. Взгляд его был суров, но спокоен.
– Ваше сиятельство, рад приветствовать вас, – произнес он, вставая и приближаясь к ним, протягивая руку для рукопожатия. – Позвольте представится Алексей Федорович де Граве, к вашим услугам.
У Руны так челюсть и отвисла. Они целый год шли по этапу. Конечно, выход из России и прибытие сюда, за такой срок невероятно скор, но она успела привыкнуть к тому, что Илья просто арестант. Прав у него меньше, чем у каморника-сторожа присматривающего за зданием этапа. А тут все по этикету и по чину.
Они пожали друг другу руки.
– Приказ императорского величества будет исполнен в точности. Я сегодня же распоряжусь передать арестантские списки до Иркутска. Дам указ о подготовке надлежащих документов. Чем сможем, тем поможем. Мы близко знакомы с трудностями жандармерии и ваше дело у нас будет стоять в первоочередных. Если имеются просьбы какие, уважьте.
Илья достал другую бумагу, передал.
– Мне требуется помощник. Хочу освободить из обязанностей наказания арестантку. Руну Волкову. Ее, – произнес он, наблюдая, как комендант читает бумагу. – Дело секретное и важное, подробности предъявить не могу.
Тот поднял глаза, разглядывая Руну, затем отвел. Завизировал на бумаге подпись и дату, кивнул:
– Забирайте. Я отдам все нужные распоряжения. Дайте знать, когда определитесь с местом жительства, где будет проживать ваша подопечная. Бумаги перешлю к Басаргину.
Они вышли из кабинета.
– Что это за бумага, – не утерпела она, чувствуя странные ощущения от радости и от волнения.
– Распоряжение императора, о предоставление людей мне в оборот и помощь.
– Значит, я теперь свободна, – попытайся тут сообразить.
– Значит, я отвечаю ныне за тебя головой, – отозвался Илья, остановившись и ища кого-то на тюремном дворике. – Егор!
Они подошли к мужику в зимнем кожухе с шапкой из бараньей шерсти. Тот улыбнулся, обнял Илью без чинов и этикетов.
– Знакомьтесь, – сказал Илья. – Это Егор. Сегодня переночуем у него. А завтра найдем себе жилье по статусу. Займёмся делами разными.
Руна забыла об усталости, о том, что вечно хочется кушать, о конвое и арестантах, она видела, как Иванна выходит за ворота острога.
– Она тоже?
Илья проводил ее взгляд, прищурил глаза, затем перевел на Руну.
– Особе покровительство, – пояснил он. – Ее сюда сослали.
– За убийство отца, я помню.
Руна вымолвила тихо, думая, что ее тоже сослали за убийство. То, что Иванна шипела в бане, было не правдой, точнее смешанной ложью с полуправдой. Илья рассказывал, за Иванной жандармы Питера давно вели слежку. У той кроме напористого характера и красивой внешности, имелся изворотливый ум. Она хватко уходила от надзора. Так ловко притворялась девицами разных сословий, входила в роль и натурально выглядела, что сомнений в актёрских способностях, ни у кого не вызывала.
– Почему же отпустили?
Илья смотрел, как девушка выходит за ворота в сопровождении солдата. Садиться в бричку с извозчиком, оборачивается на них. Взгляды на секунду пересеклись. Брюнетка смотрела только на Илью, Руну она принципиально последнее время не замечала. Хотя по началу попыток подкараулить ее, да хорошенько вправить мозги предпринимала множество.
– Пока не знаю, но выясню. У нее сразу в списках стояло указание на поселение и отметки у коменданта каждую неделю.
– Почему?
– Не нашли прямых доказательств её вины.
– То есть она этого не делала?
– Делала, – уголок рта Ильи криво изогнулся. – Знаешь, есть люди бессердечные. Нет, в них души, омертвела за барыши.
Руна кивнула. Обычно так о купцах говорили или о торговцах. Император даже выпустил указ о возможности таким людям брать отпуск по болезням души. А по-простому из-за запоя. А вот причиной духовники называли капитал мертвящий душу, пожирал тот живое внутри. Вот купец и пьет, упивается, только душа от этого не воскресает. За барыши значит, за деньги?
– Сколько нужно денег человеку, чтобы убить отца?
Ей сироте сложно понять, как это? У нее родителей не было никогда. Мать помнилась смутно. Все ее ласки от хозяев, да баб прикухонных. У тех что, отродясь, своих детей не имелось. Мадам Данишевская тоже не имела отпрысков. Ездила лечиться на минеральные воды, по заграничным врачам, но Бог никак не давал им со светлейшим Князем наследников.
– Пошли, – велел Илья.
Они двинулись в сторону ворот, где ждал Егор на козлах повозки. В руках у них было по котомке. Что хранил Илья в своей, Руне не было известно. У нее личные вещи: щетка для волос, пара лент, смена исподнего, одно платье и ночная рубаха, которую она перевела на бабские дни.
– А скажи, – остановилась она, понимая, что пока шли по этапу все их за любовников почитали. Так было легче им самим. Никто из арестантов не хотел связываться со старостой, а сама Руна после истории в бане вызывала опасения. Как говорили мужики, не буди лихо, пока тихо. – Мы кем представляться будем?
Ей ведь нужно спросить, вон Комендант его, как аристократа встречал, как Князя. Илья задумался, разглядывая ее в молчании, затем усмехнулся:
– Не решил пока. Надо решить на досуге. А что разве быть любовницей светлейшего Князя так уж плохо?
Она молчала, краснея и думая задним умом, а не вернет ли после уточнений он ее обратно, в кандалы? Руна закусила раздосадовано губу, за собственную глупостью. Еще острог не покинула, а вопросы уже задает, и права качает.
Илья сел в пролетку, протянул ей руку, помог подняться и сесть совсем рядом, заглянул с жаром в глаза и процедил сквозь зубы:
– Личный секретарь сойдет, возможно. А возможно и нет. Езжай!
Велел он Егору, а Руне он невнятно улыбнулся.
Глава 15
После московских булыжных дорог и прибранных парадных, город казался широким в улицах. Место здесь не экономили, дома не жались друг другу. Словно тучная молодка, город тянулся, увязал в весенней коричневой слякоти. Ни каменных мостовых, ни газовых фонарей, ни кирпичных тротуаров не было. Местами на центральных улицах вдоль новых кирпичных домов тянулись деревянные настилы.
Егор вез их по Черниговскому проспекту, по мосту, а за ним мимо нескольких церквей, мимо дома Генерал-Губернатора по Атаманской улице к Никольской церкви. За ней ближе к Кузнецкой они свернули, и катили далеко вперед вдоль деревянных домов, пока не уперлись в край улицы, подпираемой с южного направления лесом.
– Тру-пру! – остановил он лошадей у неказистой избы. – Ну, вот и дома.
Они прожили у Егора и Варвары пару дней, требуемых Илье для явки на службу, получение казенных бумаг и формы, а также поиска жилья.
Руна большую часть времени гуляла. Илья, когда узнал, удивился.
– Ты не нагулялась? Почти год мерила шагами землю русскую.
Она пожала плечами.
– Так ведь разница какая⁉
Разве сложно не понимать? Теперь Руна шла туда, куда сама хотела, как глаза глядят, а ноги ведут. Идти без цепей, смешиваться с жителями, смотреть на город не тоской заключенной, а свободным человеком, дорогого стоило.
– Хотя, нынешнее все другое, – заметила она. – Тихое, густое. Как кисель! Все ползают неторопливо туда-сюда.
Илья усмехнулся, соглашаясь с ней. Их жизнь раскололась надвое. Там в далекой Москве всё чувствовалось быстрым, стремительным, буйным, даже воздух вдыхался живей. Здесь все иначе.
Дом купца Ковалева стоял у Никольского собора. Указала его на предмет съёма Варвара. Не нравилось ей проживание непрошеных жильцов. И хотя гости столовались недаром (сколько нужно после этапов-то, раз в день и только) и платили, та выглядела не довольной. Она лучше знала, кто в городе что делает и кому что сдает. Вот и предложила дом, в котором работала поломойкой.
Анна Леопольдовна слыла ухоженной, хозяйственной, но до чрезвычайности напыщенной дамой. Глядя на Илью в новом пальто жандарма серой шерсти, под которым скрывался синий мундир, ее глаза, начинали гореть от перспектив, а кружева черного чепца и цветные ленты подрагивать в такт движению темноволосой головы. Но при виде рыжей девицы при нем, взгляд изменился и приобрел строгое выражение. Ее тонкие губы то и дело скорчивались в линию.
Илья улыбался хозяйке, и Руна думала, что за год, даже больше, она успела позабыть, какой он настоящий. Сегодня утром, он сходил к цирюльнику. И Руна вынуждена была признаться самой себе, выглядел Илья неотразимо. Он умел улыбаться такой соблазнительной улыбкой, в то время, как вид у него становился невинным, как у младенца. Исчезала ярость во взгляде, черные волосы аккуратно стрижены, челка по-мальчишески задорно падала на его лоб. Длинные и неприлично пушистые ресницы отбрасывали тени, и его карие глаза становились влажными, играющими. Видно было, как у арендодательницы захватило дух.
– У нас в съем одна комната, большая, светлая. Все как положено. Она хорошо меблирована. Уверяю вас, – сообщила она, когда приглашенные в дом на чай потенциальные жильцы уселись на софу и после знакомства озвучили просьбу-с. – Для прислуги, комнат наверху не имеется. Так уж заведено. Есть каморка, рядом с печной комнатой. Если сойдемся в цене, я согласна.
Анна Леопольдовна перевела дух. Цену озвучила Варвара ранее. И не плохую. По Петербургским расценкам барские апартаменты или квартира могли стоить от трехсот до шестисот рублей, каморка пять. А здесь одна комната, так что цена в двадцать рублей, была хорошей. С каморкой Руны выходило в двадцать пять.
– Очень жаль, – изрек Илья, и у Руны на лоб полезли брови, а дыхание и вовсе перехватило.
Почему жаль-то? Что он ответит, да неужели откажется? Ну, так ведь она всегда жила у Данишевских рядом с кухней.
– Знаете, – Илья почесал бровь, отвел глаза в сторону, заставляя хозяйку напрячься и бросить испуганный взгляд в сторону Руны. – Извините нас, мы можем поговорить с моей, – он запнулся. – Наедине. Нам бы посоветоваться.
– Конечно, конечно, – нервно улыбнулась Анна Леопольдовна, а затем прикусила нижнюю губу. – Давайте я покажу комнату, и вы сможете все обсудить.
Они поднялись на третий этаж, где была всего одна комната. Действительно большая, мансардная, имелся небольшой балкон в торце крыши и высокое окно. На втором этаже располагались хозяйские комнаты, рабочий кабинет, а на первом зала для просителей и приемов, музыкальная, большая столовая, кухня и подсобные помещения.
– Вот, – произнесла она, давая им рассмотреть мебель. – Я буду ждать внизу.
Кровать была двуспальной, в углу у окна стоял письменный стол, в другом углу вписали комод для вещей, стул и шкаф, у входа умывальник с тазом и кувшином. Под кроватью ночной горшок. Руна покраснела и вовсе не от стыда. После прожитого не было у нее никакого стеснения и срама. Как только хозяйка дома вышла из комнаты, Руна испепелила взглядом Илью.
– Ты предлагаешь мне пожить с тобой?
Тот широко улыбнулся.
– Да, совершенно верно.
Она задохнулась от возмущения.
– Я не могу. Все вокруг решат, что мы. Что ты!
– Что именно? – Илья будто издевался, задавая вопрос.
Руна нервно сглотнула, стараясь смотреть прямо в его влажные карие глаза, мысленно мечась. Он же шутит? Шутит?
– Что я твоя любовница!
– А знаешь, что я подумал, дорогая! М? После года мытарств в смешанном конвое, у тебя, что безупречная репутация? Проживание со мной очернит ее? Это правда, как-то повредит тебе?
Он перестал ухмыляться, теперь Илья смотрел на девушку внимательно, взгляд приобрел напряженность. А Руна готова была взорваться. Ее раздирало на части от злости, и безвыходности. Выбор-то небольшой. Либо назад в цепи, либо вот так. Она задрожала, сжимая кулачки, кусая губы, начиная ненавидеть его по-настоящему. Как он мог, вот так? И не честно, и без вариантов и так, так по-мужски. Благородства в этом не было нисколько. Но и она не из благородных дам. Она смотрела на него, словно видела впервые, а сама императорских кровей. Но ведь все не так, далеко не так. Сердце Руны в груди билось, как птица.
– Мне думалось, ты захочешь быть благодарной, – Илья развернулся и собрался выйти из комнаты, всем своим видом показывая разочарование.
– Я благодарна, – отозвалась она ему в спину. Илья держал слово и не трогал ее, пока они были в дороге, но теперь… Что будет теперь? – Жить с тобой под одной крышей действительно навредит моей репутации. Но… Илья?
Он остановился, но продолжил стоять к ней спиной.
– Ты впервые меня назвала по имени, – заметил он, затем слыша, как Руна молчит, подтолкнул: – Что?
– Я согласна.
* * *
Илья ухмыльнулся, стоя спиной к юной волчице. Все оказалось просто и так сладко, так многообещающе. Она не хотела жить с ним, он это понял давно. А вовсе не сейчас по интонациям в ее расстроенном голосе. О, нет. Девушка была в ужасе. Она злилась, сгорала от ярости, ведь губились последние крохи, видимость ее репутации честной барышни. С того самого момента, как они встретились в спальне мадам Данишевской, он только этим и занимался. И, все же, как легко он получил желаемое. Всего, одна бумага от императора, которую он просил на всякий случай.
Илья повернулся, делая вид, что расстроен ее строптивостью и неблагодарностью.
– Согласна на что? Жить со мною под одной крышей и быть моей любовницей?
Девчонка взвилась, проглатывая оскорбительные слова, пряча их за вздернутым острым подбородком, за задранным горделиво носом. Определенно волчье сознание сквозило в каждом ее жесте. Но она была слишком наивной и молодой. Илья понимал, они возвращаются в цивилизацию, здесь все иное. Провинциальный городишко не имел столичного лоска, зато нравы похлеще московских. Нет здесь закона с большой буквы и морали нет. А Руна красивая, не сорванный цветок, после случившегося в бане, он был в этом уверен. И почему бы не соблазнить ее? И хотя ему по вкусу иной типаж женщин. Более взрослых, более искушенных и намного благородней. Руна притягивала невинностью. Она не пыталась его соблазнить, не старалась заручиться благосклонностью, одаривать телом или манить кокетством. Нет, девчонка, прятала женскую прелесть, свой шарм и интерес к мужскому за многочисленным тряпьем и серыми платками. Конечно, с дороги она истощена, кожа да кости, но пройдет несколько месяцев и Руна расцветёт, округлятся формы, появится свежесть лица и рыжий волос приобретет яркий оттенок.
Ее неопытность и незаинтересованность раздражала его. Но странное дело и притягивала. Он долго размышлял, наблюдая за ней день за днем, стоит ли связываться или все же найти любовницу, которая не вздумает брыкаться, наоборот, с радостью упадет в объятия и будет благодарна за все, что Илья сможет предложить. Но глаза Руны! Зеленные, лесные, живые, в них скрывалась глубина бездны, и Илья тонул в них. Ее взгляд мог быть мягким, как зелёный бархат, свежим, как весенняя трава, а мог быть переменчиво бирюзовым, как морская вода. И каждый раз, когда он смотрел в них, они казались ему разными. Глядя в них Илья вспоминал о собственной матери, о своем детстве, о тех местах, где он рос, пока любвеобильный отец не решил разлучить их.
– Последнее, – выдохнула Руна, не пряча светлеющих гневом глаз. – Я останусь с тобой и сделаю, как ты просишь. Но запомни, только потому, что ты обещал мне свободу!
Илья разглядывал на девичьем лице бунт и откровенное желание уколоть его.
– Я не красивый такой⁉
– Краше, только в гроб кладут!
Он рассмеялся.
– Я не обещал тебе свободы.
– Обещал!
– А сказал, что сниму тебя с каторги и если мы найдем нужные бумаги. Ты найдешь! Я смогу просить Императора о помиловании. И тебе придется постараться.
Лицо Руны залила, затопила краснота, глаза заполыхали дерзким блеском. Илья, глядя на ее эмоции, ощутил прилив желания.
– Буду думать об этом, как о работе.
– М-м-м, каторжный труд. Я понимаю! Ты уверена?
Он шагнул к ней, проверяя, как она будет реагировать. Реальна ли дерзость и серьезность ее намерений? В конце концов, живя с ним и деля постель, они перейдут на новые отношения. Готова ли она к ним?
– Уверена! Светлейший князь неразборчив в выборе дам, вероятно, это божье наказание. Но разве я могу судить иначе, если суть не человечья!
– Руна, у нас она с тобой общая.
Он стоял к ней совсем тесно. Лица разделяло крошечное расстояние, такое, что оба чувствовали близость. Девушка замолчала, храбро разглядывая его в ответ. Кажется начала понимать, почему он выбрал ее. Ее губы задрожали, и Руна поджала их, выпятив подбородок.
– И мне помнится, ты звала меня еще день назад Старостой. Теперь это. Зови меня по имени.
– Илья, – произнесла она жестким голосом. – Весь город будет думать, что мы любовники, а может быть и вся губерния. Все равно! Мне важно, одно. Чтобы дальше это не пошло. Дай мне слово, когда отыщутся бумаги, и если меня помилует Император, ты сохранишь это в тайне.
– Если, – повторил Илья, понимая, что любой мужчина на его месте отступился бы. Право же, девушка не скрывала своей позиции, она будет жить с ним по принуждению, а вовсе не по своей воли. Она теряет честь и репутацию, которую он грубо разрушает. Более того, ему будет принадлежать ее невинность. И возможно, если все обернется плохо, она выберет жизнь в обличии зверя. И это будет целиком на его совести.
