Текст книги "Через Великий лес (СИ)"

Автор книги: Катерина Камышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

* * *

Он вышел к броду в самый холодный день из всех. Всё небо обложили тяжёлые серые облака, и стылый ветер с воды дышал вполне по-осеннему. Река разлилась широко по долине, плоской и круглой, как миска. Гладкие светлые воды здесь морщились, пенились и бурлили. То здесь, то там из воды выглядывали большие влажно блестящие камни.

Лезть в воду совсем не хотелось, но Скай не стал оттягивать неизбежное. Он отыскал на берегу палку покрепче, чтобы проверять ею путь, уложил на плащ всё своё снаряжение, завязал в узел, пристроил на плечах. Затем подвернул повыше штаны, помянул Имлора и шагнул в воду.

Идти было нелегко. Окоченевшие ступни скользили по камням, брызги окатывали Ская, заставляя терять равновесие, и если бы не палка, он наверняка сверзился бы в реку. Но палка не подвела, и спустя некоторое время Скай выбрался на другой берег, озябший и ослабевший от напряжения.

Всё, сказал он себе, глядя на угрюмую реку и не менее угрюмую стену деревьев и стараясь выправить дыхание. Прощай, Великий лес. Я тебя пересёк, несмотря на всех твоих колдовских тварей. Теперь выйду к людям, на большую дорогу, а там уж не пропаду.

Чуть дальше к северу Скай увидел длинный пологий холм и пошёл туда. Судя по всему, когда-то очень давно это место расчистили от деревьев, но они, упрямые, прорастали то тут, то там. А ещё повсюду торчали, кренились или гнили, упав в траву, деревянные столбики. Скай побродил вокруг, разглядывая их с большим любопытством. Столбики были четырёхгранные, и на каждой стороне что-то вырезано – символы какие-то. В одних Скаю чудились знакомые вещи: серп, волчья голова, горы, молот, кувшин. Другие были совсем ни на что не похожи.

Кладбище, сказал про себя Скай. В Фир-энм-Хайте мёртвых принято было класть на костёр, но хронист рассказывал ему, что в других землях их хоронят в землю. И что в древних курганах к югу от Фир-энм-Хайта тоже лежат чужеземные мертвецы.

Раньше это казалось Скаю дикостью, но сейчас, в лесной тишине, он оглядел четырёхгранные столбики с почтением. Вон сколько жило в этих местах людей, и, стало быть, все они трудились на благо рода и оставили по себе добрую память, а родичи отдали им последнюю честь. Обычай у них другой, но ведь главное-то всё то же самое, что и у нас, верно? Страха он не чувствовал – наоборот, здесь его со всех сторон обступило спокойствие, как тепло в летний день. Это неупокоенные духи страшные, а на земле, где почитают память предков и призывают милость богов, – тут бояться нечего. Это чистая земля, даже если боги и чужие.

Скай набрал под ближними деревьями хворосту и развёл костёр, чтобы согреться и высушить одежду. В траве тут и там краснела кислая костяника и тянулся вверх лэйт-роморн – мертвоцвет, цветок колдунов. Скай с любопытством погладил пальцем тонкий и жёсткий стебель и бледные узкие лепестки. Они были на ощупь точно пчелиные соты. В мертвоцвете не было ни капли соку, и он не увядал и не сбрасывал лепестков – так и стоял, если не ломался под снегом или чьим-то сапогом. «Рождается мёртвым на земле мёртвых», – говорили про него старухи в Фир-энм-Хайте. Его сухие лепестки шелестели под ветром, и Скаю казалось, что это слабый шёпот, доносящийся из-под земли. Всю ночь он пролежал, слушая то трели сов, то неразборчивые беседы мёртвых.

* * *

Следующим утром Скай оставил кладбище за спиной и наконец-то вышел на дорогу. Дорога была широкая, старая, твёрдая как камень.

Скай сразу воспрянул духом. Эту дорогу он помнил по картам. Она вела от Эйнатар-Тавка на север, прямо к Элирдеру на равнинах, а уж оттуда можно попасть куда хочешь – хоть в горы к аррхаритам, хоть в северные крепости, хоть в портовый Н’ганнэн-Тор, из которого ходят через море корабли.

Скай вспомнил, как стремительно скользил палец по карте от Эйнатар-Тавка до Элирдера, и засмеялся. Ну если уж я Великий лес пересёк, теперь-то всё пойдёт как по писаному, с ликованием подумал он. Тут края обжитые, наверняка встретится подвода, которая меня подбросит. Ну во всяком случае, еды-то можно будет раздобыть… Как именно – это Скай себе представлял весьма смутно, но запретил себе об этом тревожиться. Он уселся на обочине и с удовольствием доел последние два ага.

Но время шло, а селение всё не показывалось. По левую руку к дороге подступал лес, а по правую сменяли друг друга луга и рощицы. Скай с нарастающей тоской высматривал где-нибудь дымок и уже пожалел, что не позаботился набрать побольше воды, и что съел последний аг – тоже.

И на пути ему никто не встретился, кроме старого коробейника, горбящегося под тяжестью своего товара. Он был устал и мрачен и по Скаю взглядом скользнул, точно по бродячей собачонке – равнодушно. И Скай так оробел, что ни слова не выдавил.

Небо бугрилось тучами, ветер загудел в ветвях, и наконец принялся накрапывать мелкий дождичек. Скай брёл, натянув на лоб капюшон плаща, и ему делалось всё унылее.

Удача ему всё же улыбнулась: как раз под первый раскат грома он заметил впереди у дороги почерневший домишко. Скай бросился туда со всех ног, а дождевые капли, крупные и тяжёлые, как градины, зашлёпали его по плечам.

Домишко оказался путевой хижиной. Их начали ставить во времена короля Торгдаэра вдоль дорог там, где не было поблизости гостиниц. Всякий, кто останавливался здесь, мог брать что хотел, но почитал своим долгом оставить взамен что не жалко, чаще всего – еду или мелкие деньги.

В темноте, наполовину на ощупь, наполовину в отсветах раздирающих небо молний Скай отыскал очаг, сложенные в углу дрова и немного коры для растопки. Разжёг огонь, и только тогда закрыл дверь. В хижине сразу стало уютнее. У одной стены была устроена лежанка (а точнее – ворох сыроватой колючей соломы на полу), напротив – грубо сделанный стол и несколько чурбанов, чтоб сидеть. Но Скай сейчас был и этому рад, а уж каравай чёрного хлеба на столе и вовсе показался ему подарком богов. Скай набросился на чёрствый хлеб с жадностью и, давясь до слёз, съел половину.

Ему сразу сделалось тепло и дремотно. Он поблагодарил за еду и кров, глядя на изображение Отонира, вырезанное над очагом, и от души пожалел, что взамен ему оставить нечего.

Ворох соломы показался ему божественно мягким, и он проспал всю ночь, несмотря на раскаты грома и дробный стук дождя по обмазанной глиной крыше.

* * *

Нутро, поборов угрызения совести, он засунул в сумку остатки хлеба, набрал воды в колодце у крыльца и двинулся дальше на север.

Эти дни были, пожалуй, самыми скверными из всех. Дождь то и дело спускался снова, дорогу размыло, и Скай брёл, скользя и спотыкаясь. Его ноги были по щиколотку в чёрной грязи, как в сапогах, и замёрзли настолько, что переставали подчиняться, и тогда приходилось садиться и отогревать их, и они страшно болели. Вся его одежда была мокрой насквозь, а хлеба хватило всего на полтора дня. Одну ночь он провёл, скорчившись под деревом и трясясь от холода, другую – в путевой хижине, где сквозь щели в крыше ручьём лилась вода. Единственным, что было хорошего на третью ночь, стала дозорная башня на ближнем холме – один из сигнальных огней Цепи Канойдина, такой же, как под Фир-энм-Хайтом. Если башня – значит, большое селение совсем рядом.

Мелькнула соблазнительная мысль добраться до башни и попросить у дозорных еды, но у Ская не было сил делать такой крюк. И бороться со жгучим стыдом – тоже.

* * *

Наутро наконец-то выглянуло солнце, и от мокрой земли поплыл влажный пар. Скай выпрямился во весь рост, с наслаждением стянул с головы капюшон – и увидел развилку. Указатель на распутье говорил, что западная дорога ведёт в Аррхартал, а восточная – к Н’ганнэн-Тору. Третья дорога вела прямо вперёд, на холм, и Скай зашагал по ней под душераздирающе урчание желудка.

Холм был крутой – настоящая пытка для измученных ног, но зато, оказавшись на вершине, Скай едва не завопил от счастья. Перед ним на несколько поприщ лежали широкие долины и мягкие холмы. То тут, то там темнели, скучившись, как овцы, деревеньки в пять дворов, вились нитки дорог, земля лежала пёстрыми лоскутами. Жирные чёрные – это убранные поля, лохматые зелёные – те, где топорщили листья спеющие овощи, а третьи, похожие на серебристую кошачью шкуру, – те, где ещё стояли неубранные рожь и овёс. По этому лоскутному одеялу ползали, как жуки, люди.

Ближе всего домов-овечек было большущее стадо. Не деревня – городок, хоть и без укреплений. С холма Скаю было видно проплешину базарной площади и квадратный храм на окраине – Отонировы храмы всегда квадратные и из дерева, с крышей под медными пластинками. Когда солнце яркое, они так и горят жаром – отовсюду видно.

Скай поспешил к городу, такой счастливый, что готов был обнять первого встречного.

Первым встречным оказался высокий человек в крестьянской рубахе, который, изо всех сил натягивая повод, пытался сдвинуть с места заупрямившегося тавика. Он был зол и весь взмок от усилий.

– Будь ты неладна, тварь упрямая, – ворчал он, утирая пот со лба, а тавик равнодушно отворачивал тяжёлую рогатую голову и жевал.

На Ская ни тот, ни другой не взглянул.

Радости у него поубавилось. Людей повсюду было множество. Жали рожь, нагружали телеги пузатыми тыквами, поили тавиков у больших колод. После одинокого пути через лес весь этот лай, тавичий рёв, звон молота в кузнице, голоса отовсюду сливались для Ская в невообразимый гвалт. Он миновал крайние дворы, робея всё сильнее. За ним с лаем увязались две собаки; женщина, развешивающая на верёвках бельё, проводила его беспокойным взглядом, а какая-то девчонка даже взобралась на забор, чтобы на него поглазеть.

У Ская запылало лицо. Он привык относиться ко крестьянам свысока, но самый бедны из них выглядел сейчас опрятнее его раза в два. Всё у него внутри смёрзлось от унижения, и он остановился в тени забора, не в силах поднять взгляда от своих покрытых коркой грязи ног. Ну вот, столько мечтал добраться до людей – и что же теперь делать? К кому обратиться? Его, чего доброго, прочь отшвырнут, как шелудивую собачонку, и тогда лучше на месте умереть…

– Привет тебе.

Скай вздрогнул и увидел рядом с собой мальчишку.

Глава 10. Элирдер

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Элирдер. Год 486 века Исхода, месяц Неверного Ветра.]<О Начале Мира>: 1. В те давние годыбыл Сэнневен Миром,и Мир в Изначальномвмещался всецело,и Песнью ЕгоМир назывался.2. Стал Сэнневен первымиз эльнедданов —певцов, что с их тэнгамине расстаются, —стал первым Тэнгомв те давние дни.3. Из Тэнга Егоявилось Пространствои Времени Меры —из Тэнга мелодий,из звуков, что СтруныЕго издавали.4. Из Песен ЕгоВоздух явился —единственный князьПустоты Изначальной;имя ему Маиррайс было.5. Струн колебаньяНочь породилиПервоначальную —так называть еёначали люди,когда появились;тогда же онаЭльлаир называлась.6. Было их двоев Мире огромном;Мир был их царствомвесь, безраздельно —весь, как он былсотворён Изначальным.<…>9. Вот каким царствомначали править Маиррайс-князьи с ним его Эльлаир —Отца-Изначальногопервые дети.БезвременьеПеснь о Сотворении Мира

Мальчишка был рослый, пухлый, курносый. Штаны на коленях у него были залатаны, а сарта вылинявшая и тесная, и весь он был чумазый, даже щёки.

Рядом с мальчишкой на земле стоял огромный и, должно быть, очень тяжёлый мешок. Пыхтя, мальчик подволок мешок поближе, плюхнул его на землю и улыбнулся.

– Ты кто будешь такой? Я тебя раньше не видел, а я тут всех знаю.

По крайней мере, теперь обойдётся без всяких там «раай-саров», подумал Скай угрюмо.

– Меня зовут Вейтаром, – сказал он сипло. – Я… из Фир-энм-Хайта иду.

Мальчишка присвистнул через дырку от выпавшего зуба.

– Ого, прямо из Фир-энм-Хайта? Так пешком и шёл всю дорогу?

Скай коротко кивнул.

– Ты не знаешь, есть у вас тут гостиница или постоялый двор? Мне бы… отдохнуть и… поесть.

– Конечно, есть постоялый двор, как без него? На том конце города. Но только там клопы и хозяин втридорога дерёт. Лучше пойдём к нам. Правда, у нас по-простому и тесновато маленько…

Надо же, печально подумал Скай, низкородный, а гостеприимство понимает.

А узнал бы, что я изгнанник, – глядеть на меня не стал бы…

– Спасибо, – ответил Скай и снова принялся разглядывать грязные ноги. – Но я лучше на постоялый двор…

– Что, у тебя деньги лишние? – фыркнул мальчишка.

Скай почувствовал, как пылает лицо.

– Не лишние, – огрызнулся он, чтобы уж побыстрее отвязаться. – Нисколько у меня денег нет. Мне и с вами расплатиться будет нечем.

Мальчишка прямо раздулся от возмущения.

– С нами? Сдурел, что ли? Обидеть меня хочешь? С гостей разве деньги спрашивают! Тем более если ты с юга… Пойдём, чего зря стоять? Мать суп варит, а меня за свёклой послала. Ох и влетит, если ещё задержусь…

И он с озабоченным видом ухватился за свой мешок.

– Давай помогу.

– Давай! Вдвоём-то всяко быстрее донесём.

Скай поднял тяжёлый мешок с другого конца, и они зашагали по улице, сопровождаемые парой самых упорных собак.

– Уйди, Лохмач! Пшёл! – прикрикнул на них мальчишка. – Это соседа нашего пёс, брехливый – сил нет, а толку никакого… Вот у моего отца пёс был что надо, на охоту с ним ходил… Мой отец хороший охотник, он из лука метче всех в городе стреляет... Пусть у меня язык отсохнет, если вру! Только он сейчас на войне… А твой – тоже на войну ушёл?

Скай кивнул прежде, чем успел себе напомнить: не бывает у изгнанников отца.

– Ну, ты сам знаешь, – продолжал мальчик со вздохом. – Я б тоже пошёл, а они мне говорят – дождись сперва, пока Нарекут. Но это сколько ещё ждать! а они там… Они – это отец и Фирруйвар, дядя мой, и Арвейк, мой старший брат. А мы с матерью и с Веснушкой к другому дяде жить перешли... Веснушка – это моя сестра, её в будущем году Нарекут. Мы её так зовём, потому что она до того рыжая и… прямо пёстрая от веснушек... Только ты не вздумай дразнить её – она обижается…

Делать мне больше нечего – малышей дразнить, хмуро подумал Скай. Но вслух ничего не сказал: уголок мешка норовил выскользнуть из пальцев, ослабевшие руки от напряжения звенели, как струны, и вся его выдержка уходила на то, чтобы не показать, как ему тяжко. А мальчишка будто и не замечал этой тяжести – шлёпал себе по лужам и болтал без умолку, даже дыхание не сбил.

– Мы теперь все живём у дяди Йокта, у него дом большой... А сам он сапожник. К нему аж из Болотистых Троп за сапогами едут, вот до чего он умелый… А что он молчит и брови хмурит вот так – ты не бойся, он всегда такой. Он только ко мне строгий… я ему в мастерской помогаю. Говорит: сниму сарту – в подмастерья возьмёт…

Он шумно вздохнул и весь как-то поскучнел, так что Скай удивлённо взглянул на него.

– Разве плохо – в подмастерья?

– Чего же плохо? Хорошо, конечно, – ответил мальчик, но прозвучало это неискренне. – Я бы лучше в крепость пошёл. В войско. Да разве мать отпустит?

Не отпустит, и правильно, подумал Скай, стиснув зубы и стараясь перехватить поудобнее потными руками клятый мешок. И правильно. Куда тебе ещё? Ты же совсем пустоголовый… такой же, как я был до своего первого боя…

– Да и дядя Йокт не отпустит. Хочет, чтобы я после него в мастерской работал. Сыновей-то у него нет, только две дочери. Саанья замужем уже, но их дом рядом, и мы всё вместе делаем. Вон их дом стоит, видишь? Муж у неё хороший, весёлый, из глины мне игрушки делал, когда я совсем малец был. Теперь он тоже на войне… А Тойт пятнадцать зим, она с нами живёт, и ещё бабушка, ну и Вихор. Это моего второго дяди сын, его зимой Нарекут... Мы ничего, хорошо живём. Только поля у нас своего нет. Нам старый Умвел Клочок четвертину уступает, а мы с Тойт взамен с уборкой ему помогаем, и пахать, и сеять – но это весной… Вот калитка открыта, заходи. Поле у него большое очень, у Умвела, а сын один, рук не хватает, а нынче ещё…

Но не успели они подняться на крыльцо, как дверь открылась, и навстречу им показалась рыжеволосая девушка. Она была нескладная, костлявая, в чистом переднике поверх платья. На плече пушилась толстая коса, а лицо было прямо медное от веснушек.

– Неужто явился наконец, – фыркнула она, уперев руки в бока. – Тебя только за смертью посылать. Тётка Лайяр знаешь как сердится? Мясо-то кипит давно, а у нас ни свёклы, ни морковки…

Мальчишка опустил мешок на землю и отчаянно заспорил:

– А я что, виноват? Если дед Умвел говорит: а подсоби ещё с редькой…

– Ой уж не отпирался бы, – девушка презрительно сощурила глаза и сбежала по ступенькам к мешку. – Давай сюда, бестолочь.

– Тяжёлый, – предупредил Скай, не без труда разгибая одеревеневшие скрюченные пальцы.

Но девушка смерила его весёлым взглядом.

– Для тебя-то – уж конечно, – забросила мешок одним рывком на плечо и ушла в дом.

– Тойт – она такая, – полушёпотом сказал Скаю мальчишка, тоже растирая ладони. – Это она не разозлилась ещё, разозлится – так подденет, хоть сквозь землю провались. Все парни с нашей улицы при ней тише воды ходят – боятся… Да ты входи. Матушка! Дядя Йокт!..

– Отец в мастерской, бестолочь, – послышался откуда-то из дома звонкий голос Тойт. – Тётка Лайяр, Ирек говорит, его редька задержала…

– Сама ты редька! – обиделся мальчишка. – Если правда старик Умвел попросил…

Скай вошёл следом за ним и остановился в нерешительности у порога. Ему совестно было ступать своими ногами в корке грязи по чисто выметенным половицам. И вообще всё тут было чистое: выскобленный стол, большая белёная печь, узкие коврики на полу и скамьях. Дом дышал в лицо Скаю теплом, а с кухни так умопомрачительно пахло едой, что желудок сводило.

– Лайяр – так мою мать зовут, – объяснял Ирек, стаскивая башмаки, облепленные комьями грязи. – Как реку. Ну, Лайярин – знаешь? А, конечно, дорога-то сколько дней вдоль неё идёт… А слыхал, говорят, это нархантское слово, только никто теперь не знает, что оно значит.

– Может, колдуны знают, – без уверенности предположил Скай. – Они ведь на Колдовском Наречии заклятья творят…

– А где ты их видал, колдунов? Говорят, они все сгинули после Лазурной Низины… Но ещё, если не брешут, то в Великом лесу…

– Ну будет, будет тебе кудахтать. Лучше б умылся, чтоб в дом грязь не нести, – проворчала, появляясь из кухни, осанистая старуха. Увидела Ская и замерла на мгновение, вытирая передником руки. Обежала его удивлённым взглядом с ног до головы: лохматые волосы, пыль, грязь, прорехи на одежде, босые ноги, хиллодорский плащ, меч. Да уж, есть на что посмотреть, подумал Скай с мучительным стыдом и поклонился.

– Приятель твой, Ирек?

– Он наш гость, ба, – значительно сказал тот. – Представляешь, он от самого Фир-энм-Хайта пешком идёт!

Старухино лицо сразу смягчилось.

– Из Фир-энм-Хайта? Долгий путь, – покивала она. – Ох, злые дни наши, много нынче приходит южан…

Скай догадался, что она думает о Проклятых. Вот и отлично, не придётся лгать… По большому-то счёту, это Проклятые и виноваты…

– Гость?

Рядом со старухой появилась ещё одна женщина, моложе, и лицо у неё было совсем другое. Тихое. Скай торопливо поклонился ей тоже.

– Что же ты, Ирек! Предупредил бы хоть, а то у нас ведь и не прибрано как следует…

– Всё лучше, чем на постоялом дворе в клоповнике, – жизнерадостно отозвался Ирек. – А у него вон и денег нет. Ты его накорми, он неделю не ел.

– Вовсе не неделю, – выпалил Скай с горячим унижением. – Я… ничего не надо, не беспокойся, пожалуйста, госпожа…

– Ну да, – ухмыльнулся Ирек. – Ты себя-то видел? Ты же совсем доходяга. Ветерок дунет – свалишься.

Мать отвесила Иреку легчайший подзатыльник.

– Ты что меня позоришь? Или я тебя не учила, как с гостями разговаривают?

– А что я? – завопил Ирек, нимало не смущённый. – Ты сама на него посмотри: еле на ногах стоит! И застыл, наверно, босиком-то по такой грязи…

– У меня есть сапоги, – отчаянно проговорил Скай, будто это могло сделать ему честь в глазах хозяев. – Правда, есть! Я не… – «я не попрошайка какой-нибудь», хотел сказать он, но не смог, потому что чувствовал себя попрошайкой. – Я не потому босиком. Подмётка просто оторвалась…

Ирек прямо загорелся от радости.

– Доставай их скорее! Ну, чего ты! Я же тебе говорил, что в мастерской помогаю. Да я тебе любой сапог в два счёта…

– Хвастун бессовестный, – крикнула с кухни Тойт.

– Сама ты!.. Дядя Йокт мою работу хвалит! Скажи ей, ба!.. Давай свои сапоги, – Ирек потянулся к Скаевой сумке, но тот увернулся.

– Не надо… Спасибо, но…

Но тут дверь у него за спиной открылась, и густой бас спросил у него над ухом:

– Что тут у вас за шум?

Ирек мигом вытянулся в струнку, как перед боевым командиром, и виновато зашмыгал.

На пороге стоял большой, грузный человек с коротко остриженной бородой. У него были густейшие брови и пристальные, глубоко посаженные глаза. С первого взгляда делалось ясно: с таким человеком не шутят.

Скай поклонился.

– Здравствуй, господин.

Тот шевельнул бровями, будто удивился.

– Ну здравствуй, коль не шутишь. Ты кто таков? Что за птица перелётная?

– Меня зовут Вейтаром. Я… иду из Фир-энм-Хайта.

– Он наш гость, дядя Йокт, – не утерпев, встрял Ирек. – Я его пригласил, потому что он от голода еле живой и у него денег нет.

Скай покраснел до слёз и уставился на свои несчастные ноги. Корка грязи на них засохла, потрескалась и отваливалась кусками.

Но Йокт сказал только:

– Что же вы гостя держите на пороге? Проходи, Вейтар из Фир-энм-Хайта, и садись за стол. В моём доме тебе всегда рады…

…и всегда есть для тебя кров и хлеб, вспомнилось Скаю голосом хрониста Ханагерна. Жгучий стыд удесятерился. Изгнанника бы никто не принял. Для изгнанников нет закона гостеприимства. Если бы они только знали…

Но он просто не мог сейчас признаться. Нипочём было себя не заставить. Лучше уж сбежать, чем всех обманывать…

– Мне бы умыться сперва, – промямлил Скай под прямым взглядом Йокта. – Куда мне за стол… такому грязному.

– Поучился бы, Ирек, – одобрительно сказала старуха, и тот засопел сердито.

– У меня как раз вода нагрета для Ирека, – улыбнулась Скаю Лайяр. – Вот и вымоешься с дороги. Подожди только, я возьму кое-что…

Его вялых возражений никто не слушал. Ирек попросту отобрал у него сумку и бурдюк с водой и деловито передал бабушке.

– Снимай давай плащ.

Чтобы не выглядеть вздорным упрямцем, Скай уныло расстегнул заколку. Всё равно не сбежать без сумки. Там ведь хроника…

Ирек с восхищением встряхнул плащ.

– Ого какой! Ишь ты, белёхонький! Как ты так ухитрился?

– Это… такой плащ, – скованно объяснил Скай, который в своей измочаленной одежде чувствовал себя хуже, чем голым. – Если и замарается, его только высушить и отряхнуть потом – и всё. Это у зеленоволосых такие плащи…

Ирек вытаращился на него.

– У зеленоволосых? Ты их видал? А правду про них говорят, что…

– Ирек, – строго сказала ему мать, возвращаясь из комнат со свёртком.

– Ладно, ладно… Меч-то тоже давай. В баню с мечом собрался?

Скай безропотно отдал ему перевязь с ножнами. На него вдруг навалилась непомерная усталость.

Тот взял ножны с благоговейным трепетом.

– Тяжёлый!.. Ты им хорошо владеешь, покажешь мне?..

– Ирек!

– Ну что? А чего ты в сарте, если с мечом? Если Нарекли, то чего же…

– Ирек, – с отчётливой угрозой сказала старуха, но Скай решил, что на последний вопрос лучше ответить.

– Меня Нарекли в пути. Так в сарте и остался.

Ирек снова встрепенулся.

– Ты с наставником путешествовал, да? А он…

– Ирек! – рявкнул Йокт так, что все вздрогнули. – А ну, болтун окаянный, поди сюда, побеседуем.

И он захромал к столу со странным стуком. Скай только теперь заметил, что одна нога у него ниже колена деревянная.

– Идём, Вейтар. Я тебя провожу, – сказала ему Лайяр.

Прежде чем дверь за ними закрылась, Ирек успел крикнуть:

– Ты давай побыстрее там, ладно? Ой… И горячей воды мне оставь!.. Ой, дядя, ладно, ладно, молчу я!

Они обогнули крыльцо и поленницу под навесом, колодец, курятник и остановились перед баней. Из трубы поднимался дымок. Пахнуло очень по-домашнему, и Скай подумал отчаянно: надо удирать скорее.

Лайяр поставила его перед собой и оглядела с ног до головы так пристально, что Скай совсем струсил.

– Должно быть впору, – сказала она тихо и подала ему свой свёрток. – Возьми. Это одежда моего старшего сына, Арвейка. Иреку не сгодится – он плечами в деда пошёл.

– Нет, – взмолился Скай с ужасом, – госпожа…

Но она рассмеялась.

– Какая же я тебе госпожа? Экий ты учтивый… Возьми, я тебя прошу. Ты из своих штанов-то ведь вырос уже – смотри, как ноги торчат.

– Это всё равно. Не надо. Мне в ответ нечего дать, так… так не годится!

Лайяр легонько погладила его по плечу.

– Окажи мне, Вейтар, эту услугу. Позволь мне сделать тебе маленькое добро. Тогда, может быть, кто-нибудь на Восточных Берегах сделает добро другому юноше.

– Арвейку, – сказал он шёпотом.

– Арвейку, – улыбнулась она и ушла.

Скай тяжело вздохнул и открыл дверь в предбанник. Вошёл и окунулся в сумрак и влажный жар, от которого сразу стало так хорошо, что мурлыкать захотелось. Он отыскал мыло с мочалом и долго, с остервенением оттирал грязь и пыль, пока кожа не запылала, как после ожога. За стенами бани кудахтали куры, где-то тавик ревел, вопили дети, вода с плеском и журчанием стекала между досками пола, и все эти мирные звуки действовали на Ская, как колыбельная.

Он придирчиво осмотрел свои руки и ноги: чистые ли? Вспомнил, что Ирек говорил про него: доходяга… ветерок дунет – свалишься. Неужели правда? Неужели я не только оборванцем выгляжу, но и слабаком?

От этой мысли он пригорюнился. Повздыхал в предбаннике над одеждой незнакомого мальчишки – Арвейка. Мало того что обманом в дом напросился, так ещё и одежду хозяйскую теперь надевать. Это же совсем чести быть не должно…

Но он понимал, что в своих рваных и коротких лохмотьях о том, чтоб к наместнику пустили, ему и мечтать нечего. Одежда Арвейка, хоть и самая простая, холщовая, была чистой и ещё очень крепкой. Так что Скай скрепя сердце натянул чужие штаны и нижнюю рубаху – первую в своей жизни вместо длинной детской сарты. Расчесал как смог пальцами волосы, свалявшиеся в настоящую паклю, и босой пошёл обратно в дом.

В дверях он столкнулся со старухой.

– Теперь совсем другое дело, – сказала она, кивая. – Арвейк наш высокий парень, конечно, но и ты вытянешься ещё. Ступай за стол, все тебя ждут.

Все и правда уже собрались за столом. Помимо знакомых лиц Скай увидел ещё печальную молодую женщину и маленьких ребятишек – огненно-рыжую девочку и мальчика с задорно топорщащимися волосами.

Скай поклонился всем разом и сел рядом с Иреком на лавку.

– Ну, ты совсем на себя не похож стал, – немедленно заявил Ирек (он и сам был уже умытый и в чистой сарте). – Это Саанья, а это Вихор, а это Веснушка, я тебе про них рассказывал…

– А Ирек говорит, что ты зеленоволосых видел, – сказал вдруг лохматый мальчик. Он смотрел на Ская с большим сомнением. – И колдунов, и Проклятых, и что…

– Ирек всегда выдумывает, – перебила его девочка, и Ирек надулся.

– Ничего я не выдумал! Да скажи ты им, Вейтар!

И все поглядели на Ская, даже Лайяр, которая разливала по мискам похлёбку. Под их взглядами Скай аж заикаться начал.

– На са… на самом деле, я… видел Проклятых и зеленоволосых... А колдуна – только одного…

У Ирека загорелись глаза.

– Колдуна! Ого! Расскажешь? А правду говорят, что они…

– А ну утихомирься, болтун, а то без обеда оставлю, – сурово сказал со своего места Йокт и принялся нарезать хлеб.

И Ирек наконец умолк.

Скай набросился на еду с такой жадностью, что ему стало стыдно за себя. Не должен человек, если у него сохранилась хоть капля достоинства, чавкать и нежёваные куски глотать, как собака, напоминал он себе, но зря. Он обжёг весь рот похлёбкой, два раза подавился и опустошил свою миску раньше всех. И не нашёл в себе сил отказаться, когда Лайяр налила ему добавки.

Как только опасность остаться голодным миновала, Ирек опять принялся болтать.

– А я, – заявил он беспечно, облизывая ложку, – твои сапоги достал и отдал дяде. И твой второй плащ, синий, бабушка обещала к утру заштопать.

Скай хотел было запротестовать, но поперхнулся и зашёлся в таком кашле, что Иреку пришлось хлопать его по спине.

– Утихомиришься ты наконец? – пророкотал Йокт, тяжело поднимаясь на ноги – здоровую и деревянную. – Пойди лучше вымойся. А мы пока с нашим гостем потолкуем насчёт его сапог.

У Ская в груди толкнулось дурное предчувствие. Но он не посмел возражать и вышел из дому следом за Йоктом. Сапоги тот нёс подмышкой.

Они вышли за калитку и двинулись к соседней постройке. Дверь у неё выходила прямо на улицу, а на ней висела деревянная табличка с правдоподобно нарисованным, хоть и слегка облезлым сапогом. Мастерская, догадался Скай.

– Вдвоём с наставником путешествовал, значит?

– Да.

Вовсе не о сапогах пойдёт разговор, подумал Скай, и ему стало жутко.

– Входи. Тут я работаю. Ирек, небось, все уши тебе об этом прожужжал?

Скаю страшно не хотелось оставаться с Йоктом один на один, но что ещё было делать?

Внутри пахло чем-то кислым, едким, почти тухлым. Йокт зажёг лампу, и Скай разглядел большой чан, выточенные из дерева колодки, составленные рядком, «лапу» на верстаке, шилья, кривые ножи, толстые иглы, молотки, мотки дратвы и повсюду – кожу. И толстую, и совсем тоненькую, и большие куски, и целые кучи обрезков.

В другой день Скаю было бы любопытно всё поразглядывать и узнать, для чего то и это, но сейчас он мог думать лишь о том, как ему выкрутиться. Каждая жилка в нём напряглась до звона, как перед неравным боем.

Йокт отшвырнул ногой ворох обрезков и придвинул для Ская чурбан, а сам встал к верстаку и принялся рассматривать его сапоги.

– Садись. Хорошая работа… не велики они тебе?

– Немного.

– Ну-ну. Где ж ты их так измочалить умудрился?

Скай пожал плечами. Он сидел прямо рядом с лампой, и от этого было неспокойно.

– Я ведь долго шёл…

– С самой Рдяницы? Что ты так смотришь? Все вы, южане, кто к нам приходит, с мест снялись из-за Проклятых. Из-под Эйнатар-Тавка видал, сколько народу на север подалось?

Скай не знал, что ответить. Он сцепил пальцы в замок и зажал ладони между колен, чтобы не заметно было, как они дрожат.

Йокт усмехнулся.

– Не видал. Не был ты в Эйнатар-Тавка. На западной дороге за год такие добрые сапоги не угробишь.

Он положил сапоги на верстак, уселся на чурбан напротив и принялся набивать трубку.

– Скажи-ка, Вейтар из Фир-энм-Хайта, кой бес тебя погнал прямиком через Великий лес?

– Я шёл за наставником.

– Наставник твой что, не в своём уме? Что он за человек, что Великий лес ему милее людского жилья?

Скай не ответил. Он чувствовал себя как мышь в мышеловке, но принудить себя соврать не мог.

Какое-то время Йокт молчал, пыхтя трубкой.

– Ну хорошо, – заговорил он наконец тихо и мрачно. – Напрямик спрошу. Ирека-то ты, может, и провёл, но мне не тринадцать зим, и не люблю я, когда меня обманывают. Думаешь, по тебе не видно, что ты из высокородных? Много ты рыбаков видал в таких сапогах да при мече? Или тебя в рыбацкой лачуге научили так себя держать, будто ты предводительский сын?