Текст книги "Через Великий лес (СИ)"

Автор книги: Катерина Камышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Мне некогда отдыхать. Я должен спешить, а ты не хочешь указать мне дорогу.

– Хиллодор нет дела до наших желаний, – ответила она с улыбкой и легко тронула Ская за плечо. – Но Хиллодор мудрее нас. Время, проведённое здесь, не бывает потрачено впустую. А теперь, если хочешь, ступай за мной. Тебя ждут.

– Кто меня ждёт? – слабо удивился Скай.

– Слушающие. Им нужно услышать твои слова.

Кругом было светло и мирно, точно так же, как и вчера, так же тонко пахли цветы, и зеленоволосым, занятым своей жизнью, не было до Ская никакого дела. Но сегодня он шёл, стиснув зубы и глядя прямо перед собой. Казалось гнусным, что ему может быть спокойно и радостно, пока Колдун лежит посреди холодных камней, погружённый в непробудный сон. Это было чем-то сродни предательству.

Деревья расступились, и теперь Скай следом за женщиной поднимался на залитый светом холм, весь белый от цветов. То там, то здесь стояли, греясь на солнышке, старики. Некоторые из них были совсем неподвижны, но другие провожали Ская взглядом, и от этого ему становилось теплее.

На самой вершине холма, их ждал ещё один старик, не просто старый – древний на вид. Его руки, сложенные на груди, были узловатыми, коричневыми и грубыми, и Скай подумал со смесью жути и любопытства: превратился он уже в дерево или ещё нет?

Но старик дышал, медленно и глубоко. Очень долго Скай не слышал ничего, кроме этого размеренного дыхания, шума ветра и жужжания пчёл где-то поблизости. Он не знал, чего ждёт, и робко переминался с ноги на ногу. Он почти уже набрался духу, чтобы заговорить первым, как вдруг старик шумно вздохнул и открыл глаза. Они были медово-золотистые и искрились, как молоко Ирконхер в круговой чаше. Старик посмотрел прямо на Ская и сказал ему, как ни в чём не бывало:

– Ты, должно быть, удивляешься, почему Хиллодор никого не называют по имени? Все живущие-под-крышей этому удивляются. Хиллодор думают о именах иначе, чем вы, – старик с кряхтеньем повёл плечами, будто стряхивал сон, и продолжал своим гулким, рокочущим голосом: – Теперь, однако, мне важно услышать твоё имя.

Скай проглотил комок в горле. Это был первый раз, когда ему предстояло назваться своим новым именем.

– Меня называют Вейтаром, – ответил он через силу.

– Вейтаром? – повторил старик с удивлением, будто пробовал имя на вкус, и отмёл его неторопливым взмахом руки. – Нет, это не то, что мне нужно услышать. Это – пустое слово, ваша игрушка. Оно ничего не говорит мне о крови. Я хочу услышать твоё имя по отцу и роду.

Скай низко опустил голову. Соврать значило поступить как бесчестному трусу. Сказать правду значило стать в глазах зеленоволосых хуже, чем трусом, – изменником и изгоем.

Делать нечего, угрюмо сказал он себе. Теперь так будет всегда. Я больше не сын Предводителя. Надо привыкать.

– Меня изгнали из моего города. Ни отца, ни рода у меня больше нет.

Но зеленоволосые и бровью не повели. Женщина мягко улыбнулась, а старик фыркнул с неприкрытым раздражением:

– Вы, светлокожие, живущие-под-крышей, глупы, точно дети, если думаете, что вашим словам под силу разорвать кровную связь. Ваши слова слабы, они младше наших. Мне до них дела нет.

Скай вытаращился на него, поражённый. Услышь такое в Фир-энм-Хайте, этого старика сочли бы сумасшедшим и обходили бы стороной.

– Так говорит Прежний Закон, – возразил Скай строго, но старик и на это только рукой махнул.

– Я слышал ваши законы. Они косноязычны и пусты.

– Но…

Скай задохнулся. Он просто не знал, с чего начать, настолько всё это было очевидно и привычно. Человек ведь рождается, и о том делается запись в городской книге: «Родился на свет сын у Дхайвэйта из рода Ликов и его жены Дэйяр». А спустя шесть зим в той же книге хронист прибавляет: «Был он Наречён, и отец дал ему имя Скаймгерд».

С того дня до самой смерти на человеке лежит тяжкий и почётный долг – жить так, чтобы принести своему роду честь и добрую славу.

Или же покрыть свой род позором и быть изгнанным, вычеркнутым изо всех хроник и из людской памяти.

Раньше Скай не мог даже уместить эту мысль в голове: вот ты жил – бедно или богато, дружно или не очень – среди своих дедушек, тётушек, братьев и сестёр, родных и двоюродных, и дом у тебя был, и вдруг… Вдруг – раз, и ничего не осталось, ты один, пойти тебе некуда, и для бывших родичей и друзей ты всё равно что неприкаянный мертвец. Что может быть хуже? Прежний Закон мудр и говорит, что изгнание – наказание хуже смерти.

А старик-зеленоволосый отмёл всю святость законов повелительным жестом:

– Назови дальше весь свой род. Мы должны услышать имена твоих предков.

И, поскольку это было первое, чему учили фир-энм-хайтских малышей, Скай ответил прежде, чем успел себя остановить:

– Мой отец – Дхайвэйт Вороново Крыло, сын Белиара Хранимого Имлором, сына Ванрайта…

Меня изгнали, подумал он безжалостно и осёкся. Это больше не мой род. Я им – чужой человек.

Но старик велел ему:

– Продолжай.

– Ванрайта Старого, – проговорил Скай неловко. – А Ванрайт Старый был сыном Дхайвианта Корабела, сына Олтаранта; а Олтарант Колдун был сыном Лаин’ара, сына Отроара; а Отроар был сыном Нэмвера Зеленоволосого, сына Дорона Хрониста; а Дорон был сыном Кана Лика, заклинающего железо. До Кана я никого не знаю, и считают, что с него пошёл наш род…

Он с удивлением заметил, как женщина и старик обмениваются оживлёнными восклицаниями, будто услышали радостную весть.

– Так, так, – прогудел старик. – Мы рады, что не ошиблись и что ты делишь с нами общую кровь, но мне дивно слышать, что вы с Отроаром из одного рода. Много ли ты слышал об Отроаре?

– Нет, – ещё больше удивился Скай. – Только то, что в роду передают. Что он много раз спасался из огня, и других спасал, когда были пожары. И что он бился с дэйхем и много где бывал, и у него был меч – Пляска… А когда он состарился, то ушёл из города вместе с Ойрелом, его племянником, и никто их с тех пор не видел. Считают, что они сгинули в Вели… ну… в Хиллодоре. Мы с Хронистом – он учил меня грамоте – мы искали во всех свитках, но там не хватает целых огромных кусков – ни про Отроара, ни про Ойрела. А про то, что было до Фир-энм-Хайта, вообще ничего нет. Только то, что помнят в роду, – что его заложили Сурдэд, мать Нэмвера, и её брат, Фааттир Зеленоволосый, когда пришли с севера…

– Сурдэд и Фааттир, – повторила женщина с теплом и улыбнулась Скаю. – Они были моими предками. Радостно слышать их имена.

– А Отроар? Откуда знаете об Отроаре?

Скаю вспомнились слова желтоглазой девочки про людей, таких же, как он, которые приходили в Хиллодор раньше. Очень давно. Светлокожие, льющие кровь, живущие-под-крышей…

Старик кивнул, будто услышал его мысли.

– Отроар и второй, Ойрел, пришли к нам много смен листьев назад. Они говорили, что ищут смерти, но Хиллодор предложили им покой. Они были изранены и измучены, и мы заботились о них как умели; и когда Ирконхер взяла их, они ушли в мире, ни о чём не тревожась. Они оставили своё оружие, льющее кровь, за пределами Хиллодор и не поминали о нём. Однако была вещь, которую Отроар принёс с собой и о которой заботился больше, чем о себе. Он попросил меня хранить её на случай, если в Хиллодор придёт кто-то ещё из его рода. Вот ты пришёл, и я исполняю уговор, – старик хлопнул в ладоши и гулко крикнул куда-то в сторону: – Нэнна!

– Постойте, – заторопился Скай. – Что бы это ни было… я не могу это взять! Я… я ведь уже объяснял, я изгнанник, я больше…

Но тут старик сердито щёлкнул его по лбу твёрдым как дерево пальцем. Это было так неожиданно, что Скай смешался и умолк.

На холм поднялся мужчина-зеленоволосый. В руках он нёс, как великую ценность, продолговатый предмет, обёрнутый чистой тряпицей. Скай принял его с колотящимся сердцем. Вопросительно взглянул на старика, и тот кивнул.

Под тряпицей оказалась плотная и тесная сумка из толстой тавичьей кожи. Скай уже видел такие – в них хранились свитки.

Ему не пришлось даже заглядывать внутрь.

– Хроника, – сказал он сипло. – Свиток, которого не хватало. Он не потерялся в пожаре, Отроар… забрал его с собой.

– Отроар говорил, что это знание горькое, – со вздохом сказал старик. – Для своих соплеменников он счёл его непосильным. Что до тебя – я ничего не слышал ни о твоей силе, ни о твоём бремени и не знаю, пожелаешь ли ты взвалить ещё одно на плечи. Но слушай и помни: есть знание, которое нести нелегко.

Ещё бы, подумал Скай. Если это такая правда, что пришлось спрятать её так далеко в лесу.

Но не могу же я теперь сделать вид, будто её на свете нет?

Старик только кивнул.

– Хиллодор чтят уговоры. Этот мы исполнили. Я слышал твои слова и запомню их, а теперь ступай с миром. Я соскучился по тишине.

И он закрыл глаза.

– Спасибо, господин, – запоздало поблагодарил Скай, и женщина увела его с холма.

Он выбрал место побезлюднее, тщательно вымыл руки водой из бурдюка, расстелил на коленях тряпицу и долго сидел, не решаясь вынуть свиток из чехла. Он знал, что не ошибся, и всё же у него дух захватило, когда он бережно развернул хрупкий свиток и прочёл:

Здесь начинается Порядок Зим и Имён, как записал его я, Дорон, сын Кана Лика

Глава 9. Хроника

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Великий лес, Сердце. Год 486 века Исхода, месяц Туманов.]<О бойне на Железных Болотах>: Вот идут они, люди из деревни, и с ними зеленоволосые, и приходят в то место, где росли тильярмы. А они славятся тем, что вырастают выше любого другого дерева и прямые, как мачты.Предводитель Айтгерм достаёт топор из-за пояса, но Фааттир остановил его, говоря:– Пусть сперва позовут моего отца, потому что мой народ вправе знать, что ты хочешь делать и зачем пришёл. Бесчестьем будет сотворить подобное дело втайне.Айтгерму не по вкусу эти слова, однако он уступает. Фааттир просит зеленоволосых привести своего отца (а он был у них жрецом).Приходит вскоре его отец. Он был тогда уже старик и ходил с трудом. С ним пришли многие другие из его людей.Он сказал:– Солнце пусть вам светит, живущие-под-крышей. Мы здесь всегда вам рады, но я вижу, что нынче вы несёте худые вести. Почему, мой сын, твоё лицо омрачилось?Предводитель Айтгерм отвечает ему, что они пришли рубить тильярмы, чтобы поставить вокруг деревни стену от Проклятых.Бывшие при том говорят, что зеленоволосых опечалили его слова. Жрец стал просить его не делать того, что он задумал, «потому что этим ты причинишь моему народу больше горя, чем сотня Проклятых, и не должно так поступать с соседями».Но Предводитель ничего не желает слушать. Он поднимает топор и велит другим, тем, кто с ним пришёл, рубить деревья. Он сказал:– Время дорого! Чем скорее мы начнём, тем скорее управимся.Его люди вынимают топоры. Но жрец заступил ему дорогу, говоря:– Я не сойду с места.Предводитель оттолкнул его, но старик возвращается на прежнее место. Тогда Предводитель ударил его обухом по голове. Старик падает тут же мёртвым, и среди зеленоволосых большое отчаяние.Предводитель сказал:– Всё равно, сколько придётся убить этих упрямых древопоклонников! Только стены защитят наши дома от Проклятых.Его люди принимаются рубить деревья. Зеленоволосые, те, что жили в лесу, ужасно кричат и бросаются под топоры, и люди по примеру Айтгерма рубят их вместе с деревьями. А древопоклонники не носят оружия и не умеют защищаться, и вид крови для них ужасен.Фааттир хватает Предводителя за руку, говоря:– Ты обезумел! Остановись! Достаточно зла сегодня уже сделано.Предводитель ударил его топором и наступает на него. Фааттир увернулся и вынимает меч. Они бьются, и Фааттир отсекает Айтгерму мечом правую руку.Люди приходят в ярость и бросаются на него, а впереди всех Дэйхан Собачий Хвост. А другие приходят на помощь Фааттиру, и была тут бесчестная бойня: названые братья бились с братьями и друзья с друзьями, и добрые соседи с соседями. И крови без счёту пролилось в этот день. <…>Вот опомнились люди и видят вокруг себя мертвецов, и одних охватило раскаяние, а другие ожесточились. В тот день ничего больше не было сказано, и все разошлись, чтобы оплакать павших и проводить их к богам, согласно обычаю. <…><Об исходе из Эйнатар-Тавка>: Так, поскольку Кан Лик пал в бою, а с ним жена его Огьяр и сын их Дорон, остаётся старшим в роду Фааттир Зеленоволосый. Наутро собирает он людей и обращается к ним с такими словами:– Ныне лежит на мне большое бесчестье, ибо я предал мой народ дважды: сперва – тем, что взял в руки меч и лил кровь, а потом – тем, что промедлил поднять его. Тошно мне будет сидеть за стенами, за которые заплачено такой высокой ценой, да и с соседями не будет у меня прежнего согласия. Поэтому я пойду на юг и поставлю там город, и все, кто хочет, пусть тоже идут со мною.Многие зеленоволосые и те, кто бился на их стороне, соглашаются. Вот они вооружаются и собираются в дорогу, и уходят на юг. Было их всего числом две сотни и ещё десять, а Предводителем среди них был Фааттир Зеленоволосый, а с ним шла сестра его Сурдэд и двое её сыновей, Нэм и Нэмвер.Прочие же остались в Эйнатар-Тавка и поставили вокруг деревни прочную стену. Зеленоволосые, оплакав родичей и деревья, ушли с Железных Болот вглубь леса и, как рассказывают, больше никогда не видали их у Эйнатар-Тавка.Место же, где пролилась кровь и где вырубили тильярмы, зовётся теперь Чёрная Трава, и там теперь не растёт ни деревца, ни цветка.<Основание Фир-энм-Хайта>: Скажем теперь о тех людях, которые ушли на юг. Они шли долгое время по лесу, и он всё не кончался, и оттого зовётся теперь Великим.Вот выходят они на равнину. На юге видят они чёрные скалы и чёрный лес, а на востоке – море. Многие тогда вспомнили, что предки их были родом из северных гаваней, и полюбили это место всем сердцем. Тут они поставили свои дома, где кому нравилось, обнесли город крепкими стенами и назвали его Фир-энм-Хайт. Они стали строить лодки, чтобы рыбачить, и плести сети, и почитать Имлора. Было это в году века Исхода 295.Век ИсходаХроника Фир-энм-Хайта

Когда он закончил читать, был уже закат. Холм сделался медно-рыжим, а облака в вышине – розовыми. Под деревьями густели тени, и Скай был рад, что зеленоволосым нет до него дела.

Руки казались ему тяжёлыми и неуклюжими, пока он сворачивал свиток и вкладывал обратно в чехол. Он завернул чехол в тряпицу и затолкал в сумку, с глаз долой. Но сумка беспокоила его и притягивала взгляд, как нацеленная в лицо стрела. Скай уткнулся лбом в колени, но и это не помогло.

Было тепло. В тишине где-то пели зеленоволосые на своём языке, и в траве что-то стрекотало. Скай чувствовал это тепло, покой, мягкую траву и ласковый ветер, но никак не мог согреться.

Потом кто-то остановился рядом, и Скай услышал знакомый голос женщины-зеленоволосой:

– Если я мешаю тебе плакать, я могу уйти.

– Я не плачу, – процедил Скай с яростью, но головы не поднял.

Он услышал, как зеленоволосая садится рядом с ним на землю и оправляет платье.

– Ты плачешь оттого, что прочитал свиток?

– Я уже не плачу, понятно? – Скай безжалостно вытер рукавом лицо, но слёзы сами собой выдавливались между ресниц, что бы он ни делал.

Да какая теперь разница, плачу я или нет, и кто это видит? Много у меня чести осталось, чтобы я боялся её уронить… Я больше не сын Предводителя, я ещё не мужчина, я – никто.

– Мы не читали его, – сочувственно сказала зеленоволосая. – Мы не умеем ловить ни зверей, ни звучащую речь. Но Ойрел, мой родич и твой, говорил, что читать его тяжело.

– Тяжело? – с горечью повторил Скай.

«Тяжело» – это был пустой звук по сравнению с этой ошеломляющей, парализующей ледяной пропастью у него в груди.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Для вас это ничего не значит. Но мы, в городе, – мы ими гордились… нашими предками, своим родом… Я должен был стать воином, я так этого ждал… Я думал, что много знаю, но… Может, и правильно, что меня изгнали, и мне не придётся…

Но ему не хватало слов, и он замолчал и долго сидел в полном опустошении. Зеленоволосая терпеливо сидела рядом, и Скай гадал, о чём она сейчас думает.

– Вы не согласитесь взять этот свиток себе? Подождать кого-то другого… достойного…

– Мы обещали поступить по слову Отроара, – слегка улыбнулась она.

Скай не ожидал ничего другого.

– Его следовало бы вернуть в город, в зал свитков. Чтобы и другие могли прочитать, и…

И возненавидеть себя? Как можно примириться с мыслью, что твои славные предки – богооставленные братоубийцы?

Скай тряхнул головой, отгоняя могильный холод.

– Это всё равно. Я не могу вернуться в город. Сперва я должен помочь Колдуну.

– Я услышала твои слова.

Они посидели ещё немного. Потом зеленоволосая поднялась.

– Если ты голоден, ступай со мной. Скоро будет Чаша.

Скай забросил за плечо потяжелевшую сумку и зашагал следом через свет, тень, волны цветочного аромата. Но холод в груди никуда не делся. Он смотрел вокруг и думал о сигнальных огнях, о Прощальном Утёсе, о братоубийстве, чёрной траве и смрадной крови Проклятых.

– Я не слышу твоих мыслей, но мне жаль, если тебе здесь не по душе, – сказала зеленоволосая на ходу.

– Мне здесь по душе, – от всего сердца ответил Скай. – Очень! Если бы не Колдун… мне кажется временами, будто… будто я здесь давным-давно, и будто так и должно быть…

Она не удивилась.

– Не зря среди твоих предков были Хиллодор.

– Это хорошее место. Но если… – огромность подступающего страха заставила его остановиться. – Если Проклятые придут… как вы будете защищаться, если не проливаете крови?

– Нам нет нужды защищаться.

– Тогда они убьют вас всех, – проговорил Скай с отчаянием, – и сожгут Хиллодор.

Но в её безмятежных золотистых глазах не всколыхнулось ни тени страха, будто он говорил ерунду.

– Я слышала, что вы думаете о смерти иначе, – сказала она мягко. – Но мы её не страшимся. Ведь вся пролитая кровь уходит в землю, к Владычице Ирконхер…

Она сдвинула брови, с трудом подбирая слова, и наконец сдалась.

– Я спрошу у Слушающих, как мне лучше объяснить это тебе, живущему-под-крышей. Ты делишь с нами общую кровь и не вовсе глух к голосам Хиллодора. Но пока не тревожься об этом. Ты – наш гость. Ты в безопасности. Нас ждёт Чаша.

* * *

После того, как искрящаяся вода, наполнявшая чаши, без следа впиталась в землю, зеленоволосые опять разошлись. Скаю не хотелось уходить, и он стался сидеть один у опустевшего озера. Он смотрел, как призрачно светлеют между деревьев одежды зеленоволосых, слушал, как удаляются голоса и шаги, пока они не стихли вдалеке и не остался только шелест листьев.

Поднялся ветер, и стало прохладно. Скай никак не мог перестать думать о свитке. Я ведь не узнал ничего нового, повторял он про себя. Фир-энм-Хайт – свободный город, а все свободные люди берут в руки оружие и защищают свой дом, если придёт нужда. Я ведь тоже готовился стать воином. Воины это и делают – сражаются. «Льют кровь». Это зеленоволосые хорошо выдумали…

Но одно дело – лить гнилую кровь Проклятых. Нелюдей, свирепых убийц, чужаков. И совсем другое дело – люди. И не враги, а, Имлор помилуй, соседи, товарищи, родичи. Родичи. Как с этим можно жить и смотреть друг другу в глаза?..

Надо поспать, сказал он себе, сворачиваясь клубком. Без толку думать о том, что давно прошло, когда передо мной такое большое дело. Завтра снова в путь, нельзя быть уставшим…

Кто-то тряс его за плечо. Скай открыл глаза, недоумевая: очевидно, он и вправду заснул, потому что была уже ночь.

– Пойдёшь? – прозвучал из темноты нетерпеливый шёпот, и Скай узнал девочку – ту, которая плакала из-за свирели.

– Куда? – сипло спросил он, протирая глаза.

Она, конечно же, не ответила.

– Пойдёшь или нет?

– Да пойду, пойду…

– Только ступай тихо и не отставай, – прошептала она и побежала под деревья.

Хоть она и была младше и меньше ростом, но бегала очень быстро и почти бесшумно. Скай по сравнению с ней был все равно что дикий кабан в зарослях.

Ночь была тихой, будто всё вокруг замерло в ожидании. Кое-где между древесных крон пробивался чахоточный свет, и платье девочки то выступало из непроглядной тьмы, то снова сливалось с ней. Скай понятия не имел, как она находит дорогу, мрак был – хоть глаз выколи. Несколько раз он едва не споткнулся о спящих зеленоволосых, но они никого не потревожили. Скаю чудилось уже, что ещё немного – и он станет лесным духом и будет вечно бежать по этому бесплотному лесу.

Но наконец они остановились. Впереди была большая прогалина, и над ней в бледном звёздном небе вместо двух лун горел – и готовился погаснуть – крошечный краешек.

Волосы зашевелились у Ская на голове, и он поспешно сложил охранительный знак. Как он мог забыть! Сегодня же ночь Поворота Года! Самая тёмная в году…

– Сегодня же… – начал было он, но девочка шикнула на него.

– Молчи! И не пыхти так.

Она взяла его за руку и потянула за собой.

Скай хотел было поставить её на место, но передумал. Вокруг было совсем пусто и совсем тихо – ни звука, кроме частого стука сердца у него в ушах. Но они подкрадывались к прогалине осторожно, как к дикому зверю. Посередине неё что-то чернело, и Скай не знал, что пугает его больше – это разверстая дыра или неумолимо иссякающий в небесах свет.

Девочка дёрнула его за руку.

– Да тише ты!

– Сегодня же Поворот Года, – прошептал Скай в ответ, не пытаясь храбриться. – Луна гаснет! Мы… ничего не увидим…

Он встречал ночь Поворота каждый год со всеми фир-энм-хайтцами, возле больших костров, под пение жрецов. Он знал, что и в этот раз после нескольких мучительных мгновений Младшая луна покажется из-за плеча своей сестры, как ни в чём не бывало. Но эти несколько мгновений были невыносимыми даже там, в тесной толпе, среди освещённых кострами знакомых лиц. А здесь…

Но девочка бесстрашно ответила:

– Да, поэтому сегодня самая лучшая ночь, чтобы слушать. Может, даже ты услышишь, живущий-под-крышей, надо только подойти поближе.

– Что там… такое чёрное?

– А ты как думаешь? Колодец, конечно! Только не будь глупцом и не свались в него – он очень глубокий. Он ведёт прямо к корням деревьев и сердцу земли. Ползи за мной. Тихо!

Так, ползком, они подобрались к самому краю колодца. К этому времени у Ская трепетала каждая жилка, и он готов был скулить от страха. Его не заботил ни колодец, ни сердце земли – он лихорадочно придумывал, как уговорить девочку спрятаться. Где угодно, лишь бы не под этим меркнущим небом, перестающим существовать.

Но, конечно, он не успел. Луна погасла, и наступила тьма. Она навалилась сверху, ослепила и оглушила. Скай зажмурился, поминая Имлора и Отонира, и всех богов, каких только знал. Он прижимался всем телом к тёплой земле – единственному, что оставалось в беспросветном небытии вокруг. Он был уверен, что умирает.

Потом он понял, что есть что-то ещё. Где-то в толще земли – в глубине – что-то мерно, очень медленно двигалось. И – это ветер так странно звучит в колодце или…

Она дышит.

Скай широко раскрыл глаза и увидел, что чёрный миг миновал. Младшая луна снова светила с неба, пока ещё совсем бледно, но мир вокруг больше не был мёртвым, пустым, ускользающим. Всё обрело форму, все, запах. Плоть и кровь.

Кровь. Соки земли.

– Слышишь? – прошептала девочка у его плеча.

– Я не знаю, – ответил Скай, но это прозвучало как ложь. – Что это?

Кто это.

– Тш-ш, – она приложила палец к губам и поползла назад, к деревьям. Скай в смятении последовал за ней.

Он уже не раз порывался спросить: зеленоволосые говорят, что Ирконхер о них заботится – но как это может быть, если она спит, не просыпаясь? Но теперь, после того, как – дыхание? это же было дыхание там, в земле? – удержало его в исчезающем мире, он начал понимать.

* * *

Когда он проснулся, солнце было ещё низко, и в лесу царил зелёный полумрак. Неподалёку на траве сидели несколько зеленоволосых – женщина, которая везде его водила, и другие, незнакомые. Удостоверившись, что он проснулся, они неспешно поднялись на ноги. Они улыбались, а Скаю было очень неловко.

– Мне нужно к дороге. На запад, к ручью, к реке… Вы меня проведёте?

– Самым коротким путём, – тепло заверила его зеленоволосая. – Но ты – наш гость, и не годится отпускать тебя в такой опасный путь без прощального дара.

У Ская запылали щёки.

– Пожалуйста, не надо, госпожа. Мне нечего дать в ответ…

– Ирконхер щедра и в ответ ничего не требует. Вот, выпей. Это укрепит твои силы, и несколько дней тебе не придётся добывать себе пищу.

Один из зеленоволосых подал Скаю каменную чашу, и он сразу узнал искрящуюся воду – молоко Ирконхер. Он послушно выпил всё до дна и почувствовал себя, как после сытного горячего обеда.

– Спасибо, – сказал Скай, возвращая чашу, и зеленоволосый улыбнулся ему.

– И есть у нас есть для тебя вот это, – продолжала женщина, протягивая Скаю белый мягкий свёрток. – Увы, от стрел и мечей, проливающих кровь, он тебя не защитит, зато защитит от неразумных зверей и ночного холода.

Это был плащ, светлый, почти белый, лёгкий и шелковистый. Скай, подчиняясь законам гостеприимства, убрал свой прежний, изодранный плащ в сумку и набросил на плечи новый. Хорош же я, наверно, подумал он угрюмо. В грязи и обносках, как побирушка, а поверх – этот белый плащ… со смеху помереть можно.

Но зеленоволосые дружелюбно кивали ему, а женщина сказала:

– Отправляйся в свой путь с лёгким сердцем, родич, и помни: когда бы ты ни вернулся, Хиллодор будут рады тебе. А теперь, если ты готов, ступай за мной.

Скай был более чем готов, а молоко Ирконхер лучше любой еды поддерживало силы, и за целый день он ни разу не почувствовал усталости. Они уходили прочь от Колодцев, и чем дальше, тем меньше зеленоволосых попадалось им на пути и тем слабее становилось всеобъемлющее спокойствие. Скай снова тревожился о Колдуне, об отце, о войне на востоке и о том, что ждёт его впереди.

Был уже закат, когда они вышли к дороге. За долгие зимы от неё остались одни раскрошившиеся, взломанные древесными корнями камни, но Скай при виде них сразу приободрился.

– Вот и твоя дорога, – сказала зеленоволосая, и он не сдержал улыбки.

– Да… Спасибо. Спасибо вам за всё, госпожа.

– Да услышит тебя Ирконхер в час нужды, наш родич, живущий-под-крышей.

Скай поклонился ей и пошёл по дороге к западу. Он с трудом удерживался, чтобы не оглянуться. А когда оглянулся наконец, зеленоволосой уже не было видно.

Дальше Скай шёл со стеснённым сердцем. Многое в Хиллодоре было ему чуждо и непонятно, но покидать его оказалось тяжело. Чем сильнее сгущались сумерки, тем безрадостнее делались его мысли и ближе страхи. Он полночи просидел над маленьким костром, тараща в пламя бессонные глаза, пока не решил хотя бы свирель свою вынуть.

Но сколько он ни искал её в сумке, свирели не было. Вместо неё на самом дне лежала хиллодорская глиняная свистулька.

* * *

По утрам делалось всё более зябко и сумрачно, но потом выглядывало жаркое солнце, сгоняло последние клочья тумана, и Скаю делалось веселее.

Первые три дня он совсем не чувствовал ни голода, ни жажды, и даже испугался, когда у него заурчало в животе. Но возле дороги попадались невзрачные кусты ага, так что Скай набил ими полную сумку и голодной смерти не боялся.

Страшнее было в темноте, когда угли от костра мерцали, как злые глаза, и одиночество было, будто ледяной пол под босыми ногами. Скай заворачивался в плащ, тёплый и мягкий, с которого грязь, высыхая, отряхивалась без следа и колючки скользили, не цепляясь. Он закрывал глаза и старался лежать очень тихо, дышать очень медленно, так, чтобы даже ток крови в жилах не мешал ему через огромную толщу земли ощутить – или только вспомнить, – как дышит там, в глубине. Иногда ему казалось даже, что он и правда почти слышит – чувствует кожей, рёбрами – но потом ветер принимался гудеть в ветвях, и тишина осыпалась трухой.

* * *

В одно такое бледное утро он наконец услышал журчание воды, рванулся вперёд и оказался на берегу шумного ручья.

Ну наконец-то! возликовал Скай. Белостенный Канойдин словно придвинулся к нему из туманной дали. Он напился, фыркая от холода, истово поблагодарил Имлора и с удесятерившимися силами зашагал дальше.

Несмолкаемое журчание воды звучало посреди этого леса, как речь на родном языке. Да, вода была неласково холодна, а жёсткая трава и колючки на берегу жалили босые ноги, но всё это казалось сущей ерундой. Все его главные страхи отступили: воды было сколько хочешь, в один солнечный день ему удалось поймать острогой три жирные рыбины, сбиться с пути он больше не боялся, и даже дурные сны перестали мучить его по ночам.

* * *

На пятый вечер Скай вышел к реке и подивился, какая она широкая. По сравнению с морем она казалась совсем гладкой и тихой и горела от закатного солнца, как медное зеркало. На далёком противоположном берегу, сразу за узкой полосой лугов, темнели стеной деревья.

Ну наконец-то хоть вздохнуть можно свободно! подумал Ская, и эта мысль показалась такой стариковской, что он засмеялся.

* * *

Когда взошло солнце, Скай перекусил печёным агом, разделся и бросился в воду. Он соскучился по воде. Плескался, нырял, отфыркивался и снова нырял, пока не промёрз до костей, и только потом вылез на солнце погреться.

Вот здорово было бы переплыть её, думал он, щурясь на далёкий берег. По большой хорошей дороге через обжитые места я бы куда быстрее до северных равнин добрался, не пришлось бы по лесу плутать…

Он походил вдоль берега, пуская по воде ветки и наблюдая, как их подхватывает течением, несёт и крутит. Когда он решил, что достаточно отдохнул и согрелся, то бросился в воду снова, пробуя свои силы.

Но от последних зыбких надежд пересечь Лайярин вплавь ему пришлось отказаться. Вода была холодной, а течение – коварным, и чем дальше от берега, тем сильнее сердце сжималось от привычного страха. А ведь это он ещё всё своё имущество оставил на берегу… В конце концов он сдался и вышел обратно на песок, с горящими огнём мышцами и выбивающими дробь зубами.

Скай воспринял это поражение стойко. Невелика печаль, река-то всё равно вот она. С дороги я теперь не собьюсь, с голоду не умру, всего и дела мне – шагать и не терять даром времени. Так он и шёл, вполне беспечально, наслаждаясь ощущением речного песка под ногами и огромностью неба, от которой в лесу отвык.

Стояли жаркие дни и холодные ночи. По утрам на реке тяжело лежал туман, в котором каждый рыбий плеск разносился далеко-далеко. Скай мечтал: здорово было бы, окажись сейчас кто-нибудь на том берегу. Может, и парой слов перебросились бы… Но он не видел ни души, только стадо тавиков на далёком лугу, а ближе – водяных крыс, и несколько раз дым над невидимыми за лесом печными трубами.

Потом на другом берегу не стало ни домов, ни тавиков, и деревья подступили к самой воде. Большая дорога осталась в стороне, а река поворачивала на восток – к Болотистым Тропам и дальше, к морю. Где-то совсем рядом должен был быть Торгдаэров брод.