Текст книги "Хьюстон, у нас проблема"

Автор книги: Катажина Грохоля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Когда я возвращаюсь за столик, она сидит повесив голову – у меня аж сердце сжимается.

– Я посижу тут с тобой, пока он не вернется, – говорю я убежденно.

– Он не вернется. Женщины всегда чувствуют такие вещи. Что-то с самого начала пошло не так. Он все время крутился, как будто был недоволен, что мы сюда пришли, и еще под таким глупым предлогом…

– Ты ошибаешься, – я говорю это так уверенно, что она поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. Красивые у нее глаза, зеленые. Маврикий был прав. – Спорим?

– Нет, – улыбается она. – Но я бы выпила еще один коктейль. Знаешь, в случае чего… если он вернется – я уже буду пьяная и можно будет все списать на это. И если не вернется – то мне тем более лучше напиться…

Вот она, женская логика.

Я заказываю ей еще один коктейль, а сам пью минералку – чего не сделаешь ради друга, который вот-вот должен появиться. Красивая девушка, Маврикий правду говорил.

Когда он вырастает в дверях, я вижу, как изменяется выражение ее лица. Она смотрит на меня сияющими глазами – и правильно, хотя она и понятия не имеет, как велика во всей этой истории моя заслуга. А Маврикий словно мешком стукнутый. Подходит в куртке и начинает блеять, вот же придурок!

– Сорри, что так долго, но мама еще не была готова, и мне пришлось с ней подниматься наверх, ну, то есть ее сумку, с покупками которая, – вот ведь идиот, ну не станет пожилая женщина ходить за покупками в девять часов вечера! – Не сердись, – это он Эве, – глупо вышло! – а это то ли мне, то ли ей, непонятно.

Я встаю.

– Ладно, мне пора, спасибо за компанию, вручаю тебе эту женщину слегка навеселе, но в сознании!

На нашем столике, словно по мановению волшебной палочки, появляются новые бокалы со спиртным.

Эва привстает и целует меня в щеку.

– Было очень приятно поболтать с тобой, спасибо!

Маврикий стискивает мне руку:

– Спасибо, старик, спасибо!

И я понимаю, что на этот раз он абсолютно искренен.

Завтра я ему позвоню, и мало ему не покажется…

* * *

Я возвращаюсь домой по почти пустым улицам. Идет дождь, свет фонарей отражается в мокрых тротуарах. Голые ветки в холодном свете фонарей и ночь – неплохой кадр.

Начало фильма об одиноком неудачнике.

Или конец.

Я вхожу в пустую квартиру – и как-то это все мне перестает нравиться.

Человека должен кто-то ждать.

Я даже телевизор не включаю, сразу иду спать.

Я должен найти себе девушку.

Сама она ко мне не придет, а рассчитывать на друзей не приходится.

Снять телочку

– Не знаю, готов ли я к свиданиям, даже с такой исключительной девушкой, как ты, – говорю я. – Я еще не совсем оправился после расставания… Не знаю даже, могу ли я тебе предложить что-то… – Я вешаю голову, но краем глаза вижу, что лицо Мальвины яснеет, хотя до этого момента она в интернете проявляла недюжинную осторожность и подозрительность.

Она моя.

Да, я не ошибся.

Для женщины ничего не может быть желаннее, чем убедить какого-нибудь парня, что не все они одинаковые!

А еще мне кажется, что ход их мыслей довольно прост: раз он так переживает – значит, он неплохой парень, порядочный. А я и правда порядочный и неплохой. Так что нытье в некотором смысле очень даже полезная штука, и незачем из этого делать проблему.

* * *

Я сидел в кафе с девушкой, с которой недавно познакомился. Вернее, познакомился я с ней еще раньше, на сайте знакомств, но я сознательно стараюсь сводить виртуальное общение к минимуму и сразу договариваться о личной встрече. Конечно, мы немного попереписывались через интернет, но осторожно, без номеров телефонов, адресов и так далее. И уже через две недели взаимных вопросов типа «а что тебе нравится?» и «какую музыку ты слушаешь?» я пригласил ее на свидание.

Она немножко сомневалась, говорила, что я тороплюсь, что она еще не совсем готова к свиданиям со мной в реале, что она никогда раньше не соглашалась, что это вообще ее подруга на этом сайте зарегистрировала… Но я ей написал, что реальность всегда гораздо ценнее, чем любая иллюзия, и что мы ведь могли познакомиться и где-нибудь в реале, но только коварная судьба не дала нам такого шанса.

Ну и всякие там бла-бла-бла, которые женщины, как известно, обожают.

– Время лечит, – говорит тихо Мальвина и гладит меня по руке.

Я молчу и не отвечаю на ее прикосновение. Терпение, терпение… терпение будет вознаграждено.

– Сомневаюсь…

– Ах, Иеремиаш, – вздыхает Мальвина, и у нее это здорово получается – грудь слегка приподнимается… – не думай так, мысли позитивно. Мне ведь в жизни тоже пришлось…

Первый закон обольщения: надо выглядеть так, чтобы было похоже, что тебе интересно. Я решаю делать то же самое, что делаю с матерью: киваю головой и просто разглядываю девушку. Хорошие зубы, соблазнительные губы. Она забавно морщит бровки и склоняет головку набок, рука ее все это время находится на моей руке, ногти накрашены розовым лаком, руки ухоженные…

* * *

Марта тоже любила розовый лак, только более приглушенный оттенок. У этой девушки руки безукоризненные, а вот у Марты был шрам, небольшой, идущий от мизинца вглубь ладони. Мы тогда в поход пошли на байдарках, на озеро около Венгожева, так офигительно красиво. И еще там птицы.

Какие хочешь.

Цапли, стоящие в воде на одной ноге… большой баклан, сушащий одно распростертое крыло на дереве… орланы-белохвосты и орланы-рыболовы и вообще все ныряюще-плавающие особи…

Но мы-то приехали главным образом из-за журавлей.

У нас с Мартой был договор: я еду с ней в Италию, только с гидом, а как же, или там на какой-нибудь Кипр или Канарские острова, «все включено», куда она захочет – а она за это со мной едет на байдарках и с палаткой.

Это было классно.

И вот именно там она покалечила руку – открывала банку тушенки. Выглядело это ужасно, кровь хлестала, а больницы рядом не было.

Я палатку поставил в самой глуши, там, где было нельзя, – где можно было, нам было не интересно. И Марта готовила ужин. Разделение ролей было простым и очевидным: когда вы живете в палатке – вы становитесь партнерами, не спорите, каждый делает свое дело, а иначе все только разругаются. Я понятия не имею, как это произошло. Когда она меня позвала и я к ней повернулся – я чуть в обморок не грохнулся.

Она смотрела на меня своими глазами серны и держала руку кверху, все предплечье и кофточка у нее были залиты кровью: потому что ей кто-то когда-то сказал, что надо держать порезанную конечность выше уровня сердца, и тогда кровь перестанет течь. Такую чушь могут придумать только женщины: мужик, получив удар в морду, в районе брови, а это точно выше сердца, знает, что кровь все равно будет течь, – и никто ему никогда в голову подобную хрень не вложит.

Наверно, я никогда не был так близок к панике, как тогда. А она даже не ойкнула, только побледнела. Выглядела как героиня «Ведьмы из Блэр». И она рассчитывала на меня – я ведь не мог оказаться слабаком. Я промыл ей рану спиртом, притворяясь, что на меня все это никакого особенного впечатления не производит, хотя колени у меня тряслись. Перевязал ей крепко руку. На мой взгляд, рана выглядела так, что ее надо было бы зашить, но я был в шоке. Кровь я вообще-то не люблю.

На следующий день мы поплыли в Венгожево, нашли врача, он ввел ей сыворотку противостолбнячную, чтобы она какое-нибудь свинство не схлопотала. И грести она, конечно, не могла, так что мышцы у меня в то лето были как у знатного политика Шварценеггера.

А у нее остался шрам – на память о тех журавлях, которых мы однажды все-таки высмотрели: они так гоготали, что их было слышно везде. И мы присутствовали на их брачных танцах. Это потрясающая картина! Как они прекрасно двигаются, как подпрыгивают, как вытягивают и прячут шеи, какие звуки издают!

Журавли вообще удивительные создания, очень интересные: самочка откладывает довольно быстро два яичка, и яйцами занимаются оба родителя – и журавлиха, и журавль.

В конце концов из одного яйца вылупляется малюсенький птенчик, а вот на втором еще надо бы посидеть. И знаете, что тогда происходит в маленькой журавлиной семье? Родители делят детей между собой. Каждый берет одного и выращивает его самостоятельно. Они расходятся в разные стороны: мать со своим птенцом идет в одну сторону, отец со своим – в другую. И они могут никогда в жизни больше не встретиться. Они задницами в одном гнезде не толкаются и могут посвятить все свое время воспитанию детей. Вот так у них все устроено.

Журавль – самая большая птица в Польше, хотя и весит на целый килограмм меньше лебедя (!!!), а лебеди могут до двадцати килограммов весить.

Журавли высокие, стройные, красивые. Сейчас их больше стало, а ведь были на грани исчезновения.

* * *

– О чем ты думаешь?

– Прости, я не слышал последнее предложение, просто любовался твоими ноготками.

С матерью работает – и с ней может сработать.

Конечно.

Она улыбается, поднимает руку и игриво машет своими пальчиками.

Прошлое ведь не вернешь. Я могу встречаться с другими женщинами, раз меня бросили! Что же мне теперь, до конца жизни соблюдать целибат?

– Ты меня слушаешь?

Как звучало ее последнее предложение? «Я думала, что ничего хорошего меня впереди уже не ждет…»

– Нельзя думать, что ничего не ждет, у тебя вся жизнь впереди, – говорю я и убираю свою руку из-под ее ладони – потому что не очень-то представляю, что с ней делать. Тянусь за бокалом, делаю глоток.

Да, эти годы совместного проживания с Мартой вывели меня в тираж.

– С тобой так здорово разговаривать.

О, это точно. Достаточно просто не перебивать и не отвечать – и прослывешь гениальным собеседником.

– Что ж, мне, наверно, надо идти… – Мальвина смотрит на часы, а мне по какой-то непонятной причине уже тоже не хочется продолжать это свидание.

Милая девушка, и время еще детское. Но что-то неуловимо изменилось – и я не очень понимаю, что именно.

Целый вечер коту под хвост.

– Конечно. Дай мне свой телефон. – Я вынимаю мобильник и записываю номер, который она мне диктует.

Обязательно позвоню.

Обязательно.

К черту такие вечера. Лучше бы футбол посмотрел.

– Позвоню на неделе, – обещаю я, машу официанту, плачу, ведь в баре всегда платит мужчина, а если у него денег не хватает – так пусть он тогда идет с девушкой в парк кормить уток. Хорошо, что у меня есть деньги.

Мальвина улыбается, мы встаем, целуем друга друга в щечки.

– До свидания!

– До свидания! – говорю я совершенно не своим, слишком бархатным голосом разочарованного в жизни брутала.

А на самом деле я вовсе не разочарован – просто она мне не слишком понравилась. Пятьдесят злотых на ветер.

* * *

Разумеется, я ей не позвонил.

Ты же знаешь, я никогда…

Меня будит звонок телефона. Уже тринадцать двадцать. Вот черт! Звонит мать, чтобы я наконец все-таки приехал на обед. Она уверена, что теперь, когда я один, я умираю от недоедания.

На обеде будет ее подруга с мужем и пан Страшевский – ее партнеры по еженедельному бриджу. Все это она говорит в одно предложение.

А я не хочу.

– Мама… – начинаю я решительно, но она с укором спрашивает:

– Ты что, спал, милый?!

– Да ты что! – вру я ей прямо в глаза, то есть в телефонную трубку.

– Боже, значит, ты опять простудился! У тебя такой голос! Ты вообще такой странный, милый, такой слабенький – прямо как твой отец. И вообще о себе не заботишься, совсем, мальчик мой. Абсолютно! Ты же знаешь, я никогда не настаиваю, но сегодня…

– Мама, я не могу, – вставляю я наконец слово.

– Ты же знаешь, я никогда не настаиваю, но сегодня я не принимаю отказа. В пятнадцать часов, и не опаздывай, потому что это неприлично. Пока, милый!

Я сползаю с постели, как побитый пес. Что толку от свободы, если человек не может провести в постели полдня, никому ничего не объясняя!

Голова у меня болит как холера. Это всегда так бывает, когда я слишком долго сплю.

А все из-за этой чертовой Марты!

Я принимаю аспирин, который разъедает мне желудок, но ничего другого в доме нет. Заставить себя позавтракать не могу. Отскребаю ванну (непонятно, как она могла так зарасти грязью?!) и наливаю воду до самого верха. То, что надо.

На краю ванны стоит ее масло. Ему уже три месяца. Ну, раз ей на пользу было – мне тоже не повредит, хотя эта гадость вроде тоже имеет какие-то сроки годности. А с другой стороны – не буду же я его есть. Ничего, сойдет. Я сыплю в воду какие-то соли, которые открыл на прошлой неделе, и выливаю это масло. Вода становится розовой – хорошо, что никто этого не видит.

Ну и конечно – телефон.

Алина.

– Что поделываешь, Иерема?

Не скажешь ведь ей, что я лежу в ванне в остатках Мартиного масла в час дня в воскресенье.

– Читаю, – вру я.

– А не хочешь поехать со мной в Виланов? Такая уже весна настоящая, красиво. Хотя у тебя, наверно, уже какая-нибудь бабенка завелась…

Завелись у меня разве что только тараканы, но этого я ей не скажу.

– Меня матушка на бридж пригласила, – отвечаю я чистую правду, хотя поездка в Виланов была бы, конечно, более приятной альтернативой. – И ты единственная женщина в моей жизни, – добавляю с чувством.

В трубке тишина.

Либо я зашел слишком далеко, либо она не поняла.

– Алина?

– Я здесь.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю.

Тишина.

– Может быть, сходим куда-нибудь на следующей неделе? – нарушаю я молчание. – Матушка считает, что я на пороге самоубийства, и решила заняться мною всерьез.

– А ты и правда на пороге?

– Шутишь?

– Ты все еще о ней думаешь, Иеремиаш!

Я начинаю злиться.

– Милая моя, вчера вечером у меня было свидание, и весьма удачное. Марта в прошлом!

– А расскажешь мне, что случилось? Почему вы расстались?

– Я тебе уже говорил. Просто так вышло. Что-то выгорело. Я думал, что она другая. И оргазма с ней я не испытывал. Нужное подчеркнуть.

– Иер, ты все время о ней говоришь, ты вообще отдаешь себе в этом отчет?

– Потому что ты спрашиваешь.

– Я хочу тебе помочь!

– Не надо мне помогать. Я с радостью съезжу с тобой куда угодно, но в следующее воскресенье. Следующая неделя у меня выпадает из жизни, потому что люди поехали на дачи и начали сажать цветы, а заодно раскапывать и разрубать лопатами спутниковые антенны.

– Ты по-прежнему без работы?

Я понимаю, что она имеет в виду.

– Без.

– Вот как раз об этом я и хотела с тобой поговорить. Знаешь… мой проект, кажется, приняли в производство.

– Алина! И ты только сейчас мне об этом говоришь?!! Это же фантастика!

Алина много лет крутится в кино. Она преодолевает ступеньку за ступенькой с очень большим трудом и упорством, один Бог ведает, как тяжело ей все дается. Она четыре года была исполнительным продюсером, больше двух лет что-то писала, ей все обещали помощь и все ее использовали – ее энергию, ее добрую волю, ее знания. Еще она занималась одной развлекательной программой, которая пользовалась большой популярностью в течение года. К сожалению, я в нее не попал оператором, меня не взяли, даже разговаривать не захотели, несмотря на то что она меня старательно двигала. Это был, кстати, один из неприятнейших моментов в моей жизни.

Программа называлась «Я буду твоей», и в основе ее лежала довольно интересная идея: в нее приглашали женщин, которые были готовы абсолютно на все, только бы Он принадлежал им. Такой немножко Джерри Спрингер плюс «Большой брат» плюс «Свидание вслепую». Эти женщины совершали там самые разные поступки – и компрометирующие, и восхитительные. Приглашали в передачу и незамужних девушек, и разведенок, и даже замужних, была даже одна восьмидесятилетняя старуха. И все они были готовы воевать, предавать, интриговать, подставлять и подставляться.

Теперь Алина работает в какой-то специальной конторе, которая занимается чтением и оценкой сценариев – сериалы, новые проекты, телефильмы, публицистические программы. Оценка, рецензия – и либо добро, либо отказ. Это важная функция – в нашей стране с этой конторой всегда считались и считаются.

Я рад, что у нее это получилось. Она иногда вспоминала наш первый и последний совместный фильм – так уж устроены женщины, они любят свое прошлое.

– Помнишь, как я тогда красила Агнешку, а ты сказал, что…

Я и Агнешку-то не помню – она сыграла небось только в этом фильме, а потом исчезла с горизонта, как большинство звездочек на один раз, а уж того, что я говорил в этот момент… я себя-то не особо помню тогдашнего. Но я понимаю, что имеет в виду Алина. Мы вообще друг друга понимаем. В целом.

Она сделала неплохую карьеру – от ассистентки гримера до человека, который принимает решение, что будет ставиться, а что нет. И поэтому я в общем-то охотно слушаю эти ее воспоминания.

Это было начало моей профессиональной деятельности. И практически ее конец. «Липа», две полнометражки. И рекламные ролики.

– Может, встретимся?

– Я же говорю, я к матери иду.

– Ага. А потом?

– Понятия не имею, когда вернусь. Созвонимся на неделе, ок?

– Хорошо. Я скучаю по тебе.

– И я по тебе тоже, – отвечаю я вежливо и кладу трубку.

* * *

А даже приятно пахнет это масло.

Я вытягиваю из-за корзины для белья старый журнал Марты. Будет ли союз Брэда Питта и Анджелины Джоли счастливым? Господи, какой это год?! Я перелистываю страницу за страницей. Даже не верится, что она покупала такие журналы. Ведь никто не может читать такую чушь! Измена… самый сексуальный мужчина… самая горячая пара года… Сегодня, кстати, они уже разведены.

Письма в редакцию.

«Если у тебя проблемы в отношениях, не стесняйся, мы ответим на любой твой вопрос, поможем найти контакт с самой собой, ты познаешь свои тайные желания и потребности».

«Дорогая редакция, сколько калорий в ложечке спермы?»

Еще чуть-чуть – и я утонул бы в собственной ванне!

Да что же такое! Это никогда бы даже в голову не пришло ни одному мужику, ей-богу! Да они ненормальные, эти бабы! Ничего удивительного, что у Марты снесло крышу. Калории?!! Они считают калории в сперме?! Мерзость. У меня просто слов нет.

Мерзость просто.

Я хватаюсь за соломинку, пытаясь найти другое объяснение этому: наверно, в редакции сами выдумали это письмо. Потому что не может нормальному человеку в здравом уме и рассудке это прийти в голову. Но в редакции тоже работают женщины. Они весь мир держат в своих лапках, разжижая нам мозги. И себе, разумеется. Это письмо в редакцию – лишнее доказательство того, что я всегда подозревал: у них нет мозгов.

А я… я лежу в розовом облаке, оставшемся от женщины всей моей жизни, и читаю этот идиотизм. В ожидании обеда у матушки в обществе пана Страшевского, а также пани Юлии и ее мужа, которых, сказать по правде, не особо-то люблю.

Неудачник.

Вообще нельзя рассчитывать на сочувствие в этом жестоком мире.

Жаль.

Я все еще лежу в ванне, когда звонит Баська.

Наверно, нужно просто раздеться – тогда женщины интуитивно сразу о тебе вспомнят.

Это же надо! Она только что узнала, что я не с Мартой.

Интересно, ведь уже три месяца прошло.

Она полна неискреннего сочувствия. Что слышно, какие дела, что делаю.

Ага, так я и сказал ей, что лежу тут в Мартином масле.

– Ничего, – ответил я.

– Ты, наверно, чувствуешь себя страшно одиноким… – она понизила голос.

Знаю этот тон.

Дай ей палец, а потом вдруг обнаружишь, что у тебя нет руки. Нет, со мной этот номер не пройдет! Каждая женщина желает утешить мужчину. И я бы любое утешение с благодарностью воспринял – но только не Баську: с ней мы уже были парой, четыре года назад. Я вообще не верю в существование дружбы между мужчиной и женщиной, рано или поздно все равно эта дружба заканчивается в постели – и тогда все. То, что было приятным, становится обязанностью, милые мурашки исчезают, смотришь утром на эту женщину – и не знаешь, что с собой делать. Говоришь по привычке: я позвоню – а потом боишься брать трубку.

Вообще женщинам не стоит оставаться на ночь. Человеку ведь выспаться надо, а он не может – а если может, то у нее к нему будет претензия, что он с ней не разговаривает. А о чем тут разговаривать, особенно когда уже все кончилось?

А они как раз тогда начинают: зая, а как было, а мне было так и сяк, а как ты, а ты не такой, как все, я со всеми всегда так напрягалась, а с тобой чувствую себя в безопасности, и тому подобные сопли в сахаре.

Ты не хочешь обидеть ни одну из этих женщин, но и садиться себе на голову никому из них позволить не можешь. Так что держи ухо востро и не расслабляйся, человече. А еще, не дай Бог, имени которого не стоит поминать всуе, тебя могут ждать пространные разговоры о ее бывшем, который был ужасный тип и который вообще никакого отношения к вам не имеет, но она хочет быть честной с тобой и поэтому желает посвятить тебя во все подробности своей биографии. И таких ужасных типов у каждой женщины было до тебя целых три: с первым ее ничто не связывало, второй был мимолетной ошибкой, а с третьим, ну ты понимаешь… третий был так себе в постели.

А ты, значит, у нее четвертый.

И фантастический.

Вот тебе и неприятности.