Текст книги "Ребёнок от сводного врага (СИ)"
Автор книги: Каролина Дэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Глава 35. Горькая правда
– Как она? – поднимаюсь со своего места, когда Виктория Андреевна подходит к нам.
– У Эльзы началась преждевременная родовая деятельность.
– Что значит преждевременная? – ошарашенно гляжу на врача, готовый убить на месте. – Скажите конкретнее, что с ней!
– Не повышайте голос, Даниил Григорьевич! – строго чеканит врач.
– Извините, просто… – запинаюсь, глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы успокоиться, потом только спрашиваю: – С ней все будет хорошо? А с малышом?
– Пока что все в порядке. Показатели в норме, рожаем по плану естественным путем. В скором времени ваш сын появится на свет.
– Что мне делать?
– Ждать.
В этот момент я готов расстрелять Викторию Андреевну за эту гребанную улыбку. Я переживаю, боюсь, что сделал что-то не так, пока мы с Эльзой шли обратно в клинику. Удивленное лицо врача не забуду никогда. До родов чуть меньше месяца, а мы пришли сейчас. Вдруг Эльза переволновалась? Вдруг я переборщил с признаниями? Да еще эта разборка с отцом на ее глазах.
Боюсь представить, что сейчас происходит с моей девочкой. Впервые в жизни мне страшно за чужую жизнь, впервые боюсь потерять кого-то важного. Раньше боялся лишиться матери, которая все равно внезапно ушла, но это чувство никогда не было таким острым, не раздирало мне глотку, как сейчас. Ходьба туда-сюда по коридору не помогает успокоиться.
Хочется пойти к ней, быть рядом, поддержать. Хочется знать наверняка, что с моей малышкой все будет хорошо. Но меня не пускают. Теперь я мечусь по коридору, как тигр в клетке. Шарахаюсь из стороны в сторону, строя всевозможные предположения. Неизвестность – самое ужасное чувство после страха. Но когда приходит ясность, все становится на свои места. Либо ты рад и готов разделить эти ощущения с близкими, либо зол и хочешь убить всех вокруг, в том числе и виновника этой самой злости.
Когда я узнал результаты анализов, то не смог сдержать эмоции. Ноль процентов родства. Мы не родственники. Сначала в груди появилась легкость и радость от этого факта, затем меня накрыло яростью и непониманием. Значит, отец обманул меня? Он подложил ложные документы? Или как?
В голове крутилось так много вопросов, но я хотел как можно скорее рассказать Эльзе правду. Она сказала, что будет на вечерней консультации и на курсах, поэтому освободится поздно. Если бы я не успел… Если бы не успел, не знаю, что случилось бы с моей девочкой, с моим сыном.
С нашим сыном…
В какой-то момент меня начинает мучить жажда. Не знаю, после скольких часов метаний я спускаюсь вниз к автомату с едой и обнаруживаю в коридоре перебинтованного отца. Ярость моментально обрушивается на меня с новой силой, перед глазами возникает красная пелена, на которой черными буквами написано: «Убить».
Я хочу искалечить его, причинить ту же боль, что и он мне. Чтобы каждый чертов день отец вспоминал о предательстве по отношению к родному сыну и ощущал эту чертову боль.
– Какого хрена ты тут делаешь? – выкрикиваю на весь коридор и подлетаю к отцу.
– Нам нужно поговорить. Тебе нужно узнать подробности.
Эта фраза заставляет опустить занесенный над отцом кулак. Лежачих не бьют, но мне абсолютно плевать на эту аксиому по отношению к отцу. Плевать на разбитую губу, на бровь, на повязку на голове, на корсет, который опоясывает его торс. Когда ему успели оказать первую помощь, да еще и в женской консультации? Этот вопрос остается риторическим.
Сейчас он не похож на моего родителя, скорее, на человека, который постоянно дерется на ринге. Точнее, огребает на ринге. Если нужно, пусть вызывает полицию, где зафиксируют его побои. Я ни о чем не жалею. Я мстил за нас, за мою девочку, за нашу боль.
Если бы у меня не было бинта на костяшках, я бы еще раз врезал отцу. Если бы не фраза, которой он остановил меня, я бы снова набросился на него. Но мне необходимо узнать все. Узнать правду, которую я так долго ждал. Сажусь дальше на один стул от него и… жду. Молча жду, когда на меня польется поток правдивых слов.
– О том, что вы не родственники, я узнал вчера, – начинает отец потускневшим голосом. На самом деле я впервые слышу этот оттенок. Обычно он либо строг, либо сосредоточен, либо расслаблен. Поникшие нотки ему не присущи. – Эльза не моя дочь, а ты не сын Роксаны. Я не знал об этом до вчерашнего дня.
– Правда? Тогда как объяснить наличие документов и твою связь с сестрой Марты?
Впервые за все время нахождения в стенах больницы я внимательно вглядываюсь в лицо отца и удивляюсь. Ни разу не видел, чтобы его глаза казались столь грустными и тоскливыми. Можно предположить, что я ошибаюсь, но нет – я видел этот взгляд в отражении зеркала, когда мы расстались с Эльзой. Отец уже не кажется таким уверенным и стойким. Он сломлен. Уязвим. Слаб.
– Мы познакомились с Роксаной в университете, – начинает он, глядя на свои ладони стеклянными глазами. – Я был аспирантом на факультете бизнес-школы, а она – молодой первокурсницей вместе с сестрой двойняшкой. Тогда мы с твоей матерью только поженились, она сильно нервничала из-за того, что не могла иметь детей. Скандалы и ссоры сильно влияли на меня, а Роксана оказалась рядом. Тогда я только принял винодельню, мне было не очень легко.
Он останавливается, но не для того, чтобы собраться с мыслями. Достает телефон из нагрудного кармана порванного пиджака и показывает фотографию белокурой девушки с прозрачно-голубыми глазами и приветливой улыбкой. Я видел ее фотографию, но в более зрелом возрасте. Сейчас создается ощущение, что на меня смотрит Эльза, только глаза ее немного косят.
– Роксана казалась неземной феей. Она выделялась среди толпы даже на фоне сестры, но при этом была непоколебимой и боевой. Мы закрутили роман после первого семестра, когда она осталась на пересдачу. Не знаю, в какой момент я был околдован ею, это было безумие, помутнение рассудка. Ты знаешь, каково это.
Знаю, отец. Знаю, что трудно удержаться от соблазна, трудно отпустить любимую или представить, что будет, если вы окажетесь не вместе. Но мы оказались.
– Я ушел из университета, весь ушел в винодельню. Мы проводили время вместе сутками напролет. Разговаривали, общались, любили друг друга, но затем…
Больно слышать, как отец изменял моей маме. Интересно, как она при этом себя чувствовала? Страдала? Плакала в подушку, пока отец развлекался со своей студенткой?
– Я узнал, что твоей маме удалось забеременеть, и хотел расстаться с Роксаной. Однако она тоже порадовала меня новостью: она тоже забеременела. Я обещал поддержку обеим, оплачивал счета и следил за их здоровьем. Роксана ни в чем не нуждалась, Марта всегда была рядом с ней, а я поддерживал твою маму. Они родили в один день в одном роддоме. Доктор сказала, что один из детей умер во время родов, задохнулся, запутавшись в пуповине. Меня съедало чувство вины перед твоей матерью. Мои измены, ее постоянные слезы, скандалы. Она так хотела стать матерью, что я уговорил врача подложить ей здорового ребенка. Но я не знал, что никого не подменяли.
Так…
Ничего не говорю, молча смотрю на отца и жду продолжения его исповеди. Стараюсь заглушить в себе бешеную ярость и злость на родителя. Всему свое время.
– После твоей тирады я позвонил акушерке, которая принимала роды. Она сказала, что твоя мать заподозрила неладное после родов и попросила сделать ДНК-тест между ею и тобой. Он составил девяносто девять процентов, но мне сообщили, что ребенка подменили. Не знаю, наверное, это была месть со стороны твоей мамы или иная причина.
Что-то это напоминает, не находите? ДНК, подмены, интриги. Оказывается, наша жизнь с самого начала была полна загадок и тайн, начиная от моего рождения, заканчивая отношениями с Эльзой.
– Через три года мы возобновили отношения с Роксаной, и она вновь забеременела.
Я бы демонстративно вздохнул, правда. Устало вздохнул от ходячей Санта-Барбары. Однако мой взгляд упал на лицо отца. Выражение меняется, как и поза. Он становится более напряженным, темные брови сходятся на переносице, в глазах появляется злость, которую немедленно необходимо куда-то вылить. Однако у него нет вариантов: после нашей разборки на улице у него нет сил на физические действия. Но того, что он скажет позже, я совсем не ожидал.
– Роксана умерла во время родов. Большая потеря крови, тяжелые роды. Она поздно приехала в клинику, хотела родить сама, но плод не выходил. Сделали экстренное кесарево, спасли ребенка, но не ее, – произносит отец в пустоту, сжимая кулаки до белых костяшек. – В тот момент я возненавидел все, что было связано со смертью Роксаны, даже ребенка…
– Эльзу? – удивленно смотрю на родителя. – То есть ты возненавидел собственную дочь, потому что она убила твою любовницу?
– Она не моя дочь. Ты сам доказал это тестом, – чеканит он, повернувшись ко мне. В его взгляде сквозит не только боль, но и обида. На кого? На меня? На Эльзу? На Роксану, которая влюбила и бросила в этом грешном мире? Неизвестно. – Недавно я нашел в кабинете Марты письмо. Прочитай.
Отец лезет в карман и протягивает телефон с фотографией какой-то бумаги. Она помята, наверняка была сложена в четверо, потертая, старая, разлинованный лист потерял белизну, однако чернила не пострадали – письмо можно спокойно прочитать.
«Пишу эту записку на случай, если меня уже не будет. Знаю, мои дни сочтены, у меня ужасно тянет живот. Доктор сказал, что со мной все хорошо, но я чувствую, что сегодня мой последний день. Сестренка, прости меня за все. Ты была права: он испортил мне жизнь. Он отнял моего ребенка, убил сына, а сейчас оставил одну с дочкой. Я специально сказала, что это его дочь. Но это ложь. Гриша по сроку не попадает. Этот гад отнял у меня все, я не позволю, чтобы он отнял будущее у моей малышки. Знаю, как ты любила Гришеньку и останавливала меня от романа с ним. Тебе он нужен, я верю в это. Если он узнает, что малышка не его, он никогда не свяжется с нашей семьей, а малышка останется одна. Вы будете жить в нищете.
Если меня не станет, пожалуйста, возьми опеку на себя и скажи Грише, что Эльза – его малышка. Да, назови ее Эльзой, очень красивое имя для девочки-альбиноса. Она пойдет в меня, я это чувствую. Мне снились ее голубые глаза, ее светлая улыбка. Она так похожа на меня.
Пожалуйста, сохрани эту тайну и позаботься о моей доченьке. С любовью, Роксана».
Перечитываю письмо дважды, потому что с первого раза не до конца осознаю, что написала Роксана. Точнее, о чем. Подчерк не везде возможно разобрать, а ее слова о моем отце и об обмане заставляют внутренности сжаться. Как? За что? У вопросов есть логичный ответ, и, наверное, я бы понял поступок этой женщины.
Но не сейчас, когда она разрушила наши с Эльзой жизни и оставила умирать в руинах.
– Марта оформила опеку на Эльзу, я помогал деньгами. По окончании университета Марте нужна была работа. Я устроил ее в винодельне. Так мы сошлись с ней, – устало произносит отец. – Я нашел это письмо в кабинете Марты в папке с вашими документами. Она уехала.
– Зачем? – спрашиваю, возвращая телефон отцу.
– Мы разводимся.
Ожидаемо ли решение отца? Не знаю. Что-то мне подсказывает, что за разговором с мачехой кроется еще кое-что. Непростительное. Грязное. Однако я не хочу вытаскивать грязное белье нашей семьи наружу. Мне хватает того, что мой отец оказался очень любвеобильным и неверным типом. Не единожды.
Я никогда не прощу ему неуважительное отношение к маме, гадкое отношение к Эльзе как к своей дочери. Надеюсь, я не унаследую эту черту характера.
– Тебе лучше уехать отсюда, – произносит он в полной тишине.
– Зачем?
– Репортеры поливают нас грязью. Ты не должен попасть под обстрел.
– Я не уеду без нее.
– Тогда общественность съест вас обоих.
Ты прав. Но я не позволю ей снова принять на себя удар. Мы не родственники, никто не имеет права нас осуждать. Я уберегу мою малышку, уберегу нашего ребёнка. Только как?
– Поздравляю, Даниил Григорьевич. У вас мальчик! – Виктория Андреевна вылетает из родильного зала, стягивая с лица маску.
Вместо ответа киваю доктору и покидаю клинику. Мне нужно сделать перекур…
Глава 36. Хэппи Энд?
Первое, что я ощущаю, открыв глаза, – облегчение. Невероятную легкость, наполняющую мое тело и душу. На лице расползается улыбка от воспоминания, что несколько часов назад появился на свет мой сынок. Было ужасно больно, на разрыв, но эти чувства забылись, когда мне принесли моего маленького мальчика. Моего Диму. Мое маленькое сокровище с потрясающими зелеными лазами. Виктория Андреевна сказала, что цвет может измениться, сейчас он мутноват, но я четко видела зелень в них. В глазах моего малыша.
Почему именно это чувство наполняет меня? Почему оно в то же время напрягает меня, стоит только открыть глаза и осознать…
Живота нет.
Практически сразу, как только меня привезли из родильного зала в палату, я уснула. Перед этим, конечно, покормила малыша, облегченно улыбнулась и… Пустота… Ощущение, что процесс вовсе забылся. Будто не я рожала ночью малыша, а кто-то другой. Будто это сон. Приято-болезненный сон.
Однако улыбка моментально гаснет, когда я поднимаюсь с кровати и не застаю рядом с собой никого.
Малыш должен лежать со мной, это условие мы прописали с Викторией Андреевной. Где он? Нажимаю на кнопку вызова медперсонала.
– Что-то случилось? – спрашивает миловидная девушка лет двадцать пяти, стоя в дверях.
– Где мой сын?
Мой голос звучит взволнованно, немного дрожит. От былого спокойствия и облегчения не осталось и следа, я вся переполнена беспокойством и страхом. От кончиков пальцев ног до макушки.
– Виктория Андреевна забрала его на обследование. Не переживайте, его скоро принесут.
Девушка мило улыбается и покидает палату, предложив перед этим завтрак. Знаю, что мне нужно поесть, но кусок в горло не лезет. Совсем. Волнение не покидает меня даже после информации от медсестры. Оно преследует, гложет, не дает покоя. Мне ничего не остается делать, как лежать и ждать своего малыша.
И вспоминать, что произошло вчера… кроме родов…
Дан не мой брат. Анализ ДНК отрицательный. Но как? Как так получилось? С чего Дан взял, что виноват его отец? Или не его, а мой? Не знаю. Я так запуталась в наших родственных связях! Они пугают меня, заставляют ужаснуться от одной только мысли, что нас поджидает этот ад. Не хочу вспоминать, какой ужас настиг меня, когда ко мне подбежал Григорий Викторович и когда Дан избил его. Отчим жив после этого? Или остался лежать на асфальте? Дан вряд ли пришел за ним после того, как отнес меня.
Интересно, где Дан? Почему он не зашел в палату после родов? Почему его нет рядом сейчас? Где он?
Задаюсь этим вопросом уже второй день, но никак не могу найти ответ на него. Его взволнованный взгляд до сих пор стоит перед глазами. Сначала ярость, окутавшая его, когда он увидел нас с отцом, затем волнение и проявление маленьких зеленых крапинок в радужке, когда у меня резко заболел живот.
Он придет к нам? Взглянет на Диму? Мы ведь будем счастливы, да? Все проблемы решены, мы не родственники, мы любим друг друга. У нас есть сын. Хэппи Энд? Я так надеюсь на него, но грудь все равно сжимается от волнения, от предчувствия чего-то плохого…
– Кто у нас недавно родил? – слышу знакомый голос. На мгновение мне кажется, что он принадлежит Дану, что это он пришел ко мне. К нам.
Но в дверях стоит Аленка…
Как я умудрилась перепутать голос подруги с голосом любимого?
– Привет, – хрипловато-устало произношу внезапно возникшей подруге.
– Поздравляю тебя, дорогая! – она садится рядом и приобнимает меня. – Я думала, роды через месяц.
– Преждевременные. Откуда ты узнала, что я родила?
– Ваш папка позвонил, – улыбается она.
– Дан?
– Ну да. А что?
Почему он позвонил Алене, но ни разу не зашел ко мне? Почему он не узнал, как у меня дела? Как я себя чувствую? Да, я почти сразу же после родов уснула, но я думала, что он зайдет ко мне, когда Диму помыли и положили мне на грудь.
Где Дан?
– Эльза, ты меня слышишь? – спрашивает подруга, взглянув на меня обеспокоенно.
– Да, слышу.
Не пытаюсь скрыть разочарование и волнение, вновь наполняющее меня до краев. Бессмысленно. Я слишком слаба, чтобы прятать эмоции, тем более от лучшей подруги, которую рада видеть всегда, даже когда ее не просят приходить.
– Дан сказал, тебе нужны личные принадлежности. Я купила кое-что, – она ставит упаковку прокладок на тумбочку, но…
– У меня все есть. И у малыша тоже, – улыбаюсь я, указывая на пеленальный столик, заваленный распашонками, памперсами и смесью для кормления. Только зачем она? Я планировала сама кормить. И как моя сумка оказалась здесь?
Еще вчера я потихоньку начала собирать сумку для родов, но положила туда далеко не все. А теперь у меня в палате стоит целый набор. Откуда он? Кто принес? Дан? Или подруга постаралась? Вряд ли. Она смотрит на мой арсенал удивленными глазами.
– Ничего, лишними не будут, – отмахивается Аленка. – Кстати, а где наш новорожденный?
– Держите, мамочка, – в палату входит медсестра и вкатывает бокс, внутри которого…
Мой малыш. Мой Димочка.
Он мирно посапывает в боксе, укутанный в пеленку. Я думала, что его подключат к аппарату. Виктория Андреевна сомневалась, что он сможет самостоятельно дышать. Но мой малыш справился с этой задачей. Задышал самостоятельно и сразу, но для профилактики и наблюдения его поместили в бокс на несколько дней.
– Какой он сладенький! – К боксу подбегает Аленка и глядит на моего малыша. – Такой щекастый и миленький. Я думала, что он в тебя пойдет, а он темный.
– Он и пошел в меня, – улыбаюсь я подруге. – Мои родственники брюнеты.
– А вдруг родился бы альбинос? Было бы классно.
Ни черта не классно, подруга. Со стороны – может быть, но не для самого альбиноса, не для его тела, за которым требуется постоянный уход. Помню, как мама вечно мазала меня кремами, пока я не выросла и не начала сама за собой ухаживать, она часто покупала солнцезащитные очки, потому что мои либо ломались, либо недостаточно защищали от ярких летних лучей.
На вопрос подруги я молчу, ничего не отвечаю, а она не переспрашивает. Сейчас мы вместе смотрим на спящего Диму. Он красивенький, с нормальным цветом кожи, с длинными темными ресницами и с мягеньким темным пушком на макушке. Так хочется протянуть руку и поправить маленькую прядку, которая лезет в лицо, но я боюсь разбудить, разрушить сон моего малыша.
– Говорят, детки очень вкусно пахнут, – говорит Аленка.
– Как своего родишь, будешь нюхать, – предупреждаю я.
– Ладно-ладно.
Никому не дам тискать моего ребенка. Только я могу его кормить, одевать, пеленать. Виктория Андреевна приставила ко мне медсестру, которая учит меня пеленать, менять подгузники, кормить грудью. Я тренировалась еще на курсах, а сейчас подкрепляю свои знания на практике.
– Кажется, он просыпается, – замечаю я, когда малыш медленно открывает глаза. Палата моментально наполняется детским плачем, я даже не успеваю взглянуть на Диму, посмотреть в раскосые глазки.
– Проголодался, милый, – забираю из бокса моего малыша и отношу на кормление.
Медсестра учила кормить сидя, чтобы контролировать процесс. У нас прекрасно получилось после родов, и сейчас тоже. Дима довольно лежит у меня на руках и занимается самым приятным для младенца делом. Не сразу вспоминаю, что в палате я не одна. Аленка смотрит на нас любопытным взглядом, внимательно разглядывает моего мальчика.
– Он красивый, – замечает она. – Похож на Дана.
– Что есть, то есть.
Особенно глаза. И плевать, что говорят, будто цвет может измениться с возрастом, я в это не верю. Они как у Дана, я это вижу.
– Скоро захочет спать, – озвучиваю свои мысли, поправив одежду и встав с небольшого кресла у окна.
– Но он только что проснулся, – удивляется Алена.
– Меня ждал, – раздается от двери бархатный голос, заставляющий меня замереть на месте.
Если бы я держала в руках не Диму, а какую-то вещь, то она тут же упала бы на пол и разбилась. Но своего малыша я ни за что не отпущу. Бархатные нотки пропитывают сознание. Они наполняют меня, заставляют недоверчиво поднять глаза на обладателя этого голоса. Он здесь. Он пришел к нам. Слышишь, Димочка? Твой папа приехал, чтобы навестить нас. Без цветов и прочей ерунды, но приехал.
Дан стоит в дверях палаты, словно не решается зайти, словно он здесь чужой. Но это не так. Мы рядом. Я, наш малыш. Мы ждали его больше всех и наконец-то дождались.
Алена бурчит что-то об уходе и покидает палату, закрыв за собой дверь, когда Дан подходит ближе к нам. Не слишком близко, потому что между нами находится Дима. Он смирно лежит у меня на руках, любопытно оглядывает все вокруг. И смотрит на Дана своими зелеными глазками. Такими же, как и у его отца.
– У него твои волосы, – замечает он, глядя на сына.
– И твои глаза.
Не знаю, с чего он взял, что волосы мои. Дима достаточно темный, но и Дан не слишком светлый.
– Подержишь?
– Позже.
Почему он кажется таким отстраненным? Чужим? Что с ним случилось? Будто между нами не наступало взаимопонимания, примирения. Будто мы вернулись к началу моей беременности, когда он знать меня не хотел, а я плакала в подушку в попытках забыть любимого мужчину. Самого лучшего мужчину на свете.
Между нами ничего не изменится, так? Дан, пожалуйста, не молчи. Я больше не выдержу тайн и обид. Я больше не перенесу расставания с тобой. Мое сердце и так разбито вдребезги, только ты можешь склеить его. Пожалуйста… Мне плевать, что произошло между тобой и отцом, плевать на нашу семейную тайну. Просто будь рядом. Не оставляй меня. Умоляю…
– Ты как? – спрашивает Дан спустя пару минут молчания. Я не упрекаю его в этом: он смотрел на нашего сына. На малыша, которому необходим уход и забота с этим страшным диагнозом.
– В порядке. А ты?
Он не сразу отвечает, молча глядит то на Диму, то на меня. Нервно поджимает полные губы, которые я так любила целовать, глубоко вздыхает и…
– Буду нормально. Когда-нибудь.
Его усмешка не кажется веселой. Наоборот, он улыбается очень грустно, устало. Он не смотрит на меня, зеленые глаза опущены вниз. Только сейчас замечаю глубокие круги под глазами, словно Дан не спал несколько суток.
Он ждал, когда малыш появится на свет? Ждал и не засыпал все это время? Тогда где он пропадал после?
От размышлений меня отвлекает кряхтение Димы. Он любопытно смотрит то на отца, то на потолок, то на меня.
– Тебе внимания не хватает, милый?
Еще немного, и я начну понимать своего ангелочка. Мы знакомы меньше суток, но я чувствую его потребности. Я много читала в сети о связи матери и ребенка, раньше думала, что это полный бред, но сейчас убеждаюсь в обратном. Она существует на уровне инстинктов и интуиции.
– Вы хорошо смотритесь вместе, – замечает Дан с легкой теплотой в голосе. Складывается ощущение, что только это дарит ему покой, но что-то мне подсказывает, что это чувство ложное.
– Вы тоже будете хорошо смотреться. Возьмешь его?
– Я не…
– Возьми, – подхожу ближе к Дану и кладу малыша в протянутые руки. Они дрожат, в голосе слышится растерянность, но я все равно отдаю малыша.
Знаю, как это волнительно – впервые взять ребенка на руки. Страшно, что сделаешь что-то не так, что повредишь его хрупкий организм, учитывая диагноз. Но это ощущение проходит, когда ты впервые берешь маленький комочек на руки. Не чужой, не с фотографии в интернете, а свой. Особенный комочек.
Если бы кто-то сказал, что я так рано стану матерью, я бы покрутила пальцем у виска. Назвала этого человека сумасшедшим. Знаете, раньше меня сильно пугало материнство. Я ещё слишком молода, через пару недель мне будет всего двадцать один. Моя жизнь только начинается. Я любила деток и до сих пор люблю, но не так сильно, как своего собственного.
Ожидание стоило того. Стоило палитры эмоций, которую я сейчас ощущаю, глядя на Дана. Дима поднимает свои раскосые глазки на отца, не отводит пару секунд. Между ними возникает первый зрительный контакт, первое знакомство. Складывается ощущение, что они невербально понимают друг друга, общаются на уровне мыслей, а я не могу прочитать их. Жаль.
– Добро пожаловать, Дмитрий, – произносит официальным голосом Дан, но его лицо кажется мальчишеским, довольным, никак не похожим на лицо дипломата, приветствующего человека, пришедшего в наш мир. Полные губы растягиваются в улыбке, руки слишком напряжены. Или нет? В ответ Димочка моргает пару раз.
– Кажется, ты ему понравился, – замечаю я.
Но Дан молчит, ничего не отвечает на мой комментарий, а спустя пару секунд улыбка сходит с его лица окончательно. Он молча кладет малыша в бокс, молча возвращается ко мне, точнее просто поворачивается, когда я закрываю крышку бокса.
Мы стоим так еще долго. В боксе засыпает маленький Дима. Такой маленький и хрупкий. Красивый. Буду сотню раз утверждать, что он пошёл в Дана. Они очень похожи. Даже слишком. Идиллия. Я, Дан и наш сынок. На этой ноте должна закончиться наша история, прошлое должно остаться позади, а впереди…
Впереди счастье, разделённое на троих. Наш маленький мир, где нет горя, где наши родители не донимают нас, а семейные тайны не преследуют по пятам. Я не хочу спрашивать, чем закончилась драка с Григорием Викторовичем, не хочу спрашивать, как так вышло, что в документах мы значились как родные брат с сестрой, а на деле оказались абсолютно чужими по крови и слишком близкими духовно.
Или нет?
– Мне нужно уехать.
Всего три слова, разрушающие иллюзию спокойствия. Всего три слова, которые я надеялась не услышать от него. Я чувствовала, что с ним что-то не так, но не удосужилась спросить вовремя, а сейчас поздно. Слишком поздно. Он принял решение
– Я оплатил палату и ваше пребывание в клинике. На днях подписал договор с риелтором. Вы будете жить в комфортных условиях. Ежемесячно я буду перечислять деньги, вы ни в чем не будете нуждаться.
– А ты?
– Я приеду, как только улажу свои дела.
Если бы он обнял меня, сказал, что все будет хорошо, успокоил, убедил, что эту поездку никак нельзя отложить, я бы поверила его словам и поверила бы в призрачное будущее. Но не в этот момент, когда голос Дана звучит для меня, как раскат грома. Нет, не громко, а болезненно. Он словно рассекает невидимым ножом мою душу, разделяет ее на части.
– Когда приедешь? – в голосе сквозит последняя надежда на него. На нас…
– Не знаю.
Это его «не знаю» снова разбивает меня. Ломает. Только маленький Дима в боксе заставляет взять себя в руки и не расплакаться. Я так надеялась, что мы поняли друг друга. Что мы будем вместе. Что наш малыш соединит нас. Но это ложь. Многие говорили, что дети объединяют семьи. Тот, кто придумал эту ложь – наглая скотина. Димочка не всесильный, а я слишком слаба для того, чтобы бороться за него. Слаба, чтобы играть в одни ворота и вечно проигрывать.
– Пожалуйста, Дан…
– Так надо, ты справишься. Прощай, Эльза.
Напоследок он осторожно приобнимает меня, оставляет нежный поцелуй на макушке и уходит. Дан поворачивается только у дверей, окидывает меня чарующими глазами. Яркими, какими я помню их еще с первой встречи. В которые когда-то влюбилась без памяти. И которые буду помнить до конца жизни, даже если он покинет меня навсегда.
– Вот мы и остались одни, малыш.
Мы одни…
Прости нас, родной. Ты не заслужил быть несчастным в первый день своей жизни. Мы справимся. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив, чтобы твоя жизнь не казалась серой. А если кто-то посмеет обижать тебя из-за болезни, то я просто морды буду бить. Я не позволю никому обижать тебя.
Подхожу к боксу, гляжу через стекло на своего малыша. Он так мило посапывает, в свете из окна его густые ресницы отбрасывают тень на щечки. Может, Дан прав, и малыш пошел в меня? Но я этого не узнаю, пока…
И тут я замечаю, что дыхание малыша замедляется…
– Нет!
Быстро добегаю до кровати и нажимаю на кнопку вызова медсестры и доктора, но у меня ощущение, что эта система отказывается работать. Черт возьми! Я не могу оставить своего малыша. Хотела сама взять на руки и отнести в кабинет, но в палату резко влетает Виктория Андреевна, натягивая на ходу халат.
– В чем дело?
– Он не дышит! – резко выкрикиваю я, чувствуя, как дрожит голос, дрожит мое тело, мои руки.
– В первую реанимацию!
– Что с ним? Что случи…
– Эльза, ждите.
И его увозят от меня. Моего малыша увозят. Только не оставляй меня, хотя бы ты…
