Текст книги "Собрание сочинений [Том 1]"

Автор книги: Карлос Кастанеда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 96 (всего у книги 103 страниц)

Я оставался в баке довольно долго, пока все они пристально изучали меня. Затем Сильвио Мануэль поднял меня и поставил рядом с туфлями, которые кто-то аккуратно поставил рядом с баком.

Дон Хуан опять вынырнул из ниоткуда и вручил мне мою одежду. Он прошептал, что мне следует одеться и побыть еще некоторое время, чтобы не показаться невежливым. Марта подала мне полотенце. Я оглянулся, разыскивая остальных женщин и Сильвио Мануэля, но их нигде не было видно.

Марта, дон Хуан и я оставались в темноте, продолжая разговор. Марта говорила вроде бы с доном Хуаном, но именно я был ее основным слушателем. Я ждал, когда дон Хуан подаст мне знак, что пора уходить, но он, казалось, наслаждался оживленной беседой с Мартой. Она рассказывала ему, что Зойла и Зулейка в этот день находились в высшей точке своего безумия. Затем она добавила для меня, что почти все время они бывают в здравом уме.

Как бы открывая секрет, Марта рассказала нам, что причиной того, что волосы у Зулейки были в таком растрепанном виде, было то, что по крайней мере треть их была волосами Зойлы. Случилось так, что они прониклись друг к другу исключительно теплыми чувствами и каждая помогала другой делать прическу. Зулейка укладывала волосы Зойлы, как делала это уже сотни раз, но, находясь вне контроля, вплела в волосы Зойлы и часть своих. Марта сказала, что когда они поднялись, то тут же повалились наземь. Она бросилась им на помощь, но, пока она успела добежать до комнаты, Зулейка уже одержала верх и, будучи в этот день более рассудительной, чем Зойла, решила отрезать ту часть волос Зойлы, которая была сплетена с ее волосами. В суматохе она ошиблась и вместо Зойлиных обрезала свои волосы.

Дон Хуан смеялся так, как если бы это было презабавнейшей вещью на свете. Я слышал мягкий кашель, подобный смеху, из темноты в дальнем конце дворика. Марта добавила, что ей придется сделать для Зулейки шиньон, пока у нее не отрастут волосы.

Я смеялся вместе с доном Хуаном. Марта нравилась мне, а две других женщины были мне отвратительны. Меня просто тошнило от них. Марта же, с другой стороны, казалась проводником спокойной и тихой целенаправленности. Я не мог видеть черты ее лица, но она казалась мне очень красивой. Звук ее голоса увлекал.

Очень вежливо она спросила у дона Хуана, не голоден ли я. Я ответил, что чувствую себя скованно в присутствии Зойлы и Зулейки и у меня может разболеться живот. Марта заверила меня, что обе женщины ушли, взяла меня за руку и провела через абсолютно темный зал в неожиданно хорошо освещенную кухню. Контраст оказался болезненным для глаз. Я остановился в дверях, привыкая к свету.

Кухня имела высокий потолок, была современной и удобной. Мы сели. Марта казалась молодой и очень сильной женщиной, у нее была полная чувственная фигура, круглое лицо, небольшие рот и нос. Ее иссиня-черные волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы.

Я подумал, что ей, наверное, так же любопытно рассмотреть меня, как и мне ее. Мы сидели, ели и беседовали очень долго. Я был очарован ею. Она была необразованной женщиной, но своей беседой околдовала меня. Она развлекала нас подробными описаниями необычайных поступков, совершенных Зойлой и Зулейкой, когда они не были сумасшедшими.

Когда мы отъехали, дон Хуан выразил свое восхищение Мартой. Он сказал, что она, пожалуй, представляет собой наилучший среди всех известных ему образец того, как целеустремленность может влиять на человеческое существо. Без опыта и без всякой подготовки, за исключением ее несгибаемого намерения, Марта успешно справлялась с самой трудной из всех вообразимых задач, взяв на себя заботу о Зойле, Зулейке и Сильвио Мануэле.

Я спросил у дона Хуана, почему Сильвио Мануэль не пожелал, чтобы я взглянул на него при свете. Он ответил, что Сильвио Мануэль находился в своей среде и что у меня еще будут бесчисленные возможности увидеть его. Во время же первой встречи полагается, чтобы он оставался в границах своей силы – во мгле ночи. Сильвио Мануэль и эти две женщины жили вместе, потому что они были сплоченной группой потрясающих магов.

Дон Хуан посоветовал мне не делать скороспелых выводов о западных женщинах. Я встретился с ними, когда они были вне контроля, но это отсутствие контроля относится только к внешнему поведению.

У них есть внутреннее ядро, которое неизменно. Так, в минуты самого глубокого безумия они способны смеяться над своим собственным поведением, как будто наблюдают представление, разыгрываемое кем-то другим.

С Сильвио Мануэлем все обстоит иначе. Он не был сумасшедшим ни в коей мере. Фактически его глубокая трезвость давала ему возможность эффективно взаимодействовать с этими женщинами, потому что они находились на разных полюсах.

Дон Хуан сказал, что Сильвио Мануэль таким родился, и все окружающие признавали его отличие от них. Даже его бенефактор, который был жестким и непреклонным со всеми, уделял Сильвио Мануэлю очень много внимания. Дону Хуану потребовались годы, чтобы понять причину такого предпочтения. Благодаря чему-то необъяснимому в своей природе Сильвио Мануэль, войдя однажды в левостороннее осознание, уже никогда из этого состояния не выходил. Его постоянное пребывание в повышенном осознании вкупе с руководством его бенефактора позволило ему не только прежде, чем кому-либо иному, прийти к заключению, что правило является картой и что действительно существует другой род осознания, но также и к действительному проходу в этот другой мир осознания. Дон Хуан сказал, что Сильвио Мануэль безупречнейшим образом уравновесил свои исключительные достижения тем, что поставил их на службу общей цели. Он стал молчаливой силой за спиной дона Хуана.

Последняя из серии моих предварительных встреч состоялась с северными воинами дона Хуана. Дон Хуан поехал со мной в город Гвадалахару. Он сказал, что место встречи находится рядом с центром города. Встреча должна состояться в полдень, потому что Север представляет собой середину дня. Мы вышли из гостиницы примерно в 11 часов утра и неторопливо пошли через центр города. Я шел, не глядя по сторонам, озабоченный предстоящей встречей, и с разгона налетел на какую-то даму, выходившую из магазина. Она несла кучу пакетов с покупками, которые рассыпались по всему тротуару. Я извинился и стал помогать ей собирать их. Дон Хуан попросил меня поторопиться, так как мы рискуем опоздать. Дама, казалось, не вполне пришла в себя от моего могучего толчка. Я поддержал ее.

Она была высокой худенькой женщиной, лет шестидесяти, очень элегантно одетой. Она была изысканно вежлива и приняла вину на себя, сказав, что отвлеклась, высматривая своего слугу. Она производила впечатление дамы из общества. Затем она спросила, не могу ли я помочь ей отыскать слугу в толпе. Я повернулся к дону Хуану. Он сказал, что наименьшее, что я могу сделать после того, как чуть не убил ее, это помочь ей.

Я взял ее покупки и мы вернулись в универмаг. Неподалеку я заметил индейца, стоявшего в толпе с растерянным видом, жалкого и неуместного. Дама окликнула его, и он подошел к ней, как побитая собака. У него был такой вид, как будто он собирался лизать ей руки.

Дон Хуан ожидал нас у магазина. Он объяснил даме, что мы торопимся, а затем назвал мое имя. Дама мило улыбнулась и протянула мне руку, здороваясь. Я подумал, что в молодости она, вероятно, была восхитительна, поскольку и сейчас она достаточно красива и привлекательна.

Дон Хуан повернулся ко мне и внезапно сказал, что ее имя Нелида, что она – Север и сновидящая. Затем он повернул меня к слуге и сказал, что его зовут Хенаро Флорес; что он человек действия, воин действия в партии. Мое удивление было полным, и они втроем расхохотались. Чем большим было мое замешательство, тем сильнее, видимо, оно их забавляло.

Дон Хенаро раздал покупки группе детей, сказав им, что эта добрая леди купила все это им в подарок – это ее добрый поступок сегодняшнего дня. Затем мы молча прошли примерно полквартала. Мой язык совершенно не слушался меня. Внезапно Нелида указала на магазин и попросила минутку подождать, потому что она выбрала там нейлоновые чулки, которые для нее отложили. Улыбаясь, она посмотрела прямо на меня сияющими глазами и сказала, что магия там или не магия, но ей нужно носить нейлоновые чулки. Дон Хуан и дон Хенаро засмеялись как два идиота. Я вытаращился на Нелиду, потому что ничего больше делать не мог. Что-то в ней было чрезвычайно земным, и в то же время она выглядела почти небесным созданием.

Она ребячливо попросила дона Хуана поддержать меня, потому что я собираюсь брякнуться в обморок. Дон Хуан надавил мне на спину, чтобы вывести из ступора. Он сказал, что я встречусь с другой северной женщиной – Флориндой, наедине и в другое время, потому что она будет звеном, соединяющим меня с другим циклом, с другим настроением. Он описал Флоринду как негативную копию Нелиды.

Я заметил, что Нелида настолько изнеженна и выхолена, что я не удивился бы, встретив ее в салоне мод. Тот факт, что она так красива и изящна, вероятно, родом из Франции или северной Италии, удивил меня. Хотя Висенте тоже не был индейцем, его деревенская внешность не так выделялась. Я спросил дона Хуана, почему в его мире есть неиндейцы. Он сказал, что воинов партии нагваля выбирает сила, а ее планы выведать невозможно. Мы торчали у дверей магазина уже более получаса. Дон Хуан, казалось, потерял терпение и попросил меня зайти внутрь и предложить им поторопиться. Я вошел в магазин. Это было небольшое помещение из которого не было второго выхода. И никого нигде не было видно. Я спросил приказчиков, но они ничем не могли мне помочь.

Я бросился к дону Хуану и потребовал объяснений по поводу того, что произошло. Он сказал, что они или испарились в воздухе, или улизнули, пока он похлопывал меня по спине. Я разъярился и сказал ему, что большинство его людей – шуты и паяцы. Он смеялся до слез. Он сказал, что я – идеальный объект для розыгрышей. Моя собственная важность делает из меня презабавнейшего субъекта. Он так хохотал над моим раздражением, что вынужден был прислониться к стене.

Ла Горда описала мне свою первую встречу с воинами дона Хуана. Ее версия отличалась только конкретными фактами, форма была той же. Пожалуй, воины были с ней чуть жестче, но она поняла это как попытку стряхнуть с нее ее сон, а также как естественную реакцию на то, что она считала своей отвратительной личностью.

Когда мы пересмотрели мир дона Хуана, то поняли, что он был копией мира его бенефактора. Его можно было рассматривать как состоящий из групп или домов. Имелась группа из четырех независимых пар женщин, похожих на сестер, которые жили и работали вместе. Другая группа состояла из трех мужчин одного возраста с доном Хуаном, бывших очень близкими к нему. Группа из двух мужчин помоложе – курьеров Эмилито и Хуана Тумы. И, наконец, группа из молодых женщин, южных воинов Марты и Терезы, которые казались родственницами. С другой стороны мир казался состоящим из четырех отдельных домов, находящихся в отдалении друг от друга в различных районах Мексики. Один был образован двумя западными женщинами, Сильвио Мануэлем и их курьером Мартой. Следующий состоял из восточных женщин, Кармелы и Эрмелинды, а также Висенте и их курьера Хуана Тумы. Еще один – из южных женщин, Сесилии и Делии, курьера дона Хуана – Эмилито и курьера Терезы. Последний – из северных женщин, Нелиды и Флоринды, и дона Хенаро.

Согласно дону Хуану, его мир не имел такой гармонии равновесия, как мир его бенефактора. Единственные две женщины, которые полностью уравновешивали друг друга и выглядели как двойняшки, были его северные воины Нелида и Флоринда. Нелида однажды говорила мне, что и группа крови у них была одинаковая.

Для меня одним из самых приятных сюрпризов явилась трансформация Зулейки и Зойлы, которые показались мне столь отвратительными при первой встрече. Как и говорил дон Хуан, они оказались самыми трезвыми и спокойными, преданными своему делу воинами, каких только можно себе представить, и я не мог поверить своим глазам, когда увидел их вновь. Период их безумия прошел, и они выглядели хорошо одетыми мексиканскими дамами, темными и крепкими, со сверкающими почти черными глазами, подобными осколкам блестящего темного обсидиана. Они смеялись и подшучивали надо мной по поводу нашей первой встречи, как если бы ее участниками были другие, а сами они не имели к случившемуся никакого отношения. Я легко мог представить себе кошмар дона Хуана с западными воинами его бенефактора. Я абсолютно не мог себе представить, чтобы Зулейка и Зойла могли превращаться в тех невыносимых, тошнотворных существ, которых я встретил в первый раз. После мне неоднократно приходилось быть свидетелем их метаморфоз, но я никогда больше не мог судить о них так сурово, как сделал это после первой встречи. Их выходки потом вызывали у меня главным образом печаль.

Но самым большим сюрпризом оказался для меня Сильвио Мануэль. В темноте нашей первой встречи он представлялся мне сверхсильным гигантом, внушительным мужчиной. На самом же деле он был малюткой, хотя и ширококостным. Его тело было телом жокея, небольшим, но ладно скроенным. Он показался мне похожим на гимнаста. Его физический контроль над телом был таким замечательным, что он мог, раздувшись, как лягушка, стать вдвое толще, чем был на самом деле, напрягая все мышцы своего тела. Он устраивал поразительные демонстрации того, как можно разъединять свои суставы и ставить их затем на место без малейших признаков боли.

Глядя на Сильвио Мануэля, я всегда испытывал глубокое и незнакомое чувство страха. Он казался мне похожим на пришельца из другого времени. Цвет его кожи был палево-темным, как у бронзовой статуи. Черты его лица были острыми, а горбатый нос, толстые губы и широко расставленные щелочки глаз делали его похожим на стилизованную фигуру с фресок майя. Большую часть дня он был дружелюбным и теплым, но как только сгущались сумерки, становился неизмеримо далеким. Его голос менялся. Он садился в темном углу и позволял темноте поглотить себя. Все, что оставалось от него видимым, – это его левый глаз, который не закрывался и приобретал странное сияние, подобно глазам кошек.

Второй темой, затронутой в нашем общении с воинами дона Хуана, был вопрос о контролируемой глупости.

Дон Хуан однажды давал мне краткие объяснения, когда рассказывал о двух категориях, на которые, согласно правилу, делятся все женские воины, – о сновидящих и сталкерах. Он сказал, что все воины его партии применяют искусство сновидения и сталкинга как часть своей повседневной жизни, но женщины, образующие планету сновидящих, и те, что образуют планету сталкеров, являются главными авторитетами в соответствующей деятельности.

Сталкеры – это те, кто взваливает на себя тяготы повседневного мира. Они ведут все дела и именно они имеют дело с людьми. Все, что хоть как-то относится к миру обычных дел, совершается через них. Сталкеры практикуют контролируемую глупость, точно так же, как сновидящие практикуют искусство сновидения. Дон Хуан сказал, что вообще самое большое достижение воина во втором внимании – это искусство сновидения, а самое большое его достижение в первом внимании – это искусство сталкинга.

Я неправильно понял то, что воины дона Хуана делали по отношению ко мне при нашей первой встрече. Я принял их действия за трюкачество, и это мнение так и осталось бы у меня до сего дня, если бы не идея контролируемой глупости. Дон Хуан сказал, что их действия со мной были мастерским уроком в искусстве сталкинга. Он добавил, что его бенефактор обучал его этому искусству прежде всего остального. Для того, чтобы выжить среди воинов своего бенефактора, ему приходилось учиться этому искусству ускоренным темпом. В моем случае, по его словам, мне пришлось сначала учиться сновидению, поскольку мне не довелось постоянно быть одному среди его воинов. Когда настанет нужный момент, появится Флоринда и введет меня в искусство сталкинга. Никто другой не может квалифицированно разговаривать со мной об этом, они могут только давать мне уроки прямой демонстрации, что они и делали при нашей первой встрече.

Дон Хуан подробно объяснил мне, что Флоринда является одним из самых выдающихся практиков искусства сталкинга, поскольку она обучена каждой его тонкости его бенефактором и четырьмя его женскими воинами-сталкерами. Флоринда была первым женским воином, попавшим в мир дона Хуана, и из-за этого она станет моим личным проводником не только в искусстве сталкинга, но в загадке третьего внимания, если я когда-нибудь туда попаду. Дон Хуан не углублялся в этот вопрос дальше. Он сказал, что все это подождет до тех пор, пока я не буду готов сначала учиться искусству сталкинга, а затем войти в третье внимание.

Дон Хуан говорил, что его бенефактор не жалел времени на него и на других воинов во всем, что относилось к овладению мастерством сталкера. Он применял сложные розыгрыши, чтобы создать подходящий контекст для гармонического соответствия между буквой правила и поведением воина в повседневном мире, когда он взаимодействует с людьми. Он считал это единственным способом убедить их в том, что при отсутствии чувства собственной важности единственный способ, каким воин может взаимодействовать с социальной средой, – это контролируемая глупость. Разрабатывая свои ситуации, бенефактор дона Хуана сталкивал обычно действия людей и действия воинов с требованиями правила, а затем отходил в сторону и предоставлял естественной драме разворачиваться самостоятельно. Глупость людей некоторое время занимает главенствующее положение и вовлекает воинов в свое течение, как и следует из естественного хода событий, но в конце концов обязательно бывает побеждена более широким планом правила.

Дон Хуан рассказывал нам, что сначала он противился контролю бенефактора над участниками игровой ситуации. Он даже высказывал ему это в лицо. Бенефактора это не задело. Он возразил, что его контроль – не более, чем иллюзия, созданная Орлом. Он только безупречный воин, и его действия – не более, чем попытка отразить Орла, как в зеркале.

Дон Хуан сказал, что та сила, с которой его бенефактор приводил свои замыслы в исполнение, исходила из его знания того, что Орел реален и окончателен и что все, что делают люди, является абсолютной глупостью. То и другое вместе создает и составляет источник контролируемой глупости, которую учитель дона Хуана описывал как единственный мостик между глупостью людей и тем окончательным, что диктует Орел.

Глава 11. Женшина-Нагваль

Дон Хуан рассказывал, что когда он находился под надзором двух западных женщин, которые занимались его очищением, он также попал под начало северной женщины, сравнимой с Флориндой, сталкером номер один, обучавшей его основам этого искусства. Она и его бенефактор дали ему действенные средства для того, чтобы взять под свою опеку троих мужчин-воинов, одного курьера и четырех женщин-сталкеров, которые должны были составить его партию.

Восемь женщин-видящих из группы его бенефактора были брошены на поиски отличительных конфигураций светимости и не встретили никаких затруднений в обнаружении мужчин и женщин-воинов подходящего типа для партии дона Хуана. Однако бенефактор не позволял этим видящим собирать найденных ими воинов. Дону Хуану было предоставлено самостоятельно применить на практике принципы сталкинга и взять их под свою опеку.

Первым воином явился Висенте. У дона Хуана не хватало мастерства в искусстве сталкинга, чтобы завлечь его. Его бенефактор и северные сталкеры вынуждены были проделать основную работу. Затем пришел Сильвио Мануэль, позднее – Хенаро и, наконец, Эмилито – курьер. Флоринда была первым женским воином, за ней последовала Зойла, затем Делия и, наконец, Кармела. Дон Хуан говорил, что его бенефактор непреклонно настаивал, чтобы все взаимодействие с миром проходило исключительно в рамках контролируемой глупости. Конечным результатом явилась потрясающая команда практиков, задумывавших и исполнявших самые сложные планы.

Когда все они достигли определенного мастерства в искусстве сталкинга, его бенефактор решил, что пришло время найти для них женщину-нагваль. Придерживаясь своей политики – помогать каждому действовать самостоятельно, он не спешил вводить ее в их мир до тех пор, пока они не только стали мастерами сталкинга, но и дон Хуан не научился видеть. Хотя дон Хуан и очень сожалел о времени, потраченном на ожидание, он признавал, что их совместные усилия в том, чтобы заполучить ее, укрепили связывающие их узы и как бы вдохнули вторую жизнь в их решение посвятить себя поиску собственной свободы.

Его бенефактор начал свою операцию по вовлечению в группу женщины-нагваль с того, что стал ревностным католиком. Он потребовал, чтобы дон Хуан, будучи наследником его знания, ходил с ним в церковь как его сын. Он водил его к мессе ежедневно и рассказывал, что и его бенефактор, в свое время, будучи очень располагающим к себе и общительным, именно в церкви знакомил его со всеми как своего сына, продолжателя рода.

Дон Хуан, в то время, по его собственным словам, – неотесанная деревенщина, был подавлен тем, что, попав в общество, оказался вынужденным вести беседы и рассказывать о себе. Он утешался мыслью, что у его бенефактора должны быть высшие причины для всего, что он делает. Он пытался наблюдать за ним и выяснить, какие же это причины. Действия его бенефактора были неизменными и казались совершенно искренними. Как образцовый католик, он завоевал расположение множества людей, и особенно ксендза, оказывавшего ему большое доверие и считавшего его своим другом и доверенным лицом. Дон Хуан не мог представить себе, зачем ему все это нужно. Ему даже приходила в голову мысль, что его бенефактор на самом деле принял католицизм или же спятил. Он еще не понимал того, что воин не теряет рассудка ни при каких обстоятельствах.

Недовольство дона Хуана вынужденными посещениями церкви прошло, когда его бенефактор начал знакомить его с дочерьми тех людей, с которыми он был уже знаком. Это ему нравилось, хотя он и чувствовал себя не в своей тарелке. Дон Хуан решил, что его бенефактор помогает ему улучшить его речь. Он не был ни обаятельным, ни общительным, а его бенефактор говорил ему, что Нагваль должен быть и тем и другим.

Однажды в воскресенье, во время мессы, после почти целого года практически ежедневного посещения церкви, дон Хуан узнал, зачем в действительности он ходил туда. Он стоял на коленях рядом с девушкой по имени Олинда – дочерью одного из знакомых его бенефактора. Он обернулся, чтобы обменяться с ней взглядами, что уже стало обычным после почти месячного знакомства. Их глаза встретились, и внезапно дон Хуан стал видеть, видеть ее как светящееся существо – и тут же сам увидел ее двойное строение. Олинда была двойной женщиной. Его бенефактор знал об этом с самого начала и избрал труднейший путь для того, чтобы ввести дона Хуана в соприкосновение с ней. Дон Хуан признался нам, что этот момент произвел на него ошеломляющее впечатление.

Его бенефактор знал, что дон Хуан увидел. Его миссия по сведению вместе двух двойных существ была закончена успешно и безупречно. Он поднялся и окинул взглядом всю церковь. Затем вышел, не оглядываясь. Ему больше нечего было там делать.

Дон Хуан сказал, что когда его бенефактор вышел посреди мессы, все головы повернулись за ним. Дон Хуан хотел последовать за ним, но Олинда смело схватила его за руку и удержала на месте. Тогда он понял, что сила видения принадлежит не ему одному. Какая-то искра пробежала между ними, и они оказались связанными. Дон Хуан вдруг сообразил, что месса давно закончилась и что они находятся уже не в церкви. Его бенефактор пытался успокоить мать Олинды, оскорбленную неожиданным и непозволительным проявлением их привязанности.

Дон Хуан понятия не имел, что делать дальше. Он знал, что ему надлежит разработать план. У него были для этого возможности, но важность события заставила его потерять уверенность в своих силах. Он забыл о своей подготовке сталкера и погрузился в интеллектуальные раздумья о том, следует ли обращаться с Олиндой в рамках контролируемой глупости.

Его бенефактор сказал, что ничем помочь ему не может. Его долгом было столкнуть их. На этом его ответственность заканчивалась. Теперь долгом дона Хуана было предпринять необходимые шаги для того, чтобы взять ее под свою опеку. Он предложил, чтобы дон Хуан учел даже возможность жениться на ней, если только это будет именно тем, что здесь поможет. Только после того, как она сама по своей воле придет к нему, он сможет помочь ему, вступив с ней в контакт как Нагваль.

Дон Хуан начал с формальных ухаживаний. Ее родители не приняли его, потому что и подумать не могли о ком-нибудь из другого общественного класса как о паре для своей дочери. Олинда не была индеанкой. Ее родители были среднего достатка горожанами, имеющими небольшое собственное дело. Отец вынашивал другие планы относительно дочери. Он пригрозил отослать ее, если дон Хуан не откажется от своего намерения жениться на ней.

Дон Хуан сказал, что двойные существа, особенно женщины, необычайно консервативны, даже робки. Олинда не была исключением. После внезапной вспышки в церкви она была охвачена осторожностью, даже страхом. Ее собственная реакция испугала ее.

В качестве стратегического маневра его бенефактор посоветовал дону Хуану отступить. Так, чтобы это выглядело уступкой желанию ее отца, которому поведение девушки не понравилось, причем это мнение разделяли все, кто был свидетелем инцидента в церкви. Люди сплетничали, что их выходка была столь неприятна отцу, что тот, будучи таким ревностным католиком, даже перестал ходить в церковь.

Бенефактор сказал дону Хуану, что воин никогда не бывает осажденным. Находиться в осаде означает, что имеешь какую-то личную собственность, которую могут подвергнуть осаде. У воина же ничего в мире нет, кроме его безупречности, а безупречности ничто угрожать не может. Тем не менее в битве за собственную жизнь, вроде той, которую вел Нагваль, чтобы заполучить женщину-нагваль, воин должен стратегически использовать все доступные средства.

В полном соответствии с этим дон Хуан, чтобы получить эту девушку, решил использовать известное ему мастерство сталкинга. В конце концов он привлек Сильвио Мануэля, чтобы тот применил в этих целях свое магическое искусство, которое даже на той ранней стадии было поразительным.

Сильвио Мануэль, представлявший вместе с Хенаро пару отчаянных пройдох, пробрался с ним в дом девушки, переодевшись старухами – прачками. Солнце стояло в зените, и все готовили пищу для большой группы родственников и друзей, собравшихся к обеду. Предполагались неофициальные проводы Олинды. Сильвио Мануэль рассчитал, что люди, увидев двух незнакомых прачек, решат, что это связано с отъездом Олинды, и ничего не заподозрят. Дон Хуан предварительно снабдил Сильвио Мануэля и Хенаро подробной информацией относительно расположения комнат в доме. Он рассказал им, что прачки обычно несут свои узлы выстиранного белья внутрь дома и оставляют их в кладовой для глажки. Неся здоровенные тюки белья, Сильвио Мануэль и Хенаро прошли прямо в нужную комнату, зная, что в это время Олинда будет там.

Дон Хуан рассказывал, что Сильвио Мануэль, подойдя к Олинде, гипнотической силой заставил ее потерять сознание. Они положили ее в мешок, обернули простынями с ее постели и вышли, оставив принесенные с собой тюки. В дверях они столкнулись с ее отцом. Тот не обратил на них никакого внимания.

Бенефактор, узнав об этом маневре, совершенно вышел из себя. Он велел дону Хуану немедленно вернуть девушку домой. Совершенно обязательно, сказал он, чтобы двойная женщина пришла в дом бенефактора по своей собственной свободной воле, пусть без намерения присоединиться к нему, но хотя бы из любопытства.

Дон Хуан считал, что все пропало. Вероятность незаметно доставить ее в дом была слишком мала. Однако Сильвио Мануэль нашел решение. Он предложил, чтобы четыре женщины из партии дона Хуана понесли женщину по пустынной дороге, где дон Хуан спасет ее. Сильвио Мануэль предложил, чтобы женщины притворились, будто похищают ее ради выкупа. Где-нибудь на дороге кто-то увидит их и бросится в погоню. Преследователь догонит их, и они бросят мешок так, чтобы не осталось сомнений в серьезности их намерений. Преследователем же будет, естественно, дон Хуан, который чудесным образом окажется в нужном месте в нужное время.

Сильвио Мануэль требовал действий предельно жизненных. Он велел женщинам завязать девушке рот, так как к тому времени она, конечно, очнется и начнет верещать в мешке. Он велел им бежать несколько миль по дороге, неся мешок, затем спрятаться от своего преследователя и, наконец, после действительно утомительной гонки они должны были бросить мешок так, чтобы девушка могла быть свидетелем отчаянной схватки между доном Хуаном и четырьмя женщинами. Сильвио Мануэль сказал женщинам, что все должно выглядеть предельно реально. Он вооружил их палками и велел побить ими дона Хуана поубедительнее, прежде чем он прогонит их прочь. Среди женщин особенно легко впадала в истерику Зойла. Как только они начали колотить дона Хуана, она вошла в роль, и представление захватывало дух. Она наносила дону Хуану такие могучие удары, что у того на плечах и на спине тело стало сплошной раной. Еще мгновение, и похитители, казалось, одержат победу. Сильвио Мануэль был вынужден выйти из укрытия и, притворившись прохожим, напомнить им, что это лишь розыгрыш и что им пора убегать.

Таким образом дон Хуан оказался спасителем и защитником Олинды. Он сказал ей, что сам не сможет отвезти ее домой, так как сильно избит и изранен. Но он отправит ее туда со своим набожным отцом. Она сама помогла ему дойти до дома его бенефактора. Дон Хуан рассказал, что ему не понадобилось изображать раненого, он весь истекал кровью и с трудом добрался до дверей собственного дома.

Когда Олинда рассказала его бенефактору о происшедшем, то его желание рассмеяться было настолько сильным, что ему пришлось скрыть свой смех, притворившись рыдающим. Дону Хуану перевязали раны и уложили в постель. Олинда начала было объяснять, почему ее отец не принял его, но не закончила. В комнату вошел бенефактор дона Хуана и сказал ей, что ему кажется, судя по ее походке, будто похитители повредили ей спину. Он предложил выправить ее, пока не возникли осложнения.

Олинда заколебалась. Он напомнил ей, что похитители не шутили – они чуть не убили его сына. Это напоминание подействовало. Она прошла на половину бенефактора и позволила нанести ей хороший удар по лопатке. Лопатка щелкнула, и Олинда вошла в состояние повышенного осознания. Он открыл ей правило, и она, как и дон Хуан, приняла его полностью. Не осталось ни сомнений, ни колебаний.