Текст книги "Собрание сочинений [Том 1]"

Автор книги: Карлос Кастанеда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 103 страниц)

– Ты прав, – признал я. – Просто это трудно принять.

– Да. Чтобы убедиться в том, что дело обстоит именно так, тебе понадобятся годы. И годы – на то, чтобы научиться действовать сообразно этому убеждению. Мне остается лишь надеяться, что ты успеешь.

– Ты пугаешь меня, когда так говоришь, – сказал я.

Дон Хуан окинул меня взглядом. Лицо его было необычайно серьезно.

– Я уже говорил тебе, это – очень странный мир. Силы, которые руководят людьми, непредсказуемы и ужасны, но в то же время их великолепие стоит того, чтобы стать его свидетелем.

Он замолчал и снова взглянул на меня. Казалось, он вот-вот раскроет мне что-то очень важное. Но он передумал и улыбнулся.

– Что, в самом деле существует нечто, что нами руководит?

– Конечно. Существуют силы, которые нас направляют.

– Ты можешь их описать?

– Нет. Действительно – нет. Я могу только назвать их разными словами: сила, дух, ветер или как-нибудь еще.

Я собрался было расспросить его подробнее, но не успел задать ни одного вопроса. Он встал. Я изумленно уставился на него. Он встал одним движением: его тело просто дернулось вверх, и в мгновение ока он уже стоял на ногах.

Я все еще размышлял о необыкновенном мастерстве, которое требуется для того, чтобы двигаться с такой скоростью, когда дон Хуан сухим приказным тоном велел мне поймать кролика, убить, освежевать и зажарить до того, как закончатся сумерки.

Он взглянул на небо и сообщил, что времени у меня, пожалуй, достаточно.

Я автоматически начал действовать так, как действовал уже много раз. Дон Хуан шел рядом и оценивающим взглядом следил за каждым моим движением. Я был очень спокоен и двигался с большой осторожностью, поэтому без особого труда в скором времени поймал кролика-самца.

– Теперь убей его, – сухо велел дон Хуан.

Я засунул руку в ловушку, схватил кролика за уши и начал тянуть к себе. И тут вдруг меня охватил дикий ужас. Впервые за все время, в течение которого дон Хуан обучал меня охоте, до меня дошло: он никогда не учил меня убивать дичь! Множество раз мы с ним бродили по пустыне, и до сих пор он убил только одного кролика, двух перепелов и одну гремучую змею.

Я отпустил кролика и взглянул на дона Хуана:

– Я не могу его убить.

– Почему?

– Я никогда этого не делал.

– Но ты же убил сотни птиц и других животных.

– Из ружья, а не голыми руками.

– Какая разница? Время этого кролика подошло к концу.

Тон дона Хуана потряс меня. Он говорил настолько уверенно, с такой убежденностью, что в сознании моем не осталось и тени сомнения. Он действительно знал, что время этого кролика закончилось.

– Убей его! – с яростным блеском в глазах приказал он.

– Не могу.

Дон Хуан закричал, что кролик должен умереть, потому что закончил свои скитания по этой прекрасной пустыне, и что мне нечего увиливать, так как сила, которая направляет пути кроликов, привела в мою ловушку именно этого кролика, и сделала это как раз на границе сумерек.

На меня нахлынул целый поток бессвязных мыслей и ощущений. Они словно только и ждали возможности меня одолеть, и, явившись, привели меня в состояние глубокой подавленности. Со смертельной ясностью я почувствовал, какая это трагедия для кролика – попасть в мою западню. За считанные секунды в сознании пронеслись воспоминания о наиболее критических моментах моей жизни, когда я сам был в положении, подобном положению этого кролика.

Я смотрел на кролика, а кролик – на меня. Он прижался к задней стенке клетки. Он сидел, свернувшись почти калачиком, очень тихо и неподвижно. Мы с ним обменялись мрачными взглядами. В его взгляде я прочел молчаливое отчаяние, и это еще больше усилило во мне ощущение полного сходства с этим кроликом. Я живо представил себя на его месте.

– Черт с ним, – громко сказал я. – Я никого не буду убивать. Я его отпускаю.

От избытка чувств меня затрясло. Дрожащими руками я полез в ловушку, пытаясь схватить кролика за уши. Он быстро увернулся, и я промазал. Я попытался еще раз и снова неудачно. Я пришел в отчаяние. Меня стало тошнить, и я быстро ударил по ловушке ногой, чтобы разбить ее и таким образом освободить кролика. Но клетка оказалась неожиданно прочной и не разваливалась. Мое отчаяние переросло в невыносимую муку. Изо всех сил я правой ногой топнул по клетке. Прутья с треском сломались. Я вытащил кролика, на мгновение испытав облегчение, от которого в следующий момент не осталось и следа. Кролик без движения висел у меня в руке. Он был мертв.

Я не знал, что делать. В голове начали роиться мысли о том, отчего мог умереть кролик. Я оглянулся на дона Хуана. Он смотрел на меня. Я ощутил ужас, от которого по всему телу прошла холодная волна.

Я сел на землю возле каких-то камней. Ужасно болела голова. Дон Хуан положил на нее ладонь и прошептал мне в самое ухо, что я должен освежевать кролика и зажарить мясо до того, как закончатся сумерки.

Меня тошнило. Дон Хуан разговаривал со мной очень терпеливо, как с ребенком. Он сказал, что силы, руководящие людьми и животными, привели именно этого кролика ко мне. Точно так же когда-нибудь они приведут меня к моей собственной смерти. Он сказал, что смерть кролика была даром мне, точно так же, как моя смерть станет даром кому-то другому.

Мне было плохо. Казалось бы, ничего особенного не произошло, но простые события этого дня что-то надломили во мне. Я пытался думать, что это – всего-навсего кролик, но однако не мог отделаться от ощущения какой-то жуткой своей с ним тождественности.

Дон Хуан сказал, что я должен поесть мяса этого кролика. Хоть кусочек. Это закрепит то, что я сделал сегодня.

– Я не могу, – кротко попытался я отказаться.

– В руках этих сил мы – мусор, ничто, – жестко произнес он. – Так что прекрати потакать своему чувству собственной важности и воспользуйся подарком силы как подобает.

Я поднял кролика. Он был еще теплый.

Дон Хуан наклонился ко мне и прошептал:

– Твоя ловушка стала для него последней битвой. Я же тебе говорил: время его скитаний по этой чудесной пустыне закончилось.

Глава 10. Открыться силе

 Четверг, 17 августа 1961 года

Едва выйдя из своего автомобиля, я пожаловался дону Хуану на плохое самочувствие.

– Присядь, присядь, – мягко сказал он и чуть ли не под руку проводил меня к своему крыльцу. Улыбнувшись, он похлопал меня по спине.

Двумя неделями раньше, 4 августа, дон Хуан, как он выразился, изменил тактику своего поведения со мной, позволив мне сжевать несколько батончиков пейота. Достигнув высшей точки своих галлюцинаторных ощущений, я играл с собакой в доме, где проходил пейотный ритуал. Мое общение с собакой дон Хуан истолковал как событие весьма неординарное. Он был готов поспорить, что в моменты силы, подобные тому, который я тогда пережил, когда мир обычных отношений не существует и ничто нельзя воспринимать как данность, собака является не просто собакой, но воплощением Мескалито – той удивительной силы, которая заключена в пейоте.

Последствия моего пейотного ритуала проявлялись в ощущении общей усталости и меланхолии. К тому же меня посещали невероятно яркие сны и ночные кошмары.

– Где твои письменные принадлежности? – спросил меня дон Хуан, когда я присел на крыльце веранды.

Я оставил свои тетради в багажнике. Дон Хуан вернулся к машине, аккуратно извлек из нее мой портфель и принес его мне. Он спросил, ношу ли я портфель, когда хожу пешком. Я ответил утвердительно.

– Это просто безумие, – заметил он. – Я же просил тебя ничего не носить в руках, когда ходишь пешком. Взял бы лучше рюкзак.

Я рассмеялся. Настолько курьезной мне показалась его идея носить мои записи в рюкзаке. Я сообщил ему, что обычно ношу костюм и если рискну надеть рюкзак поверх своей строгой тройки, то буду выглядеть весьма нелепо.

– Так надень пиджак поверх рюкзака, – советовал он. – Уж лучше позволить людям считать себя горбуном, чем таскать в руках кипу бумаг.

Он потребовал, чтобы я достал свой блокнот и начал писать. Похоже, он намеренно пытался привести меня в чувство.

Я снова пожаловался на физическое недомогание и странное уныние.

Дон Хуан усмехнулся и сообщил:

– Ты начинаешь учиться.

Потом мы долго беседовали. Дон Хуан сказал, что, позволив мне поиграть с собой, Мескалито указал на меня, как на «избранного» человека. И хотя его озадачило то, что я не был индейцем – он все же решил передать мне кое-что из своих тайных познаний. Дон Хуан также сказал, что и у него был «бенефактор», который учил его тому, как стать «человеком знания».

У меня возникло плохое предчувствие. Его откровение о том, что Мескалито сделал меня своим избранным, а также странность его поведения и разрушительное действие пейота на мой организм вызвали во мне невыносимо мрачные предчувствия и нерешительность. Но дон Хуан остался равнодушен к моим чувствам и посоветовал мне думать лишь о том чудесном факте, что Мескалито решил поиграть со мной.

– Не думай ни о чем другом, – сказал он. – Все остальное придет к тебе само.

Он встал, мягко погладил меня по голове и очень тихим голосом произнес:

– Я научу тебя быть воином. Точно так же, как научил охотиться. Но должен тебя предупредить – как умение охотиться не сделало тебя охотником, так и овладение искусством воина не сделает тебя воином.

Я испытал сильнейшее замешательство, физический дискомфорт, граничащий с истинной мукой. Я пожаловался на одолевавшие меня яркие сны и кошмары. Казалось, он минуту раздумывал, затем снова сел рядом.

– Это какие-то заколдованные сны, – сказал я.

– Ты всегда видел волшебные сны, – возразил он.

– Поверь, то, что мне снится теперь не похоже на то, что я видел прежде.

– Не волнуйся, ведь это всего лишь сновидения. Какие свойственны обычному человеку – у них нет силы. Так стоит ли беспокоиться либо говорить о них.

– Они меня тревожат, дон Хуан. Неужто их нельзя остановить?

– Нельзя. Они должны пройти сами по себе, – ответил он. Пришла пора стать доступным силе, и ты начнешь со сновидения.

Тон, которым он произнес это слово «сновидение» указывал на то, что он придает ему какой-то свой особый смысл. Я стал обдумывать вопрос, который хотел бы задать ему, но он заговорил опять.

– Я никогда не рассказывал тебе о сновидении, поскольку до сих пор учил тебя одному лишь искусству охоты, – промолвил он. – Охотнику не нужно уметь обращаться с силой, поэтому его сны – это просто сны. Они могут вызвать сильные чувства, но это не сновидения.

А вот воин, напротив, ищет силу и сновидения – один из путей ее достижения. Можно сказать, что разница между охотником и воином заключается в том, что воин идет по пути к силе, тогда как охотник ничего или почти ничего о ней не знает.

Нам не дано решать, кто может быть воином, а кто – всего лишь охотником. Это вправе решать лишь те силы, которые движут людьми. Вот почему твоя игра с Мескалито была столь важным знамением. Это сила привела тебя ко мне. Она доставила тебя на автобусную остановку, ты помнишь? Некий клоун привел тебя ко мне. Это верный знак, когда на тебя указывает какой-то клоун. Поэтому я сделал из тебя охотника. А потом был еще один верный знак – сам Мескалито играл с тобой. Понятно, что я имею в виду?

Жуткая логика его рассуждений ошеломляла. Из его слов возникал образ меня самого, уступающего чему-то ужасному и неведомому, к встрече с чем я не был готов и в существовании чего не мог бы поверить, обладая я даже самой бурной фантазией.

– Что же, по-твоему, я должен делать, – спросил я его.

– Стань доступным силе. Ухватись за свои сновидения, – сказал он в ответ. – Ты называешь их снами, поскольку не властен над ними. Воин – тот, кто ищет силу, и он не зовет это сном. Сновидения для него – реальность.

– Ты полагаешь, он принимает сны за реальность?

– Он никогда не принимает одно за другое. То, что ты называешь сном – воин зовет реальностью. Ты должен понять, что воин не глуп. Воин – безупречный охотник, охотник за силой. Он не пьяница и не наркоман, у него нет ни времени, ни желания блефовать, лгать себе самому либо делать неправильные ходы. Слишком высоки его ставки. На кону стоит его устоявшаяся организованная жизнь, на которую у него ушло так много времени, чтобы сделать ее совершенной. Он не намерен швырять эту жизнь на ветер вследствие нелепого просчета либо случайно приняв что-то одно за нечто другое.

Сновидение для воина реально, поскольку в нем он может действовать сознательно, принимая и отвергая лишения. Здесь он может выбирать между массой вещей, способных привести его к силе, здесь он может манипулировать ими и использовать их, тогда как в обычном сне он не в силах действовать намеренно.

– То есть ты хочешь сказать, дон Хуан, что сновидение реально?

– Да, это так.

– Столь же реально, как то, что мы делаем сейчас?

– Если ты склонен к сравнениям, то могу сказать, что сновидение куда более реально. Благодаря ему ты получаешь силу, посредством которой можешь менять ход вещей и событий. Ты можешь обнаружить бессчетное множество таинственных фактов. Ты можешь управлять всем, чем пожелаешь.

Подобные умозаключения дона Хуана никогда не доходили до меня с первого раза, поскольку требовали определенной подготовки. Я легко мог бы понять его приверженность мысли о том, будто во сне можно делать все, что угодно. Но мне было трудно принимать это всерьез. Между нами лежала огромная пропасть.

С минуту мы смотрели друг на друга. Его суждения были абсурдны, и все же это был самый здравомыслящий человек из всех, кого мне приходилось знать.

Я сказал ему, что не могу поверить, будто он может принимать свои сны за реальность. При этом он тихонечко хихикнул, как будто видел всю уязвимость моих позиций. Затем он встал и, не говоря ни слова, вошел в дом. Долгое время я сидел, оцепенев, пока он не позвал меня откуда-то из глубины своего дома. Он приготовил кукурузную похлебку и подал мне миску.

Я спросил его о том времени, когда человек бодрствует. Мне хотелось бы знать, имеет ли это время у него какое-то особое название. Но он не понял меня или не захотел ответить.

– Как ты называешь то, что мы делаем сейчас, – спросил я его, подразумевая действие, противоположное сну.

– Я называю это едой, – ответил он, сдерживая смех.

– Я называю это реальностью, – промолвил я. – Поскольку мы едим на самом деле.

– Сновидение тоже происходит на самом деле, – с ухмылкой заметил он. – Как охота, ходьба, смех.

Я не стал спорить, но, даже вывернувшись наизнанку, я не смог бы с ним согласиться. Казалось, ему очень нравилось мое отчаяние.

Как только мы покончили с едой, он как бы между прочим сообщил, что намерен пойти со мной в пеший поход. Но не затем, чтобы блуждать по пустыне, как мы делали прежде.

– На этот раз все будет иначе, – пообещал он мне. – Теперь мы отправимся в места силы. Ты должен научиться быть доступным ей.

И тут я снова выказал свое смущение. Я сказал ему, что не имею опыта для данного предприятия.

– Оставь свои страхи, – сказал он низким тихим голосом, похлопав меня по спине и благосклонно улыбаясь. – Я всегда ублажал в тебе дух охотника. Тебе нравится бродить со мной по этой живописной пустыне. Теперь уже поздно выходить из игры.

Он шагнул в пустынный чапараль. Кивнув головой, он подал мне знак, чтобы я следовал за ним. Я мог бы направиться к своей машине и уехать, однако мне очень нравилось бродить с ним по этой дивной пустыне, мне нравилось то чувство, которое я испытывал, только находясь в его компании. Чувствовал, что вокруг меня был пугающий, таинственный, но такой прекрасный мир. Как он верно подметил – я пристрастился к этому миру.

Дон Хуан вел меня к холмам, что простирались к востоку. Идти пришлось долго. День выдался жарким. Хотя жара, которая раньше казалась невыносимой, теперь почти не ощущалась.

Мы долго шли, пробираясь через каньон, пока, наконец, дон Хуан решил устроить привал и присел в тени под грудой камней. Я достал из рюкзачка несколько галет, но он отсоветовал мне с ними возиться.

Он сказал, что я должен сидеть на каком-нибудь видном месте, указав на одинокий округлый валун, который находился метрах в трех-пяти от меня и помог мне на него забраться. Я думал, дон Хуан тоже усядется рядом, но он вскарабкался только на половину высоты валуна лишь для того, чтобы передать мне несколько кусочков вяленого мяса. С совершенно серьезным видом он утверждал, что это мясо силы, которое нужно жевать очень медленно и которое не следует смешивать с какой-либо другой пищей. Потом он снова отступил в тень и сел, опершись спиной о скалу. Похоже, он был полностью расслаблен, почти спал. Он оставался в той же позе, пока я не доел все мясо. Затем он сел ровно и наклонил голову вправо. Казалось, он к чему-то чутко прислушивается. Дважды или трижды он бросил на меня взгляд, после чего резко встал и начал изучать окрестности так, как это делал бы охотник. Я автоматически застыл на месте и только следовал взглядом за его движением. Очень осторожно он отступил за скалу, как будто ожидал, что поблизости вот-вот появится тигр. И тут я понял, что мы находимся в овальном пещерообразном расширении пересохшего водного каньона, окруженном валунами песчаника.

Внезапно дон Хуан вышел из-за скал и улыбнулся мне. Он потянулся, зевнул и направился к моему валуну. Я расслабил свое напряженное тело и сел.

– Что случилось? – спросил я шепотом.

В ответ он пронзительно крикнул, что вокруг никакой опасности нет. У меня вдруг защемило под ложечкой. Его ответ никак не подходил к данной ситуации и к тому же я не мог поверить, что он станет вопить безо всякой причины.

Я уже начал сползать с валуна, но он крикнул, чтобы я оставался на месте.

– Что ты делаешь? – спросил я его.

Он присел и скрылся меж двух камней, лежавших у подножья моего валуна, а потом очень громко сказал, что просто озирался вокруг, потому что ему как будто что-то послышалось.

Я спросил, не послышалось ли ему, что поблизости есть какое-то крупное животное. Он приложил ладонь к уху и крикнул, что не расслышал меня и что я должен прокричать ему свой вопрос. Я постеснялся кричать, но он настоял, чтобы я повторил свой вопрос громко и отчетливо. Я крикнул, что хотел бы знать, что происходит, и он закричал мне в ответ, что вокруг все спокойно. Но вопил, вопрошая, видно ли мне что-нибудь с вершины валуна. Я отвечал ему, что не вижу ничего необычного и тогда он попросил меня описать ему местность по направлению к югу.

Так мы перекрикивались какое-то время, пока он не подал мне знак спускаться. Когда я предстал перед ним, он прошептал мне на ухо, что этот крик нужен был нам для того, чтобы заявить о своем присутствии, поскольку мне предстояло сделать доступным себя силе, что сосредоточена в этой самой водяной дыре.

Я оглянулся вокруг, но нигде не смог найти водяной дыры. Дон Хуан показал рукой вниз, пояснив, что мы стоим на ней.

– Вода здесь, – прошептал он. – И здесь же сила. Здесь находится дух, и нам предстоит выманить его наружу. Быть может он пойдет за тобой.

Мне хотелось больше узнать о якобы обитавшем здесь духе, но дон Хуан потребовал, чтобы я соблюдал тишину. Он посоветовал мне замереть, чтобы ни движением, ни шепотом не выдать нашего с ним присутствия.

Очевидно, сам он мог часами пребывать в полной неподвижности. Но для меня это была сущая пытка. Ноги мои онемели, ныла спина, напряжение сковало шею и плечи. Все мое тело окоченело и сделалось холодным. Мне казалось, я больше уже не могу оставаться в таком положении, как вдруг дон Хуан, наконец, поднялся. Он легко вскочил на ноги и подал руку, помогая мне встать.

Стараясь размять затекшие ноги, я удивлялся той невиданной легкости, с которой дон Хуан смог вскочить после часов неподвижности. Прошло немало времени, прежде чем мои мышцы восстановили необходимую для ходьбы эластичность.

Дон Хуан повернул назад к дому. Он шел очень медленно. При этом он требовал, чтобы я держался на расстоянии трех шагов от него. Он петлял, то и дело уходя с прямого пути и пересек его четыре или пять раз в разных направлениях. Когда мы, наконец, подошли к его дому – уже было далеко за полдень.

Я попытался расспросить его о событиях этого дня. Он пояснил, что разговор сейчас не важен. До поры мне пришлось воздержаться от расспросов, пока мы находились в месте средоточия силы.

Мне до смерти хотелось узнать, что означали его поступки, и я шепотом пытался его расспросить, но своим холодным и строгим взглядом он убеждал меня в серьезности своих намерений.

Много часов мы просидели на веранде. Я работал над своими заметками. Время от времени он угощал меня кусочком вяленого мяса. Наконец, уже настолько стемнело, что стало невозможно писать. Я пытался осмыслить все, что со мной приключилось за день, но какая-то часть меня противилась этому и, в конце концов, я заснул.

Суббота, 19 августа 1961

Накануне утром мы с доном Хуаном были в городе и завтракали в ресторане. Он посоветовал мне изменять свой привычный рацион и распорядок питания не слишком резко.

– Твое тело не привыкло к мясу силы, – сказал он. – Если ты не будешь есть привычную пищу, ты заболеешь.

Сам он ел с удовольствием. Когда я по этому поводу пошутил, он просто сказал:

– Моему телу нравится все.

Около полудня мы снова пришли в водный каньон. Мы опять старались сделать свое присутствие заметным для духа. Для этого мы, как и в прошлый раз, сначала «громко разговаривали», а потом несколько часов сидели в напряженном молчании.

Когда мы оттуда ушли, дон Хуан, вместо того, чтобы идти домой, повернул в сторону гор. Дойдя до каких-то отрогов, мы поднялись на вершину высокого холма. Там дон Хуан выбрал для отдыха пятачок на открытом незатененном месте. Он сказал, что нам нужно дождаться сумерек, а потом мне следует вести себя как можно естественнее, в том числе задавать любые вопросы.

– Я знаю, что там прячется дух, – очень тихо сообщил он мне.

– Где?

– Вон там, в кустах.

– Какой именно дух?

Он с ехидцей взглянул на меня и спросил:

– А какие бывают?

Мы оба рассмеялись. Я задавал вопросы из-за того, что нервничал.

– Когда наступят сумерки, он выйдет, – сказал дон Хуан. – Нужно просто подождать.

Я молчал. Все мои вопросы куда-то улетучились.

– Сейчас нам нужно разговаривать без перерывов, – сказал он. – Человеческие голоса привлекают духов. Сейчас там в кустах прячется один из них. Мы должны дать ему знать о своем присутствии, так что не молчи.

Меня охватило идиотское чувство пустоты. Я был не в состоянии отыскать какую-либо тему для разговора. Дон Хуан засмеялся и похлопал меня по спине.

– Ну ты и тип! Как нужно потрепаться, так ты словно язык проглотил. Ну-ка, пошлепай губами!

И он шумно зашлепал губами, быстро открывая и закрывая рот.

– С этого момента о целом ряде вещей мы будем разговаривать только в местах силы, – продолжал дон Хуан. – Сегодня у тебя первая попытка, что-то вроде испытания. Мы находимся сейчас в одном из этих мест, и говорить здесь можно только о силе.

– Но я и в самом деле понятия не имею, что такое сила, – сказал я.

– Сила – это нечто, с чем имеет дело воин, – объяснил он. – Вначале она кажется человеку чем-то совершенно невероятным, противоестественным, в существование чего невозможно поверить, о чем даже думать трудно, не то чтобы ее себе представить. Сейчас ты находишься с ней именно в таких отношениях. Но потом она превращается в нечто серьезное, и отношение к ней соответственно изменяется. Человек может ею не обладать, он может даже в полной мере не осознавать ее существования, но он уже чувствует, он уже знает – в мире присутствует что-то, чего до этого он не замечал. А затем сила дает о себе знать, она приходит к человеку, и он не может ничего с этим поделать, так как сила для него пока остается неуправляемой. Не существует слов, которыми можно было бы описать, как она приходит и чем в действительности является. Она – ничто, и в то же время ей подвластны чудеса, и чудеса эти человек видит собственными глазами. И, наконец, сила становится чем-то, присущим самому человеку, превращается в нечто, что изнутри управляет его действиями и в то же время подчиняется его командам, подвластно его решениям.

После короткой паузы дон Хуан спросил, понял ли я. Я сказал, что понял, чувствуя себя при этом довольно по-дурацки. Он, похоже, заметил, что настроение у меня заметно упало, усмехнулся и отчетливо, словно диктуя мне письмо, проговорил:

– На этом самом месте я научу тебя формировать сновидение.

Он опять взглянул на меня и спросил, знаю ли я, о чем идет речь. Я не знал. Я вообще почти ничего не понимал. Он объяснил, что формировать сновидение – значит точно и жестко управлять общим ходом сна, целенаправленно формируя возникающую в нем ситуацию, подобно тому, как человек управляет своими действиями, например, идя по пустыне и решая, скажем, взобраться на холм или укрыться в тени скал водного каньона.

– Начинать следует с какого-нибудь простого действия, – сказал дон Хуан. – Сегодня ночью во сне посмотри на свои руки.

Я громко рассмеялся. В его интерпретации это звучало так, словно речь шла о чем-то обычном, что я делаю изо дня в день.

– Почему ты смеешься? – удивился он.

– Как, интересно, во сне можно посмотреть на собственные руки?

– Очень просто: перевести на них взгляд. Вот так.

И он наклонил голову и, разинув рот, уставился на свои руки. Выглядело это настолько комично, что я расхохотался.

– Нет, серьезно, как это делается? – переспросил я.

– Я же тебе показал, – отрезал дон Хуан. – В принципе можешь смотреть на что хочешь – на свои ноги, на свой живот, хоть на свой нос, в конце концов. Я советую смотреть на руки только потому, что мне лично так было легче всего.

Только не думай, что это шуточки. Сновидение – это так же серьезно, как видение, как смерть, как все, что происходит в этом жутком таинственном мире. Пускай для тебя это будет увлекательной тренировкой. Представь себе все самые невероятные вещи, которые ты мог бы совершить. Ведь возможности того, кто охотится за силой, в сновидении почти безграничны.

Я попросил как-то уточнить задание.

– Уточнять тут нечего. Просто смотри на собственные руки.

– Не может быть, чтобы тебе нечего было добавить, – настаивал я.

Он покачал головой и, сведя глаза, несколько раз быстро на меня взглянул.

– Все мы разные, – наконец произнес он. – Ты просишь, чтобы я уточнил, однако я могу рассказать тебе лишь о том, как и что делал я сам, когда учился. Но мы с тобой непохожи. В нас нет даже намека на сходство.

– Но, может быть, твой рассказ в чем-то мне поможет.

– Проще будет, если ты просто начнешь смотреть на свои руки. Тебе же проще.

Дон Хуан задумался, словно что-то для себя формулируя и время от времени кивая головой.

– Каждый раз, когда ты смотришь во сне на какой-нибудь объект, он меняет форму, – произнес он после долгой паузы. – Когда учишься формировать сновидение, весь фокус заключается в том, чтобы не просто посмотреть на объект, а удержать его изображение. Сновидение становится реальностью тогда, когда человек обретает способность фокусировать глаза на любом объекте. Тогда нет разницы между тем, что делаешь, когда спишь, и тем, что делаешь, когда бодрствуешь. Понимаешь?

Я ответил, что слова его мне понятны, но принять то, что он сказал, я не в состоянии. В цивилизованном мире масса людей страдает разными маниями. Такие люди не в состоянии провести грань между реальными событиями и тем, что происходит в их болезненных фантазиях. Я сказал, что все они, вне всякого сомнения, больны, и с каждым разом, когда он советует мне действовать подобно сумасшедшему, мне становится все более и более не по себе.

После моей тирады дон Хуан обхватил щеки ладонями и тяжело вздохнул, изображая отчаяние. Получилось довольно смешно.

– Слушай, оставь ты в покое свой цивилизованный мир. Ну его! Никто тебя не просит уподобляться психу. Я же говорил тебе: воин охотится за силами, и он не справится с ними, если не будет безупречно совершенен. Разве воин не в состоянии разобраться, что есть что? А с другой стороны, ты, приятель, в мгновение ока запутаешься и погибнешь, если жизнь твоя окажется в зависимости от твоей способности отличить реальное от нереального. Хотя ты и уверен, что знаешь, что такое есть этот твой реальный мир.

Очевидно, мне не удалось точно выразить свою мысль. Просто каждый раз, когда я начинал возражать, во мне говорило ощущение невыносимого внутреннего разлада из-за понимания несостоятельности моей позиции.

– Я же вовсе не пытаюсь сделать тебя больным, помешанным, – продолжал дон Хуан. – Этого ты с успехом можешь добиться и без моей помощи. Но силы, которые ведут по миру каждого из нас, привели тебя ко мне, и я пытался тебя научить способу действия, с помощью которого ты смог бы изменить свой дурацкий образ жизни, и начать жить, как подобает охотнику – жизнью твердой и чистой. Потом силы еще раз направили тебя и дали мне понять, что я должен учить тебя дальше, чтобы ты научился жить безупречной жизнью воина. Похоже, ты на это не способен. Но кто может сказать наверняка? Мы так же таинственны и так же страшны, как этот непостижимый мир. И кто сможет с уверенностью сказать, на что ты способен, а на что – нет?

В тоне дона Хуана явственно сквозила печаль. Я хотел было извиниться, но он снова заговорил:

– Вовсе не обязательно смотреть именно на руки. Выбери что-нибудь другое, но выбери заранее, а потом, когда уснешь, – найди во сне то, что выбрал. Я посоветовал выбирать руки, потому что они всегда при тебе. Когда они начнут терять форму, отведи от них взгляд и посмотри на что-нибудь другое, а потом опять – на руки. На то, чтобы в совершенстве освоить этот прием, требуется время, много времени.

Я настолько увлекся своими записями, что не заметил как начало темнеть. Солнце уже скрылось за горизонтом. Небо затянулось облаками. Становилось все темнее. Дон Хуан встал и несколько раз украдкой взглянул на юг.

– Идем, – сказал он. – Нам нужно идти на юг до тех пор, пока не покажется дух источника.

Мы шли примерно полчаса. Вдруг характер местности резко переменился, и мы оказались на открытом пространстве. Впереди виднелся большой круглый холм, весь чапараль на котором сгорел. Холм напоминал гигантскую лысую голову. Мы направились к нему. Я думал, что дон Хуан намерен подняться вверх по пологому склону, но он остановился и весь буквально превратился во внимание. Тело его словно окаменело. Потом он задрожал, и через мгновение полностью расслабился. Было непонятно, как ему вообще удается сохранять вертикальное положение при настолько расслабленных мышцах.

В это мгновение сильнейший порыв ветра встряхнул все мое тело. Тело дона Хуана повернулось лицом на запад – туда, откуда этот ветер пришел. Это движение не было произвольным: по крайней мере, для того, чтобы повернуться, дон Хуан не воспользовался мышцами так, как это сделал бы я. Впечатление было такое, что его развернула некая внешняя сила.