Текст книги "Немецкий детектив (сборник)"
Автор книги: Карл Вебер
Соавторы: Манфред Абель
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
Громадный город на Сене попал под колеса. Колеса состояли из ободов и резины. Они могли осилить более тысячи оборотов в минуту. Могли и меньше. От церкви Мадлен до Итальянского бульвара было десять минут ходьбы. Автомашине на это требовалось полчаса. Бенуа Конданссо, коренной корсиканец и поклонник Наполеона, краснощекий, широкоплечий, с плоским, как у боксера, носом, нещадно ругался, вжатый между рулем и спинкой кресла. Он не давал себе труда переключать передачи с первой на вторую. Машина двигалась рывками: он больше работал педалью газа, нежели рычагом переключения передач. Зачем попусту тратить силы? К тому же его правая рука была занята сигарой.
Без толстой сигары он не представлял себе жизни. Во сне он курить не мог, и это было довольно неприятно. Ему часто снилась огромная, как корабельная мачта, сигара. Жуткое наваждение. От этого он просыпался и сразу же начинал жадно курить.
Конданссо ехал в среднем ряду. Напротив Оперы ему удалось вырваться из плотного потока машин и свернуть на улицу Эльдер. Возле дома помер двенадцать нашлось место для парковки машины.
Бистро «Туризм» занимало два этажа. Внизу, в баре, посетителей обслуживал хозяин, месье Грегори, русский по происхождению, Конданссо был с ним хорошо знаком.
– Люсьен наверху? – спросил он и сунул бывшему россиянину в руку свою кепку.
– Давно ждет, месье. Он уже дважды справлялся о вас.
Лестница скрипела и трещала под слоновьей тяжестью Конданссо. Толстые руки корсиканца цепко обхватывали перила с обеих сторон. Колосс мерно преодолевал ступеньку за ступенькой. Когда он наконец оказался наверху, у Грегори отлегло от сердца.
Пыхтя и отдуваясь, Конданссо прошествовал по коридору. Дверь в обеденный зал была такой узкой, что ему пришлось протискиваться через нее боком. Потолочные балки из красного дерева, того же цвета стулья, лавки и столы создавали впечатление нарочитой простоты. На столах стояли разноцветные фаянсовые тарелки и стаканы в форме кубка, под потолком болтались связки чеснока и стручков перца. На стенах висели фонари и тыквы, рыбацкие сети и медные сковороды.
Контрастом всему этому служили испанские веера, оплетенные винные бутылки и плакаты со сценами корриды. Иберийский декор был создан стараниями мадам Грегори – чистокровной полногрудой испанки с иссиня-черными волосами и огромными кольцами в ушах. Она обрушила на своего гостя поток слов и изобразила даже нечто похожее на реверанс.
– Вас ждут, месье, – прошептала она.
В конце зала поднялся костлявый человек в помятом костюме, сидевшем на нем мешком. Его тощее лисье лицо скривилось в угодливой гримасе, и он низко кланялся, пока Конданссо не подошел.
Корсиканец грузно опустился на лавку. Когда пышная грудь мадам Грегори оказалась в поле его зрения, он заказал кофе со сливовым ликером.
– Ну, Люсьен, твоя Иветта вернулась домой? Вы помирились?
– Благодарю, месье. Арест пошел ей на пользу. Она мила и добра со мной, как в прежние времена.
– Прекрасно. Ну и на что она живет?
– Ах, месье. То там, то сям…
– Понимаю. А ты?
– Так же. То там, то сям…
– А то, что ты мне подсунул, из того или из сего?
Лисье лицо мужчины еще больше вытянулось. Он вперился в Конданссо индюшачьим взглядом. Кадык подпрыгивал, словно теннисный мячик.
– Месье, – выдавил он из себя, – если бы такое подворачивалось мне чаще, я бы сейчас сидел не здесь, а пригласил вас в «Ритц».
– О нет! Ты думаешь, тебе так много отломится?
– Вы всегда были щедры ко мне, месье.
– Когда это стоило того, Люсьен. На этот раз ты остался в дураках. Твой козырь не побил последней карты партнера.
– Вам не нужна… информация?
– Не нужна!
Грациозная официантка принесла напитки, Конданссо проводил ее сальным взглядом и хрюкнул. Он сунул в рот новую сигару, раскурил, и она задымила, как фабричная труба. Затем отхлебнул кофе, а ликер оставил напоследок. «Лисье лицо» жадно втягивал носом ароматы. Его руки суетливо сновали над столом. Собеседники исподволь следили друг за другом. Они отворачивались в сторону, когда их взгляды встречались.
– Неужели эта информация не имеет для вас никакой ценности, месье? – нудил Люсьен.
– Никакой! На, забери обратно свои каракули. – Конданссо вынул из кармана пиджака сложенный пополам клочок бумаги и бросил его тощему. Затем одним махом опрокинул в рот рюмку ликера и облизал губы. Откинулся назад и закрыл глаза. Его голова застыла под рапирой тореадора.
Казалось, Конданссо дремлет. Но он вдруг рывком придвинулся к тощему. Схватил его за рукав и прошипел:
– Где вторая часть?
– Какая вторая часть? – запинаясь, переспросил «лисье лицо».
– Мой дорогой Люсьен, у тебя на счету немало всяких грешков, о которых еще не знают в префектуре полиции. Но сколько веревочка ни вьется… ты меня понимаешь?
– Да, месье! Ради Бога! Клянусь небом, мне ничего не известно о второй части.
– Оставь небо в покое! Для тебя там все равно нет места. Кому ты сбыл вторую часть?
– Месье Конданссо, да отсохнет у меня рука, если я хоть что-нибудь знаю о второй части. Я невинен, как…
– …Как твоя Иветта. Знаю я вас. Надеюсь, и ты знаешь меня. Стоит мне захотеть, и завтра ты увидишь небо в крупную клетку.
Лицо тощего стало бледнее скатерти. Он поднялся, простер правую руку над столом, как бы желая убедить собеседника, что она не отсохла. Мешковатый костюм трясся на нем, как тряпье на огородном пугале в весеннюю непогоду.
– Месье Конданссо, – взмолился он и прижал руки к груди. Затем сунул молитвенно сложенные ладони под нос толстяку, но тот в ярости оттолкнул их. – Месье Конданссо, поверьте мне! Я человек честный и вас не обманываю, вы же мой благодетель! Зачем мне это делать? – Он снова рухнул на стул и закрыл лицо руками.
Корсиканец не обращал внимания на косые взгляды людей в их сторону. Он лениво стряхнул пепел с сигары и пригубил кофе.
– Не хнычь! Кто твой посредник?
– Гюстав.
– Тот самый, с улицы Вивьен?
– Да, месье.
Конданссо тихо присвистнул. Он знал этого человека. Гюстав Лекюр, владелец лавки подержанных вещей и заимодавец, был продувной бестией. Люсьен – большой плут, но и ему было далеко до Гюстава. Владелец лавки, как никто другой, имел огромные возможности проворачивать темные делишки. Бедные, богатые и очень богатые люди тянулись к нему. Полиция нуждалась в старике, да и преступный мир не мог без него обойтись. На виду он торговал всякой мелочью, но товар, который Гюстав Лекюр предлагал особо, в рекламе не нуждался.
Конданссо изменил тактику.
– Послушай, Люсьен, – сказал он приветливо. – Твоей записке действительно грош цена. Я не обманываю. Ты видел оригинал?
– Нет, месье.
– Что сказал Гюстав? Вспомни точно!
– Вы же знаете, месье, что он много говорит только о своих заслугах. В остальном из него лишнего слова не вытянешь. Прошамкал лишь: «Покажи это своему знакомому. Он заинтересуется».
– Больше ничего?
– Ни слова. Клянусь вам.
– Ты ведь иногда помогаешь старику в лавке. В последнее время никто не предлагал ему ничего необычного?
– Не знаю. Дня три назад одна пожилая дама приносила часы, затем Гюстав долго торговался с каким-то студентом… из-за медальона. Вчера какой-то господин хотел отдать в залог обручальное кольцо, они также поспорили…
– Итак, ничего особенного! – Конданссо задумался. Дело принимало интересный оборот. Гюстав выпустил из рук лишь одну часть, которая сама по себе не представляла никакой ценности. Была как бы приманкой. Остальное он придержал. Это была прелюдия к настоящей сделке. Что ж, честная игра.
Конданссо тяжело поднялся.
– Передай Гюставу, что нам надо переговорить. Но не в его лавке. Встретимся сегодня вечером у твоей Иветты. Позаботься, чтобы нам никто не помешал. В одиннадцать.
Фолькер Лупинус изо всех сил дергал за ручку, по дверная защелка телефонной будки не закрывалась. Он прижал головой трубку к плечу. Захлопывая дверь, всякий раз упирался спиной в боковую стенку. Старая краска осыпалась и повисала на мягком драпе пальто. Голос молодого человека звучал игриво и громко:
– У нее пронзительный взгляд. Мне стало даже как-то не по себе.
– Она хорошенькая? – отозвался девичий голос на другом конце провода.
– Я тебя умоляю! Она годится мне в матери. Где-то за сорок. Но в ней есть что-то такое… Не знаю…
– Сорокалетние женщины особенно опасны, – послышалось в ответ. – Днем ты будешь с ней в квартире один! Тебя не смущает, что я провожу эксперименты с ядами? Буду следить в оба. Если что, отравлю тебя.
– Ладно. Но лишь после того, как я продам медальон.
– Ты забрал его, Фолькер?
– Только что. Старик Лекюр буквально ошалел, когда увидел меня. Но я заплатил, не торгуясь, здесь есть от чего ошалеть. Сегодня мы провернем сделку, дорогая. У американки блажь. Она совсем помешана.
– Надеюсь, не на молодых мужчинах?
– Почему бы и нет? Пущу в ход немножко парижского шарма, который я приобрел с тобой.
– Может, это не так уж и плохо.
– Ты прелесть. Но хватит трепаться. Дверь будки доконала меня. Не задерживайся на работе. И не позволяй этому слабоумному доктору подвозить тебя до дома. Ненавижу этого парня.
– У меня другое чувство. Пока, горе-ловелас.
Фолькер Лупинус повесил трубку. Пошарил в коробке возврата монет, не завалялась ли какая-нибудь. Не повезло. Грустным взглядом посмотрел вслед удаляющемуся автобусу.
Молодой человек сунул папку под мышку, погрузил руки в карманы пальто и зашагал прочь.
Небо покрылось грязно-серыми тучами. Время от времени моросил мелкий дождь. Резкие порывы ветра сдували капли, и они веером разлетались над мостовой. Зонтики в руках прохожих раскачивались так, словно их держали неловкие эквилибристы-канатоходцы. Фолькер насвистывал веселую песенку «Сегодня вечером я жду тебя, моя Мадлен». Хотя его подружку звали Аннет.
Американка оказалась очень пунктуальной. Комната была еще не прибрана.
– Вы хорошо устроились, господин Лупинус. Мне всегда казалось, что студенты…
– Я нанимаю квартиру не один.
– Да, вижу. – Каролина Диксон не могла этого не заметить. Пара женских туфель торчала из-под кушетки, на столике лежали пудреница и карандаш для бровей, на кресле валялись кружевной лифчик и нейлоновая сорочка… Миссис Диксон тактично отвела взгляд в сторону.
– На двоих дешевле, – пояснил Фолькер.
Она с улыбкой рассматривала его. Черные волосы, слегка взъерошенные и непокорные, узкое лицо, длинные, тонкие пальцы, стройное, тренированное тело. И большие карие глаза с крошечными зелеными точками на радужной оболочке, рассеянный, но вместе с тем беспечный и жизнерадостный взгляд.
Днем раньше Каролина Диксон уже виделась с ним. У входа в здание юридического факультета Сорбонны она подошла к нему и, представившись подругой его матери, заговорила. Как бы ненароком она завела речь о медальоне, пожелала взглянуть на него и, возможно, приобрести. Фолькер согласился быстрее, чем она ожидала.
И вот, как уговорились, она пришла сюда, к нему на квартиру.
– Медальон у меня. – Фолькер Лупинус достал его из кармана и протянул гостье.
– Да, это он, точно он! – восторженно воскликнула Каролина. Она поднесла украшение близко к глазам, затем отдалила его от себя, ощупала тонкий узор и нежно обвела указательным пальцем контуры. – Это он! Бесподобно! Ни с чем не сравнимо!
– Вам знаком этот медальон, мадам?
– Н-нет, но у вашей ма… у вашей матери есть похожий, она описала его мне…
– Вы имеете в виду Эрику? Она мне не мать. Даже по возрасту не может быть ею.
– Вы росли без матери, господин Лупинус?
– Моя мать умерла. Я не помню ее.
– О, извините. А ваш отец?
– Он живет в Гамбурге. Ну да мы не сошлись характерами. И кроме того, конфликт поколений. Вы меня понимаете?
– Вы с ним не поладили?
– Ах, ну да. Знаете, у него па уме одни женщины.
– Но, господин Лупинус!
– Нет, нет. Вы меня неправильно поняли. Он гинеколог. В любой женщине видит только внутренние органы. Ни красивой фигуры, ни прически, ни модного платья…
– Ваш отец прямо-таки рожден для своей профессии.
– Да, можно и так сказать. Но меня не устраивала такая обстановка. И Эрику также, видимо, поэтому она и… Не знаю, почему я вам это рассказываю. Возможно, потому, что мы с Эрикой друзья, или… – Это «или» повисло в воздухе. Фолькер пожал плечами. Затем обшарил ящики ветхого письменного стола. – Хотите курить? – спросил он. – Здесь где-то завалялась пачка. Или Аннет ее… Ну, погоди!
Каролина плотно прикрыла глаза.
– У меня есть сигареты. Пожалуйста, угощайтесь!
Они курили почти в одном ритме. Струи дыма встречались над столиком, образуя сизую вуаль.
– Вы разбираетесь в искусстве, мадам Диксон? – Фолькер считал, что он, как мужчина, должен поддерживать беседу.
– Это мое хобби.
– Полезное увлечение. К тому же, наверное, прибыльное?
– Эта сторона дела меня не интересует. В произведениях искусства, а в украшениях особенно, заключена история, какой-то рок-авантюры, любовь и слезы, войны. Убийства. Что хотите.
– И вы занимаетесь этим серьезно?
– Это очень увлекательно. О драгоценных камнях складываются дивные легенды. Вы знаете, что алмаз делает невидимым? Индийский агат способствует красноречию. Карнеол укрощает гнев, а гранат отгоняет демонов. Вам смешно? Загляните тогда в исторические книги. Лошадь герцога Валентинского была покрыта золотыми пластинами, а его берет убран двумя рядами рубинов. Костюм Ричарда Третьего украшали сотни камней благородной шпинели, а герцогская шляпа Карла Смелого была увешана грушевидными жемчужинами…
Фолькер Лупинус внимал ей с удивлением. Когда она сделала небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями, он быстро выпалил:
– Это же целая наука! И как вам ее удалось постичь, мадам?
– Ну, помилуйте, – отозвалась Каролина, – стоит ли удивляться, если этому посвящаешь годы! – И она мысленно поблагодарила Оскара Уайльда за множество исторических фактов, которые он привел в своем «Портрете Дориана Грея». А себя похвалила за то, что во время перелета в Париж не поленилась еще раз перечитать книгу. Изобразив на лице смущение, она сказала: – Совсем осипла. У вас не найдется чего-нибудь выпить?
Фолькер вскочил.
– Разумеется. Может быть, красного вина?
В ответ она кивнула. Диксон не спускала с Фолькера глаз. Молодой человек порывисто открыл дверцу письменного стола и вытащил пузатую бутылку.
Каролина поморщилась и сказала:
– Господин Лупинус, я лучше выпила бы чего-нибудь теплого. Может, кофе? Это вас не затруднит?
– Вовсе нет, одну минуту. Кухня рядом.
Миссис Диксон посмотрела ему вслед. Затем перевела взгляд на стол, где лежал медальон. Взяла его в руки…
Кофе, который вскоре принес Фолькер, был крепкий и горький. Миссис Диксон сделала пару глотков и отодвинула чашку в сторону.
– Давайте перейдем к делу! Мы немного заболтались. Вам известна цена медальона?
От неожиданности молодой человек вздрогнул. Это было настолько заметно, что не ускользнуло от внимания Каролины Диксон. Фолькер почувствовал свою промашку и покраснел.
– Это, конечно, не драгоценные камни Ричарда Третьего, – пробормотал он, запинаясь, – на нем не лежит груз истории…
– Да нет, и у этого медальона есть свое прошлое, – прервала Каролина и прикрыла глаза, – может быть, даже не менее интересное и волнующее.
– Однако во сколько бы вы его оценили, мадам? – уцепился Фолькер.
– Скажите, кроме меня вы еще кому-нибудь предлагали медальон?
– Что вы имеете в виду?
– Вчера вы упоминали о чем-то подобном.
– Нет, прямо не предлагал. Он находился… Вы не расскажете об этом Эрике? Он находился у заимодавца в закладе. «Заимодавец» – звучит странно, не правда ли? Я остро нуждался в деньгах. Ладно, не стоит вспоминать. По-вашему, я совершил грех?
Каролина Диксон отвела взгляд в сторону. Поправила очки и посмотрела на украшение. Затем медленно произнесла:
– Медальон не настоящий. Вам это известно?
Фолькер понурил голову. Он знал это. Старик Лекюр обследовал украшение, прежде чем принять его в заклад. Фолькеру и в голову не приходило, что медальон поддельный. Свадебный подарок отца Эрике – дешевая безделушка! Но медальон был имитацией, правда великолепной и тонкой, как сказал Лекюр, и все же – имитацией.
– Да, – признался Фолькер, – мне это известно.
– И вы забрали его только потому, что рассчитывали получить от меня больше, не так ли?
– О Господи, да. Я думал… Ну, есть же такие сумасбродные американцы… Я ведь вас совсем не знал.
– А теперь знаете, Фолькер? – Она схватила его за руку и заглянула в глаза. – Теперь вы меня знаете? – повторила ока.
– Я не продал бы его как настоящий, определенно не продал бы. Поверьте. Вы мне очень симпатичны, миссис Диксон.
Каролина отпустила его руку и отвернулась. Мягкая улыбка появилась на ее лице.
– И вы мне нравитесь, Фолькер, – тихо произнесла она. – Но что же нам теперь делать? Меня совсем не интересуют поддельные украшения, думаю, вы это понимаете. И в то же время вы нуждаетесь в деньгах. Я не хочу предлагать вам помощь, это оскорбило бы вас. Но вашей матери я могу… Я могу намекнуть фрау Гроллер. Она наверняка окажет вам поддержку.
– Ради Бога, не говорите ей об этом ни слова. Очень вас прошу. Эрика будет волноваться. Пожалуйста, обещайте мне это!
– Но я не могу обманывать свою подругу. Давайте тогда сделаем так: мы оба умолчим о том, что я вообще была здесь. От всех, согласны?
– Но Аннет, моя подружка, уже знает…
– Ну, хорошо, тогда сохраним эту тайну между нами троими. Договорились?
– Договорились!
Каролина Диксон крепко пожала его руку.
– Вы славный малый, – сказала она. Затем встала. – Как вы теперь поступите с медальоном?
– Отнесу его обратно Лекюру. Что-то ведь он мне даст за него? А через пару недель выкручусь из долгов.
– Это приличный ломбард? Наверное, он битком набит всяким допотопным старьем? Меня так и манят к себе парижские мелочные лавки. Где находится ваш ломбард?
– Неподалеку отсюда. На улице Вивьен. Владельца зовут Лекюр. Гюстав Лекюр. Его там всякий знает.
Она направилась к двери.
– Желаю вам счастья, Фолькер. Всего наилучшего!
– До свидания, мадам. Возможно, на каникулы я приеду в Берлин.
– Возможно, встретимся. – Голос Каролины звучал холодно и безучастно.
Час спустя миссис Диксон сидела за письменным столом своего гостиничного номера и писала письмо:
Глава 3«Дорогой Ричард!
Провидению угодно, чтобы вы все оке отправились в «Jeu de Paume» в одиночестве. Через час улетает мой самолет. Прошлый вечер был восхитителен, Джеральдина Чаплин – просто чудо. Благодарю вас. Я охотно осталась бы. Но это противоречило бы заповеди вашего святого угодника Грэма, который говорил: «То, чего я хочу, – либо запрещено, либо аморально, либо приводит к беременности». И я добавила бы: либо неразумно. Повремените с возвращением на свое ранчо. У меня такое чувство, что мы скоро вновь свидимся. Кроме того, вам предстоит кое-что сделать: на улице Вивьен есть невзрачная лавчонка, мне с трудом удалось ее обнаружить. Владельца зовут Гюстав Лекюр. Меня интересует все, что связано с ним и его делом. Всё, Ричард. И пишите сами. У ваших парней отвратительный стиль. Вы меня понимаете. Утрите слезы, старый ковбой.
Ваша Каролина».
Апрель распрощался с ясными лунными ночами. Голубовато-зеленое мерцание разливалось над домами и улицами и проникало в темную комнату. Ирэна Бинц любила эти часы. Они располагали к мечтам и любви.
Мужчина, лежавший рядом с ней, спал. Его дыхание было легким и ровным, голова покоилась на ее плече, на губах застыла улыбка.
Молодая женщина села в постели. Когда она спустила голые ноги на пол, ледяной холод обжег подошвы. Ирэна пробежала по комнате и забрала с кресла свое белье.
Она была высокой и стройной. Гладкие темные волосы уложены на макушке в незатейливую прическу, большой лоб свидетельствовал о живости ума и характера. Лицо выражало различные чувства – от искреннего участия до холодной надменности. Неизменными оставались только глаза – бледно-серые и пустые, без тени кротости и доброты.
Ирэна оделась и присела на край постели.
– Морис, – тихо позвала она. Несколько раз нежно поцеловала мужчину в губы, пока тот не проснулся. – Морис, мне пора.
Морис Лёкель зевнул и протер глаза.
– Мучительница, – пробормотал он, – останься. Разве нам было плохо?
– Дивно, но я должна идти.
Мужчина вздохнул и приподнялся в постели.
– Ты какая-то взвинченная. Весь вечер. В чем дело? – Он лениво поискал свою одежду. Задернул гардину и включил свет. – Последние дни ты не в своей тарелке. Думаешь, я этого не замечаю?
Ирэна подсела к зеркалу и накрасила губы.
– Ошибаешься. Но твое равнодушие нервирует меня. Ты же знаешь, что сегодня к Лупинусу придут те двое.
– Ну и что? Оставь их в покое.
– Иногда мне так хочется залепить тебе оплеуху! Все-таки речь идет о медальоне. Здесь дело нечисто. Лупинуса не узнать. В его доме происходят странные вещи, которых я не понимаю. Я же тебе рассказывала, что с недавних пор он какой-то подавленный и растерянный.
– Видимо, у него проблема с деньгами. Ты ему слишком дорого обходишься. – Морис ухмыльнулся.
– Возможно, ты прав. Если он обанкротился, то мне придется начинать все с начала, да и тебе тоже. Мы оба живем на его денежки. Только… я их отрабатываю.
Лицо Лёкеля вытянулось. Он раздраженно пробурчал:
– Лупинусу не грозит разорение, нет. Скорее бордель превратится в женский монастырь.
– Знать бы только, из-за чего затеялась возня вокруг медальона! Сегодня ночью он назначил тем двоим встречу у себя дома. Мне надо быть там, подслушать, в чем дело. – И после небольшой паузы, во время которой она рассеянно наблюдала за тем, как Лёкель натягивает ботинки, добавила: – Самое ужасное то, что Лупинус мне ни о чем не рассказывает. Ты не представляешь, как это меня настораживает. Именно это. Обычно он поверяет мне все, не принимает без меня ни одного решения. Не утаивает никакой мелочи и всегда советуется со мной. Знаешь, как я переживаю?
Лёкель пожал плечами:
– Что тут странного? Два коллекционера захотели приобрести медальон…
– Почему тогда они не обратились прямо к его жене, этой Эрике Гроллер из Берлина? Он же принадлежит ей! Почему они насели на Лупинуса?
– Подумали, что он принадлежит ему. Проще простого. А ловкач Лупинус не стал их разубеждать. Он, как мне кажется, хочет обстряпать дельце без своей обожаемой супруги.
– Нет, нет, Морис. За этим что-то кроется. Ведь Лупинус не находит себе места. Мучается. Я это точно знаю. Те двое доконают его.
Лёкель проводил ее до парадного, и на улице они попрощались. Дальше он ее не провожал. Так было лучше.
Ирэна взяла такси. Шофер удивленно переспросил:
– Точно, девочка, в Пёзельдорф, ты не ошиблась?
Когда это было, чтобы он отвозил кого-то в район западнее Аусенальстера, самый фешенебельный квартал Гамбурга? Те, кто там жил, имели собственные машины. И собственных шоферов. Но Ирэна Бинц повторила адрес. Она забилась в угол и откинулась на спинку сиденья.
Улицы становились все шире и светлее. На асфальте Визендамм тускнели отсветы фонарей. Мимо окон проплыл кусочек городского парка. Полукруг водонапорной башни врезался в небо. Здесь, в районе планетария, она познакомилась с Лупинусом. Два года назад. Он заговорил с ней и пригласил поужинать. В «Сельском домике» они отведали жаркое из серны с красным вином. Затем выпили шампанского и целовались в машине.
Через два дня двадцатилетняя девица открыла счет в банке. Приход и расход были четко оговорены. Ее актив равнялся пятидесяти семи килограммам стройного тела с роскошными бедрами и высокой упругой грудью.
Сделка показалась ей выгодной. Лупинус поведал ей о своей жизни. Врач-гинеколог в Харвестехуде, под пятьдесят, состоятельный. Чутьем она угадала, что у него слабый, неустойчивый характер и его легко будет подчинить себе.
Бинц не упустила счастливый шанс.
Через неделю студентка третьего семестра перебралась из своей комнатенки в мансарде многоквартирного дома на виллу в фешенебельном Альстерпарке. Начала изучать своего любовника, его привычки, его слабости. Особенно слабости. Она выведала причины его странного брака с врачом-окулистом, жившей в Берлине. Выяснила его отношения с сыном, жившим в интернате. И когда они распили бутылочку шампанского по случаю первых шести месяцев их совместной жизни, она знала о нем все, что хотела знать.
Она поняла, что шарм и изысканность ее любовника стоят большего, нежели его постельные доблести. Ее влияние переместилось из спальной в салон. На вечеринках и званых приемах он уже не мог больше обходиться без нее.
Объятия Лупинуса утратили свое обаяние. Он спал с ней, дабы сохранить видимость семейных отношений. Его это устраивало, ее – нет. Она присмотрелась к молодым людям своего круга и выбрала Мориса Лёкеля: двадцать пять лет, репортер из Парижа, привлекательная внешность. В общем, в ее вкусе.
Ирэна не страдала раздвоением души: Лупинус удовлетворял ее материальные потребности, Морис ублажал телесные. Это ее устраивало. Возможно, не всегда с Лёкелем, но всегда с Лупинусом.
Она велела таксисту не останавливаться возле дома. Вышла у ближайшего перекрестка и вернулась назад. В рабочем кабинете Лупинуса горел свет. Она бесшумно открыла парадную дверь и проскользнула в свою комнату. Переодевшись в домашний халат, осторожно прокралась наверх по лестнице. Толстая ковровая дорожка заглушала шаги. За дверью кабинета слышались голоса.
– Не понимаю, в чем здесь проблема! – воскликнул мужчина с сильным иностранным акцентом.
– Невозможно поверить тому, – подхватил другой мужской голос, – чтобы у супруги нельзя было забрать назад свой же подарок. Повод всегда можно найти!
– Я все испробовал, господа. Действительно, все, однако… – Это вступил в разговор Лупинус. Его голос звучал очень тихо. Время от времени раздавался чей-то смех.
Бинц приложила ухо к двери.
– Мы знаем, что обстоятельства складываются не в вашу пользу, дорогой доктор. Ведь речь идет не только о деньгах, в которых вы, похоже, нуждаетесь. Но и… о нашем молчании. Не так ли?
Послышался шум отодвигаемого стула.
– Это шантаж? – возвысил голос Лупинус.
В ответ скрипучий голос монотонно пронудил:
– Шантаж – это неблаговидные действия субъекта или субъектов с целью незаконного обогащения себя или третьих лиц путем противоправного принуждения кого-либо силой или угрозой с ощутимым для него уроном что-либо сделать, терпеть или разгласить, вследствие чего причиняется ущерб имуществу принуждаемого или какого-нибудь другого лица. Параграф черт знает какой, но верно до запятой. И совершенно очевидно, – в голосе мужчины появились задушевные нотки, – что мы не стремимся к обогащению и не причиняем вашему имуществу ущерба. Платим больше, чем того стоит медальон. Вам это хорошо известно.
– Медальон – память о моей первой жене. Я уже не раз говорил об этом.
– Сущая правда. Потому-то мы и поинтересовались прошлым Ютты Лупинус, авантюристки…
– Не касайтесь памяти покойной!
– Верно, она ведь умерла четыре года назад. Летом тысяча девятьсот шестьдесят первого. А когда вы развелись?
– Еще в сорок восьмом, с тех пор я ее ни разу не видел.
– Все это не в вашу пользу, господин доктор. Конечно, если станет известно, что во время войны Ютта Лупинус была агентом гестапо.
– В конце концов, я же с ней разошелся.
– Вы? Ваша жена подала на развод. Но это дела не меняет. В любом случае история довольно неприглядная и порочит вашу репутацию. Если она получит огласку, у вас нет шансов оправдаться. Одних в ней возмутит то, что вы жили с такой особой, скажем прямо – военной преступницей; другие – и сегодня их гораздо больше – осудят вас за то, что вы оттолкнули от себя жену из-за ее темного прошлого, ввергли в нищету, обрекли на смерть…
– Милостивый государь, я бы вас попросил! Это же злонамеренная клевета!
– Ну и что? Вы можете избежать этого скандала. Поэтому мы здесь, к тому же – в седьмой раз. Но сейчас наше терпение лопнуло! Разумеется, нам известно до мельчайших подробностей прошлое не только вашей первой жены, но и ваше собственное. Врач-гинеколог, признанный специалист, можно сказать, любимец женщин. Авторитет в самых высоких кругах общества… Мы же играем с открытыми картами, Лупинус. Мы получаем медальон, вы – немалые деньги. Мы бесследно исчезаем, вы продолжаете спать спокойно и жить в достатке. Итак, решайтесь!
За дверью послышался шум отодвигаемых стульев, паркетный пол заскрипел. Ирэна поняла, что кто-то подошел к письменному столу.
– Может быть, вас устроит другой вариант? – услышала она голос Лупинуса. – Дело в том, что после Ютты остались два медальона. Оба я подарил Эрике, моей нынешней жене, но один из них она отдала моему сыну Фолькеру. Он учится в Париже. Вы, наверное, знаете его адрес? Возможно, он вам продаст свой…
За дверью рассмеялись. Затем мужчины приглушили голоса. Ирэна Бинц прижала ухо к двери плотнее, но больше ничего не разобрала. Она смогла уловить лишь обрывок фразы: «…доктор Кайльбэр, абонентный ящик четыреста…»
Ирэна вернулась в свою комнату и без сил опустилась на корточки у двери. Она не решилась включить свет. Заметив, что вся дрожит, раздраженно закуталась в халат.
Отрывочные мысли роились в ее голове. Военные преступления! Гестапо! Злонамеренная клевета! Их сменили другие: тюрьма, банкрот, нищета. Она уперла подбородок в колени и обхватила ноги руками. Постепенно нервы успокоились. Мозг начал работать четко и деловито. О военных преступлениях не могло быть и речи. Не Лупинус, а его первая жена была агентом гестапо! А вдруг? Нет, она, правда, не знала, каких качеств требует от человека такая профессия, но Лупинус наверняка ими не обладал. Почему он дал себя запугать? Страх перед изгнанием? Смешно. Безденежье? Для Ирэны не было слова хуже этого.
И затем – медальон! Те двое предлагали за него больше, чем он стоил на самом деле. Весьма странно. Возможно, Лупинус не знал его настоящей цены. Значит, она, Ирэна Бинц, должна ее узнать. Лишь после этого она могла перейти к решительным действиям. То, что предстояло ей теперь сделать, было прелюдией. Ее план принял конкретные очертания.
Бинц услышала шаги и голоса в прихожей. Лупинус провожал своих гостей. Сквозь занавеси она рассмотрела темные мужские фигуры, двигавшиеся по гравийной дорожке. Один был широкоплечий, тучный и переваливался с боку на бок, как утка, за ним лениво переставлял ноги другой визитер, а позади обоих, несколько сгорбившись, плелся Эберхард Лупинус.
Девушка поднялась с пола. Все складывалось как нельзя лучше: врач взволнован и нуждается в утешении. А утешителю порой поверяют самое сокровенное. Ирэна была уверена в своем успехе.
Морис Лёкель, распрощавшись с Ирэной Бинц, не стал возвращаться домой. Он не знал, как убить время. Впереди была еще длинная ночь, длинный день, да и все последующие… длинные и нудные. Чертовски нудные.
Он отправился к Шарлотте, которая держала бар неподалеку от Миллернтор, в подвальчике, три ступеньки ниже тротуара. Заправлять таким заведением было нелегко. Миллернтор относился к району Сан-Паули и представлял собой своеобразную нейтральную зону между городом и окраиной, но, несмотря на это, считался достаточно респектабельным.
