Текст книги "Немецкий детектив (сборник)"

Автор книги: Карл Вебер

Соавторы: Манфред Абель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

«Тем временем в других сферах были заключены соглашения о проведении соответствующих мероприятий. При обоюдных уступках дело было закрыто и сдано в архив».

«При обоюдных уступках!» Риффорд радовался своей изобретательности. «В этом даже есть доля правды», – похвалил он себя. Майора распирало тщеславие от мысли, что он был участником – пускай незаметным – большой игры на мировой политической арене.

Он представлял себе, как уполномоченный генерала сидит напротив высокопоставленного чиновника французской секретной службы в его бюро или в каком-нибудь кафе на Елисейских полях, как представитель ЦРУ напоминает французу о тех памятных днях весны 1961 года, о тайной политической оси Вашингтон – Алжир – Париж и о том, о чем сегодня лучше не вспоминать. И как тонко намекает на то, что материалы, касающиеся тех событий, попали в недобрые руки. Он говорит о последствиях возможной огласки. Противники осторожно прощупывают друг друга, и после небольшой пикировки открываются карты: одной частью дискредитирующего материала владеет ЦРУ, другой – ОАС. И хотя такое раздельное владение делает документ совершенно неопасным, но… И месье напротив понимает намек. Однако прожженный политик не дает себя запугать и переходит в нападение: если дорогой американский друг свяжется с ОАС, чтобы обнародовать документ целиком, то подобный шаг чреват тяжелыми последствиями для обеих сторон. Победителями в этой игре стали бы Тиксье-Виньянкур и те, кого он представляет. Этого, естественно, не желает никто, и стороны приходят к согласию. Но как быть с третьей стороной? Тиксье-Виньянкур не присутствует за столом переговоров, да это было бы и неуместно. Необходимо сделать так, чтобы он передал свой материал. Нужно предложить Тиксье нечто такое, что принесет ему, как политику, больше пользы, нежели недолгая пропагандистская шумиха вокруг какого-то фрагмента секретного соглашения его конкурентов.

Майор Риффорд не знал в подробностях, на чем именно сошлись договаривающиеся стороны. Однако ему было точно известно, что соглашение все-таки заключено. И неважно, сколько времени на это ухлопано – три часа или несколько дней, проводились ли консультации с высшими чинами или шли заседания правительственных кабинетов. Риффорд не сомневался в одном: Центральное разведывательное управление обязано было заплатить.

Это было немного. Дешево для Вашингтона, но дорого для Парижа. Честная игра. Взаимовыгодная сделка. По-джентльменски.

Телефонный звонок вернул Риффорда к действительности, и он услышал в трубке четкий голос своего заместителя.

– Извините, шеф. Мне необходимо заручиться вашим согласием. Тут один наш человек попал в глупую историю, мы должны послать ему кого-то на помощь. Я думаю направить туда нашу новую сотрудницу. Вы не возражаете?

– Сложное дело?

– В общем-то нет. Оно будет для нее испытанием.

– Ну хорошо, тогда действуйте…

– Какой номер ей присвоить?

Риффорд на секунду задумался.

– Дайте ей двадцать девятый, он свободен.

Глава 22

Главный комиссар Майзель попросил чашечку кофе, но в последний момент передумал.

– Лучше, пожалуй, чай! Да, я охотнее выпил бы чаю.

Секретарша прокурора принесла чай.

Гансик Баух печально взглянул на шефа отдела по расследованию убийств.

– Дорогой Майзель, я прекрасно понимаю, что у вас сейчас творится на душе. Вы меня знаете. Все то, что вы мне сказали в лицо, я говорил и господину старшему прокурору: «Мы стоим буквально на пороге раскрытия преступления, дайте нам хотя бы один день – сегодня родственники убитой вступают в права наследников». Но безуспешно! Итак, подготовьте документы и пришлите мне папку с делом.

– А если я откажусь подчиниться? Если я затяну передачу дела на день? Если бы я приехал не сегодня, а только завтра, доктор Баух?

– Тогда вы получили бы в Гамбурге соответствующую телеграмму. Смиритесь! Сиятельные господа имеют на это право, Майзель.

– Право? Не говорите о праве.

– Но, Бог мой, вы ведь подозреваете американку…

– Не надо путать: одно дело – американка, другое – подозрение в преступлении. Кроме того, я веду расследование, в то время как эти господа… Что они знают…

– Наверное, побольше нас с вами. Миссис Диксон – американская подданная. И тут соблюдается буква закона, – отрезал Баух.

– Согласен, если бы мы доказали, что она преступница. А это пока еще не установлено…

– Но для них это зацепка, чтобы забрать дело себе. Согласно американо-германской конвенции о выдаче преследуемых лиц, заключенной в тысяча девятьсот тридцатом году и действующей поныне, ни одна из сторон не обязана выдавать другой своих граждан.

– Тогда американцы должны продолжить расследование, а мы выступим в качестве свидетелей. Как вы считаете?

– Честно говоря, я в это не верю. По крайней мере, в то, что они прибегнут к нашей помощи. У них свои методы работы, но теперь это не имеет никакого значения. Господин старший прокурор решил передать дело Эрики Гроллер американским властям, и мы тут с вами ничего поделать не можем. Мы можем только ругаться да взывать к Господу Богу. Правда, я не верю, что Он вмешается и поможет делу.

– И этот шаг господина старшего прокурора законен?

– Майзель, не давите на меня. Я же вам сказал, что на каждый чих можно найти свой параграф. Будем откровенны – здесь замешана политика. А это неблагодарная область для таких подневольных чинуш, как мы с вами.

– Вы знаете, мне совершенно безразлично, кто продолжит дело. Главное, чтобы оно было доведено до конца. Точнее, чтобы преступнику воздали должное. Но как раз это… Баух, я убежден, что мы вышли на верный след. Он еще не остыл, он еще дымится, мы совсем рядом с целью.

– Охотно вам верю. И меня это дело интересует не меньше, чем вас. Ну хорошо. Если вы так настаиваете, давайте полчасика пофантазируем. Расскажите мне, как вы себе представляете это дело. Как, по-вашему, все произошло в ночь на восемнадцатое мая?

Иоганнес Майзель принял игру. Он играл серьезно и вдохновенно. Опять достал свои записи, погрузился в них на несколько секунд, а затем, слегка откашлявшись, начал:

– Если мы свяжем воедино все факты, которыми располагаем, то можно с уверенностью сказать, что события той ночи развивались следующим образом.

Лже-Блумэ – будем ее называть так – спряталась в доме Эрики Гроллер. Мы не знаем, когда она это сделала, но, очевидно, до появления Мориса Лёкеля. Тот прибыл в двадцать два часа и укрылся за кустами самшита возле центральной дорожки. Он поджидал Лупинуса. Через полтора часа подъехала доктор и Клаус Герике. Фрау Гроллер вошла в свой дом, а экономист отправился в пивную, где играл в кости с хозяином. Тем временем Эрика Гроллер написала доверенность на имя Герике. Точнее, начала ее писать, но по каким-то причинам не докончила – видимо, сказалась усталость. Она позвонила на телефонную станцию, сделала заказ, чтобы утром ее разбудили, и отправилась спать. Как обычно, фрау Гроллер приняла на ночь септомагель. Через несколько минут подействовал мышьяк, и доктор умерла. Лже-Блумэ знала о покушении на это убийство или сама его осуществила, подложив отравленную таблетку в капсулу с лекарством. Она ждала на верхнем этаже и, когда фрау Гроллер вошла в свою спальню, скрылась на балконе. Там-то ее и увидел Лёкель, а затем и Герике, который как раз проезжал мимо. Оба приняли лже-Блумэ за фрау Гроллер. Герике говорил о напряженной, выжидающей позе женщины, да и мы сами обнаружили на дверной ручке отпечатки пальцев, которые принадлежали ей. Лже-Блумэ вернулась в спальню, убедилась, что Эрика Гроллер мертва, и пошла к выходу. На веранде ее увидел Лёкель и опять принял за доктора Гроллер. На ней был медальон Фолькера Лупинуса, который она получила от своих хозяев – предположим, от ростовщика Лекюра, братьев Конданссо или еще от кого-то. Лёкель набросился на лже-Блумэ, началась борьба, он сорвал с ее шеи медальон. Девушка упала, а Лёкель бросился бежать, полагая, что убил Эрику Гроллер. Оказавшись на улице, он отбросил в сторону сумочку, ремешок от которой остался на веранде, и помчался через сад. На параллельной улице он вскочил в автобус и поехал на вокзал. Вскоре вернулся Клаус Герике. Он нашел на садовой дорожке сумочку лже-Блумэ, набитую французской валютой, и также бежал, но уже в Париж.

Все гладко и доказуемо, за исключением одного: на веранде не было жертвы нападения. Кто-то увез ее. Мы не знаем – почему? Но знаем – кто. Отпечатки обуви в саду указывают на присутствие еще двух или трех человек, которые могли это сделать. Действовала какая-то банда? А может, это был кто-то, располагавший группой поддержки. И если существует этот кто-то, то какая роль отведена ему в нашей игре? Так вот, рассуждая подобным образом, неизбежно приходишь к мысли об американке Каролине Диксон. От соседа фрау Гроллер мы знаем, что после полуночи напротив ее участка стоял неосвещенный автомобиль. Не была ли это машина миссис Диксон, на которой она и ее люди увезли лже-Блумэ? Ответ на этот вопрос мы получим только тогда, когда сможем допросить американку, господин прокурор. Я не верю, что она убийца Эрики Гроллер, но я убежден, что она важная фигура в этом деле.

Доктор Баух молчал, поскольку у него не было никаких возражений. Он взглянул на часы и устало пробормотал:

– Полчасика, отведенные на наши фантазии, истекли. Вернемся к действительности. Мы не в силах ничего изменить, Майзель, и я повторяю…

Главный комиссар поднялся. Он застегнул пиджак, тщательно расправил складки и подтянул галстук.

– Ну хорошо, – сказал он. – Итак, вы получите документы. А как мы застрахуемся?

– Бумагами. Все будет сделано в надлежащем порядке. Вы получите приказ и оформите официальный протокол, оформите его в том же порядке, в каком передаете следственные материалы из одного ведомства в другое.

– В том же порядке! Забавно. Ну и дела! Итак, вы присылаете мне приказ. Будут еще какие-нибудь указания, господин прокурор?

– Майзель, я здесь действительно бессилен что-либо изменить, не судите меня строго. Займитесь лучше делом об ограблении и убийстве пенсионера. Борнеман в курсе дела.

– Пенсионер. Ну, тут-то политика, видимо, не затрагивается. Правда, кто знает? До свидания, доктор Баух.

– Прощайте, мой дорогой. Прощайте!

Каролина Диксон пользовалась своей машиной редко. Когда она садилась за руль, воспоминания начинали сочиться из потаенных уголков памяти и, обжигая, заползали под кожу. На лбу проступал пот, крупными каплями сбегал вниз и затуманивал стекла очков. Уши не воспринимали звуков окружающего мира. Словно их закупоривали пробки. И в мозгу, этом смехотворно малом объеме серо-белого вещества, включался какой-то неведомый механизм, воспроизводивший не уличные шумы, а хлесткие звуки выстрелов, треск ломающегося дерева, скрежет металла, звон разбитого стекла…

Память сохранила это навсегда, хотя минули долгие годы.

Но сегодня она взяла машину. Потому что предпочитала встретить смерть за рулем. На полном ходу, так же, как промчалась вся ее жизнь.

Машина неслась мимо деревень и городов, мимо нарядно одетых людей, направлявшихся под зонтиками в церковь. Машина неслась на запад, все время на запад, туда, где лежал Париж.

Париж – пункт исходный и конечный. Ее цель.

Ее цель?

Майор Риффорд отдал приказ. И Каролина Диксон догадывалась, что ждало ее там. Возможно – пуля из засады, возможно – удавка. Симона Ален, бывшая суперагентка французской секретной службы и предательница великой нации, не могла рассчитывать на помилование.

Но женщина, сидевшая за рулем, вовсе и не думала о помиловании. Не потому, что она осознала свою вину, нет, а потому, что знала правила игры. Она не предавала Францию, как раньше не предавала Германию, а позднее – Америку. Она подчинялась начальнику отдела Мишелю так же, как прежде – обер-штурмфюреру Шнайдеману, а теперь – майору Риффорду. Она им служила. От них, а не от государств, получала приказы, от них, а не от государств, выслушивала похвалы и выговоры.

Каролина Диксон ехала быстро, безумно быстро. Дорога была ей знакома. Двадцать два года назад, девятнадцатилетней девчонкой, она держала тот же путь в сером «фольксвагене». В ее удостоверении стояло имя Ютта Хаккеталь, а над фотографией – жирная надпись: «Тайная государственная полиция». Все обратилось в прах – и удостоверение, и имя, и рейх.

Ей исполнилось двадцать шесть, когда она снова проехала по этой дороге. Теперь ее звали Ютта Лупинус, она была супруга и мать. Неариец Эберхард Лупинус взял ее под защиту, которая в те годы была ей нужна. Она знала тюремные камеры со стороны и вовсе не хотела знакомиться с ними как их обитатель.

Однако со временем эта защита стала ее тяготить, а возможно, она ей больше была не нужна. Нашлось более надежное укрытие: враги стали друзьями, они разыскали Ютту Лупинус, урожденную Хаккеталь, но не для того, чтобы примерно наказать, а для того, чтобы принять на свою службу и извлечь пользу из ее опыта и знаний.

Таким образом, она вновь отправилась в Париж, в «ситроене», под французским именем. Прежнее – Ютта Лупинус – осталось лишь в решении суда о разводе. Новые хозяева из французской секретной службы были довольны ее работой. Она стала Симоной Ален, звездой шпионажа.

Ютта Хаккеталь, Ютта Лупинус, Симона Ален… Однако и это, последнее, имя умерло, зато родилось другое – Каролина Диксон. Всякому новому рождению предшествовала смерть. «Умереть, чтобы родиться!» Весьма легкомысленно было цитировать сейчас Гете. А если и так, то лучше: «Жди только, вскоре…» Ведь нового рождения не будет. Каролина Диксон знала, что теперь с ней покончено навсегда.

Однажды она уже думала, что наступил конец, по это, пожалуй, была генеральная репетиция, своеобразная проба сил.

Она почувствовала себя на вершине славы в 1961 году в Нью-Йорке, когда под именем Симоны Ален выкрала у Си-ай-си секретные документы. И тогда же нарушила важнейшую заповедь агента – не выполнила приказ. Прежде чем предать бумаги огню, она сфотографировала документ, а микрофильмы спрятала в двух медальонах.

Зачем она это сделала?

В последние дни Каролина не раз задавала себе этот вопрос. Она уже не помнила – зачем? Возможно, из озорства, возможно, из желания снискать позднее за это похвалу. А возможно, ею руководила мысль попытаться однажды с его помощью возвыситься над другими, сыграть свою роль во всемирной истории. Она уже не помнила, зачем сделала это тогда.

Но по пути в аэропорт Симону Ален задержали. Си-ай-си не собиралась мириться с провалом. Группа лихих парней бросилась за ней в погоню. Машина Каролины была мощнее, но плотный транспортный поток не позволял оторваться от преследования. Она вырвалась на окраину Нью-Йорка, отчаянно пытаясь сбросить преследователей с хвоста. Но те ловко отрезали ей пути бегства. И тут прогремели выстрелы, раздался треск ломающегося дерева, скрежет металла, звон разбитого стекла…

Симона Ален очнулась в клинике, вокруг все было белым – стены, потолок, одеяло, халаты. Незнакомые люди навещали ее, приносили цветы, интересовались здоровьем. В ответ она только кивала, поскольку не могла говорить.

Когда она впервые взглянула в зеркало, то вскрикнула от ужаса. Она увидела чужое лицо, из чужих глаз текли слезы, чужой рот перекосился от боли. Она уже не походила на ту женщину, за которой гнались бравые молодчики из Си-ай-си.

Ее голос был другим, и тело тоже. Ей пришлось учиться заново ходить. У нее изменилась походка. Все в ней изменилось.

Врачи торжествовали. Благодаря их искусству был создан практически новый человек. Ничто во внешности женщины не напоминало больше Симону Ален, по мужу Ютту Лупинус, урожденную Хаккеталь.

Незнакомые люди назвали ее Каролиной Диксон, внушили ей новые мысли, дали новые эмоциональные установки. Новая женщина стала агентом ЦРУ, ведь именно для этого ее и возродили. Нынешнее создание поинтересовалось судьбой бывшего. Ей рассказали об авиационной катастрофе, происшедшей в нью-йоркском аэропорту. На месте Симоны Ален сидела другая женщина, сотрудница армейской разведки. Си-ай-си продумала все до мелочей: если бы Симона Ален не была задержана группой захвата или при ней не нашли секретного документа, тогда та сотрудница должна была обыскать багаж французской суперагентки на борту самолета. Однако машина рухнула во время взлета, и та женщина погибла вместе со всеми. И тут у американской армейской разведки созрел план полностью обезличить погибшую в авиакатастрофе сотрудницу и выдать ее за Симону. Ален. Под этим именем она взошла на борт самолета, это имя значилось в списке пассажиров, труп был изуродован до неузнаваемости. Ничто не мешало сочинить сообщение о смерти. Таким образом, в Париже стало известно, что Симона Ален погибла в авиакатастрофе, в Гамбурге то же самое узнали о Ютте Лупинус.

Но в одной нью-йоркской клинике постепенно поправлялась женщина по имени Каролина Диксон. Врачи вернули ее к жизни, новые хозяева оплатили счет за это.

Расходы ЦРУ и армейской разведки окупились с лихвой. Каролина Диксон стала хорошим агентом, не звездой, как во французской секретной службе, но умным, смелым и надежным сотрудником.

Надежным?

Да, надежным. В течение четырех лет, во многих странах, в разных ситуациях. До тех пор, пока она не увидела у Эрики Гроллер медальон, который судьба – злая? – уберегла от гибели. Медальон с микрофильмом секретного документа…

Многое она могла бы сделать иначе. Многие «если» прокрались в ее мысли. Она нашла хлипкие звенья в цепи своей жизни, но не нашла им замены. Сорок прожитых лет веригами висели на ногах. Они определяли каждый шаг, и они определяли конец.

Каролина Диксон предугадала ужасные последствия этих мыслей. В ней застыл крик, протест. Не могло быть так, чтобы прошлое, как заданная программа, определяло грядущее. Должна существовать возможность вносить поправки, подводить черту под былым, линию, которая не станет окончательной чертой под жизнью. «Где-то в мире это должно быть», – подумала она.

Ее мир не позволял сделать такой скачок, а другого она не желала. Сожаление? Покой? Может быть, и это. Покой наступит за первым шагом. Ведь вслед за этим все пойдет последовательно, логично. У агентов ее ранга не было пенсионных притязаний. Была служба и смерть. Иного не дано.

Каролина Диксон выбрала свой путь. Она больше ни о чем не думала. Ни о Ричарде Дэвисе с его патером Грэмом, ни об Эберхарде Лупинусе, ни о своем сыне Фолькере. Мертвенным взглядом смотрела она поверх руля в пелену дождя и языком перекатывала во рту капсулу, которую должна раскусить. Сейчас или чуть позже. Может, на том повороте или там, у реки. Раскусить и проглотить – это все, что осталось.