Текст книги "Немецкий детектив (сборник)"

Автор книги: Карл Вебер

Соавторы: Манфред Абель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава 9

– Дамы и господа, прошу садиться! – Главный комиссар Майзель указал сотрудникам на стулья и кресла в своем рабочем кабинете, а сам уселся за письменным столом. В бюро не было стола заседаний. В углу, в креслах, расположились Стефан Кройцц и секретарша Майзеля фрау Зюссенгут. На стульях, слева и справа от двери, уселись Адольф Эндриан и Гейнц Гебхард – секретари уголовной полиции. Комиссар Борнеман, который все еще занимался расследованием дела об убийстве с целью ограбления в Груневальде и присутствовал на совещании только по настоятельной просьбе Майзеля, пристроился, как всегда, в обшарпанном кресле для посетителей, задвинув его по привычке в узкое пространство между шкафом и умывальником.

Эвальд Борнеман, лысый, розовощекий мужчина пятидесяти четырех лет, был глуховат, однако всячески старался скрыть это. Сотрудники отдела знали об этом недостатке и относились к нему с пониманием.

На столе перед Майзелем лежала папка с делом Эрики Гроллер. Она включала уже шестьдесят одну страницу, а с учетом протоколов обыска квартиры Клауса Герике и сегодняшнего совещания, вероятно, распухнет до сотни. Папка была закрыта. В руках Майзель держал сложенный в несколько раз лист бумаги с заметками.

– Можете курить!

Как по команде вспыхнули спички и зажигалки. Сам Иоганнес Майзель на службе не курил и запрещал это делать своим сотрудникам во время обследования места происшествия. Не только потому, что это производило плохое впечатление. Это было важно по профессиональным мотивам: криминалист должен буквально обнюхать место преступления, уловить запахи, оставленные участниками событий.

– Сегодня, примерно через тридцать четыре часа после смерти Эрики Гроллер и ровно через двадцать семь часов после звонка в полицию, мы подведем первые итоги расследования этого происшествия. Прежде чем попытаться связать между собой разрозненные факты, выдвинуть версию развития событий и определить мотивы преступления, позвольте мне подытожить первые результаты нашей работы. Из моего сообщения вам станут очевидны нелогичность, противоречивость и неясность сути и проблем преступления. По моему мнению, в данном случае целесообразно отойти от принятой в нашей практике формы доклада. Это объясняется тем, что некоторые детали дела не укладываются в привычные рамки.

Начну с жертвы: поскольку с момента проникновения яда в организм и до наступления смерти могло пройти максимально двадцать минут, то нам необходимо прежде всего восстановить события последних часов жизни Эрики Гроллер. Мы располагаем следующими фактами: вечером семнадцатого мая фрау Гроллер договорилась о встрече с экономистом Клаусом Герике. От фрау Мёлленхаузен, секретарши врача, мы узнали, что Эрика Гроллер довольно неохотно на это согласилась. Причина: на другой день, рано утром, она собиралась лететь в Париж и накануне хотела хорошенько выспаться. Мы установили, что фрау Гроллер забронировала билет на самолет, вылетающий из Тегеля[4]4
  Один из берлинских аэропортов.


[Закрыть] восемнадцатого мая в пять тридцать утра. Несмотря на это, Эрика Гроллер все-таки согласилась встретиться с Герике. Фрау Мёлленхаузен назвала также ресторан, где они должны были увидеться, – «У четырех дубов», что севернее Шлахтензе. Мы показали фотографии Гроллер и Герике официанту, работавшему в тот вечер, и он опознал обоих. Парочка вошла в ресторан в двадцать тридцать. Заняли отдельный столик. Герике заказал бутылку белого вина, кроме того, выпил сам три или четыре рюмки коньяка. Из еды ничего не заказывали. Вначале они вели между собой серьезный разговор, позднее Герике развеселился. Они не были похожи на любовников. Ушли из ресторана в начале двенадцатого. К своим показаниям кельнер добавил одну очень ценную подробность: в течение вечера женщина что-то писала на картонной подставке под бокал. Нам удалось найти и изъять эту картонку. Скупыми, но точными штрихами Эрика Гроллер нарисовала на ней нечто вроде плана подвальных помещений своего дома.

Герике имеет «фольксваген». Пользовался ли он им в тот вечер, мы не знаем. Он до сих пор не найден. Автомобиль врача-окулиста марки «nаунус» стоит в гараже на ее участке, и на нем нет никаких следов грязи. Можно предположить, что на встречу с Герике она ездила не на своей машине.

Вопрос о машине представляется мне очень важным. Мы точно знаем, что в двадцать три часа тридцать четыре минуты фрау Гроллер была уже у себя дома. В это время она позвонила на телефонную станцию со своего аппарата и сделала заказ, чтобы ее разбудили в четыре пятнадцать утра. Вам известно, что в подобных случаях телефонная станция сразу по получении заказа делает контрольный звонок, чтобы избежать впоследствии недоразумений. Таким образом, если Эрика Гроллер вышла из ресторана «У четырех дубов» в начале двенадцатого, а уже в двадцать три часа тридцать четыре минуты звонила по своему домашнему телефону, то она должна была воспользоваться машиной, поскольку в это время городским транспортом добраться оттуда не очень просто. Однако опросы таксистов не дали положительных результатов – никто из них не опознал парочку. Поэтому можно предположить, что Герике подвез фрау Гроллер до ее дома на своем «фольксвагене». След Клауса Герике окончательно потерялся после того, как он покинул ресторан.

От ресторана до виллы врача – добрых пятнадцать минут езды на машине. Допустим, что фрау Гроллер вошла в свой дом в двадцать три часа двадцать пять минут. Через десять минут она позвонила на телефонную станцию и сделала заказ, чтобы ее разбудили. Чем еще она занималась? Набросала доверенность, ту самую, которую мы нашли на ее письменном столе. Напомню, что там было написано:

«Господину… доверяется…

Господин… правомочен на…»

Первая фраза дважды перечеркнута.

Эксперты-графологи однозначно установили следующее: во-первых, доверенность написана Эрикой Гроллер. Во-вторых – ее авторучкой, которую мы позднее нашли в ее сумочке. В-третьих, доверенность писалась в спокойном состоянии – об этом свидетельствует твердый почерк. В-четвертых, по заключению экспертов, доверенность была написана самое большее за двенадцать часов до того, как мы передали ее на исследование. Таким образом, мы можем констатировать: Эрика Гроллер по возвращении домой из ресторана «У четырех дубов», где она встречалась с Герике, спокойно села за свой письменный стол, достала лист бумаги, авторучку, задумалась, написала фразу, перечеркнула написанное, вновь задумалась, написала другую фразу и на этом прервала свое занятие.

Из отдела судебной медицины мы получили заключение, что смерть наступила между двадцатью четырьмя часами и десятью минутами первого. Действие яда проявилось через пятнадцать – двадцать минут после его приема. Итак, Эрика Гроллер приняла яд не раньше двадцати трех сорока и не позднее двадцати трех пятидесяти пяти.

В связи с этим возникают два вопроса. Первый: каким образом яд попал в ее организм? Мышьяковистый ангидрид растворяется в воде и, кроме того, не имеет вкуса. В желудке покойной обнаружены только алкоголь и остатки септомагеля. Поскольку доля мышьяковистого ангидрида в таблетках чрезвычайно мала, то яд предположительно проник в организм вместе с алкоголем. Пила ли дома Эрика Гроллер что-нибудь спиртное? Мы вынуждены ответить на этот вопрос утвердительно, хотя в ее доме нам не удалось обнаружить ни малейших следов выпивки.

Второй вопрос: куда исчез Клаус Герике? Мы предположили, что он подвез врача до ее виллы на своей машине. Но вошел ли он вместе с ней в дом? Этого мы не знаем. Во всем доме не было найдено ни одного отпечатка его пальцев. Правда, в саду, наряду со множеством других следов обуви, обнаружены отпечатки ботинок, которые могут принадлежать Герике. Я особо подчеркиваю слово «могут», так как они не очень отчетливы. Мы нашли их возле гравийной дорожки, справа от веранды, и они ведут в сторону улицы. Итак, можно предположить, что Герике проводил врача до входной двери ее дома, а потом вернулся к своей машине.

Бросается в глаза тот факт, что Герике был инициатором двух встреч: с Эрикой Гроллер вечером семнадцатого мая и доктором Кайльбэром девятнадцатого. И Гроллер и Кайльбэр сперва отказывались, но в конце концов уступили под давлением Герике.

Теперь еще несколько слов о последующих событиях той ночи, как мы их себе представляем. У нас есть показания соседа доктора Гроллер. Он вернулся домой в начале первого; более точно назвать время свидетель не может. Перед домом Эрики Гроллер, на другой стороне улицы, он заметил стоящий автомобиль. Подфарники и габаритные огни у него были погашены. Свидетель уверяет, что это не был «фольксваген». Он не обратил внимания на то, находились ли в машине люди.

В четыре пятнадцать утра последовал звонок с телефонной станции. Поскольку ни в это время, ни пять минут спустя трубку никто не поднял, заказ был аннулирован.

Около шести часов в дом через кухонное окно проник доктор Лупинус и вскоре обнаружил свою жену мертвой. От гамбургских коллег мы получили подтверждение его алиби на ту ночь. В момент отравления и смерти жены он не мог находиться в Берлине. Правда, в его показаниях имеются два слабых места. Первое: в Гамбурге установили, что Лупинус вовсе не поручал своей секретарше уведомить Эрику Гроллер о его приезде. Нам же, как известно, он говорил, будто не уверен, выполнила ли секретарша его поручение. Второе: между прилетом самолета и приездом на виллу Эрики Гроллер у доктора нет алиби почти на час. Лупинус заявил, что прогуливался. Свидетелей этой прогулки у него нет. Но как бы то ни было, он вернулся в аэропорт, ведь такси доктор нанял именно там.

Майзель сделал небольшую паузу и несколько раз приложил носовой платок к уголкам рта. Стефан Кройцц просиял. Его восхищало – уже в который раз! – умение шефа построить доклад. Майзель вовсе не заглядывал в дело! У него была феноменальная память на детали.

Иоганнес Майзель спрятал носовой платок в карман, поправил галстук, элегантным движением пригладил волосы и продолжил свой обзорный доклад.

– Перейдем теперь ко второму блоку вопросов – к событиям, происшедшим на веранде. Перечислю некоторые уже известные факты.

Первое: не обнаружено никаких более или менее пригодных для идентификации следов обуви.

Второе: были найдены три различных отпечатка пальцев и ладони. Отпечатки несомненно принадлежат доктору Лупинусу, они находятся на стуле, который валялся на полу перевернутым, и на ручке двери, ведущей в сад. Кому принадлежат остальные отпечатки – пока неизвестно.

Третье: отпечатки пальцев, как на матерчатом ремешке, встречаются в двух местах – на маленьком столике, где стояла цветочная ваза, и на балконной двери верхнего этажа. Мы обнаружили, что дверь на балкон заперта, а ключ валялся в комнате примерно в двух метрах от двери.

Четвертое: кроме стирательной резинки со следами помады мы нашли еще пуговицу от воротничка мужской рубашки. Она лежала на лестнице, ведущей к веранде.

Пятое: мы нашли различные следы крови – в виде цельных и разбитых капель, а также брызг. Последние, как вам известно, образуются в тех случаях, когда кровь капает из раны на теле, находящемся в движении. Лужиц крови или кровяных дорожек нет. Вся кровь относится к нулевой группе. В одной из капель обнаружены частицы мозгового вещества и жировой ткани, в другой – волосы, по заключению экспертов – крашеные, с головы. На осколках вазы, на полу и на кромках ножек стула найдены частицы кожи. По предварительным данным, они относятся к кожному покрову носа, лба и скуловой дуги.

Что касается следов обуви, найденных в саду, то можно подумать, что семнадцатого и восемнадцатого мая на участке Гроллер было настоящее столпотворение. Мы сняли отпечатки с обуви покойной, ее супруга и Герике. Выводы экспертов: среди найденных есть также следы, которые явно не принадлежат трем этим лицам. О них можно сказать следующее.

Один след, довольно отчетливый и большой, по всей вероятности, оставлен мужчиной. Расстояние между левыми и правыми отпечатками составляет примерно полтора метра. Это говорит о том, что человек быстро бежал. Следы ведут от веранды за дом и далее – через сад к забору соседнего участка. Затем они теряются.

Другой отпечаток найден за пределами участка, на улице, у самого забора. Человек, вероятно тоже мужчина, стоял здесь долгое время. На это указывает глубина следа.

Третий след – еще одного стоявшего человека – находился возле центральной дорожки, точнее – за живой изгородью из самшита. Здесь также кто-то долгое время стоял в ожидании.

И последний отпечаток мужской обуви обнаружен в самом саду, приблизительно в пятидесяти сантиметрах от калитки. Он направлен перпендикулярно к садовой дорожке. Следы левого и правого ботинка находятся рядом друг с другом.

Нами не обнаружено ни одного четкого отпечатка дамской обуви. Однако не следует забывать, что женщины могут ходить и в мужской обуви.

Сравним теперь следы на веранде со следами вне ее. За исключением уже известных нам лиц – Гроллер, Лупинуса и Герике, – мы располагаем следами двух неизвестных людей на веранде и трех, а может, даже четырех – в саду. Это обстоятельство кажется мне чрезвычайно важным: вероятно, в преступлении участвовал не один человек.

И наконец, последнее. К чему мы пришли?

До сих пор нам ничего не известно о мотивах этого преступления.

Фрейлейн Мёлленхаузен – секретарь врача-окулиста, квартирная хозяйка Герике фрау Миттельцвайг, а также приходящая прислуга Эрики Гроллер не могут рассматриваться как сообщники убийцы или исполнители преступления. Вне подозрения остаются доктор Лупинус, его приятельница Ирэна Бинц и адвокат доктор Кайльбэр, имеющие доказательства того, что в момент совершения преступления их не было в Берлине. Кроме того, к этой группе лиц следует отнести владельцев соседних вилл, представивших безупречное алиби. Главный подозреваемый – Герике, который своим бегством изобличил себя. Объявлен его розыск. Обыск квартиры Герике даст нам, вероятно, дополнительный материал для следствия.

Мою просьбу произвести дознание в отношении доктора Лупинуса и адвоката Кайльбэра господин прокурор отклонил. Поскольку уже доказано, что оба они не могут быть убийцами Эрики Гроллер, а другие подозрения в отношении их отсутствуют, то нет оснований для вмешательства в их личную и деловую жизнь. Сожалею об этом, но вынужден подчиниться.

Имущественная сторона в деле Эрики Гроллер не вызывает никаких вопросов. Она застраховала свою жизнь на имя пасынка Фолькера Лупинуса, который находится сейчас в США и тоже не может подозреваться в убийстве. После нее остались кое-какие драгоценности и даже акции. Поскольку завещания она не оставила, то все имущество унаследует ее муж.

Фрау Гроллер любили и уважали все – как пациенты, так и коллеги по работе. Выдающимся врачом она, видимо, не была, однако располагала большим практическим опытом. Все, кого бы мы ни расспрашивали, отзывались о ней как о приветливом, уравновешенном, добросовестном, доверчивом человеке, натуре мечтательной и склонной к романтизму.

В заключение скажу, что дом Эрики Гроллер по-прежнему находится под нашим наблюдением. По моей просьбе господин прокурор наложил запрет на выдачу трупа для погребения. Правда, всего на несколько дней. Как бы то ни было, но доктору Лупинусу будет отказано в кремировании тела его жены. Мы должны иметь возможность для эксгумации.

Итак, дамы и господа, на этом мой обзорный доклад закончен. Передохните немного. Сделаем пятиминутный перерыв, а затем приступим к обсуждению.

Прокурора, который курировал дело Эрики Гроллер, звали Баух[5]5
  Брюшко, чрево, живот (нем.).


[Закрыть], доктор Ганс Баух. Его фамилия точно подходила к его внешности: маленький, кругленький, добродушный. От него веяло покоем и уютом, что, в общем-то, не отвечало его существу. Даже когда он настаивал на максимальном сроке тюремного заключения, его обвинительные речи перед судом казались веселыми и миролюбивыми. Никто, пожалуй, не страдал от этого больше, чем он сам. С малых лет его звали Гансик, и для своих сотрудников и коллег он остался тем же Гансиком, которого величали академическим званием, по-видимому, только из вежливости. Более того, некоторые работники прокуратуры и полиции даже не знали его настоящей фамилии.

Доктор Гансик был молод, очень молод для своей должности. Уже одно это свидетельствовало о его высокой квалификации и говорило о том, что покой и уют, которые он излучал, были иллюзорными. Доктор Баух отличался умом и честолюбием, был настойчив и добросовестен в делах.

Главному комиссару Майзелю нравилось с ним работать. Он воспринимал Бауха как приятное дополнение к себе. Оба любили пунктуальность, письменную форму изложения, точные формулировки. Огромный профессиональный опыт Майзеля стоил не меньше, чем обширные связи Гансика. И изящные аристократические манеры главного комиссара составляли желанный для обоих контраст с неряшливой, небрежной манерой доктора Бауха держаться и одеваться.

Прокурор доктор Баух знал, что Майзель приходил чуть ли не в бешенство, если ему мешали во время важных допросов или совещаний. Знал он и о том, что сейчас в бюро комиссии по расследованию убийств проходило очень важное совещание. Тем не менее он снял телефонную трубку и связался с главным комиссаром.

– Сожалею, господин Майзель, что вынужден вас побеспокоить. Не подумайте, будто я звоню вам от нечего делать. Речь идет о наследстве убитой Эрики Гроллер. Мое начальство срочно требует – подчеркиваю, срочно – прислать опись всех ценных вещей, оставшихся после умершей.

– Не понимаю.

– А что тут понимать? Берете в руки лист бумаги и авторучку и методично переписываете все то, что находите ценным. Впрочем, вы этим уже занимаетесь.

– Вот именно! Все делаем по порядку, как предписано. Этим занимаются двое моих людей, кроме того, в качестве понятого приглашен адвокат. Мы не отступаем ни на шаг от инструкции, господин прокурор.

– А супруг и наследник?

– Лупинус снова у себя дома, в Гамбурге. По-моему, его нецелесообразно привлекать к делу.

– Ну, хорошо. Итак, не тяните канитель. Немедленно принимайтесь за ценные вещи и пришлите мне их опись. Включите в нее все, что имеет цену ну, скажем, более пятисот марок. Украшения, меха и прочую ерунду.

– Но почему только это? Господин доктор Баух, введите меня наконец в курс дела, если на этот счет существуют определенные подозрения!

– Ах, дорогой господин Майзель, не горячитесь. Мы с вами тертые калачи. Я знаю столько же, сколько и вы…

– Это официальное распоряжение?

– Да, разумеется, официальное.

– И я получу его в письменной форме?

– Получите. Господи, похоже, вы сердитесь на меня! Напрасно. Когда я получу от вас опись и перешлю ее дальше по инстанции, то надеюсь услышать от гоcподина старшего прокурора подробности. После этого сразу же позвоню вам. Итак, господин Майзель, прошу вас, отнеситесь серьезно к этому поручению. Вряд ли доктор была так уж богата. Привет, мой дорогой!

Баух положил трубку, то же самое сделал Майзель„И в то время как главный комиссар, прервав совещание, давал необходимые указания, доктор Гансик еще некоторое время сидел за своим письменным столом. Его левая рука продолжала лежать на телефонной трубке, словно он ожидал срочного разговора, а в голове пульсировала одна мысль – тут затевается какая-то пакость!

Иоганнес Майзель, откинувшись на спинку кресла, думал о том же. Но в конце концов пришел к выводу: а вдруг именно здесь удастся найти зацепку, которая поможет отыскать мотив преступления?

Глава 10

Доктор Лупинус велел накрыть стол в своем кабинете: он решил устроить небольшой завтрак по случаю приезда сына. Фолькер прилетел в Гамбург рано утром. Телеграмма с известием о смерти Эрики настигла его в Калифорнии, деньги на обратную дорогу прислал ему отец. Самолет компании «Пан-Американ» доставил Фолькера беспосадочным рейсом в Париж. Он мог бы сразу пересесть на другой самолет и вылететь в Гамбург, но решил на несколько часов задержаться в Париже. Так он рассказал отцу при встрече.

Горничной было велено разбудить Фолькера в одиннадцать часов и к тому же времени пригласить вниз Ирэну Бинц. Лупинус некоторое время колебался, прежде чем отдать распоряжение поставить на стол три прибора. Но так, пожалуй, было лучше: все должно быть ясно с самого начала. Ирэна жила в его доме, была близка ему, и не было причин не приглашать ее к завтраку.

Кроме того, предстоящий разговор с Фолькером вызывал у доктора Лупинуса тревогу и неуверенность. Виной тому были и натянутые отношения между ними, и смерть Эрики, и, наконец, его собственные проблемы, о которых Фолькер не знал, да и не мог ничего знать.

Доктор Лупинус чувствовал себя скованным по рукам и ногам, да к тому же еще посаженным в клетку, И тем не менее он должен был выглядеть так, словно никаких оков на нем нет. В этом заключался его шанс.

Минуло тридцать пять часов. Тридцать пять часов Эрика Гроллер была мертва, и он должен был играть роль вдовца – с траурной повязкой на рукаве и черным галстуком на шее. Все прочее осталось по-прежнему. Осталась Ирэна, осталась его врачебная практика, остались пациенты и налоговое управление – ничего не изменилось.

Уголовная полиция отпустила доктора Лупинуса. Ему пришлось дать обещание временно не менять своего места жительства и никуда не выезжать из города. Потом явились гамбургские полицейские, чтобы проверить его алиби. Вот и все.

Дом Эрики Гроллер оставался для него пока недоступным, так же как и ее наследство. Не было назначено и время похорон.

У него никто ничего больше не просил. Ни полиция, ни двое иностранцев, которые еще недавно, угрожая неприятностями, настойчиво требовали медальон.

Лупинус не знал, что делать дальше. В томительном ожиданий чего-то монотонно текли час за часом, день за днем. Он пугался, когда кто-нибудь звонил по телефону, и испытывал точно такой же страх, когда пустела улица перед его домом. Не с кем было обсудить проблемы, не у кого было попросить совета, некому было рассказать о своих подозрениях. С кем? У кого? Кому?.. А Ирэна? После своего возвращения из Берлина доктор Лупинус почти не говорил с ней.

– Эрика умерла, ее убили! – коротко бросил он.

Его любовница дважды пронзительно вскрикнула, а спустя мгновение, будто вспомнив, как следует вести себя в подобных случаях, вскрикнула в третий раз – как актриса, которая при дублировании фильма синхронно передает душевное состояние героини. Эти возгласы до сих пор звучали в его ушах. Лупинус не упрекал Ирэну за это. Возможно, она надеялась занять место рядом с ним на законных основаниях. А почему бы, собственно говоря, ему и не жениться на ней, если все закончится благополучно?

Если все закончится благополучно!

А пока все шло далеко не благополучно. А может, наоборот, все складывалось как нельзя лучше? Это с какой точки зрения посмотреть. Ирэна спросила его тогда, нашли ли убийцу. Он пожал плечами.

– Это ты ее убил? – спросила она, и он ответил:

– Нет.

Некоторое время она тупо смотрела в пол, два-три раза делала попытку начать разговор, пока наконец не решилась на вопрос:

– Медальон у тебя?

– Нет, – хмуро буркнул он.

Она хотела спросить его еще кое о чем, но Лупинус махнул рукой и прекратил разговор на эту тему.

Однако известие о смерти Эрики подействовало на Ирэну сильнее, нежели он предполагал. В тот день она выглядела бледной, утомленной. И сейчас, когда вошла в комнату, тоже была бледна. Темное платье и черные волосы подчеркивали белизну лица. Ирэна проявила такт и вкус. Она не оделась в траур, это показалось бы наигранным, но лишила свой туалет ярких красок и не надела украшения.

Он подошел к ней и поцеловал руку.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая?

– Спасибо. Ты уже говорил с сыном?

– Обменялись парой слов. Сейчас он отдыхает. Устал после перелета. Наверное, скоро появится.

Фолькер Лупинус не заставил себя ждать. Он вошел с дымящейся сигаретой в руках, и его пальцы дрожали, когда он тушил ее, чтобы поздороваться с Ирэной Бинц. Он ограничился лишь рукопожатием, затем повернулся к отцу.

– Это было убийство с целью ограбления? Что-нибудь украли? – без обиняков начал он.

Доктор Лупинус подвел его к столу.

– Позднее, Фолькер, поешь сначала.

Горничная принесла холодное жаркое, они выпили легкого вина, а затем на столе появились кофе и печенье. Врач повел разговор издалека. Он спрашивал об учебе, о жизни в Париже, обо всем и ни о чем. Фолькер отвечал лаконично, его интересовала только одна тема: Эрика убита! Почему? Этот вопрос сверлил его мозг больше, чем вопрос о том, кто это сделал.

Он задал его отцу после еды. Неожиданно повышенным тоном. Доктор Лупинус беспомощно развел руками.

– Если бы это было известно, то, возможно, убийцу уже нашли бы, – ответил он.

– У нее были враги?

Разговор пошел по замкнутому кругу. Вопросы, вопросы – и никаких ответов. Фолькер устал обращаться в пустоту. Он видел утомление на лицах своих собеседников и поэтому стал говорить о себе. Сообщил и о своей остановке в Париже.

– Я хотел известить о случившемся Аннет и…

– Аннет? Это твоя приятельница, которой ты тогда восторгался?

– Да, ее зовут Аннет Блумэ. Она уехала на каникулы к своим родителям в Экс-ан-Прованс – ее отец работает там врачом. Я трижды звонил ей туда, но никто не ответил. Тогда я послал телеграмму и указал здешний адрес. Возможно, она приедет.

Фолькер был в отчаянии и искал спасения в болтовне. Он рассказывал о вечернем Париже, о том, как шел по его улицам, направляясь на рю Вивьен. Он изобразил сцену, как стучал в дверь лавки ростовщика Гюстава Лекюра, как старик шаркал ногами и нещадно ругался, а увидев его, окаменел, словно египетская мумия.

– Но эта мумия говорила. Она, правда, зациклилась на одном слове: «Вы? Вы? Вы?» Ну, тогда я просто отодвинул старикашку в сторону и пробрался в его разбойничье логово, уставленное всякой рухлядью. Лекюр плелся за мной, трясясь и причитая: «Ах, месье, вы пришли в неподходящее время. Сегодня его у меня нет, именно сегодня; один клиент пожелал осмотреть его, клиент надежный, можете не беспокоиться…» – и так далее. Я пришел в бешенство, схватил его за шиворот, ведь он мне был нужен…

Лупинус, улыбаясь, перебил сына:

– Но что именно? Ты даже не сказал, о чем идет речь.

– О чем речь? Ну, конечно же, о медальоне!

– О медальоне? – в один голос произнесли Лупинус и Бинц.

Широко раскрытыми глазами доктор уставился на сына, и его пальцы начали нервно теребить скатерть.

– Какой медальон, Фолькер?

– Один из тех, что ты подарил Эрике. Она дала его мне как талисман, когда я уезжал на учебу в Париж. Но у меня возникли…

И он рассказал о своих временных денежных затруднениях, о сделке с ростовщиком Лекюром и уже было собирался поведать о разочаровании, постигшем его после того, как он узнал, что медальон фальшивый.

– Откуда у тебя, собственно, эти медальоны, отец?

– Они принадлежали твоей матери, Фолькер. – Лупинус был рад, что нашел хоть один вопрос, на который он мог ответить сыну. Поэтому он с готовностью остановился на нем и подробнее, чем раньше, рассказал Фолькеру о своем первом браке.

– …Затем у нас начались частые ссоры. Ютта была человек неугомонный, задыхалась в той спокойной, идиллической обстановке, которой я ее окружил. В конце концов, она решила идти своим путем. Не хочу перетряхивать старое белье и ради твоей же пользы умолчу, чем она занималась во время войны. Короче говоря, в сорок восьмом году она подала на развод. С тех пор я ее больше не видел. Тринадцать лет спустя я получил из Америки пакет, точнее – маленький чемоданчик. Какой-то неизвестный господин сообщил мне, что хозяйка этого чемоданчика погибла в США в тысяча девятьсот шестьдесят первом году во время авиационной катастрофы. Чемоданчик уцелел чудом и позднее попал в его руки. Внутри чемоданчика этот человек обнаружил письмо, адресованное мне. В письме Ютта сообщала, что в скором времени она приедет в Гамбург и будет рада повидаться со мной и со своим сыном. Письмо было не окончено. Но из него можно было понять, что прежде мы были женаты, и этот господин посчитал своим долгом передать мне пакет. Я поблагодарил его и попросил рассказать о подробностях катастрофы. Обратился даже в авиакомпанию, которой принадлежал рухнувший самолет. Из Нью-Йорка, где находилась ее штаб-квартира, мне пришло официальное подтверждение о смерти Ютты. В чемоданчике лежали туалетные принадлежности, кое-что из белья и эти два медальона. Что там было еще, я уже не помню. Эти-то медальоны я и подарил Эрике к свадьбе.

– Отец, ты знаешь, что один из них был фальшивый?

– Один? Мне кажется, оба медальона – имитации.

– Нет, иначе американка не была бы так шокирована.

– Какая американка?

Фолькер ответил не сразу.

– Не смотри на меня так… А в чем дело? Разве ты не знаком с приятельницей Эрики, миссис Диксон? Недавно она заходила ко мне и хотела купить медальон. А потом обнаружила подделку. Она была очень удив* лена, поскольку видела накануне медальон Эрики, и он – подлинный.

– Откуда тебе это известно? От американки?

– Косвенно. Но я понял это по письму Эрики, которое она мне…

Лупинус вскочил.

– Эрика писала тебе о медальоне?

Фолькер положил на тарелку вилку и нож и отодвинул ее от себя.

– Что с этими медальонами, отец? – спросил он, и голос его прозвучал резко. – Тут что-то нечисто. Разумеется, Эрика упомянула о медальонах. Почему она не должна была этого делать?

– Но когда она тебе написала об этом, Фолькер, когда?

– Я уже не помню когда. Да и письмо, пожалуй, не сохранилось. Помню, она интересовалась, у меня ли еще медальон, и надавала разных полезных советов, как его получше сберечь. Она сама, по ее словам, депонировала свой медальон в банке, так будто бы вернее. Ну и скажи мне на милость: кто будет хранить фальшивку в стальном сейфе?

Лупинус и Бинц молчали. Врач все еще стоял у обеденного стола, затем рухнул на стул, его лицо побледнело.

– В чем дело с медальонами, отец? – повторил свой вопрос Фолькер. – С ними как-то связана смерть Эрики? Ну скажи что-нибудь!

Доктор Лупинус посмотрел на сына. На какую-то секунду взгляды их встретились, и Фолькер испугался. Глаза отца были мертвые. Безжизненно скользнули они по лицу Фолькера. Это походило на поиски душевного покоя или защиты.

Под этим взглядом по телу Фолькера пробежал озноб. Доктор, как загипнотизированный, наклонился вперед и бортом расстегнутого пиджака задел бокал с вином. Фолькер быстро схватил его и отставил в сторону.

– Ты что-то знаешь? – воскликнул он. – Эрику убили из-за медальона?

Мягкий голос Ирэны вывел врача из оцепенения.

– Вы не должны так думать, господин Лупинус, – сказала она, обращаясь к Фолькеру. – Разумеется, все возможно, однако никто из нас не знает ничего определенного. Если фрау Гроллер депонировала свой медальон в банковском сейфе, то убивать ее ради этого украшения уже не было смысла.