Текст книги "О, счастливица!"

Автор книги: Карл Хайасен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Сквайрз услышал его за квартал: мужчина и женщина нестройно распевали на каком-то экзотическом языке. Дрожащие звуки привели Сквайрза к дому под прожектором. Простое одноэтажное оштукатуренное поверх бетона здание, типичное для флоридских застроек шестидесятых и семидесятых. Сквайрз незаметно стоял за старым дубом и наблюдал.

На виду было три фигуры – четыре, если считать статую Девы Марии, которую темноволосый мужчина в спецодежде переставлял туда-сюда на маленькой освещенной платформе. Двое других – певцы, как выяснилось, – сидели вытянув ноги в извилистой, заполненной водой канаве, выкопанной на лужайке. Мужчина в канаве был замотан в грязное постельное белье, а женщина одета в торжественное белое платье, рукава с кружевными вставками. Пара неопределенного возраста, но оба бледнокожие и с мокрыми волосами. Бернард Сквайрз заметил клинообразные следы, возникающие там и сям на воде, – какие-то животные, водоплавающие…

Черепахи?

Сквайрз подобрался ближе. Вскоре он понял, что стал свидетелем странного религиозного обряда. Пара в канаве держалась за руки и извергала тарабарщину, их окружали всплески – вокруг двигались головки рептилий размером с виноградину. (Сквайрз вспомнил показанный как-то по кабельному телевидению документальный фильм о культе ручных змей в Кентукки – может, здесь отколовшаяся секта черепахопоклонников?!) Примечательно, что темноволосый человек в комбинезоне никакого участия в церемонии валяния в канаве не принимал. Напротив, он периодически отвлекался от статуи Мадонны и пристально глядел на двух певцов с видом, как показалось Сквайрзу, неприкрытого порицания.

– Плиииныыыйй поо плааа поллаааа! – заливалась пара, и от этого у Сквайрза вниз по позвоночнику прокатилась такая ледяная волна, что он перебежал улицу и помчался прочь. Он не был набожным человеком и уж конечно не верил в предзнаменования, но укротители черепах и незнакомец с окровавленными ладонями всерьез выбили его из колеи. Грейндж, поначалу произведший на Сквайрза впечатление типичной наживающейся на туристах южной стоянки для дальнобойщиков, теперь казался мрачным и таинственным. Сверхъестественные химеры разъедали местную обстановку с ее крепкими браками, традиционной консервативной верой и слепым почитанием прогресса – любого прогресса, – которые позволяли пройдохам наподобие Бернарда Сквайрза налетать и получать свое. Он быстренько вернулся в мотель, рано пожелал миссис Хендрикс спокойной ночи (отказавшись от ее свиного жаркого, кабачков, стручковой фасоли и пирога с орехом пекан), заперся в комнате (потихоньку, чтобы не обидеть хозяйку) и скользнул под плед, пытаться утихомирить пустое, беспомощное, иррациональное предчувствие, что Симмонсов лес уже потерян.

«Настояшшая любофь» пахла мочой, солью и крабом. А как иначе?

Фингал сгорбился над рулем. Они шли вдвое медленнее возможного, экономя бензин. На коленях у Эмбер была развернута морская карта Бода Геззера. Маршрут до Групер-Крик для них разметила шариковой ручкой услужливая леди из «Черного прилива».

На Флоридском заливе была легкая зыбь, никаких волн, чреватых морской болезнью. Но щеки Фингала все равно имели зеленоватый оттенок, а под глазами проступили темные круги.

– Ты в порядке? – спросила Эмбер.

Он неуверенно кивнул. Жир на его руках и животе подскакивал от каждого толчка. Он рулил осторожно – леди «Черный прилив» вправила вывихнутые большие пальцы на место, но они оставались болезненно опухшими.

– Останови лодку, – приказала Эмбер.

– Со мной все нормально.

– Останови. Сию секунду. – Она дотянулась до панели управления и повернула рычаг газа. Фингал не спорил: у нее был револьвер – кольт-«питон» Пухла. Конец ствола торчал из-под карты.

Как только моторка перестала двигаться, Фингал перегнулся через борт и выблевал шесть или семь венских сосисок, сожранных на завтрак в Перл-Ки.

– Извини. – Он вытер рот. – Обычно я не страдаю морской болезнью. Честно.

– Может, это у тебя не морская болезнь. Может, ты просто боишься.

– Я не боюсь!

– Тогда ты полный идиот.

– Так чего бояться-то?

– Того, что тебя застукают в краденой лодке, – сказала она. – Или того, что тебя излупцует мой чокнутый ревнивый парень в Майами. Или может, ты просто боишься копов.

– Каких копов?

– Тех, которым я должна позвонить, как только увижу телефон. Чтобы сообщить, как ты меня похитил, а твои дружки-гопники чуть не изнасиловали.

– О боже… – Фингал шумно исторг остаток завтрака.

Потом он снова завел моторы, и они поплыли, корпус «Настояшшей любфи» грохотал как тамтам. Эмбер пыталась выяснить, что же случилось на острове. Помощи от Фингала было мало – чем убедительнее он старался объяснять, тем бредовее все выходило.

Во всяком случае, она знала, что у женщины с дробовиком гопники и украли лотерейный билет.

– Но как же она вас, ребята, здесь вычислила? – недоумевала Эмбер, на что Фингал изложил фантастически запутанный сценарий с участием либералов, кубинцев, демократов, коммуняк, вооруженных черных ополченцев, вертолетов с инфракрасными приборами ночного видения и батальонов иностранных солдат, скрывающихся на Багамах. Он мудро воздержался от приплетения евреев, хотя и не смог не спросить у Эмбер (шепотом), правда ли ее фамилия Бернштейн, как верещал Пухл.

– Или ты ее выдумала?

– Какая разница? – спросила она.

– Не знаю. Наверное, никакой.

– Ты же все равно бы на мне женился, нет? Примерно за десять секунд. – Эмбер подмигнула своей шутке, Фингал покраснел и отвернулся.

Это случилось вскоре после того, как Пухла подстрелили, полковника нокаутировали, а Эмбер привела себя в порядок и переоделась в чистое. Чернокожая женщина и ее белый приятель собрали все оружие ополчения – «АР-15», «ТЕК-9», «кобру», «беретту» и даже старенький Фингалов «марлин-22» – и выбросили в залив. Не выкинули только баллончик перцового аэрозоля – его негритянка положила себе в сумочку.

Потом она велела Фингалу и Эмбер отправляться на угнанной моторке на материк. Негритянка (звали ее Джолейн) отметила путь на карте и даже выдала им в дорогу воду в бутылках и прохладительные напитки.

Затем белый парень оттащил Фингала в сторону, в лес, а когда они вернулись, Фингал был бледен как покойник. Белый вручил Эмбер кольт Пухла с наставлением «пристрелить маленького уродца, если вздумает выкинуть какой-нибудь фортель».

Эмбер не слишком доверяла большому револьверу с тех пор, как однажды он уже дал осечку, но говорить об этом Фингалу не стала. Да он и без того казался слишком больным и подавленным – вряд ли что-нибудь учинит.

Так оно и было. Белый тип, друг Джолейн, не стал поднимать на Фингала руку там, в зарослях. Вместо этого он посмотрел мальчишке прямо в глаза и сказал:

– Сынок, если Эмбер не попадет домой живой и невредимой, я отправлюсь прямиком к твоей мамуле в Грейндж и расскажу ей обо всем, что ты натворил. А потом напечатаю твое имя и фото скинхеда пострашнее на первой полосе, и прославишься ты – мама не горюй.

А затем спокойно отвел Фингала обратно на берег и помог ему забраться в лодку. Джолейн Фортунс ждала с дробовиком в руках, следя за Бодеаном Геззером и Пухлом. Ее друг вошел в воду и подтолкнул корму на глубину, чтобы Фингал с Эмбер могли опустить подвесные моторы, не зацепив дно.

– Счастливого пути! – крикнула негритянка. – Остерегайтесь ламантинов!

Час спустя Фингал наконец услышал то, чего так страшился, – вертолет. Но тот оказался не черным, а ярко-оранжевым. И принадлежал не НАТО, а Береговой охране США; чавкая лопастями летал взад и вперед в поисках пропавшей женщины в маленькой лодке, взятой напрокат, женщины, которая сказала, что не поедет дальше Коттон-Ки.

Фингал этого знать не мог. Он был уверен, что вертушка послана атаковать его, – и немедля бросился на палубу, дергая за собой Эмбер.

– Берегись! Берегись! – орал он.

– Возьми себя в руки, пожалуйста.

– Но это они!

Вертолет завис над моторкой. Спасатели увидели парочку, обнявшуюся на палубе, и, будучи привычными к таким амурным сценкам, полетели дальше. Это явно не то судно, за которым их отправили.

Когда вертушка исчезла, Фингал робко начал собираться с мыслями. Эмбер пихнула ему карту под подбородок и велела прекратить строить из себя сопляка. Еще через час показался разводной мост Групер-Крик. «Настояшшую лю-бофь» они приткнули к самому дальнему от начальника дока стапелю (владелец моторки будет озадачен, но обрадуется, найдя ее там, а угон спишут на подростков, решивших покататься). Фингал пытался отвязать носовой швартов, морщась от пульсации в больших пальцах. Эмбер высматривала морской патруль, просто на всякий случай. Она с облегчением заметила на стоянке свою машину, никем не тронутую.

Фингал мрачно помахал ей:

– Увидимся!

– Куда ты?

– На трассу. Попробую стопануть кого-нибудь.

– Я подброшу тебя до Хомстеда, – предложила Эмбер.

– Не, спасибо. – Фингала беспокоил ее парень, Тони.

Вдруг она настропалит ревнивца надрать ему, Фингалу, задницу?

– Как хочешь.

Фингал подумал: боже, какая же она красивая. Да к чернее! И сказал:

– А может, и прокачусь.

– Неплохо сказано. Ты и поведешь.

На полпути к Флорида-сити, на шоссе номер один, Эм-бер вдруг снова достала револьвер Пухла, и Фингал подумал, что неверно истолковал ее намерения.

– Убить меня собираешься, да?

– Ну конечно, – отозвалась Эмбер. – Собираюсь пришить тебя средь бела дня на виду у всех этих машин кругом, хотя у меня было все утро, чтобы отстрелить тебе башку у черта на куличках и утопить труп в море. Что возьмешь с тупой блондинки. Рули давай, ага?

Фингал чувствовал себя отвратительно – ее сарказм ранил сильнее, чем пуля в живот. Он уставился на дорогу и попытался состряпать историю, которую расскажет ма, вернувшись в Грейндж. Когда он в следующий раз бросил взгляд на Эмбер, кольт был вскрыт. Она крутила барабан и, прищурив один глаз, заглядывала в гнезда для пуль.

– Эй, – сказала она.

– Что такое?

– Останови машину.

– Не вопрос, – отозвался Фингал. Он осторожно вывел огромный «форд» на заросшую травой обочину, спугнув стаю белых цапель.

Револьвер лежал у Эмбер на коленях. Она разворачивала клочок бумаги, выпавший из гнезда барабана.

– Дай-ка глянуть, – попросил Фингал.

– Ты послушай только: двадцать четыре… девятнадцать… двадцать семь… двадцать два… тридцать… семнадцать.

– Боже, только не говори, что это чертов билет!

– Ага. Твои тупые дружки запихали его в револьвер.

– Офигеть! Офигеть… Но – ч-черт, что ж нам делать-то теперь?

Эмбер защелкнула на место барабан и сунула лотерейный купон в карман на молнии в своем комбинезоне.

– Мне дальше вести? – осведомился Фингал.

– Думаю, да.

Они не сказали друг другу ни слова до Флорида-сити, где остановились у «Макдоналдса». В очереди машин они оказались пятыми.

– Нам ведь надо что-то решить, так? – сказала Эмбер.

– Я всегда беру четверьтфунтовый гамбургер.

– Я про лотерейный билет.

– А… – пробормотал Фингал.

– Четырнадцать миллионов долларов.

– Да знаю я, господи!

– Иногда есть разница, – заметила Эмбер, – между правильным поступком и здравым смыслом.

– Хорошо.

– Я только хочу сказать, что нам нужно обдумать это как следует со всех сторон. Решение непростое. Закажи мне салат, ладно? И диетическую колу.

– Картошку будешь?

– Конечно.

Позже, когда они ждали на светофоре у выезда на главную автостраду, Эмбер спросила:

Как думаешь, что они сделали с твоими дружками? В смысле, прежде чем вернулись на материк. Что, по-твоему, там случилось, когда мы уехали?

– Не знаю, но догадываюсь, – ответил Фингал. И грустно посмотрел на изувеченную татуировку ополчения на руке.

– Зеленый, – сказала Эмбер. – Можно ехать.

Двадцать шесть

Бодеан Геззер смотрел, как негритянка обыскивает его бумажник и находит пакетик с презервативом. Как она вообще могла узнать?

Еще одна загадка, уныло подумал Бод. Еще одна загадка, которая в конечном счете не имеет значения.

Женщина, бесстрастная, как медсестра, раскатала резинку и выдернула оттуда лотерейный билет, а затем положила его к себе в карман джинсов.

– Это не ваше, – выпалил Бод Геззер.

– Что, прости? – Негритянка слегка улыбалась. – Что ты сказал, братан?

– Этот – не ваш.

– В самом деле? И чей же он?

– Не важно. – Боду не нравилось, как ее глаза постоянно возвращались к дробовику, который она отдала белому парню, перед тем как осмотреть бумажник.

– Забавно, – сказала она. – Я проверила числа на этом билете. И это – мои числа.

– Сказал же – не важно.

Пухл начал стонать и корчиться. Белый мужчина заметил:

– Он теряет много крови.

– Именно, – отозвалась негритянка.

– Он умрет? – спросил Бод.

– Скорее всего – умер бы.

Мужчина сказал негритянке:

– Тебе решать.

– Думаю, да.

Она ненадолго исчезла из поля зрения Бода и вновь появилась с плоской белой коробкой – на крышке нарисован маленький красный крест. Опустилась на колени рядом с Пухлом и открыла коробку.

Бод услышал, как она говорит:

– Лучше бы я стояла и смотрела, как ты умираешь, но я не могу. Никогда в жизни не могла смотреть, как умирает живое существо. Даже таракан. Даже такой жалкий мерзкий сукин сын, как ты…

Эти слова оживили надежды Бода на отсрочку приговора. Он тайком начал тереть туда-сюда запястья, чтобы ослабить веревку.

Выстрел дробовика вырвал из левого плеча Пухла кусок плоти, мышц и кости размером с бейсбольный мяч. Пухлу не слишком повезло, и он не потерял сознания от боли. Прикосновение женщины вызвало бессвязное бормотание и матерщину.

Она решительно приказала ему не дергаться.

Отвали от меня, ниггерша! Убирайся, еб твою мать! – Пухл охрип, глаза у него были дикие.

– Слышала, что человек говорит? – Это вмешался белый парень с «ремингтоном». – Он хочет истечь кровью, Джолейн, сама же слышишь.

Еще один взволнованный голос, похоже на Бода Геззера:

– Ради бога, Пухл, заткнись! Она просто пытается всю жизнь спасти, тупой ты мудак!

Ага. И точно, полковник.

Пухл встряхнулся, как собака, рассеивая кровь и мелкий песок. Велосипедная заплатка оторвалась, так что сейчас у Пухла были открыты оба глаза, чтобы держать ниггершу под прицелом, – точнее, наверное, полтора, поскольку незалеченное веко свисало как рваная занавеска.

– Э, слышь, ты чё делать-то со мной собралась, а?

– Попробовать промыть эту грязную огнестрельную рану и остановить тебе кровотечение.

– С чего бы?

– Хороший вопрос, – сказала женщина.

Вытянув шею, Пухл обнаружил, что голова его крепится к голому, заляпанному песком телу, которое ну никак не может ему принадлежать. Член, например, сморщился до размера малины – определенно не миллионерский член.

Не иначе все это кошмар, глюки от корабельного клея. Наверно, потому ниггерша и выглядит точняк как та, которую они грабанули на севере, та, что искогтила их до полусмерти своими жуткими ногтями цвета электрик.

– Ты не врач, – объявил ей Пухл.

– Нет, но я работаю у врача. У врача для животных…

– Твою бога душу мать.

– …а ты – самая тупая и вонючая тварь из тех, что я видела, – сухо сообщила женщина.

Пухл был слишком слаб, чтобы ей врезать. Он даже не был на все сто уверен, что правильно ее понял. Бред затуманивал его чувства.

– И чё ж ты будешь делать со всем этим лотерейным баблом, ниггерша?

– Да вот подумываю купить себе кадиллак-другой, – отвечала Джолейн, – и цветной телевизор с огромным экраном.

– Не смей со мной так говорить!

– И может, небольшой арбузный участок!

– Убьешь меня, да, детка? – спросил Пухл.

– Знаешь, заманчивая перспектива.

– Ты чё, нормально не можешь ответить?

Из-за плеча женщины показалось лицо белого парня.

Он удивленно присвистнул:

– Слышь, дружище, а что с твоим глазом?

Пухл напрягся и выдавил презрительную усмешку:

– А ты тут типа негролюб такой, ага.

– Я только учусь, – уточнил белый.

Перед тем как отрубиться, Пухл успел расслышать рев Бодеана Геззера:

– Эй, я передумал! Дайте ему сдохнуть! Валяйте, пускай этот паршивец сдохнет!

Джолейн не могла этого сделать.

Не могла, несмотря на то, что, ощутив зловоние грабителя, все вспомнила – и желчь в глотке, и резь в глазах. Несмотря на все, что случилось той ночью в ее собственном доме – их ужасные слова, привычность, с которой ее били, следы на ее теле, там, куда приходились их руки.

Она до сих пор ощущала вкус ствола револьвера, маслянистый и холодный, на языке – и все равно не могла оставить этого человека умирать.

Хотя он это заслужил.

Джолейн заставила себя увидеть в Пухле животное – больное, сбитое с толку животное, мало чем отличавшееся от енота, которого она лечила ночью. Это был единственный способ подавить гнев и сосредоточиться на сочащемся кратере в плече этого человека – промыть рану, насколько возможно, выдавить туда целый тюбик антибиотика и перевязать все кусками плотной марли.

Ублюдок наконец отключился, что упростило дело. Не приходилось слушать, как он зовет ее ниггершей, – это явно к лучшему.

В какой-то момент, когда Джолейн пыталась наложить пластырь, голова Пухла оказалась у нее на коленях. Вместо отвращения ее охватило антропологическое любопытство. Изучая Пухлово изможденное бесчувственное лицо, она искала разгадку источника яда. Можно ли различить ненависть в его глубоко посаженных глазах? В суровых морщинах на обожженном солнцем лбу? В унылом несчастном положении его щетинистого подбородка? Если и была какая-то указующая отметина, особая врожденная черта, выдающая в человеке жестокого социопата, Джолейн Фортунс ее не находила. Его лицо было таким же, как у тысяч других белых парней, что ей доводилось видеть, кое-как проживающих свою нелегкую жизнь. И не все они при этом были ужасными расистами.

– Ты в порядке? – спросил Том Кроум, склоняясь над ней.

– Вполне. Напоминает о моих деньках в травматологии.

– Как наш Гомер?

– Кровотечение уже остановилось. Это все, что я могу сделать.

– Хочешь поговорить со вторым?

– Ну еще бы, – ответила Джолейн.

Приблизившись к обломанному платану, Кроум понял – что-то не так. Ему стоило бы сразу остановиться и понять, что же именно, но этого он не сделал. Напротив, он ускорил шаг, торопясь к Бодеану Геззеру.

Когда Кроум увидел обвисшую веревку и заметил, что пленник поджал ноги под ягодицы, упираясь каблуками сапог в ствол дерева, было уже слишком поздно. С воинственным криком приземистый ворюга подпрыгнул, ударив Кро-ума в грудь. Том опрокинулся навзничь, глотая воздух, но при этом продолжая обеими руками изо всех сил цепляться за дробовик. Приподняв голову с влажного песчаного ложа, он увидел, как Бодеан Геззер бежит прочь, в мангровые заросли.

Бежит на другой конец Перл-Ки, где Том и Джолейн спрятали вторую лодку.

Которая была теперь единственным средством выбраться с острова.

Кроум не бил никого уже много лет. В последний раз такое случилось на стадионе «Мидоулендз», где они с Мэри Андрее смотрели игру «Гигантов» с «Ковбоями». Температура была тридцать восемь по Фаренгейту, и небо Нью-Джерси напоминало взбитую грязь. Прямо за Кроумом с женой сидели двое необычайно шумных мужиков откуда-то из Квинса. Портовые рабочие, хмуро предположила Мэри Андреа, хотя впоследствии они оказались товарными брокерами. Мужчины перемежали «отвертку» и пиво, а каждый гол «Гигантов» на поле праздновали, сбрасывая куртки и свитеры и до слез щипая друг друга за соски. Ко второму тайму Кроум уже высматривал другие места на трибунах, а Мэри Андреа собиралась домой. Один из нью-йоркцев извлек пневматический лодочный клаксон, который и использовал по назначению, разражаясь продолжительным дудением меньше чем в десяти дюймах от основания черепа Кроума. Мэри Андреа гневно развернулась и огрызнулась, на эту парочку, побудив одного из них – щеголявшего заляпанными пивом усами, как у моржа, – вслух прокомментировать скромные размеры груди Мэри Андреа, а тема эта была для нее весьма болезненной.

Диалог быстро угас (несмотря на волнение в связи с блокированным ударом Далласа), пока один из мужчин не нацелил клаксон на безукоризненный носик Мэри Андреа и ее не оцарапал. Кроум не видел другого выхода, кроме как врезать жирному паразиту, да так, что тот упал. Его закадычный дружок, конечно же, предпринял неряшливый свинг в голову Кроуму, но у Тома было достаточно времени, чтобы Увернуться (Мэри Андреа его опередила) и отвесить мужику основательный апперкот в область мошонки. Нокаутирование грубиянов вызвало шквал ободрения, прочие футбольные фанаты приняли взрыв Кроума за акт супружеского рыцарства. По правде сказать, то был чисто эгоистичный гнев, который Кроум и продемонстрировал: он выхватил клаксон, развернул его отверстием к Моржовой Морде и дудел, пока не опустел баллончик и заунывное завывание не угасло до комичной отрыжки.

Подоспели полицейские, быстренько записали имена, никого не арестовали. Сам Кроум в бою сломал два сустава на пальцах, но нисколько об этом не жалел. Мэри Андреа бранила его за потерю самоконтроля, но при этом названивала всем своим друзьям, чтобы им похвастаться. Месяц спустя с Кроумом связался поверенный, представлявший одного из брокеров, который заявил, что в результате избиения начал страдать хроническими головными болями, глухотой и несметным числом психологических проблем. Второй фанат завел аналогичное судебное дело, заявив о необходимости сложного хирургического вмешательства для косметического восстановления смещенного левого яичка. Адвокат Тома Кроума настоятельно рекомендовал ему избежать процесса, что Кроум и сделал, согласившись приобрести каждому из пострадавших брокеров билеты на сезон игры «Гигантов», а также купив (благодаря связям приятеля, спортивного журналиста) официального вида футбольные мячи НФЛ с личным автографом Лоуренса Тейлора [47]47
  Лоуренс Джулиус Тейлор (р. 1959) – бывший полузащитник футбольной команды «Нью-Йоркские Гиганты»; присутствует в Зале Славы американского футбола.


[Закрыть].

Кроум не предполагал аналогичных исков от Бодеана Геззера и готов был вывернуться наизнанку, чтобы не дать грабителю смыться с Перл-Ки и оставить их с Джолейн на острове без лодки. Чтобы не отстрелить себе пальцы ног, Кроум, прежде чем броситься в погоню, благоразумно оставил дробовик. У гопника было пятьдесят ярдов форы, но выследить его, ломившегося через заросли, как сумасшедший носорог, было несложно. Всю маскировку, которую позволял камуфляжный костюм Геззера, сводила на нет неосторожность бандита. Длинноногий Кроум догонял его, ни разу не приняв за мангровое дерево.

Он нагнал Геззера на поляне и сбил его с ног. Гопник высвободил короткую ногу и с силой пнул сапогом Кроума прямо в скулу, быстро вскочил и снова пустился наутек. Он уже добрался до «Бостонского китобоя» и пытался стащить ялик в воду, когда Кроум снова его настиг. Они с плеском рухнули, камуфляжник размахивал руками точно мельница.

Кроум почувствовал, как накопившаяся за всю жизнь эмоциональная отчужденность растворяется в потоке пузырьков и пробуждении неконтролируемой ярости. Чисто смертоносный порыв, и за долю секунды он внес ясность во все кровопролитные действа, о которых Кроум писал для газет. Он понимал, что должен быть в ужасе, но ощущал лишь первобытное бешенство. Когда дикий бросок локтя ударил его в горло, Кроум понял, что впервые (в тридцать пять лет) участвует в битве не на жизнь, а на смерть.

Он бы предпочел, чтобы все было тщательнее поставлено с точки зрения хореографии, как перебранка на стадионе «Гигантов», но понимал, что такое случается редко. Кроум по долгу службы посетил немало мест преступления и знал, что насилие нечасто бывает достойно кино. Обычно оно неуклюже, неосторожно, хаотично – грязное месиво.

Прямо как сейчас, подумал он. Если хотя бы на полсекунды не смогу поднять голову, наверняка захлебнусь и утону.

Утону на каких-то несчастных четырех футах глубины.

Они подняли со дна столько ила, что Кроум не видел ничего, кроме зеленоватой дымки взвеси. Он ослабил хватку на шее Геззера, но они так и оставались сцеплены, он и мошенник, – уже не боролись друг с другом, а сражались за воздух.

Когда уже опускалась смертельная тьма, в голове Тома Кроума начали разматываться слова:

ЖУРНАЛИСТ НАЙДЕН МЕРТВЫМ…

ЖУРНАЛИСТ, СЧИТАВШИЙСЯ МЕРТВЫМ, НАЙДЕН МЕРТВЫМ…

ЖУРНАЛИСТ, СЧИТАВШИЙСЯ МЕРТВЫМ, НАЙДЕН МЕРТВЫМ НА ТАИНСТВЕННОМ ОСТРОВЕ

Кроум подумал – заголовки!

Он живо представил, как они будут выглядеть в газете, под сгибом на первой полосе. Он узрел, как сверкают ножницы, как педантично вырезает статью о его утоплении кто-то безликий – его отец, Кэти, Джолейн или даже Мэри Ан-дреа (исключительно ради страховки).

Том Кроум видел перед собой всю свою жизнь, сконцентрированную в одном дерьмовом, наверняка безграмотном газетном заголовке. Перспектива намного тягостнее, чем сама смерть.

Из последних сил он выдрался от Бодеана Геззера и рванулся к поверхности. Хрипящий, полузадушенный Кроум увидел теперь, что тьма покрывала не только его сознание, но и воду – вокруг ног клубилось темно-красное, яркое волнистое облако.

Кровь.

Кроум подумал: господи, лишь бы не моя.

Раз – Бод Геззер завладел лодкой, два – и он уже тужился схватить воздуха в воде. Его, естественно, догнали – проклятие коротких ног и забитых смолой легких. Спасибо вам, мама и папа. Спасибо тебе, Филипп Моррис.

Кого ему еще винить?

Пухла – за обдолбанность, слепую похоть и тупость.

Правительство – за то, что позволяет негритянским террористам покупать билеты «Лотто».

И собственную невезучесть – за то, что по незнанию напал и ограбил члена устрашающего «Черного прилива», чем бы, черт возьми, это ни было, женщину, которая определенно использовала войска НАТО, чтобы выследить Истых Чистых Арийцев на самом дальнем из островов, где можно запросто отстрелить его отряд по одному, как тюленьих детенышей.

Только не я, взмолился Бод, погружаясь в воду в крепком объятии белого сообщника негритянки. Нет уж, боженька, ты не оставишь меня здесь голодать с этим ебаным Пухлом.

Крутой майор – да ни хуя подобного! Скорее уж – крутая лажа.

Бод боролся без особой техники, но с массой решимости. Тяжелые говнодавы, быстро наполнявшиеся соленой водой, оказались помехой – он с тем же успехом мог бы привязать к ногам бетонные блоки. Да и промокший камуфляж не был идеальной одеждой для плавания, но Бод сражался как мог. Будучи уже дважды или трижды придушенным в тюремных драках, он умел распознать начало кислородного голодания.

Белый малый оказался сильнее, чем ожидал Бод, и тот прибег к стратегии беспорядочных ударов и трепки. В итоге дно залива настолько взбаламутилось, что Бод не сразу заметил лежащего ската, плоского, точно коктейльный поднос.

Как и большинство преступников, переехавших в Южную Флориду, Бодеан Геззер не много времени потратил на ознакомление с местной фауной. Он точно знал, что лобстеры питают слабость к лобстерным ловушкам, но во всем остальном его знания морской живности были весьма поверхностны. Минимум образования – скажем, посещение Сиквариума подарил бы ему два жизненно важных факта о южном скате обыкновенном.

Первое: на самом деле он не жалит. Отбрасываемый шип на конце хвоста, хоть и покрыт заразной слизью, используется при защите как копье.

Второе: если встретишь дремлющего на мелководье ката только не пинай его, хуже не придумать.

А именно это Бодеан Геззер (приняв ската за необычайно крупную камбалу) и сделал. Мука, которую он испытал, была результатом проникновения шипа ската глубоко в плоть. Кровь, которую Бод заметил в воде, била из его бедренной артерии.

Когда Бод сунулся за воздухом, он увидел, как белый парень упрямо пробирается вброд в погоне за лодкой, дрейфующей прочь. Бод устремился было на сушу, но обнаружил, что и встать-то не может, не то что идти. Холод продрал его до костей, внезапно закружилась голова.

И что теперь? – подумал он. И опрокинулся набок.

– Вставай, – сказала стонущему гопнику Джолейн.

– Пожалуй, уже слишком поздно, – сказал ей Том Кроум.

– Нет, не поздно.

Бодеан Геззер приоткрыл глаза:

– Пошла нахуй!

– Кому говорят, – настаивала Джолейн.

– Отвали!

– Ну нет, у меня вопрос. И мне нужен честный ответ, мистер Геззер, пока вы не померли: почему вы выбрали меня? Почему именно меня? Потому что я черная или потому что я женщина…

– Он в отключке, – заметил Том.

– Да щас бы, – прошептал гопник.

– Тогда ответьте мне, пожалуйста, – не унималась Джолейн.

– Да не поэтому вовсе. Выбрали мы тебя, потому как ты в это чертово «Лотто» выиграла. Просто так уж совпало, что ты негритянка – черт, мы ж не знали. – Бод Геззер слабо хихикнул. – Так уж совпало.

– Но это все упростило, да? То, что я оказалась черной?

– Мы верим в п-п-превосходство белой расы. Если ты

об этом Мы верим, что Библия проповедует генетическую ч.ч-чистоту.

Они выволокли его на берег и содрали охотничий камуфляж. А когда увидели хлещущую рану на ноге – поняли, что все кончено.

– Так что ж, помираю я, говоришь? – выдавил Геззер. – Я, по-твоему, настолько глуп, чтобы на это попасться? – Глаза его закрылись. Джолейн хлопала его по щекам и уговаривала не засыпать.

– Пожалуйста, – сказала она. – Я пытаюсь понять природу вашей ненависти. Давай разберемся.

– А, я понял. Ты меня не застрелишь, ты меня заболтаешь до смерти.

– Что я тебе сделала? – вопрошала она. – Что тебе сделал хоть один чернокожий?

Бодеан Геззер заворчал:

– Как-то в тюряге был один негр, спер у меня журналы из-под этой, как ее. Из-под койки. И еще кой-какие бирки НСА.

– Он уже почти в шоке.

Джолейн огорченно кивнула.

– Хотелось бы мне все же понять – никаких ведь причин не было. Человек даже не знает меня, приходит в мой дом и делает то, что он сделал…

– А потом еще магнитофон у меня из машины спиздили. Голос Бода слабел. – В Тампе было дело, или они, или кубинцы, это уж верняк…

– Это ненадолго, Джо. Идем, – настаивал Том.

Она встала.

– Господь милостив, – сказала она умирающему. – Я не могу тебе ничем помочь.

– Дык конечно, – хихикнул гопник. – Никто не может ничем помочь. Я у Бога в черном списке, вот и вся моя долбаная история жизни. Нумеро уно у Бога в черном списке.

– Прощайте, мистер Геззер.

– Так ты меня не пристрелишь? После всего этого?

– Нет, – покачала головой Джолейн.

– Тогда я точно ничего не понимаю.

– Может, это фортуна тебе сегодня улыбнулась, – сказал Том Кроум.

Пилот вертолета решил сделать еще круг и завязывать. Их пассажир сказал, что понимает – бюджет у Береговой был такой же тощий, как у всех остальных.

Условия для поиска были идеальны: безоблачное небо, видимость на мили и легкая ровная зыбь на воде. Будь потерявшаяся лодка где-то во Флоридском заливе, они бы, скорее всего, уже ее нашли. Пилот был уверен в одном: около Коттон-Ки нет шестнадцатифутового «Бостонского китобоя». Или женщина, арендовавшая ялик, пропала в неспокойную погоду на выходных, или солгала человеку из проката.

Держась на высоте пятисот футов, пилот вел вертушку по синусоиде от Каупенс вдоль Кросс-бэнк к Кэптен-Ки, Калузе, Баттонвудс и Роскоу. Потом сделал дугу назад, через Уипрей-Бэйсн к Коринн-Ки, Спай и Пэнхэндл. Он быстро приближался к Гофере, как вдруг услышал, что его наблюдатель говорит: