Текст книги "О, счастливица!"

Автор книги: Карл Хайасен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Тринадцать

Любовь Бода Геззера к ворованным кредиткам была очевидна из двузначной записи в его списке отсидок и приводов в полицию, куда также включались девять судимостей за фиктивные чеки, пять – за мошенничество с пособиями, четыре – за кражу электричества, три – за разграбление лобстерных ловушек и две – за умышленное повреждение частной собственности (счетчика платы за парковку и банкомата).

Все это открылось Моффиту вскоре после того, как Джолейн позвонила и сообщила номер красного пикапа, в котором ездили напавшие на нее люди. Номер ввели в один компьютер, выдавший имя и дату рождения Бодеана Джеймса Геззера, а их, в свою очередь, ввели в другой компьютер, который и выдал досье арестов мистера Геззера. Ничего из обнаруженного Моффита не удивило, и меньше всего – тот факт, что, несмотря на многочисленные преступления, Бод Геззер в общей сложности провел за решеткой меньше двадцати трех месяцев своей никчемной жизни.

И хотя эту информацию нельзя было получить из компьютера, Моффита не шокировало бы и то, что Бод Геззер был общепризнанным сторонником превосходства белой расы и с недавних пор – основателем отряда ополчения правого толка. Бод Геззер, напротив, был бы поражен и напуган, узнай он, что привлек внимание агента презренного Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию и что агент этот был негром проклятым.

Для Моффита видеть Джолейн было одновременно мучительно и божественно. Она никогда не заигрывала с ним и не водила его за нос, даже слегка. Это было не нужно. Ей достаточно было лишь рассмеяться, или повернуть лицо, или пройтись по комнате. Вот такой расклад.

Положение Моффита было тяжелым, но не жалким. Иногда он не думал о ней месяцами. А когда думал, не было никакой слепой тоски – только стоическое томление, которое он точно отрегулировал за долгие годы. Он был реалистом – он чувствовал то, что чувствовал. Когда бы она ни позвонила, он перезванивал. Когда бы ей что-нибудь ни понадобилось, он не подводил. Это радовало его, как ничто другое.

Они встретились в придорожной закусочной у трассы номер один в Южном Майами. Не вытерпев и полминуты, Джолейн начала расспрашивать о владельце пикапа:

– Кто он? Где он живет – у помидорных ферм?

– Нет, – ответил Моффит.

– Какой у него адрес?

– Забудь об этом.

– Почему? Что ты собираешься делать?

– Досмотреть его жилье, – сказал Моффит.

Джолейн не совсем поняла, что он имел в виду.

– Обыскать его, – объяснил Том Кроум. – С особой предвзятостью.

Моффит кивнул:

– Кстати, аннулируй свою «Визу». Теперь у нас есть имя, больше ничего не нужно.

Все трое заказали комбинированный обед и чай со льдом. Джолейн ела мало. Она чувствовала, что ее отстраняют от охоты.

– Когда ты «досмотришь» дом этого типа…

– Квартиру. – Моффит промокнул рот салфеткой.

– Ладно, но когда ты будешь это делать, – не сдавалась Джолейн, – мне бы хотелось при этом присутствовать.

Моффит решительно покачал головой:

– Даже меня там не будет. То есть – официально. – Он достал свое удостоверение и раскрыл его на столе перед Томом Кроумом. – Объясни ей, – сказал Моффит, взмахнув свиным ребрышком.

Кроум увидел эмблему БАТО и все понял. Бюро выставили на посмешище после рейда в Уэйко. Вооруженные психи выступали за ликвидацию конторы и сравнивали ее агентов с агрессивными нацистами. Конгресс провел расследование. С верхов полетели головы, оперативный персонал держался тише воды ниже травы.

– Настоящий водопад дерьма, – сказал Кроум Джолейн.

– Я получаю газеты, Том. Я умею читать. – Она ядовито глянула на Моффита. – Не говорите со мной как с младенцем.

Агент продолжил:

– Больше никаких сенсаций в прессе, это наш приказ из Вашингтона. И именно поэтому на данную кражу со взломом я пойду один.

Джолейн Фортунс ткнула пластиковой вилкой в капустный салат. Ей ужасно хотелось знать, кто эти ублюдки, как они живут и что заставило их прийти к ней – именно к ней, а не к любому другому везучему человеку, выигравшему в лотерею. Зачем ехать в Грейндж воровать билет, вместо того чтобы дождаться, пока джекпот не достанется кому-нибудь в Майами или Лодердейле, где такое случалось постоянно.

Полная бессмыслица. Джолейн хотела отправиться с Моффитом, вломиться в дом этого человека. Перерыть ящики, заглянуть под кровать, на пару вскрыть конверты. Джолейн хотела ответов.

– Я могу обещать только билет, – сказал Моффит. – Если он там, я его найду.

– Скажи мне хотя бы имя.

– Зачем, Джо, – чтобы ты посмотрела в телефонной книге и приехала туда первой? Ну уж нет.

Они доели в тишине. Джолейн осталась расправляться с куском яблочного пирога, а Кроум вышел за Моффитом на стоянку.

– Лотерейным билетом она не ограничится, – сказал агент. – Ты ведь это понимаешь, правда?

– Она может.

Моффит улыбнулся:

– Если этой девочке что-то втемяшится, она тебя в порошок сотрет. Поверь мне. – Он сел в машину, стандартное казенное чудище, и воткнул сотовый в зарядное устройство, питавшееся от прикуривателя. – Зачем тебе это? – спросил он Кроума. – Надеюсь, твоя причина получше моей.

– Может, и нет.

Кроум ожидал предупреждения о том, что лучше бы ему как следует заботиться о Джолейн Фортунс, а то хуже будет. Но вместо этого Моффит сказал:

– А у нас двумя свиданиями все и ограничилось. Кино и игра «Дельфинов». Она ненавидит футбол.

– Что было за кино?

– Что-то с Николсоном. Лет десять или одиннадцать тому назад. А «Дельфинам» надрали задницу, только это и помню. Как бы там ни было, потом все снова вернулось к «будем друзьями». Ее выбор, не мой.

– Я ничего от нее не хочу, – сказал Кроум.

Моффит хихикнул:

– Приятель, да ты не слушаешь. Это ее выбор. Всегда. – И завел мотор.

– Осторожнее в квартире.

– Это тебе стоит быть осторожнее, – подмигнул Моффит.

Кроум вернулся в ресторан, и Джолейн отрапортовала, что пирог был превосходен. Потом спросила, что сказал Моффит на стоянке.

– Мы говорили о футболе.

– Ну да, не сомневаюсь.

– Ты же понимаешь, – сказал Кроум, – он чертовски рискует.

– И я ему признательна. Честно.

– У тебя забавный способ выражать признательность. Джолейн беспокойно поерзала.

– Знаешь, мне с Моффитом приходится выбирать выражения. Если я кажусь неблагодарной, то это, вероятно, потому, что я не хочу казаться слишком благодарной. Я не хочу… Господи, ты же понимаешь. У этого человека до сих пор ко мне сильные чувства.

– Мы зовем это любовью.

Джолейн опустила глаза:

– Прекрати. – Она терзалась из-за того, что втянула Моффита в поиски. – Я знаю, что у него должен быть ордер на обыск, я знаю, что, если его поймают, он может лишиться работы…

– Или попасть за решетку.

– Том, он хочет помочь.

– Самым худшим способом. Он пойдет на все, чтобы тебя осчастливить. Таково проклятие безнадежно влюбленных. Я хочу спросить вот о чем: ты хочешь свои лотерейные деньги или ты хочешь отомстить?

– И того, и другого.

– А если придется выбирать?

– Тогда деньги. – Джолейн подумала о Симмонсовом лесе. – Я выберу деньги.

– Хорошо. Вот так и оставь. Окажешь агенту Моффиту огромную услугу.

А заодно и мне, подумал Кроум.

Чемп Пауэлл был лучшим клерком из тех, кого когда-либо нанимал судья Артур Баттенкилл-младший, – самым изобретательным, самым трудолюбивым, самым амбициозным. Артур Баттенкилл его очень любил. Чемпу Пауэллу не нужно было объяснять важность преданности, ведь до поступления в юридическую школу он пять лет проработал полицейским – заместителем шерифа округа Гэдсден. Чемп понимал правила улицы. Хорошие парни держатся вместе, помогают друг другу, прикрывают друг друга, если попадают в переплет. Только так можно выжить и продвинуться.

Поэтому Чемп Пауэлл был польщен, когда судья Баттенкилл спросил у него совета об одной деликатной личной проблеме – парне по имени Том Кроум, который встал между благородным судьей и его красоткой женой Кэти. Чемп Пауэлл допоздна работал в юридической библиотеке, разыскивал сложное апелляционное решение по лишению права выкупа заложенного кондоминиума и вдруг почувствовал руку Артура Баттенкилла у себя на плече. Судья сел и серьезно объяснил ситуацию с Кроумом. Он спросил Чемпа Пауэлла, как бы он поступил, если бы его жена закрутила шашни с другим мужчиной. Чемп (который побывал по обе части этого гадкого уравнения) ответил, что сначала напугал бы чувака до усрачки и попытался бы выжить его из города. Судья Баттенкилл сказал, что это было бы прекрасно, только бы узнать, как провернуть все, не влипнув самому. Чемп Пауэлл сказал – не беспокойтесь, я все устрою. Судья так расщедрился в благодарностях, что Чемп Пауэлл узрел свое профессиональное юридическое будущее в полном шоколаде. Одним телефонным звонком Артур Баттенкилл мог обеспечить ему место в любой фирме Западной Вирджинии.

Той же ночью клерк подъехал к дому Тома Кроума и высадил окна из винтовки, с какой ходят на оленя. На следующее утро судья вознаградил его в адвокатской конторе коллегиальным подмигиванием и одобрительно поднятыми большими пальцами. Впрочем, два дня спустя Артур Баттенкилл позвонил Чемпу Пауэллу, чтобы в бешенстве сообщить, что Кроум по-прежнему общается с Кэти и посылает ей фотографии оккультного свойства – с плачущей скульптурой. Чемп возмутился. С благословения судьи он рано ушел с работы, чтобы добраться в скобяную лавку до закрытия. Там он купил двенадцать галлонов скипидара и швабру. Любой опытный поджигатель объяснил бы Чемпу, что двенадцати галлонов будет чересчур и что одни их испарения могут вырубить слона.

Но у помощника юриста не было времени на консультации с экспертами. С решимостью в сердце и банданой на носу Чемп Пауэлл энергично размазал скипидар по всему дому Тома Кроума, полируя полы и стены в каждой комнате. На кухне он наконец потерял сознание, обрушившись на газовую плиту и бешено шаря вокруг. Естественно, руки его ухватились за выключатель горелки и бессознательно повернули его в положение «вкл». Раздавшийся взрыв было слышно за полмили. Дом выгорел до фундамента за полтора часа.

Останки Чемпа Пауэлла были обнаружены лишь спустя много часов после того, как пламя угасло, когда пожарные перевернули полурасплавившийся холодильник и нашли то, что оказалось обугленной человеческой челюстью. Останки костей покрупнее и комки превратившейся в студень ткани извлекли из-под обломков и поместили для судебно-медицинского эксперта в здоровенный мешок; эксперт определил, что жертвой был белый мужчина примерно шести футов ростом, немного за тридцать. Прочая же положительная идентификация представлялась практически невозможной без данных зубной формулы.

Исходя из расы, роста и приблизительного возраста жертвы расследовавшие пожар специалисты сделали вывод, что покойный, вероятно, был Томом Кроумом и что он был убит или вырублен до бессознательного состояния, когда застал поджигателя врасплох у себя в доме.

Ужасающие подробности этого открытия и окружающие его подозрения на следующее утро сообщили репортеру криминальной хроники «Реджистера», который немедля поставил в известность ответственного редактора. Тот мрачно собрал персонал отдела новостей и объявил всем о находке ребят, расследовавших поджог. Ответственный редактор спросил, не знал ли кто, как звали дантиста Тома Кроума, но никто не знал (хотя некоторые и отпускали замечания о знаменитой улыбке Кроума, назло предполагая, что это, пожалуй, ручная работа специалиста). Стажеру дали задание обзвонить все зубоврачебные клиники города в поисках рентгенограммы Кроума. В то же время очеркисту поручили работу над некрологом Кроума – на всякий случай. Ответственный редактор сказал, что газета до последнего будет ждать с отправкой статьи в печать, но готовиться надо к худшему. После собрания он помчался обратно в свой кабинет и попытался дозвониться до Синклера в Грейндже. Женщина, назвавшаяся сестрой Синклера, сообщила, что он «в черепашьем святилище», но предложила оставить для него сообщение. Редактор так и сделал: «Скажите ему, блядь, пусть позвонит в редакцию к полудню или начинает искать новую работу».

Так уж получилось, что у Чемпа Пауэлла и Тома Кроума была, помимо расы и физических данных, еще одна общая черта: выщербленный кончик двадцать седьмого зуба, правого нижнего клыка. Чемп Пауэлл повредил свой зуб, по пьяни откусив крышку у бутылки пива «Буш» во время матча по университетскому футболу на стадионе Гейтор-Баул в Джексонвилле в 1993 году. Том Кроум был обязан кирпичу, брошенному во время освещения уличных беспорядков в Бронксе.

Одна из двоюродных кузин Кроума, стараясь быть полезной, упомянула о сломанном зубе (и его полугероической первопричине) журналисту из «Реджистера», который сказал об этом судмедэксперту, и тот из чувства долга осмотрел обуглившуюся челюсть, найденную в доме Кроума. Клык номер 27 выглядел так, будто по нему заехали зубилом. Судмедэксперт уверенно продиктовал отчет, в предварительном порядке определявший труп в развалинах как Тома Кроума.

«Реджистер» напечатал материал и некролог отдельной вставкой на первой полосе, под цветной фотографией Тома Кроума на четыре колонки. Это был снимок с его журналистского удостоверения – недодержанный портретный кадр, на котором волосы Тома были взлохмачены, а глаза полузакрыты, – но Кэти, увидев его, все равно потеряла самообладание и в слезах бросилась в спальню. Судья Артур Баттенкилл-младший остался завтракать и несколько раз перечитал статью. Как ни старался, он не мог вспомнить состояние зубного ряда Чемпа Пауэлла.

Приехав в суд, он выяснил, что уже второй день подряд его энергичный служащий не появлялся на работе. Секретарши предложили съездить к Чемпу домой и проверить, там ли он, но судья ответил, что это не обязательно. Он притворился, будто вспомнил, что Чемп упоминал о поездке в Си-дер-Ки, навестить родителей. Позже Артур Баттенкилл-младший в одиночку отправился к себе в кабинет и захлопнул дверь. Он надел черную мантию, развязал шнурки на туфлях и сел подумать, что для него хуже, с точки зрения виновности, если сгоревшее тело принадлежит Чемпу Пауэллу или все же Тому Кроуму.

Оба варианта чреваты проблемами, размышлял судья, но живой Кроум – несомненно, больший геморрой, чем мертвый Чемп. Артур Баттенкилл-младший надеялся, что в газете не ошиблись, что в доме все-таки обнаружили зажаренные кости Кроума, что Чемп Пауэлл где-то залег на дно – как сообразительный экс-полицейский, которым он и был, – в ожидании, пока все не утихнет. Он, наверное, свяжется с судьей через день-другой, и они вместе выдумают правдоподобное алиби. Так все и будет. А пока оставалась еще Кэти, которая (между рыданиями) обвиняла Артура Баттенкилла-младшего в организации хладнокровного убийства ее бывшего любовника. Судья не знал, что делать с этим, но прикидывал, не утолит ли муки жены новая бриллиантовая подвеска.

В обеденный перерыв он вышел и купил ей такую.

По возвращении в мотель Джолейн переоделась в спортивный костюм и отправилась на прогулку. Том Кроум сделал несколько телефонных звонков – на свой голосовой почтовый ящик в «Реджистере», где его страховой агент оставил непонятно срочное сообщение касательно полиса жилищного страхования, и Дику Тёрнквисту, который сообщил, что будущую экс-супругу Кроума, возможно, видели – подумать только! – на горнолыжном курорте Джексон-Хоул, штат Вайоминг.

Кроум уснул за просмотром европейского гольф-чемпионата по спутниковому ТВ. Проснулся он от нехватки воздуха. Джолейн Фортунс сидела на нем верхом, вонзив ему в бока свои сверхъестественно синие ногти.

– Эй! – заявила она – Эй, ты, послушай-ка!

– Слезь…

– Нет, пока не скажешь, – отозвалась она, – что, черт побери, происходит.

– Джолейн, я не могу дышать.

– «Чертовски рискует», ты сказал. Но потом меня осенило: с какой бы это стати федеральному агенту сообщать тебе – газетчику, прости господи! – что он планирует взлом? Какой, к черту, риск! Какая тупость!

– Джолейн!

Она перенесла часть веса на колени, чтобы Кроум мог вздохнуть.

– Спасибо, – сказал он.

– Не за что.

Она наклонилась вперед, пока не оказалась с ним нос к носу:

– Моффит, он умный человек, да. Он не станет болтать перед прессой, пока не выяснит, что никакой статьи не будет. А ее не будет, так? Вот почему ты не доставал свой проклятый блокнот все время, что мы были в дороге!

Кром приготовился защищать ребра от новой атаки.

– Я же сказал, я не записываю каждую мелочь.

– Ты несчастный брехун, Том Кроум! – Она хлопнулась ему на грудь. – Угадай, что я сделала? Я позвонила Моффиту на сотовый, и угадай, что он мне сказал? Ты сейчас не работаешь в газете, ты в отпуске по болезни. Он все проверил.

Коум попытался подняться. Отпуск по болезни? Этот идиот Синклер умудрился загубить совершенно роскошную отставку!

– Почему ты не сказал? – выпытывала Джолейн. – Что с тобой такое?

– Ну хорошо. – Он просунул руки под ее колени и осторожно уронил ее на бок. Она осталась на кровати, вытянулась, опершись на локти.

– Я жду, Том.

Он уставился в потолок.

– Вот что случилось на самом деле. Мой редактор зарубил статью о лотерее, поэтому я подал в отставку. Эта байка про «отпуск по болезни» для меня новость – Синклер, видимо, сочинил ее для шефа.

Джолейн по-прежнему не верила:

– Ты бросил работу из-за меня?

– Не из-за тебя. Из-за того, что мой редактор – никуда не годный, трусливый неумеха.

– В самом деле? Это единственная причина?

– А еще потому, что я обещал тебе помочь.

Джолейн скользнула ближе.

– Послушай, ты не можешь бросить газету. Ты ни в коем случае не можешь, это понятно?

– Все будет хорошо. Не беспокойся.

– Проклятые вы мужчины, поверить не могу! Нашла себе еще одного ненормального.

– Что такого ненормального в том, чтобы сдержать обещание?

– Господи, – пробормотала Джолейн. Он был абсолютно серьезен. Этот парень – старомодный шизик. И сказала: – Не шевелись, хорошо? Я собираюсь сделать кое-что безответственное.

Кроум начал было поворачиваться к ней, но она остановила его, слегка прикрыв ему глаза рукой:

– Ты оглох? Я же сказала не шевелиться.

– Это еще что такое? – удивился он.

– Я должна тебе поцелуй, – ответила она. – С прошлой ночи. А теперь, пожалуйста, не двигайся, или я откушу тебе губы.

Четырнадцать

Тома Кроума застали врасплох.

– Ну, скажи что-нибудь, – сказала Джолейн.

– Ух…

– Что-нибудь новенькое.

– Ты на вкус как «Сертс».

Она поцеловала его снова.

– С мятным вкусом. Кажется, я подсела на эти проклятые штуки.

Кроум перекатился на бок. Он видел, что ее чрезвычайно забавляет его нервозность.

– По этой части я полный неумеха, – сказал он.

– Другими словами, ты предпочел бы опустить болтовню и сразу перейти к траху?

Кроум почувствовал, что его щеки горят.

– Это не то, что…

– Я шучу.

Он быстро сел. Она была бесподобна.

– Том, очень мило с твоей стороны бросить работу. Глупо, но мило. Мне показалось, ты заслужил поцелуй.

– Это было… очень приятно.

– Постарайся держать себя в руках, – сказала Джолейн. – Вот как ты сейчас поступишь. Сядешь в машину и поедешь домой. Обратно на работу. Обратно в свою жизнь. Ты сделал для меня более чем достаточно.

– Ни за что.

– Послушай, со мной все будет в порядке. Как только Моффит заполучит мой лотерейный билет, я отсюда свалю.

– Ага, конечно.

– Я клянусь, Том. Обратно в Грейндж, буду земельной магнатшей.

– Я не бросаю статьи, – ответил Кроум.

– Голову не морочь.

– А что, если Моффит не найдет билет?

Джолейн пожала плечами:

– Значит, не судьба. А теперь начинай собираться.

– Ну уж нет. Не раньше, чем ты получишь свои деньги. – Он откинулся на подушку. – Представь только, что снова очутилась на шоу мокрых футболок. Я бы не смог жить с таким собой.

Она положила голову ему на грудь.

– И чего же ты хочешь?

– Мятная пастилка вполне сойдет.

– От этого всего, я имею в виду. Всего этого жуткого безумия.

– Сносного финала. Только и всего, – ответил Кроум.

– Чтобы вышла статья получше, верно?

– Просто чтобы ночью спать получше.

Джолейн застонала:

– Ты не настоящий. Тебя не может быть.

Кроум попытался бегло классифицировать свои мотивы. Может быть, ему не хотелось, чтобы Моффит нашел украденный билет «Лотто», потому что тогда приключение закончится и ему придется уехать домой. Или может, ему хотелось вернуть билет самому, как-нибудь поэффектнее и поторжественнее, чтобы произвести впечатление на Джолейн Фортунс. Возможно, в этом не было вообще ничего благородного – просто тупая гордыня и гормоны:

– Если хочешь, чтобы я ушел, я уйду, – сказал он.

– У тебя в животе урчит. Снова проголодался?

– Джолейн, ты не слушаешь.

Она подняла голову:

– Давай просто ненадолго оставим все как есть, прямо здесь, в постели. Посмотрим, что будет.

– Идет, – согласился Кроум. Она была бесподобна.

Пухл тайно злорадствовал по поводу их бегства. Он сказал, что у них бы ничего не вышло, не будь пикап Бода припаркован в голубой зоне, в двух шагах от входной двери в закусочную. Он сказал, что мужик за прилавком никогда не видел, чтобы трое инвалидов так чертовски быстро шевелились.

Пока грузовик мчался в Хомстед, Фингал продолжал высматривать, не гонятся ли за ними. Бод Геззер за рулем был взвинчен – он ожидал, что негритянка аннулирует свою кредитку, но это событие все равно неприятно его поразило. Менеджер закусочной, должно быть, вызвал полицию, никаких сомнений.

– Нам надо провести собрание, – сказал Бод. – Как можно скорее.

– С кем? – спросил Фингал.

– С нами. Истыми Чистыми Арийцами. – Настало время начать действовать как хорошо организованный отряд. – Возможно, проведем собрание сегодня днем.

Пухл наклонился вперед:

– А почему не прямо сейчас?

– Не в грузовике. Я не могу председательствовать и вести одновременно.

– Блядь, ты не можешь ссать и свистеть одновременно. – Пухл обметанным языком облизнул передние зубы. – Нам не нужно это ебаное собрание. Нам нужны наши лотерейные деньги.

– Нет, чувак, еще слишком рано, – сказал Бод.

Пухл вытащил свой пистолет и положил на пол у ног:

– Пока еще что-нибудь не пошло не так.

Фингал, зажатый на переднем сиденье между двумя пререкающимися злоумышленниками, непонятно почему ощущал, что он в безопасности. Пухл – самый крутой, и не только из-за оружия. Бод тоже бывает лихим парнем, но он скорее мыслитель, генератор идей. Фингалу понравилось его предложение о настоящем собрании отряда, понравилось его внимание к порядку и стратегии. Но до проведения собрания Истых Чистых Арийцев Фингал хотел исправить татуировку. Не так уж это и сложно, поменять Б.Б.П. на И.Ч.А. А кричащий орел был прекрасен сам по себе.

Когда он осведомился об остановке у тату-салона, Пухл засмеялся и сказал:

– Только этого тебе и не хватает.

– Я серьезно, блин!

Бод на водительском месте напрягся:

– Мы не остановимся из-за такой ерунды.

– Пожалуйста, я должен!

Пухл вмешался:

– Да посмотри на свою сраную руку. До сих пор в синяках с прошлого раза, как гнилой банан.

– Понимал бы что. – Фингал надулся, подбородок его опустился.

Только не это, подумал Пухл. Он подхватил кольт и сунул ствол мальчишке в пах:

– Знаешь, сынок, ты самое занудное маленькое уебище из тех, что я встречал.

Фингал судорожно вздернул голову:

– П-простите меня.

– Одного «простите» будет мало.

Бод велел напарнику успокоиться:

– Мы, все трое, до сих пор на взводе после вчерашнего. Вот что, давай-ка заедем к трейлеру и прихватим автоматы. Доберемся до расщелины и хоть немного спустим пар.

– Было б круто, – с надеждой произнес Фингал.

– А потом, после, устроим собрание.

Пухл отозвался:

– За-е-бись! – Засунул пистолет за пояс. – Нахуй расщелину. Хочу пострелять во что-нибудь, что движется. Что-нибудь побыстрее и побольше ебаной черепахи.

– Типа чего?

– Поживем – увидим, – заявил Пухл. – Еврея пришить поскорее, япошке – прочь бошку.

– Для макаронника не пожалей пинка, – подхватил Фингал. – Да!

Бод Геззер надеялся, что дурное настроение напарника развеется до того, как они дорвутся до серьезных игрушек.

Моффит не должен был выходить из себя.

Он был профи. Он постоянно имел дело с паршивыми мудаками.

Но, крадясь по тесной квартирке Бодеана Джеймса Геззера, агент постепенно впадал в ярость.

На стене плакат с Дэвидом Корешем – псих из Уэйко собственной персоной. В том провальном рейде Моффит потерял друга.

И пулевые отверстия в штукатурке. Пустые обоймы. Стопки оружейных журналов и «Солдата удачи». Кассеты с порно. Книга в мягкой обложке под названием «Библия браконьера». Мельничка для перца, украшенная нацистской нарукавной повязкой. Обучающая брошюра – как делать бомбы из удобрений. Разрезанный комикс, юмористически обыгрывающий Холокост. Ассортимент нашивок и бамперных наклеек Национальной стрелковой ассоциации. Полный шкаф камуфляжа. Флаг Конфедерации, прибитый к облезающим обоям за туалетом. В спальне вышитый крестиком на ситце портрет Дэвида Дюка [28]28
  Дэвид Дюк (р. 1950) – бывший лидер Ку-Клукс-Клана и бывший конгрессмен от штата Луизиана.


[Закрыть].

Моффит подумал: эти типы наверняка ловили кайф, обрабатывая Джолейн.

Он закрыл за собой входную дверь, подперев ее стулом. Открыл заднее окно и вышиб защитную сетку, чтобы можно было сбежать, если вернется Бодеан Джеймс Геззер. К тому же свежий воздух не повредит – тут воняло грязным бельем, окурками и выдохшимся пивом. Моффит начал методичный обыск. По опыту он знал, что даже самые тупые головорезы иногда оказывались просто гениями укрывания контрабанды – а лотерейный билет проще спрятать, чем «АК-47» или кило гашиша.

Первой была кухня. Мельком взглянув на покрытое коркой столовое серебро, Моффит порадовался, что надел хирургические перчатки. Сильным предплечьем он освободил загроможденный столик в обеденной нише. Там он опустошил каждую коробку и жестянку из ящиков Бодеана Джеймса Геззера – сахар, мука, растворимый кофе, шоколадные «Криспи», сухарики-гренки, хлопья «Квакерский овес».

Никакого билета.

Прежде чем открыть холодильник, он глубоко вдохнул, но внутри оказалось не так омерзительно, как предполагалось. Отделение для еды было практически пустым, если не считать «бадвайзера», печенья с начинкой из корня алтея, кетчупа и пушистого от плесени ломтя гауды. Не обнаружив ничего припрятанного, Моффит пробил себе путь в морозильную камеру, любимый тайник начинающих наркоманов и контрабандистов. Полугаллонная емкость с древним, покрытым сливочной помадкой мороженым отправилась в чашу миксера, которая, в свою очередь, отправилась в духовку. Когда эти помои растаяли, Моффит процедил их через дуршлаг. Потом вытряхнул формочки для льда на кухонный стол и осмотрел каждый кубик.

Нет билета.

Он схватил столовый нож и направился в спальню, где выпотрошил подушки, вспорол тюфяк и пружинный матрас, приподнял заплесневелые углы ковра. В платяном шкафу Бодеана Джеймса Геззера Моффит наткнулся на такое, чего никогда не видел раньше – камуфляжное белье. Еще там был штык времен Второй мировой войны, липкого вида «Пентхауз» и стопка настоятельных уведомлений об уплате просроченных взносов из Национальной стрелковой ассоциации. Моффит был уверен, что нашел то, что искал, когда в нижнем ящике под клубком поношенных носков обнаружил пять хрустких билетов «Флорида Лотто».

Но ни в одном из них последовательность не совпадала с выигрышными числами Джолейн, неверной была и дата розыгрыша – 2 декабря.

Это завтра, подумал Моффит. Невероятно – им было мало украденных 14 миллионов. Эти уроды хотят еще больше.

Он сунул билеты в карман и с некоторым ужасом направился в ванну. Раковиной завладела колония жирных муравьев-древоточцев, выказывая особое пристрастие к зубной щетке Бодеана Джеймса Геззера. Моффит залез в аптечку и опустошил пузырьки с лекарствами. Некоторые были выписаны не на имя мистера Геззера, который, несомненно, украл их или подделал рецепты. Моффит не пожалел времени на тюбики с зубной пастой «Крест» и кремом от геморроя – выдавил их ногой, а потом вскрыл кусачками.

Ничего.

На туалетном столике лежала пустая коробка презервативов «Троянец» без смазки, что заинтриговало Моффита. В квартире Бодеана Джеймса Геззера не наблюдалось никаких следов присутствия женщины – разумеется, женщины из тех, что беспокоятся о предохранении от заразы. Может, Геззер – гей, подумал агент, хотя вряд ли, если учесть склонность оружейных маньяков к гомофобии. К тому же названия на сложенных у телевизора кассетах с порнографией предназначены для гетеросексуалов.

Может, негодяй надевал резинки, когда дрочил. Или может, пользовался ими с проститутками. В общем, деятельный парень, как ни посмотри.

Ответ на загадку «Троянцев» обнаружился в пластиковом мусорном ведре: пять пакетиков из фольги и лезвие. Моффит разложил их на стульчаке. Презервативы были внутри упаковок, и Моффит бережно извлек их пинцетом. На каждом были видимые насечки или разрезы – вероятно, потому их и выкинули.

Моффит сосредоточился на ярких обертках. Ясно, что их не просто разрывали в обычной спешке страсти. Вместо этого их старательно разрезали по краю, явно лезвием. И даже при такой осторожности Бодеан Джеймс Геззер повредил все пять резинок.

Шестая, похоже, оказалась победительницей. Моффит был практически уверен, что знал, где она и что спрятано внутри.

– Козел! – сказал он вслух.

Мистер Геззер, похоже, тот еще оптимист, размышлял агент. Иначе зачем он беспокоился о сохранности презерватива, в котором спрятан лотерейный билет?

Направляясь прочь из квартиры, Моффит наткнулся на жирную крысу, набивающую брюхо среди холмиков сахара и крупы на обеденном столике. Моффит собрался было ее пристрелить, но потом подумал: с какой радости делать Геззеру одолжение? Если повезет, животное окажется бешеным.

Моффит по природе своей не был вредной личностью, но его вдохновила жалкая атрибутика ненависти. Он представил себе вечно недовольного Бодеана Геззера и его товарища-садиста – один в трусах растянулся на футоне, другой, возможно, сгорбился за столиком на кухне. Они приканчивают «бадвайзер», смеются над тем, что сделали с Джолейн Фортунс, вспоминают, кто куда ее ударил. Как она смотрела. Как вскрикивала.

Моффит просто не мог ускользнуть и позволить таким уродам дальше жить своей извращенной жизнью как ни в чем не бывало. В конце концов, часто ли выпадает возможность произвести на параноиков-психопатов неизгладимое впечатление?

Недостаточно часто. Моффит чувствовал себя морально обязанным выебать Бодеану Джеймсу Геззеру мозги. Все заняло еще лишь несколько минут, после которых, кажется, позабавилась даже крыса.

Синклер был потрясен, едва коснулся черепах: теплое покалывание, которое сверхъестественно началось в ладонях и поднялось по обеим рукам до позвоночника.

Он сидел скрестив ноги на дворе Деменсио, на краю канавки. Дневное посещение закончилось, паломники уехали. Синклер никогда раньше не держал в руках черепаху. Деменсио сказал – вперед, пожалуйста. Они не кусаются, ничего такого.