Текст книги "О проблемах языка и мышления"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Иосиф Сталин (Джугашвили),Фридрих Энгельс,Владимир Ленин,Георгий Плеханов,Николай Марр,Поль ЛаФарг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин
о проблемах языка и мышления
(с предисловием Н.Я. Марра)

Известия Государственной Академии Истории Материальной Культуры

Выпуск 75

Издательство ГАИМК

Ленинград 1933

Предисловие

«Момент ли сейчас для таких отвлеченных тем, как „язык и мышление“? Эпоха грандиозных предприятий, подъем колхозного строительства с мировой по последствиям значимостью и с разгаром крайнего обострения классовой борьбы, эпоха не созерцательной лишь или назидательной философии, а философии актов и действенных мероприятий раскрепощения народов СССР и аннулирования великодержавностей всякого калибра вопреки всем усилиям и хитросплетениям до издыхания борющихся вредительских разновидностей капиталистического идеализма и национализма, когда кулак и все идеологические его союзники где тихой сапой, а где решительным наступлением на всех фронтах, на идеологическом также, выдвигают против нас нередко, казалось бы, из наших друзей сколоченные фаланги. …Однако кто взял бы на себя смелость утверждать, что язык у нас, в Союзе, отвлеченная материя? Что мышление, без чего мы уже не учитываем языка, у нас в эти именно яркие, с беспощадным к себе напряжением сил переживаемые дни социалистического строительства, не представляет исключительной ценности? Ведь наши мысли, наше четкое диалектико-материалистически заостренное мышление, когда удастся овладеть им, реализовать на конкретном материале своей специальности… и делает то, что язык наш приобретает ничем не заменимую значимость одновременно на всех полях брани развертывающейся на наших глазах жестокой классовой борьбы. Язык по своему происхождению вообще, а звуковой язык в особой степени, потому и является „мощным рычагом культурного подъема“, что он – незаменимое орудие классовой борьбы» (Язык и мышление, стр. 1 – 2).

«Нужно ли напоминать следующие слова В.И. Ленина: „Мы должны понять, что без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного мировоззрения…“ Без конкретизации и лучшего метода на живом материале специальности, в данном случае языковедной, грозят обратиться в орудия, направленные против прогресса, и организации с безукоризненной целевой установкой… При чем же тут работа над языком, не достаточно ли забросать цитатами из марксистских книг да пофилософствовать? Товарищи, побольше конкретности, поменьше тумана общих суждений. Опять приходится напомнить, как в конспекте книги Лассаля „Философия Гераклита Темного из Эфеса“, перечислив кратко под рубрикой всю область знания по предметам, Ленин приписал: „вот те области знания, из коих должна сложиться теория познания и диалектика“, а в перечисленных предметах особо курсивом выделена „(история) языка“, да еще прибавлено „NB“. Товарищи, побольше конкретности и тогда, когда речь не об языке, а о национальности и национальном языке» (Там же, стр. 59 – 60).

«Наша жизнь сказочная. Наше социалистическое строительство головокружительно. Хозяйственная пятилетка перегоняет себя, вмещая [вместив] намеченные достижения в четырехлетний промежуток. Хозяйственному производству приходится шагать в „сапогах-скороходах“ и надстроечному миру, казалось бы, к лицу не ходить, а летать на „коврах-самолетах“.

Но так ли, однако, обстоит дело на культурном фронте, особенно с марксистской разработкой конкретного материала истории национальностей и в близко интересующих нас областях знания, как язык, речевая культура, со включением литературы, и в области материальной культуры?» (К задачам науки на советском Востоке, стр. 11).

«В наши дни, когда все науки продвигаются к массам, вовлекаемым в социалистическое строительство для укрепления нового хозяйственного уклада, когда организация самого исследовательского дела по мало-мальски жизненным отраслям знания приближается к производству, история и языкознание попадают в беспризорные, точно они висят в воздухе, точно их некуда прислонить, точно в нашем новом хозяйственно-общественном строительстве нет ни одного рентабельного производства, с которым можно было бы их увязать… История и языкознание, органически не увязанные с актуальной жизнью, остаются без прочного, жизнью живущего пристанища. Между тем трудно себе представить эпоху, которую можно было бы сравнить с протекающим на наших глазах временем по актуальности, какую представляют для жизни язык и история, а в связи с этим всякого рода именно увязанные с жизнью исторические и языковедные штудии. О громадных потребностях в специалистах по изучению языка говорить не приходится. Достаточно указать, какое количество языков впервые попало и продолжает попадать в орбиту серьезного и несерьезного научного исследования. Достаточно учесть, в каких ко всякой культуре глухих, первобытных углах нашей необъятно обширной Советской страны осознается небывалая потребность самостоятельного изучения своей родной речи, хотя бы, и чаще именно, бесписьменной… Мы не говорим сейчас о том, кто виноват в беспризорности соответственных языковедных дисциплин, когда все объективные данные в стране клонят к росту массовой потребности в языках, как потребности мышления самих масс, так и потребности сознательности не единиц, а масс, да еще разноязычных масс. Язык вообще как международную ценность, а все языки нашего Союза в частности и в особой степени как проводники международных, а иногда только своих культурных завоеваний в массы, во все массы, теперь именно и приходится, выражаясь идеалистически, лелеять, как зеницу ока.

Дело, однако, не в слащавых словах по адресу предмета нашего научного интереса, а в материально наличном факте громадной важности, в том, что у нас по всей стране налицо огромное производство языков (не перепроизводство, как хотел бы внушить кое-кто, а именно производство языков, культурных языков), при котором, или, точнее, в органической увязке с которым, и мыслимо существование, самый raison d’être языковедной науки и в то же время в этой увязке с изумительным по исторической значимости производством, как редчайшей исследовательской лабораторией, залог ее процветания, прежде всего жизненный стимул к самокритике и пересмотру, к сдвигу с мертвой точки там, где наука об языке, процветавшая в блестящей изоляции, старая наука об языке, часто, увы, источник исторических построений, основательно села на мель и упорно желает сидеть» (К вопросу об историческом процессе, стр. 5 – 6).

Приведенное выше написано несколько лет тому назад, но не потеряло своего значения и теперь. Все еще приходится повторять, что мысль и язык так же нерасторжимы, как в астральном мире солнце и свет. Это как будто сейчас должно быть достоянием каждого пионера, не нуждается, казалось бы, в разъяснении в нашей советской среде. Если, однако, нам приходилось не раз ссылаться на то, как Маркс утверждал, что язык всегда налицо при существовании мысли, или на то, как Ленин был сам взволнован необходимостью поставить знак равенства между языком и мыслью, т.е. поставить проблему об их единстве, так только потому, что надо было решить эту проблему. Это единство языка и мышления, во-первых, приходилось оповещать в обществе, где властители материального мира владели мыслью наравне с орудиями производства, предоставив своим услужливым ученым слово, точно шелуху без содержания. Они захватили мысль как ценность для эксплуатации не только занятых ими природных ресурсов, но, более того, – для эксплуатации самих производителей. Мысль, следовательно, и неразлучимый с нею язык – общественная ценность. Во-вторых, единство языка и мышления представлялось как важнейшая проблема, подлежавшая первоочередному разрешению.

В производственных коллективах первобытного общества мышление было зрительно. От обширной стадии зрительного мышления остались у нас такие термины, как русск. «точка зрения»[1]1
  Дело не меняет наличие франц. point de vue, ни немецкого и других, толкуемых как «фигуральное» использование естественно возникшего от простого наблюдения выражения.


[Закрыть] или еще анализированный в другом месте[2]2
  Этнография на службе классового врага. Сборник критических статей. Библиотека ГАИМК, № 11. Л., 1932. Предисловие, стр. 4.


[Закрыть] грузинский термин θ-val sa + zr-is-i 'точка зрения', собственно 'точка мышления' или 'осмысления', ибо некогда sa + zr значило, как теперь его формально противоположный двойник ha + zr 'мысль'. В подлинном первобытно-коммунистическом обществе мышление было уже диалектическим, даже в случаях, когда происходило усвоение понятий.

В классовом обществе первобытный «диалектический материализм» шел на убыль: чем сильнее становился господствующий класс, тем все более бледнел этот первобытный «диалектический материализм». С развитием материального производства в течение антагонистических формаций рос, вырос и развился рабочий класс и в то же время рос и развивался подлинный диалектический материализм.

Ныне, в строящемся у нас социалистическом обществе материалистическая диалектика имеет быть применяема и на преуспевающих отрезках и практики и теории. При смене первобытного «диалектического материализма», сложенного по производству первобытного общества, преуспевавшие раньше хозяева орудий производства в борьбе с новой техникой, угрожавшей сменой производственных отношений, опору нашли в растущей количественно и качественно культурно-производственной работе социального слоя магов. Перестроившись вслед за одним из переломов, маги первобытного общества перенесли на соответственной стадии магически воспринимавшуюся раньше энергетику творческих сил материального производства из природных ресурсов (производительных сил природы) в природу микрокосма, т.е. в социальный слой, опять-таки не взмахом, не каким-то «переворотом» от внешнего фактора. Все шло длительно к классовому обществу, расколовшему в дальнейшем производственно-магическое учение на две противоположности, социально-генетически увязанные при всех противоречиях самой борьбой: на религию с религиозным культом и ритуалом с одной стороны, на науку и технику, историю и практику с другой. Шло все это, пробивая в борьбе-движении путь через развитие алхимии и астрологии, при диффузном совмещении в них медицины, физики, математики, сначала без разлучения интересов материального базиса и надстройки, материального и культурного (со включением художественного) творчества.

А разве в этих производствах, хотя бы культурном, противополагаемом материальному, не подразумевается религия? Почему ни слова о религиозном творчестве, точно мы его замалчиваем? Нисколько; не имеем основания замалчивать, наоборот. Выделившись в особый социальный слой, религиозники развивают не только мировоззрение, культ и ритуальные обряды, черпая для укрепления своей общественной позиции и идеологической установки из одних и тех же со светскими феодалами источников первобытного общества, упраздненных развитием материального производства, но кроят из новых культурных достижений науки и техники весь отстаиваемый ими в священной неприкосновенности культовый ритуал, находя поддержку в культурно отстававших и нарочито отставлявшихся от культуры веками и тысячелетиями слоях. Можно только сожалеть, что богатейшие материалы остаются в культовых писаниях и вещественных памятниках не освещенными генетически; так строится (собственно оскопляется) без их учета история древнего, а за ним неизбежно нового мира, как азиатского, так еще более сознательно европейского. Эта сложная культурно-производственная работа на стыке вылупившегося из первобытных социальных образований феодально-буржуазного общества с наступающей национально воспринимаемой общественностью врезывается в процесс нарастания социально-экономической формации еще при родовом строе. Отсюда сбивчивость в миросозерцании преходящей и обманчивой функции этноса-племени и классовой нации, этих преходящих категорий.

Родовой же строй и количественно и качественно изменчив в корне и в то же время он громадной длительности, если охватывать термином «род» все периоды его истории, если не выделить в особую часть его последнюю форму, уже завершенную, связанную с обычным представлением о родстве по крови. Термин «род» имеет право претендовать на точное определение в силу вскрытых в нем палеонтологиею речи соответственных коренных смен значений, точнее – общественной стоимости. Роду по крови предшествует родство по молоку, а еще раньше родство по лучам солнца. Но на этом последнем родстве отнюдь не прерывается углубление древности рода. Род имеет основание представить и изначальную форму с родством или общением непосредственно на орудии и способе материального производства, первично с обеими функциями – 'руке', точнее руках и сменивших руку искусственных инструментах. Словом, род на крови – начальная форма человеческого общества лишь со звуковой речи, когда уже нарастает в производственных отношениях собственнический момент. Тогда в языке появляются коллективные личные (групповые) местоимения. Но род же в своих более древних типовых формах неразлучим с историею общества и его коллективного мышления и его коллективного (по производству) языка. В роде – источник сложного клубка господствующих доселе недоразумений. Распутать его нельзя без учета вскрытой с помощью четырех лингвистических элементов техники языка и мышления. И здесь малейший изъян в самих терминах ставит все вверх дном. Нельзя при таком изъяне правильно понять и в причинности осознать, нельзя перенести теоретические по языку достижения, даже положительные, в социалистическое строительство. Массам не мешает знать то, что рассеет микробные традиции, живущие в их головах: «даже традиции, живущие в головах людей, играют известную роль, хотя не решающую», писал Энгельс И. Блоху.

В связи со всем сказанным, когда при таком недохвате состоятельного термина, дело заходит об языке по существу и мы вынуждаемся разъяснять язык, именно язык и только с учетом глубины его содержания, то иного выхода нет, как говорить о нем в первую голову как об языке и мышлении. И последствие становится катастрофичным, когда приходится говорить так по отнюдь еще не изжитому у нас и еще господствующему в классовом обществе, в нем единственно терпимому социально восприятию и речи, и слова, речевой единицы, как категории языка наименее изученной научно вне марксизма, менее всего изученной самими специалистами по языку. Более того, решаюсь сказать с полным сознанием ответственности за такое утверждение, – категории вовсе не изученной именно по существу. Поэтому совершенно естественно отсутствует интерес к бездне, отделяющей наше понимание основных терминов всякого суждения об языке от понимания его классиками европейского Средиземноморья, эллинами. Мы еще менее понимаем (ибо и не знаем), что на Востоке единицей речи у арабов является не слово, а слог. Нам даже неизвестно, что не только арабам-семитам, но и персам-«индо-европейцам» вовсе не известен термин 'слог', дающий представление о выражаемом им предмете, как о чем-то сложенном, а не как об единице речи. Единицею речи арабы (да и не одни арабы-семиты, а все население мира, каждое общество на определенной стадии развития языка) считали повсеместно именно слог, но не как сложенную из отдельных звуков величину, а как неделимый, но отнюдь не неизменчивый элемент. У европейцев, наоборот, единицею речи считают ныне отдельный звук; раньше таковой считали даже отдельную букву, что перенесли они на толкование греческого grámma; но это греческое слово отнюдь не означало в действительности то, что при нашем привычном доселе понимании мы называем русским словом женского рода «буква» и греческим словом среднего рода grámma без учета того, почему это расхождение в показателях рода, или почему и как 'буквы' различаются по родам, без учета и даже знания того, что значит реально средний род или почему средний род отсутствует у арабов, так же как и у прочих семитов.

При таких сложных требованиях теоретически-научного момента в интересах социалистического строительства и переделки мира, в частности, в интересах стройки и перестройки языка и мышления, является большим и ответственным предприятием такая работа как высказывания Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина об языке. За такое предприятие смелость может иметь взяться или убеленный сединами старец, который всю жизнь занимался теориею языка, или молодой энтузиаст, не мирящийся с неразъясненным в своих творческих моментах накоплением одних формальных данных речи, осмысливаемых из них самих. Такая молодежь нашлась. Какие бы горькие истины ни расточались в порядке самокритики по адресу этой молодежи, трудно представить себе работу с большой потребностью в ней, чем эта. Требования, предъявляемые к подобной книге, можно еще более поднять. Но это обычная ошибка критиков. Не надо забывать, что трудность предприятия молодых составителей усугублялась тем, что и предмет, по которому задались они целью собрать высказывания основоположников марксизма-ленинизма – язык. Функции его всеобъемлющи, почему не так легко себя ограничить или, наоборот, не дать себе простора в выборе материала.

Н. Марр

К. Марксом и Ф. Энгельсом впервые была установлена неразрывная связь с мышлением и дано определение языка, как надстроечного явления. В.И. Ленин и т. Сталин развили и углубили это положение, вновь обосновав его на многих фактах. Это понимание языка лежит в основании марксистско-ленинского языкознания, начало которому было положено К. Марксом, Ф. Энгельсом, В.И. Лениным и т. Сталиным. Это понимание языка лежит в основании нашей языковой политики, являющейся неотъемлемой частью нашей национальной политики.

Буржуазная наука не усвоила и никогда не усвоит этого положения. Для буржуазных лингвистов язык – не надстроечное явление, а психо-физиологический факт, изучение которого вполне мыслимо вне увязки с изучением развития общества.

С первичной формалистической, следовательно, – называя вещи своими именами – буржуазной языковедческой точки зрения, может казаться странным включение в настоящий сборник значительного количества отрывков из работ классиков марксизма-ленинизма по истории самого общества, т.е. отрывков не прямого языковедческого содержания. Сделано это, однако, продуманно и преднамеренно, в полном соответствии с упомянутым выше пониманием языка классиками марксизма-ленинизма. Сборник рассчитан не на простое механическое усвоение или запоминание всего того, что сказано непосредственно о языке К. Марксом, Ф. Энгельсом, В.И. Лениным и т. Сталиным, а на известную исследовательскую работу лиц, пользующихся сборником, – читатель должен воспитать в себе подлинно-исторический, т.е. диалектико-материалистический подход к языковым явлениям, и соответствующие отрывки по истории общества должны помочь разрешению данной задачи. Нельзя забывать, что начало конкретной марксистско-ленинской науки о языке классиками марксизма-ленинизма положена, но это лишь начало, а не развернутая во всех деталях и подробностях марксистско-ленинская лингвистика.

Сборник состоит из 6 основных разделов: 1) условия возникновения и развития языка, 2) развитие языка, 3) учение об изменении значений слов, 4) национальный вопрос и языковая политика, 5) язык как средство выражения мысли, как орудие агитации и пропаганды, 6) язык как исторический источник.

Каждый раздел разбит на несколько более мелких подразделений.

В основание всех подразделений положен принцип – представить в каждом из них наиболее существенные данные по важнейшим разделам марксистско-ленинского языкознания. В связи с этим в ряде случаев нельзя было обойтись без повторения тех или иных отрывков. Это делалось во всех случаях такой необходимости, если соответствующие отрывки по своему объему были относительно не велики. В противном случае, если отрывки были значительны, делалась ссылка на соответствующее подразделение, где они помещены, и вновь такие отрывки не приводились.

В раздел I, в соответствии с его названием, внесено наибольшее количество исторического материала.

В раздел II, в соответствии с категорическим указанием классиков марксизма-ленинизма на связь языка с мышлением было признано целесообразным внести особое подразделение – об общественном сознании и общественном бытии. Во избежание неверной трактовки связи мышления и бытия в смысле их «тождества», как обычно переводится соответствующее место из работы Ф. Энгельса о Л. Фейербахе в русских изданиях, данное подразделение расширено путем включения в него прямых указаний В.И. Ленина, относящихся к этому вопросу.

Третий раздел тесно связан со вторым. В виду его особой важности и значительного количества отрывков из работ классиков марксизма-ленинизма, сюда относящихся, он выделен в самостоятельный раздел.

IV-й раздел, как и V, занимают свои места в сборнике условно; V тесно примыкает по содержанию к соответствующим подразделениям I раздела, V – к III.

VI-й раздел выделен особо, с целью подчеркнуть роль языковых данных в качестве исторического источника. Совершенно понятно, что такой подход к языку тесно связан с указанным пониманием языка классиками марксизма-ленинизма в качестве надстроечного явления, а конкретные приемы изучения языка, как исторического источника, связаны с учением об изменении значений слов в первую очередь (раздел III).

В Приложении было признано целесообразным дать 1) подбор заметок К. Маркса и Ф. Энгельса об их занятиях языками, 2) отзывы различных лиц о занятиях К. Маркса и Ф. Энгельса языками, 3) замечание В.И. Ленина об «эзоповском» языке в условиях царской цензуры, 4) и 5) подбор лингвистических замечаний Г.В. Плеханова и П. Лафарга о языке.

В настоящем его виде сборник предназначен для значительного круга читателей. Имеются в виду исследователи специалисты-лингвисты, лингвисты преподаватели вузов и средней школы, учащиеся. Само собой разумеется, в числе читателей предполагаются в одинаковой степени историки, пользующиеся языком в качестве исторического источника, философы, литературоведы, журналисты, пропагандисты. Наконец, сборник рассчитан и на практических работников, осуществляющих нашу языковую политику, как часть национальной политики.

Сборник составлен под общим наблюдением и руководством акад. Н.Я. Марра аспирантами Института языка и мышления Академии Наук СССР тт. А.К. Боровковым и Н.Я. Золотовым. Отрывки из работ П. Лафарга подобраны сотр. ГАИМК В.А. Миханковой. Размещение отрывков по разделам, а также техническая проверка текстов по печатным новейшим изданиям работ классиков марксизма-ленинизма осуществлена С.Н. Быковским и В.А. Миханковой.