Текст книги "Африканский Кожаный чулок (др. изд.)"
Автор книги: Карл Фалькенгорст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
Глава VI
Взаимные отношения разбойников
Мусульманин в качестве врача. – Умирающий в пещере духов. – Возвращение победителей. – Праздничный пир. – Таинственное письмо. – Экспедиция. – Загадочное поведение Гассана. – Взаимные отношения разбойников.
Прошло две недели после ужасного дня, проведенного в пещере.
В серибе Гассана у дверей своего дома сидел на складном стуле Белая Борода-Нежное Сердце. Он постарел за этот короткий промежуток времени; лицо утратило юношескую свежесть, и бледный цвет похудевшего лица гармонировал теперь с преждевременно поседевшими волосами.
Белая Борода много выстрадал и остался в живых только благодаря какому-то чуду. Все-таки змеиный яд вызвал серьезное заболевание; целую неделю он лежал в жару и бредил в беспамятстве.
Верный Лео ухаживал за ним и не оставлял ни на минуту, явился и врач. Один из солдат встал около кровати больного, начал бормотать заклинания и положил ему на грудь какой-то амулет. Но волшебное средство не оказало никакого действия; мусульманин оставил хижину и больше не возвращался. Больной был христианин: как могло помочь ему изречение Корана, написанное на амулете? Только верные последователи пророка, люди, присягающие знамени с полумесяцем, могли ожидать помощи от таких чудодейственных средств.
– Христианин умрет! – сказал мусульманин, но он ошибся.
Крепкая натура Белой Бороды справилась и со змеиным ядом, и он стал постепенно приходить в себя; нарывы, покрывавшие его тело, начали заживать – и на этот раз он был спасен.
Белая Борода стал припоминать недавно пережитые опасности. Он вновь видел себя в пещере духов, видел в отдалении темную фигуру с горящим факелом, слышал крик, непосредственно последовавший за выстрелом. Он знал, в кого попал этот выстрел, – это мог быть только карлик, Красная Змея!
Бедный Акка! Убит он или еще жив?
Быть может, он еще жив и лежит в пещере духов около могил динков, один, искалеченный, не будучи в состоянии поднять лук, чтобы добыть себе пищу или пойти к далекому ручью, чтобы утолить мучительную жажду! Сам он лежал в своей постели, около него сидел его слуга и друг Лео и подавал ему освежающее питье и спелые фрукты. А Акка? Быть может, он сидел теперь умирающий около скелета, которого сам же поставил для украшения своего жилища, обширной темной пещеры? Быть может, он жадно глядит на ясную поверхность маленького озера, расположенного в котловине, и испытывает мучения Тантала, не будучи в силах спуститься в долину, чтобы освежить запекшиеся губы живительной влагой? Быть может, он теперь глядит на узкую тропинку, по которой бежит вдоль скалы серна, и смелый, ловкий охотник не в состоянии погнаться за дичью, достать себе пропитание?
И Белая Борода отказался от чаши, которую поднес ему Лео, и спросил с выражением мучительного беспокойства:
– Лео, сколько времени я уже болен?
– Неделю, – ответил негр.
Белая Борода упал на подушки. Неделю! За неделю бедный Акка наверное умер от жажды!
Он хотел вскочить и поспешить к пещере, чтобы помочь, если это еще было возможно, или чтобы по крайней мере убедиться, что человек, в которого он стрелял, уже не мучается и не страдает. Но у него не хватило сил; не хватало их и теперь, хотя он и сидел перед домом. И все это время он страшно страдал вдвойне: его тело боролось с последствиями отравления, а душа мучилась угрызениями совести по поводу судьбы Красной Змеи. Он давно забыл, что карлик поставил ему змеиную ловушку, что он сам только защищался. Белая Борода-Нежное Сердце не мог ненавидеть даже врага.
С нетерпением ожидал он теперь возвращения Гассана; он хотел рассказать ему все и попросить его сходить в пещеру духов и сжалиться над страдающим, если он еще жив. Лео и базингеров, конечно, нельзя было бы убедить пойти к воротам смерти и навестить черта, изгнавшего из пещеры белого человека.
Сегодня, наконец, явился посол, объявивший, что победоносный Гассан возвратится через несколько часов и приведет в серибу рабов и скот, привезет слоновую кость. Базенгеры и их жены ликовали и с нетерпением смотрели на поворот дальней тропинки, ожидая, что вот-вот покажется красное знамя с полумесяцем пророка; с нетерпением смотрел в этом направлении и Белая Борода, в своем простодушии ожидавший разбойничьего атамана Гассана как спасителя в нужде.
Вдруг в лесу раздался бой барабанов, и на дороге появились темные фигуры. Вот мелькнул и кроваво-красный флаг, и вечерние лучи солнца заблестели на ружейных стволах отряда. Это был только авангард; за ним развертывается все шествие, во всей своей полноте. Вот выступают носильщики, нагруженные слоновой костью, и все новые и новые сотни выступают из леса; потом следуют толпы людей: они идут длинными рядами с рабским ярмом на шее… Шествие замыкается последними, приближающимися в густом облаке пыли; опять, солнце играет на стволах ружей.
В серибе дикая радость; на полях внизу – замешательство. Динки бегут и, как спугнутые зайцы, спешат укрыться в своей новой крепости. Они хорошо знают, что гневный взгляд Гассана прикован тёперь к их деревне, и видят, что Гассан сильнее, чем они думали, потому что привел с собой тысячи голов рогатого скота, триста рабов и привез сотни слоновых клыков. С горстью людей ему удалось победить могущественные, богатые племена. Мрачно смотрят туземцы на длинное шествие, по-видимому, возвещавшее им печальную будущность.
Насмешливо вглядывается Гассан в новую деревню туземцев; он сумеет разгромить эту крепость, отбить охоту к непокорности и возмущениям.
Белая Борода также глядит на толпу в долине. Его нетерпение давно прошло; он стоит с мертвенно бледным лицом и опущенными глазами. Какими надеждами он убаюкивал себя! Чтобы Гассан помог карлику в пещере, Гассан, который за последние три недели, наверно, спалил десятки деревень, убил сотни невинных людей и сотни же увел в рабство! Гассан, наложивший рабские путы даже на него и склонный, кажется, сделать его орудием своих низких устремлений! И этому человеку доверить тайну пещеры духов? Никогда! Конечно, ввиду того, что Лео разболтал о случившемся, придется рассказать о посещении ущелья; но о значении пещеры, о проходе к реке, к счастью, не знал даже Лео.
Белую Бороду Гассан приветствовал очень ласково. Он сам подыскивал извинительные причины, в силу которых нельзя было воспрепятствовать перенесению деревни динков. Вообще Гассан очень изменился, он не производил впечатления победителя, не принимал участия в шумном ликовании своих предводителей и солдат и, казалось, был погружен в размышления о совершенно других, не относящихся ко всему этому предметах, а главное, был отменно вежлив по отношению к Белой Бороде.
При наступлении ночи устроили праздничный пир и пригласили для танцев динков; Белая Борода также присутствовал на этом празднике, но рано ушел под предлогом слабого здоровья.
Направляясь к своей хижине, он прошел мимо Араби и Ахмета, которые сидели у дверей одного дома и попивали пиво из бананов. Белая Борода обратил внимание на то, что они говорили очень тихо; он остановился и прислушался.
– Разве ты не видел, как он побледнел, читая письмо из Хартума? Он стал с тех пор другим человеком! – говорил Араби.
– Что же письмо? – возразил Ахмет. – Он давал нам читать его во время похода.
– Что же письмо? – иронизировал Араби. – Говорят, что приедут соотечественники Гассана, важные господа, пользующиеся покровительством хедива. Обыкновенно радуешься, когда в этих лесах встречаешь земляков. Почему же Гассан стал такой мрачный? Знаешь, Ахмет, тут кроется тайна, и было бы недурно узнать ее. Как, собственно, зовут этого Гассана? Как его звали, когда он еще был христианином, еще не принимал магометанства? Сади знает, он раз заикнулся об этом; Сади – грамотей и…
Араби поднял глаза и увидел вдали Белую Бороду. Он вдруг замолчал и некоторое время спустя громко прибавил:
– Мне тоже надоела эта проклятая жизнь! Я хотел торговать слоновой костью, а не грабить и ловить рабов. Но не выдавай меня, друг Ахмет.
Белая Борода увидел, что его заметили, и ушел. Араби между тем обратился с насмешкой к Ахмету:
– Белой Бороде я теперь задал задачу. Если он даже и слышал что-нибудь, то ни за что не выдаст меня, честного человека, не желающего охотиться за невольниками. Однако наше отсутствие могут заметить. Пойдем слушать пение и смотреть танцы!
Оба предводителя войска Гассана встали и смешались с праздничной толпой.
От дверей своего дома Белая Борода посмотрел им вслед. Действительно, Араби задал задачу. Но весть была ему приятна.
Ожидались соотечественники Гассана, хорошие, важные люди, находившиеся под покровительством хедива, повелителя Египта. Это, наверное, были исследователи, разыскивавшие верховья Нила. Приближалась африканская экспедиция с научной целью; она, наверное, будет в состоянии освободить его от плена у Гассана. Белая Борода воспрял духом: явился луч надежды, осветивший его мрачную будущность.
Загадочное поведение Гассана, странная речь Араби были ему менее интересны. Он уснул с легким сердцем, хотя на дворе еще звучали барабаны, стонали гитары и мелькали при свете факелов фигуры черных танцоров.
Гассан стоял перед танцующими, все время глядя в одну точку.
Араби указал на него Ахмету и проговорил:
– Взгляни только на Гассана! Клянусь Аллахом и бородой пророка, он не видит того, что у него перед глазами, и не слышит ничего из окружающего; его мысли во Франции.
Наконец пляска кончилась. Гассан ушел к себе, негры тоже разошлись; только Сади, Араби и Ахмет еще сидели в отдаленном углу серибы и оживленно разговаривали.
– Кто он такой? – шептал как раз Сади. – Кандидат на виселицу, как и все мы! Что он сделал? Он способен на все. Что я знаю? Я знаю только то, что бумаги его фальшивые. А кто их подделал – это вас не касается.
– И мы повинуемся такому негодяю! – вскричал Араби. – Вот что я вам скажу: представьте себе, что Гассан пойдет как-нибудь на охоту и не возвратится более. Его найдут; он мог быть убит динками. Что же будет с серибой? Мы завладеем ею и будем хозяйничать вместе. Ты, Сади, грамотный; ты можешь вести счета и переписку с Хартумом.
– Ты сошел с ума, Араби, – заметил Сади, – все это откроется, придут владельцы других сериб, поймают и повесят нас. Заботься прежде всего о своей выгоде, грабь сколько можешь, загребай, что только попадется, обманывай своего хозяина, и ты сам будешь в состоянии основать себе серибу. Скоро ты узнаешь, как наживать себе состояние. Я слежу за рыжим предводителем там, напротив, – он указал при этом на деревню инков, – если моя уловка удастся, мне достанется львиная добыча. А что касается французов и страха Гассана – это ты оставь! Мы здесь хозяева страны и не дадим себя арестовать. Если бы они вздумали тебя увести, мы помогли бы тебе. Гассану мы тоже поможем. У нас здесь свои законы, основанные на чувстве, о возмущении не может быть и речи. Ты много выпил, поэтому я молчу. А все-таки знай, что Гассан стреляет лучше, чем ты думаешь, хотя никогда и не ходит на охоту.
Сади поднялся и поплелся к своему дому; Ахмет последовал его примеру. Араби же ворчал:
– Упрямые головы! Не поддаются обучению!
Белая Борода сидел в это время на своей кровати и говорил про себя:
– Боже мой, как тяжела мысль, что я убил человека, что я – убийца. А между тем я ведь только защищался в открытом бою. После я не мог ему помочь, так как сам был болен, – а теперь поздно. Я мог бы каждому сознаться в этом поступке, но только не Гассану, потому что он в своей подлости станет считать меня своим сообщником. Бедный Акка, жив ли ты или умер? У меня теперь не хватит мужества войти в пещеру духов, где я пролил человеческую кровь!
Глава VII
Первое мая
Под знаменем с крестом. – Прощание. – Весна идет. – Сериба Сансуси. – Сокровища, зарытые а пещере духов. – Фальшивый паспорт. – Артур Понсар. – Глава племени. – Лиса. – Полномочие. – На пытке. – Слоновая кость в трясине. – Вознаграждение. – Осада крепости. – Поражение победителей.
Сухое время года кончилось; полили дожди и весна вступила в свои права.
Природа просыпалась к новой жизни; к новой же жизни воскрес и молодой Белая Борода. Первое мая застает его стоящим на обширном дворе серибы с гордо поднятой головой, как в былое время. Легкой походкой обходит он караван; взгляд его довольный, лицо опять дышит свежестью. Но эта свежесть лица не обманчивая; она не вызвана радостным возбуждением, а есть следствие полного восстановления сил: Белая Борода совершенно поправился и отправляется на новые приключения.
Он подходит к Гассану, стоящему перед своим домом, и жмет руку белому мусульманину, прощаясь с ним; Гассан благосклонно улыбается и говорит, по-видимому, искренне:
– Будьте счастливы!
Белая Борода благодарит и дает знак к выступлению. Лео развертывает знамя, раздается бой барабанов, сериба салютует из всех ружей. Знамя Белой Бороды красное, как у всех хартумских купцов, но на нем вместо полумесяца белый крест.
В первый раз развевается такое знамя впереди каравана в Судане.
Разумеется, поседевшие и испытанные солдаты Гассана, его предводители, магометанские базингеры никогда не последовали бы за ним; караван Белой Бороды состоит из других людей. Знаменосца мы уже знаем – Лео был окрещен в Святом Кресте. Хотя среди солдат и видно несколько тюрбанов, следующих за ним, но это туземные негры, мало или скорее ничего не знающие о Коране, в глубине души оставшиеся полными язычниками. Десять рабов, стерегущих стадо, также язычники. Язычницы-негритянки несут разные земледельческие орудия и домашнюю утварь; за матерями следуют негры-подростки – такие же язычники.
Все они охотно идут за знаменем с крестом, потому что их ведет Белая Борода, которого воодушевляет мысль, что эта толпа превратится со временем в христианскую колонию.
– Марш! – громко командует он, и шествие трогается и выходит из ворот серибы на открытое поле.
Утро прекрасное, и у всех на душе весело. Весна в природе, весна, по-видимому, и в сердцах людей. Степь, в сухое время года представляющая пустынную равнину, теперь кажется покрытой тончайшим свежим дерном, так как трава еще не выросла, и весна испещряет этот широкий ковер цветами, как и в наших странах. У нас в это время в садах гордо возвышаются тюльпаны и гиацинты, здесь же в открытой степи вырастают разнообразнейшие луковичные растения, которые или рассеяны в сочной зелени, или собраны целыми клумбами, капли росы блестят и искрятся на изумрудной зелени, на напоминающих сапфиры и рубины цветах, облитых утренними лучами солнца. Такова степь, но лес еще прекраснее. Обилие красок положительно опьяняет вас, и лес кажется цветником, фруктовым садом, потому что его украшает не одна листва ветвей: на всех деревьях и кустарниках, высоко на вершинах и внизу на ветках качаются редкой величины и разнообразнейшей окраски цветы. Через узкие дорожки от дерева к дереву перекинуты лианы, исполинские ползучие растения, то свешивающиеся гирляндами, то образующие настоящие триумфальные ворота, как будто лес собрался встретить целую толпу победителей.
Барабан давно замолк. На мягкой почве едва слышны шаги пешеходов и стук от копыт скота. Вдруг раздается пение, его начинают несколько голосов, но потом подхватывает весь хор и в лесу разливается однообразный напев динков. Даже он радует сердце – ликование весны только тогда полно, когда природа оживляется веселыми звуками человеческого голоса. Что же это значит? Почему Белая Борода устраивает неграм майский праздник? Кто такие люди его каравана и куда ведет он их под знаменем с крестом?
Какие перемены произошли за последнее время?
Раз Гассан сказал Белой Бороде: «Вы верно сторожили мою серибу, теперь моя очередь подумать об исполнении данного слова. Я знаю ваш взгляд на то, как мы ведем торговлю слоновой костью, и не стану настаивать на том, чтобы вы сделались моим компаньоном, хотя вы и не можете обойтись без меня. Я раньше вас узнал о банкротстве вашего торгового дома в Каире. Конечно, я мог бы отправить вас назад в Хартум с одним из последующих моих караванов – мои караваны сумеют проложить себе дорогу и в стране динков; но я хочу вам сделать другое предложение, которое, вы, наверное, примете. Весьма вероятно, что такой хороший охотник, как вы, мог бы получить большие барыши от охоты на слонов. Не хотите ли попробовать счастья? Я помогу вам осуществить этот план и устрою вам серибу в той лесной области, в которой вы обыкновенно охотились. Людей у меня теперь вдоволь. Вы будете неограниченным господином этой серибы и можете управлять ею по своим убеждениям. Я требую только, чтобы вы остались там в течение трех лет и отпускали мне всю слоновую кость. Если вы не согласитесь, то придется бы назначить управляющим этой серибы Араби или Сади. Но я думаю, что вы не откажетесь от моего предложения и устроите эту станцию, которую мы назовем Сансуси. Вам можно будет жить в ней действительно без забот; рабы, которых я вам дам, будут обрабатывать поля, и я обязуюсь выплатить вам десять процентов от доставленной слоновой кости, так что по прошествии трех лет вы свободно можете поехать в Каир. Кроме того, я даю слово никогда не требовать вашего участия в наших военных походах. Видите ли, юный друг, когда я приехал сюда, я был здесь единственным европейцем и невольно должен был сойтись с людьми вроде Араби и Сади, но я не могу доверять этим разбойникам. Я был бы рад удержать около себя честного человека, и если вы сумеете добиться чего-нибудь добром, то вам удастся, может быть, обратить и Гассана, о котором вы, наверное, думаете хуже, чем он этого заслуживает!»
Белая Борода согласился на предложение Гассана. Если бы последний сказал ему обо всем этом несколькими днями раньше, то он не сделал бы того, что считал несправедливостью, тяжелым поступком.
В намерении скрыть тайну о пещере духов он не сказал Гассану, что обязан открытием дороги к пещере духов рассказу карлика, и что он его, вероятно, убил. Упоминание о Красной Змее тотчас должно было возбудить в Гассане подозрение, что Белая Борода розысками пещеры преследует особые цели. Так, по крайней мере, думал он сам, и занятый планом бегства, не хотел выдавать ничего находившегося с этим бегством в какой-нибудь связи. Впоследствии он не раз собирался рассказать Гассану обо всем. Но так как тот никогда не упоминал о приключении в пещере духов, то Белая Борода как-то не находил повода дополнить свои прежние сообщения.
Теперь он находился в странном положении. Его открытый характер не выносил лжи, но необходимость заставила его солгать. С одной стороны, ему хотелось открыто и прямо признаться во всем, а с другой стороны, его удерживал стыд – и так он не мог загладить своей вины. Он откладывал объяснение со дня на день, пока, наконец, уехал из серибы Гассана. Теперь он отправлялся в Сансуси, которое еще нужно было основать, но он ехал туда далеко не без забот, так как умолчание о встрече с несчастным карликом могло поставить его в неловкое положение. Но надежда, что он облегчит участь своих рабов в новой серибе, что ему удастся склонить и Гассана к более мягкому обращению, приводила его в радостное настроение и убаюкивала совесть.
Тайна пещеры духов занимала однако не одного Белую Бороду. Араби, Сади и Ахмет не раз разговаривали о случившемся. По их мнению, слова Белой Бороды представляли сплошную ложь. Не иначе, как Белая Борода ведается с нечистыми силами и нашел в пещере зарытый клад. Они охотно добрались бы и сами до этих сокровищ, но, как настоящие арабы и турки, конечно, побаивались злых духов и чертей, охранявших этот клад.
Гассан слушал все россказни о пещере духов, но делал вид, будто он равнодушен ко всему этому происшествию. Он с первого же раза заметил по лицу и по неуверенному голосу Белой Бороды, что в пещере есть что-то такое, о чем последний умалчивает. Хитрого Гассана трудно было обмануть; однако он разрешил эту загадку по-своему. Пещера в прежние времена служила убежищем динкам. Что бы они могли хранить там, кроме скота? Ничего, кроме слоновой кости, единственного, что вообще зарывает и прячет негр. Вероятно, Белая Борода нашел ее в большом количестве. Что он не захотел делиться с ним этой находкой, было очень понятно, по крайней мере, для Гассана. Стоимость слоновой кости, по мнению владетеля серибы, должна была быть громадной, если даже честный, откровенный Белая Борода прибег из-за этого ко лжи. Эта слоновая кость в пещере духов занимала теперь Гассана больше, чем дела собственной серибы.
Но и он боялся проникнуть через ворота смерти. Бледное лицо Белой Бороды, ужасные рассказы Лео все-таки указывали на то, что это ущелье недаром пользовалось такой дурной славой. Каковы были эти опасности: были ли это пропасти, коршуны, леопарды или что-либо другое, – Гассан не знал. Он знал только, что это может быть все, что угодно, только не люди и не духи.
Пока Белая Борода не мог еще взять этой слоновой кости; клад еще находился во власти Гассана, и последний решил не выпускать его из своих рук, наоборот, он даже сумел окружить пещеру еще большей таинственностью.
Как заблестели глаза молодого охотника, когда Гассан сообщил ему, что в ближайшем будущем через Судан проедет французская ученая экспедиция, которая посетит и серибу! И как скоро потух этот блеск, когда Гассан равнодушно прибавил, что слова «в ближайшем будущем» надо понимать в африканском смысле, потому что раньше двух лет эти господа едва ли доберутся до Белого Нила, так как едут с Красного моря, через Абиссинию. Этим прибавлением Гассан убил в душе Белой Бороды целый ряд надежд. Сам же он знал, что экспедиция прибудет через несколько месяцев. Но ему хотелось разрушить надежды Белой Бороды, чтобы сделать его более податливым. Добивался он этого благодеяниями, и основание Сансуси было одним из этих благодеяний.
В то 1-е мая, о котором мы говорили выше, Гассан долго стоял в задумчивости у дверей своего дома, несмотря на то, что караван Белой Бороды уже давно скрылся из глаз; наконец к нему подошел Сади.
Предводитель обратился к своему господину с пустым вопросом, а между тем Гассан вздрогнул, как будто испугался человеческого голоса, затем грубо ответил и пошел к себе.
Комната серибы Гассана отличалась большой роскошью и была убрана в чисто турецком вкусе. В ней совсем не было европейской мебели, но зато она изобиловала коврами и одеялами, покрывавшими грубо сделанные из лесного дерева стулья, столы и шкафы.
Гассан подошел к одному из шкафов и вынул из него тяжелую железную шкатулку, которую поставил на стол и, вынув из кармана ключ, отпер.
В этой шкатулке лежали не драгоценности, а беспорядочная куча бумаг, из которой Гассан выбрал черный кожаный портфель; он быстро открыл его и вынул из него какой-то документ.
– Это вполне правильный паспорт, – бормотал он. – Здесь ясно написано, что родители мои жили в Каире, что я там родился, а по смерти родителей приехал в Хартум, где принял магометанство. Ведь меня зовут собственно Эмилем Менье. Все это подробно указано в паспорте, выданном по всем правилам в Каире. С этим паспортом я могу спокойно возвратиться во Францию, чтобы зажить там, как я когда-то желал. Мне всего тридцать пять лет. Уже прошло десять лет со времени той ночи на Ивана Купала; африканское солнце за это время сделало меня совсем смуглым. Кто меня узнает?
Гассан подошел к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Сначала в глазах его выразилось удовольствие, потом в них стала заметна досада; он отвернулся от зеркала и, усталый, опустился на стул около стола.
– Человек не изменяется! – сказал он про себя. – Все те же черты, все то же лицо! Да, лицо – это самый ужасный паспорт, который никогда не обманывает, который всегда нас выдаст. Но к чему мне возвращаться в мрачные Вогезы? Разве я не могу поехать в Париж и затеряться в этом многолюдном городе? Чужой среди чужих, кто меня узнает там?
– Париж! – говорил он после некоторой паузы. – Я хотел в нем скрыться десять лет тому назад и в первую же неделю встретил кого же? Чей взгляд пронзил меня? – Артура Понсара. И я бежал от него, бежал до Газельей реки, на край света. Здесь я успокоился, здесь я после долгой борьбы мог заглушить голос совести; здесь не преследовало правосудие и возмездие. Я забыл эту ночь на Ивана Купала, забыл все, решительно все – а теперь, мне опять напоминают. И кто же? Все тот же Артур Понсар. Неужели это он, преследующий меня злой дух, приближается теперь во главе экспедиции к моему убежищу в стране динков? Влечет ли его сюда жажда знания или, может быть, он напал на верный след и ищет только меня, а не истоки Нила?
– Э, да что может он мне сделать в моей серибе? Я стреляю по-прежнему метко… Нет, я не могу с ним встречаться, не могу смотреть ему в глаза, сидеть с ним за одним столом!..
– Однако он еще далеко отсюда, ему еще предстоит миновать страны, населенные воинственными племенами, ему надо перебираться через шумные потоки, взбираться на высокие горы, проходить болота, в которых свирепствуют лихорадки… а он всегда был так бледен, так слаб! Чего же я боюсь и думаю о привидениях? Поживем – увидим, а пока рано терять голову, Гассан! А то над тобой восторжествуют даже базингеры и динки!
Он вскочил, бросил паспорт в шкатулку, запер ее и поставил на прежнее место, потом схватил тяжелый бич из ремней, вырезанных из кожи бегемотов, и вышел на двор серибы.
Здесь его уже ждали. Явился глава племени динков с оброком. Гассан требовал, чтобы уплата производилась аккуратно, каждое первое число.
Вождя динков в серибе звали Лисой. Это прозвище впервые было дано ему Гассаном, и оно привилось, хотя только немногие из предводителей и базингеров понимали его значение. Название было дано очень метко, и негр был обязан им своей шевелюре, кожа же его была черная, как и у всех динков. Предводитель негров был, так сказать, человек с лоском, считался франтом и особенное внимание обращал на свою прическу. В течение многих лет он гладил свои курчавые волосы шпилькой для волос, заменяющей здесь гребень, пока они, наконец, перестали виться, кроме того, он смачивал их какой-то едкой жидкостью, от которой они приняли совершенно рыжий цвет. Голова его имела очень странный вид: длинные волосы торчали наподобие огненных языков во все стороны. Какому-нибудь европейскому художнику он мог бы послужить моделью для черта, потому что, не говоря уже о прическе, лоб его был татуирован десятью полосками, а два нижние зуба были выломаны. В ушные раковины вместо серег были продеты палочки, обитые железом, руки были украшены кольцами из слоновой кости, два коровьих и три козьих хвоста, повязанные вокруг туловища, довершали его костюм.
Несколько рабов, одетых с меньшим великолепием и причесанных с меньшим вкусом, сопровождали своего повелителя; они несли оброк: зерновой хлеб и слоновую кость.
Сади, Араби, Ахмет давно были туг и хищным взором смотрели на зерно и два слоновых клыка. Жадные глаза Сади разгорелись, и как только он заметил Гассана, он подбежал к нему со словами:
– Господин! Эти собаки-язычники принесли слоновой кости, хорошие клыки; откуда они их взяли? Уже три месяца в окрестностях не убивали слона. Собаки зарыли свою слоновую кость, чтобы скрыть ее от нас. И они лгали раньше, что у них нет. Теперь они уличены и должны сказать, где яма. Было бы хорошо сразу опорожнить все гнездо!
Гассан оторопел. В словах Сади была доля правды, и в нем возникла мысль, что динки, несмотря на постоянное отнекивание, все-таки хранят свою слоновую кость в пещере духов, к которой, наверное, знают более удобный ход. Но Гассан не хотел, чтобы Араби, Сади и Ахмет узнали эту тайну, потому что не желал делить находку со всеми. Как хозяин серибы он мог требовать себе главную часть, но все-таки было в обычае делить награбленное или найденное добро между собой по известным правилам, обусловленным установившимися между ними отношениями. Поэтому Гассан сказал иронично:
– Так попробуй-ка узнать от негра, где он зарыл свою слоновую кость, Сади! – и ушел из серибы к расположенным по соседству загородям для скота. Со времени последнего хищнического похода у него насчитывалось до тысячи голов, и потому приходилось время от времени наблюдать, чтобы в мурахах[2]2
Загородка для скота.
[Закрыть] было все в порядке.
Но сегодня его привела сюда еще и другая причина: он хотел остаться один, собраться с мыслями.
Сади проводил его взглядом и ехидно засмеялся.
Гассан позволил ему вынудить у негра признание, и он собирался возможно полнее воспользоваться этим полномочием.
Как кошка, метнулся он к куче людей, окруживших вождя динков, и отозвал своих соучастников Араби и Ахмета.
Они также были в восторге от «полномочия» и бросились все трое на предводителя негров, вынуждая у него признание угрозами и проклятиями.
Лиса дрожал от страха, видя перед собой их возбужденные лица и слыша их вопросы, но твердо объявил, что у него и его племени уже нет больше слоновой кости, что он отдал последние клыки.
Тут Сади пришел в ярость.
– Бейте его! – закричал он, и с помощью Араби и Ахмета бросил Лису на землю и велел базингерам колотить несчастного бичами и палками.
– Бейте до крови! – кричал все более свирепевший атаман, и базингеры повиновались и еще сильнее полосовали спину своей жертвы.
– Остановитесь! – вскричал Араби. – Так нельзя, Сади, будь же благоразумен. Они еще убьют его, а мертвый – нем. Заставь его говорить, пока он еще жив.
Но Лиса и теперь отпирался, хотя от боли чуть не лишился чувств. Его грубо подняли, но несчастный в изнеможении тотчас же опять упал и лежал на земле без чувств, – по-видимому, не слыша, что говорили его палачи.
Последние собрались вокруг него тесным кругом. В своем возбуждении они не заметили, что рабы, пришедшие с Лисой, убежали из серибы в селение динков.
– Он и вправду оглох, – сказал Араби, – пусть придет в себя!
– Побоями вы ничего не добьетесь! – закричал Ахмет.
– Я знаю лучшее средство, привяжите его к тому дереву, – приказал он одному из базингеров, – я покажу вам, как надо справляться с ними. Динка и нельзя было не привязать: он едва стоял на ногах.
– Твоя прическа испортилась, – издевался над ним Ахмет, взъерошивая его рыжие примятые волосы. Обращаясь к Араби, он заметил:
– Не правда ли, хорошая мишень? Вот бы вашим египетским солдатам!
При этом он вынул из-за пояса пистолет, встал перед динком, поднес ствол к его глазам и сказал:
– Лиса, слушай хорошенько, что я буду тебе говорить. Я, Сади и Араби будем в тебя стрелять, мы искалечим тебе все члены, если ты не скажешь, где вы сохраняете слоновую кость. Ты молчишь? Ну, Сади, ты – старший, начинай!
Но Сади отказался.
