Текст книги "Африканский Кожаный чулок (др. изд.)"
Автор книги: Карл Фалькенгорст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)
– Моари, – обратился затем Белая Борода к бывшему пленнику, стоявшему около него, – дикари собираются заколоть в священной роще старую Тумбу и разделить между собой ее мясо, как кровожадные звери. Моари, хочешь ли ты отправиться со мной, чтобы освободить ее из когтей этих чудовищ в образе людей?
– Господин, – вскричал Моари, – ты спас меня из когтей леопарда и из рук торговцев невольниками. Я никогда не забуду этого. Моя жизнь принадлежит тебе. Я готов умереть за тебя и пойду за тобой всюду!
– А кто из вас, – обратился Белая Борода к гауссам, – решится идти со мной в рощу перед храмом фетиша, чтобы разогнать кровожадных чудовищ и освободить несчастную жертву, выхваченную из нашей среды? Кто дерзнет пойти со мной, чтобы бороться не на живот, а на смерть?
Гауссы отошли в сторону, столпились теснее и стали говорить друг с другом. Затем Майгазин-баки вышел вперед и сказал:
– Господин, мы все как один человек готовы следовать за тобой. Мы пойдем с тобой даже на верную смерть!
– Белая Борода, мы тоже должны участвовать в этом, – вскричали балубы, – ведь дело идет об освобождении нашей пророчицы, и ты обидишь нас, если не возьмешь с собой!
Тогда на глазах Белой Бороды выступили слезы радости. Его люди отличались храбростью и добротой и способны были на благородные чувства. О, они были настоящие герои, эти чернокожие! Теперь он чувствовал, что стоило бороться за освобождение негров, что труды его окупались. В эту торжественную минуту, когда предстояло совершить доброе дело, самоотверженное мужество его солдат было лучшим доказательством того, что в каждом человеке дремлет зародыш добра и что надо только пробудить его к жизни, чтобы оно принесло богатые плоды. Сегодня Белая Борода пожинал то, что раньше посеял; на его любовь отвечали ему взаимностью.
О, как щедро одарили его эти люди в рождественский сочельник!
Но ему было некогда предаваться отрадным чувствам в это смутное военное время, как ни теснили эти чувства его грудь. Теперь надо было действовать, не тратя ни секунды, потому что одна минута проволочки могла стоить жизни бедной Тумбе.
Быстро выбрано было пятнадцать человек из гауссов, известных как хороших ходоков и которых поэтому не могла испугать долгая и трудная ходьба. Эти пятнадцать человек, не считая Тома и Моари, должны были сопровождать Белую Бороду, а остальные оставались под начальством Майгазин-баки для защиты Черного замка на случай, если бы враги рискнули напасть на него. Отряд в восемнадцать человек вышел из замка через заднюю дверь и по знакомой тропинке, делая длинный обход, направился к священной роще.
Ночь была тиха. Миллионы звезд сияли на небе, бросая свой кроткий свет на землю, точно затихшую в ожидании того, что должно было случиться. Не слышно было никакого подозрительного шороха. Все негры были, очевидно, уже на месте празднества. Белая Борода облегченно вздохнул и осторожно стал пробираться вперед. Никто из врагов не заметил, как он вышел из Черного замка, и можно было надеяться, что задуманное предприятие, скорей всего, удастся.
Немного погодя один из вангванов вбежал, едва переводя дух, в хижину Пантеры; около двери с любопытством столпились прочие вангваны. На всех лицах изображалось напряженное ожидание и в толпе слышался возбужденный шепот. Вдруг в дверях показался Сагорро. В правой руке у него было белое знамя; он развернул его, и при свете костра можно было различить алый полумесяц на белом поле. Вангваны знали, что это означало начало войны, и приветствовали знамя дикими воинственными кликами, к которым присоединился и вопль дикарей «ха-ха-ха!»
Сагорро поднял левую руку и этим дал знак своим воинам замолчать.
Военный клик вангванов затихал, а вместе с ним и голоса негров. Тысячи черных голов теснились на площади, образуя густую толпу, и скоро водворилась глубокая тишина. Сагорро начал речь.
Храм фетиша был празднично разукрашен в эту ночь. Три огромных костра отбрасывали красный отблеск на соломенный храм с остроконечной крышей в виде сахарной головы, доходившей до верхушки великанов-деревьев. С самого острия глядело на землю какое-то странное лицо с парой темных глаз; было время, когда они смотрели иначе, эти большие темные глаза: когда-то светились они радостью, сверкали дикой местью в бою, – но теперь взгляд их был тусклый и безучастный, неспособный выражать земные страсти. Всмотритесь пристальнее в эти глаза: они совершенно бесстрастны. Это не глаза живого человека, глядящего сверху на то, что делают внизу люди, это темные глазные впадины черепа. Неужели негры украсили черепом верхушку своего храма, – ту верхушку, на которой мы привыкли видеть крест?
Угрюмо шелестит ветер в листве великанов-деревьев, спускается с мрачных вершин на землю, раздувает пламя костров, и огненные языки ярче разгораются. Вот отблеск их падает уже на верхушки деревьев и ясно освещает купол храма. Да, теперь несомненно, что это человеческий череп, который, скаля зубы, смотрит сверху вниз на место празднества. Но он не единственный свидетель праздника, справляемого этими дикими сынами леса: край крыши украшен целым венком из черепов, также и над дверью, ведущей в помещение фетиша, красуется гирлянда из человеческих черепов. Какое ужасное украшение! И как должно быть темно на душе людей, находящих удовольствие в подобной красоте!
В нас это украшение вызывает содрогание, но к празднику, справляемому здесь, оно как нельзя более подходит: ведь это же пиршество, на котором ненасытный Молох требует человеческих жертв!
Вожди и старейшины из окрестных деревень давно уже собрались, чтобы поставить нового знахаря. Все они были в лучших своих нарядах; не было недостатка и в роскошных головных уборах из пестрых перьев. Повсюду звенели медные кольца, украшавшие черные руки и ноги. Были налицо и музыканты, и раздавался отчаянный бой барабанов, трескотня трещоток, а в промежутке между этими – звуки рогов из слоновой кости, в которые по временам трубили воины.
В первый раз с тех пор, как стоял храм фетиша, на празднике виднелись и европейские мундиры: канареечного цвета кучерской кафтан Пантеры и белый кирасирский мундир Крокодила; Козел красовался в своей красной полосатой жокейской куртке, а Гусеница не забыл своего зеленого гусарского сюртука. Эти костюмы придавали празднеству, по мнению негров, еще больше торжественности.
Праздник затянулся надолго: различные церемонии, танцы и пение продолжались целыми часами, пока, наконец, не наступила полночь, а вместе с ней и тот момент, когда новый знахарь должен был вступить в отправление своих обязанностей и заколоть свою первую человеческую жертву.
Участники пиршества, человек пятьдесят, сделались еще более возбужденными, пока, наконец, при диких криках не выволокли жертву заклания из хижины знахаря и не поместили ее в середину круга.
Несчастная Тумба почти потеряла сознание от страха; дикий шум, вид ужасного храма, чудовища, скалившие на нее зубы, – все это опьянило ее сильнее, чем самое продолжительное курение конопли. Она упала на колени и, не отрываясь, глядела в землю, казалось, не замечая того, что происходило кругом нее; губы ее непрерывно шевелились, но она произносила только одно слово, точно призывая кого-то на помощь:
– Кассонго, Кассонго!
Праздник дикарей шел между тем своим чередом согласно установленной программе, и часовые, поставленные на краю священной рощи, не предупреждали о приближении врагов. Только от пения дикарей раздавалось в лесу эхо. Вот, наконец, участники торжества поднялись со своих мест и окружили тесным кругом свою несчастную жертву, около которой поместился новый знахарь с ножом. Дикари сели в круг, и знахарь запел последнюю песнь в честь праздника, которую остальные подхватили хриплыми голосами.
Известно, что вид и запах крови опьяняет хищных зверей; существа, собравшиеся здесь и имевшие только образ человеческий, но ни капли человечности в своих сердцах, были тоже глухи и слепы ко всему, что не касалось прямо их кровожадного наслаждения. Глаза их не отрывались от движений знахаря и от дрожавшего тела несчастной жертвы.
Как могли они услышать в это время крики тревоги, раздавшиеся в лесу, как могли они обратить внимание на то, что часовые вбежали на площадку перед храмом, громко предупреждая об опасности? Как раз в эту минуту знахарь поднял над своей жертвой нож… Еще секунду – и Тумба будет освобождена от всяких земных мучений!
Но нож не опускается, не вонзается в грудь жертвы. Знахарь поднимает глаза, чтобы еще раз окинуть взором собрание и видит бегущую стражу, а на опушке леса – привидение в белой одежде, поднявшее ту самую громовую трубу, которая убила на месте даже бегемота. И он, только что собравшийся нанести смертельный удар беззащитной женщине, смотрит теперь в дуло направленного против него оружия и делается пепельно-серого цвета от ужаса. Он шатается. Может быть, этот человек еще сжалится над ним?
Но в сердце Белой Бороды нет в эту секунду ни капли жалости: на этом отвратительном пиршестве он видит только одно человеческое существо – это связанную балубскую женщину. Все остальные, озаренные светом костров, являются в его глазах дикими зверями, худшими, чем пантеры и гиены.
Он целит верно и так хладнокровно, как если бы хотел лишить жизни леопарда, затем спускает курок. Раздается выстрел, – и знахарь, пораженный пулей в голову, падает мертвым на землю, не успев произнести ни звука.
Одну секунду негры, охваченные паническим ужасом, не двигаются с мест, точно оцепенев от неожиданности. Затем все сидящие вскакивают. Но враг, свалившийся к ним точно с неба, не дает им времени собраться с мыслями и обороняться. Один выстрел следует за другим, и участники торжества падают на землю. Пантера, Козел и Гусеница поражены насмерть. Крокодил ранен. Остальные обращаются в бегство, испуская крики ужаса… Враг же проникает уже и на самую праздничную площадку, и вот Том стоит возле Тумбы и развязывает на ней веревки. Когда Тумба взглядывает на Белую Бороду, быстро заряжающего свое ружье после каждого выстрела, он представляется ей разгневанным богом, бросающим молнии в своих врагов, и она падает без чувств с радостным криком:
– Кассонго! Кассонго!
Дикари скрылись в лесу, и снова наступает тишина. Слышны только хрипение и стоны тяжелораненых, лежащих на земле. Белая Борода отдает приказание не стрелять больше. Он окидывает глазами поле битвы и ищет среди раненых своих людей. Но нет, никто из них не ранен – ведь дикари обратились в бегство, не оказав неприятелю никакого сопротивления. Но зато какое кровавое побоище устроили гауссы! Скоро можно будет сосчитать потери врагов: во время бегства собравшихся на праздник кто-то отбросил горящую головню к сухой стене соломенного храма фетиша; головня разгорелась, и пламя лизало стену тонкими языками еще во время битвы. Теперь же огонь взвился до самого верха и осветил самые отдаленные уголки священной рощи. Говорят, что всякий пожар представляет ужасное и вместе с тем красивое зрелище; этот же пожар был только ужасен и производил жуткое впечатление. Храм мертвецов со своими бесчисленными черепами вызывал содрогание, а площадка перед ним была завалена трупами и ранеными: спаслось бегством меньше половины всех дикарей. Белая Борода поднял глаза на горевший храм фетиша: из пламени, охватившего его со всех сторон, глядели на его мертвые человеческие головы. Они не кричали уже ему «Отомсти за нас!» как прежде, когда он в первый раз взглянул в их черные впадины вместо глаз. Они были отомщены, эти несчастные жертвы, замученные здесь до смерти.
Как ни высоко поднимались языки пламени по остроконечной крыше, среди них и среди облаков дыма верхний череп смотрел на разыгрывавшуюся глубоко внизу сцену; но вдруг он отделился от острия палки, на которую был посажен, и, дымясь, скатился вниз к ногам Белой Бороды.
Ужас объял этого мужественного человека, и он с содроганием отвернулся.
– Назад! – скомандовал он.
Он поспешил уйти в темный лес, и гауссы не отставали от него ни на шаг; никто не мог дольше оставаться в этом месте, где все говорило о зверствах человека.
Глава XIII
Разрушение Черного замка
Итак, они стали победителями и освободили Тумбу. Победили, не потеряв ни одного человека. Почему же шли они теперь лесом в таком глубоком молчании и так торопливо?
Не одно только ужасное и тяжелое впечатление от храма фетиша заставляло Белую Бороду и его товарищей ускорять шаги, чтобы скорее уйти от запятнанного кровью места: новая забота овладела всеми участниками освобождения Тумбы.
Негры, бежавшие из священной рощи, должны были скоро добраться до деревни и принести известие о нападении. Тогда Сагорро и Абед узнают, что Черный замок остался без части своих защитников, и им нетрудно будет подбить местных жителей на месть в отсутствие владельца замка. Теперь, когда забота о судьбе Тумбы рассеялась, все были озабочены судьбой Черного замка. Не произошло ли с ним чего-нибудь, пока они были в священной роще? Что, если они не найдут ничего, кроме развалин?
Они дошли до реки Черной. Большая часть гауссов положила оружие в лодку, в которую сел Белая Борода с Томом и некоторыми гауссами, бросилась в воду и поплыла через реку, чтобы не потерять ни минуты. Затем, выскочив на берег, они снова поспешили вперед. Им оставалось только небольшое расстояние, чтобы достичь конца леса и саванн, откуда открывался уже вид на Черный замок.
Моари, служивший проводником в этой глухой чаще леса, далеко опередил остальных. Он остановился и крикнул что-то назад. Слов нельзя было разобрать, но тон предвещал несчастье.
Длинная линия гауссов разорвалась: всякому хотелось скорее выйти из леса, и все пробирались поодиночке через густой кустарник, обгоняя друг друга и торопясь изо всех сил, так как на душе у каждого было неспокойно.
Там, на севере, возвышался холм, на котором стоял Черный замок. Но в эту ночь вершина холма была окружена поясом огня: Черный замок был объят пламенем. Горели и стены, и хижины балубов и гауссов, и склады провианта – все было объято огнем, и только блокгауз, где жил сам владелец, выделялся в середине еще не тронутый пламенем. Это была крепость и в то же время здесь хранились запасы пороха; вот почему Белая Борода нарочно построил это здание подальше от хижин и складов, чтобы сделать его более безопасным при пожаре.
– Нет Бога, кроме Аллаха! Бедный Майгазин-баки!
– О, моя Мета!
– Все потеряно!
Такие восклицания вырвались одновременно у гауссов, Тома и Моари. Один Белая Борода не произнес ни звука. Он смотрел, не отрывая глаз, на горящий холм.
Расстояние до него было слишком велико, чтобы можно было различить, что делали темные человеческие фигуры, видневшиеся среди пожара. Завладели ли негры замком? Были ли то воры, сновавшие на пожарище и расхищавшие его добро? Или Майгазин-баки спасся в крепости и давал оттуда отпор нападавшим?
Вдруг вдали грянул выстрел. Звук его донесся глухо и замер, отдавшись слабым эхом на опушке леса. Сердце Белой Бороды сильно забилось. За первым выстрелом последовал целый ряд залпов других, которые рассыпались в воздухе раскатистыми звуками: так… так… так!
Эти звуки были ему хорошо известны: то стреляли его ружья мелкого калибра. Значит, еще есть надежда! Еще можно отстоять хоть что-нибудь из его имущества!
Он даже подпрыгнул от радости и высоко поднял вверх свое оружие.
– Еще не все потеряно! – вскричал он. – Смотрите, друзья. Майгазин-баки еще держится в крепости! Вперед! Поспешим к нему на помощь!
– Вперед, вперед! – закричала и старая Тумба. – Идите за Белой Бородой, за нашим Кассонго!
– Вперед, вперед! – присоединились к этому крику остальные, и отряд устремился через саванны на помощь к Черному замку.
Разведчики, которых послал Майгазин-баки сразу же после ухода Белой Бороды, вернулись уже через час с известием, что из деревни вышел большой отряд, в числе которого находились и вангваны, и, судя по всему, направился к Черному замку.
– Впереди развевается военное знамя Сагорро – белое с красным полумесяцем, – сообщил разведчик, пришедший в замок последним. – Они разделились на три части, чтобы одновременно напасть на замок с разных сторон.
Майгазин-баки, на ответственность которого оставлен был Черный замок, не растерялся при этом известии, которого можно было ожидать.
Он прежде всего отдал приказ, чтобы все женщины заперлись в крепости, поставил балубов и гауссов на посты около бойниц и объявил, что и они также должны торопливо скрыться в крепости, как только услышат звук его рога.
Он сразу же понял, что если только вангваны нападут на Черный замок вместе с дикарями, то ему невозможно будет долго удержаться на стенах. Пятнадцать гауссов, и среди них лучшие стрелки, ушли с Белой Бородой, а в распоряжении Майгазин-баки было только пять гауссов и шесть негров из западной Африки, хорошо справлявшихся с огнестрельным оружием; на десятерых же балубов нельзя было особенно рассчитывать в этом отношении. С такими малыми силами нельзя было и думать бороться против огромного отряда, сохранив за собой весь замок; но в крепости можно было по крайней мере продержаться до прихода Белой Бороды.
У подножия холма стали показываться темные фигуры людей, приближавшихся к стенам замка военным шагом. Один из воинов опередил других и крикнул:
– Майгазин-баки, сдавайся, если тебе дорога жизнь! Сагорро пощадит тебя и твоих воинов, так как вы тоже поклонники пророка, как и мы. Сдавайся! Белая Борода побежден и находится в наших руках. Доверься великодушно Сагорро, пока не поздно, чтобы не пришлось каяться в своем неблагоразумии!
Майгазин-баки узнал по голосу Абеда и закричал ему:
– Змея! Меня-то ты не проведешь! Отправляйтесь, откуда пришли, или вам придется покончить счеты с жизнью!
Но темная толпа людей продвигалась все ближе и ближе, и Майгазин-баки скомандовал своим воинам, чтобы они стреляли. Из бойниц Черного замка грянули выстрелы, но они не удержали нападающих: те тоже открыли огонь, и из сотен ружей посыпались пули на стены замка. На другой стороне замка, где один из гауссов командовал балубами, тоже началась стрельба, и не прошло и минуты, как один из балубов прибежал к Майгазин-баки с криком:
– Мы не можем дальше держаться! Неприятель гораздо сильнее нас!
Дикари также устремились и в главные ворота, стараясь взять их приступом и испуская свой отвратительный военный клич «ха-ха-ха!». Вангваны же, подойдя ближе к стенам, обстреливали замок со всех сторон.
Очевидно было, что на стенах нельзя удержаться. Еще один залп – и затем Майгазин-баки дал сигнал удалиться всем в блокгауз, что и было исполнено. Теперь, когда стены замка остались беззащитными, негры с шумным радостным воем ворвались в ворота и устремились по широкой дороге, которая вела к блокгаузу; но эта дорога находилась от дома на расстоянии выстрелов, которые не заставили себя ждать, и потому она скоро опустела. Чернокожие рассыпались в боковых переулках между хижинами гауссов и балубов, отыскивая запасы, чтобы разграбить все, что только возможно. Вангванам было строго запрещено поджигать строения, но местные негры не могли удержаться от искушения подбросить, по африканскому обычаю, красного петуха в покоренную деревню. Вот почему скоро несколько хижин было объято пламенем. Огонь, раздуваемый ветром, распространился очень быстро, и скоро должен был загореться склад, в котором хранились сукно, проволока и бусы, другими словами – касса Белой Бороды. Тогда и вангваны позабыли на время про неприятеля и начали, под руководством Абеда, расхищать запасы. Самого Абеда больше всего привлекала особого вида постройка, находившаяся позади блокгауза; она была наполовину врыта в землю, стены ее были из земли и травы, а вход запирался тяжелой дверью. Выломав дверь топором, Абед с огнем вошел в темное помещение. Это был винный погреб, довольно богатый винами, так как приезжавший недавно пароход оставил в нем запасы, которых должно было хватить по крайней мере на год. Белая Борода пользовался спиртными напитками в этом жарком климате только как лекарством и истратил с последнего приезда парохода не больше двух бутылок вина. Большая часть бутылок стояла еще нераспакованная в ящиках; здесь было и пиво, и коньяк, и даже несколько бутылок шампанского, которое Белая Борода берег для больных.
Абед, думая, что в тяжелых ящиках находятся склады оружия и патронов, крикнул вангванов, чтобы они основательно почистили погреб. И воины, нагруженные тяжелой ношей, скрылись во мраке ночи.
Подобные же сцены разыгрывались и перед другими складами, если только последние не находились на расстоянии выстрелов из главного дома. Как вангваны, так и местные негры, презирая опасность, врывались даже в охваченные пламенем дома, выказывая при этом самоотверженность и мужество, которые сделали бы честь самым смелым пожарным. Но не всем удавалось счастливо отделаться при этом расхищении чужой собственности: опьянев от дикой радости, устремлялись негры на главную улицу и падали без чувств на землю, но не под тяжестью своей ноши, а от метких пуль балубов и гауссов, которые, засев в главном доме, зорко следили за тем, что происходило вокруг.
Так вышло, что Сагорро мог начать осаду блокгауза уже со сравнительно меньшими силами. Несколько нападений его было отражено. Залпы выстрелов, посылаемые вангванами в блокгауз, не причиняли неприятелю никакого вреда, и наконец, настало полное затишье среди битвы, пока Сагорро не удалось собрать всех своих воинов, рассеявшихся в разные стороны с целью грабежа.
Горевшие дома представляли плохое прикрытие, и осаждающие отступили несколько назад, посылая совершенно бесполезный град выстрелов в блокгауз. Негры, разграбив все, что только можно было и стоило унести, тоже сделали попытку осадить блокгауз, но после значительных потерь, причиненных им осажденными, отошли на почтительное расстояние; большинство бросилось с награбленными вещами в деревню, чтобы хорошенько припрятать их там.
Вангваны в своих нападениях на негритянские деревни привыкли побеждать сразу, и такое упорное сопротивление было для них совершенной неожиданностью. По мере того, как пламя горевших домов погасало, мужество их слабело все более и более.
Сагорро был так предусмотрителен, что оставил разведчиков в саваннах, чтобы они дали ему знать о возвращении Белой Бороды, хотя араб твердо был уверен, что Черный замок сдастся в его руки через какие-нибудь полчаса, во всяком случае, раньше возвращения Белой Бороды.
И вдруг прибежал один из разведчиков, крича еще издали, что Белая Борода возвращается. Это известие отняло последнее мужество даже у самых храбрых воинов; многие из них тайком скрылись в лес после этого, другие же стали громко заявлять:
– Мы достаточно потрудились сегодня, Сагорро! С белым нелегко бороться! Лучше прийти в другой раз, чтобы закончить начатое.
Таким образом, арабу не оставалось ничего другого, как отправиться в обратный путь; это отступление приняло у подножия холма характер настоящего бегства, так как вангваны уже увидели среди плантаций белые мундиры гауссов.
В большой столовой блокгауза теснилось все мужское и женское население Черного замка. Начинался рассвет, и первые лучи солнца бросали розоватый отблеск на все лица, сиявшие самой искренней радостью. Ведь они вышли победителями в эту ужасную ночь из всех опасностей, которым подвергались, и теперь все были здесь налицо – как защитники Черного замка, так и освободители Тумбы. И в эти первые минуты, когда можно было, наконец, успокоиться после волнений, испытанных ночью, ни одно темное облачко не омрачало общего веселого настроения.
Конечно, рождественский праздник, задуманный Белой Бородой еще так задолго, не мог состояться в таком виде, как он мечтал, но подарки, заботливо выбранные им для каждого из его верных помощников, еще лежали на столах и скамейках, хотя и в беспорядке после выдержанной только что осады; рождественское же дерево стояло в уголке, отодвинутое туда во время общей суматохи. Белая Борода прежде всего поблагодарил всех за верность, с которой они стояли за него и Черный замок, похвалил их мужество и затем вручил каждому назначенный для него подарок.
Теперь, когда все запасы сгорели или были похищены, эти небольшие вещицы являлись настоящими сокровищами, и верные люди были до глубины души тронуты щедростью своего вождя. Но радость была, однако, непродолжительна: как только все вышли из блокгауза и глазам их представились дымящиеся развалины некогда грозного замка, для каждого еще яснее стала печальная действительность, с которой надо было считаться.
Победа обошлась дорого. Того, что осталось в блокгаузе, едва могло хватить на две недели, да и то в том только случае, если местные жители согласятся продавать съестные припасы. Белая Борода особенно тяжело чувствовал потерю всего своего менового товара. Итак, он спас только жизнь – свою и своих людей, но все предприятие его погибло, и араб мог безнаказанно радоваться этому. А сколько трудов было положено Белой Бородой на обработку той земли, на которой он думал прочно обосноваться! Сколько широких замыслов лелеял он в душе, когда строил свой замок, который должен был стать впоследствии центром просвещения для окрестных деревень!
Белый не мог даже ждать, пока пароход снова посетит Конго, что должно было случиться через несколько месяцев: между ним и местным населением произошли слишком тяжелые столкновения, чтобы можно было рассчитывать на примирение. Действительно, храм фетиша был им сожжен, вожди – убиты или ранены. В деревне, лежавшей по берегу реки, не осталось ни души: жители ее, из страха мести со стороны Белой Бороды за разрушение его замка, бежали в деревню вождя Крокодила, под защиту араба или на противоположный берег Конго. И они, наверное, убегут от Белой Бороды, как только тот начнет приближаться к ним: они теперь не поверят его словам. Он был чужой для них, и они скорее последовали бы за арабом, который помогал им справлять, когда это было нужно, их варварские праздники, и вообще был ближе и понятнее для них. Что могли они понимать в хороших намерениях владельца замка?
Черный замок покончил, по-видимому, свое существование, сыграв такую мимолетную роль в жизни Белой Бороды; с какими гордыми надеждами воздвигался он – и вот теперь представляет только груду обгоревших развалин с единственным уцелевшим среди них блокгаузом. Итак, придется отправляться назад, вниз по могучему Конго, назад, не достигнув желанной цели, к которой он стремился, – назад, признавая себя побежденным врагами! В белом заговорила оскорбленная гордость. До сих пор он играл роль только осаждаемого. Что, если он явится нападающим и прогонит разбойников, которые хозяйничали здесь под предводительством Сагорро? Но какой ценой достанется ему эта победа? Положим, погибнут и вангваны, но что, если поредеют и ряды его собственных воинов?
Что, если ему придется потерять кого-нибудь из храбрых и честных балубов или гауссов? Нет, каждый из его верных товарищей был ему слишком дорог, чтобы стоило рисковать его жизнью хотя бы и ценой гибели двух торговцев невольниками.
С такими мыслями шел Белая Борода по направлению к деревне, чтобы позаботиться о лодках для путешествия по Конго; но они исчезли. Сагорро нанес ему еще и этот удар, чтобы окончательно добить своего врага. Теперь белый не мог даже вернуться назад!
Вдруг подошел к нему Моари и сказал:
– Господин, у иаунгов есть лодки, а у нас старые ружья, которые ведь все равно предназначены для подарков местному населению. Я отправлюсь к иаунгам и куплю у них лодки. Мы победили теперь вангванов, и иаунги поверят нам.
Белая Борода радостно взглянул на негра. Какие чудные надежды пробудили в нем слова Моари! В окрестностях были еще люди, которых он мог защищать, люди, поселения которых были тоже сожжены и которые не меньше его ненавидели арабов. А он еще собирался бежать из этих мест, точно никто не нуждался здесь в его помощи! Теперь ему было стыдно за свое малодушие. Если только ему удастся привлечь на свою сторону иаунгов и убедить их восстановить из развалин свою деревню, тогда у него еще будет цель, ради которой стоит здесь остаться, тогда победа, доставшаяся ему, окажется не бесплодной и его заветное желание все же будет исполнено!
– Моари! – вскричал Белая Борода. – Тебе пришла в голову прекрасная мысль! Идем к иаунгам. В лесу теперь безопасно, да и что может с нами случиться, если мы вдвоем?
