Текст книги "Африканский Кожаный чулок (др. изд.)"
Автор книги: Карл Фалькенгорст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)
Глава II
Крепость Мудима
Мудима мрачный и Коко. – Курочка. – Счастливая невеста-негритянка. – Легенда Танганайки. – Заколдованный колодец. – Разгневанный водяной. – Преследуемое племя. – Надежды и предчувствия.
Войдя в ворота, Симба и его спутники очутились посреди довольно обширного тэмбе, то есть негритянского селения. В сущности говоря, это тэмбе следовало назвать негритянской крепостью, так как весь этот поселок был с трех сторон обнесен высокими плетнями и заборами, наглухо запертыми со всех сторон, точно стены настоящей крепости. К этой-то ограде прислонились мазанки слуг и рабов, стойла, конюшни, и хлева, загоны для скота и всякого рода строения. Только со стороны, обращенной к озеру, не было ограды; но здесь сама природа позаботилась преградить доступ каждому, даже самому отчаянному смельчаку, так как здесь скала спускалась отвесно в пропасть прямой гладкой стеной на несколько сот футов. Как раз над этой отвесной стеной скал лицом к расстилавшемуся далеко внизу озеру стояла самая большая и пригожая хижина, жилище самого владельца этой своеобразной крепости, этого африканского укрепленного замка – старого Мудима.
Сам он лично отворил ворота вновь прибывшим и приветствовал их ласково, но сдержанно и с достоинством. В противоположность ему молодая девушка, стоявшая рядом с ним, особенно шумно выражала свою радость гостям.
– Поздно же ты возвращаешься, Инкази! – воскликнула она. – Мы уже соскучились по вас, Белого нам очень недоставало. А, да вот и ты, Симба! – продолжала она. – Смотри, видишь, я сделала себе запястье из тех бус, что ты подарил мне!
– Да, Коко, поздно мы вернулись, твоя правда, но зато с добрыми вестями: поджидай завтра большой караван, который приведет коз, овец, сукна и бусы, но захочет кого-то увезти с собой. Знаешь ли ты, кого? – проговорил, улыбаясь, Инкази.
– Эге, да разве вы были там, внизу, в долине, у Лугери?! – воскликнула молодая негритянка.
– Ты угадала, Коко! Ну, а теперь свари нам еще раз вкусный ужин, ведь скоро нам придется подыскивать новую стряпуху. Сестра, вот возьми рыбу, да смотри, сеть тяжела! – С этими словами он передал ей свою ношу.
– Милый, добрый Инкази! – воскликнула Коко. – Я изжарю для вас жаркое в самом лучшем масле, я уж постараюсь угодить тебе и Симбе! – добавила она и упорхнула по направлению к одной из маленьких хижинок, над которой клубилось легкое облачко дыма.
Симба с видимым удовольствием посмотрел вслед удалившейся девушке. Счастливая невеста-негритянка – это такое редкое явление. В сотнях различных деревень, там в долине, насмотрелся Симба на то, как негры добывают себе жен; совершается торг, как на любую вещь или скотину, и этим дело кончается. Но тут, очевидно, говорило и молодое чувство девушки; ее миловидное черное личико сияло счастьем и любовью при одном напоминании о ее женихе.
Даже угрюмый Мудима с улыбкой смотрел вслед дочери. Волосы его были уже убелены серебристой сединой; лицо, мрачное и строгое, пересекали глубокие морщины, но телом он был крепок, как юноша, сильные, выдающиеся мускулы и теперь еще обличали в нем атлетическую силу. С улыбкой на лице проводил он глазами Коко, но улыбка эта недолго удерживалась у него, сменившись озабоченным, почти грустным выражением.
– Это, право, просто чудо, что вы добрались сюда сегодня без беды, – сказал он, обращаясь к Инкази и Симбе. – Сегодня Руга-Руга целый день шатались по лесу!
– Это ничуть не чудо, Мудима, – возразил Симба. – эти Руга-Руга отъявленные трусы, они – гиены, нападающие лишь на слабого и бессильного, но избегающие сильного смелого льва! Впрочем, не станем более думать о них. Подумай лучше, добрейший Мудима, что путь к твоему горному гнезду не из удобных и приятных, и что у нас нет крыльев за спиной, а ноги наши устали и болят от крутого подъема в гору, да и желудок заявляет о своих правах.
– Рыба, блины, лепешки и пальмовое вино ожидают вас, – ответил Мудима и пошел вперед к своему дому.
Симба и Инкази последовали за ним, а негры направились к хижинам слуг и рабов.
Ужин продолжался недолго. Полчаса спустя Симба, Мудима и Инкази сидели уже на каменной террасе перед домом Мудима, с которой открывался великолепный вид на озеро, горы по ту сторону Танганайки и бесконечные террасы скал, громоздящихся над озером с южной и северной стороны. Такого грандиозного зрелища нельзя встретить нигде в Европе: посеребренная луной громадная площадь озера раскинулась на пространстве многих тысяч квадратных километров.
Сидя на природной каменной террасе, представлявшей собой высокую и большую площадку на вершине громадной выдающейся скалы, мужчины мирно курили трубки. В тропиках ночи длинны и приятно прохладны, и африканцы любят поболтать, сидя у порога своих хижин, в первые часы этой длинной ночи и даже вплоть до полуночи. Мудима также не был исключением из общего правила и потому недолго прислушивался к мощному шуму прибоя, доносившемуся даже и сюда, на эту недосягаемую высоту.
– Симба, – сказал он, – на протяжении пяти дней пути слышно повсюду голос Муциму, когда по его воле волны Танганайки ударяются в скалы и ущелья Кабого. Я знаю, что вы, белые, чародеи и колдуны, и что у вас есть сильные и могучие духи, но Муциму еще сильнее и могучее вас!
– Не он ли создал мир? – спросил Симба.
– Нет, но он создал это озеро, и власть его простирается над всеми водами, – возразил Мудима, – если хочешь, я передам тебе рассказ, который из рода в род передают друг другу люди из племени Вавенди об озере Танганайка.
– Охотно буду слушать тебя, Мудима, – ответил белый, – происхождение этой громадной площади вод должно быть чем-то величественным и необычайным!
Мудима сильно затянулся из своей трубки, выпустил струю дыма и некоторое время задумчиво следил за его голубоватыми кольцами, медленно расплывавшимися в тихом ночном воздухе.
– То было много-много лет тому назад, – начал он, – бесчисленное множество поколений народилось и вымерло с тех пор. В то время на том месте, где теперь раскинулось наше озеро, вовсе не было воды. Из конца в конец, от одних гор до других, расстилалась громадная цветущая равнина, населенная множеством различных племен и наррдов, владевших громадными стадами волов и овец. В этой большой долине стоял прекрасный город, обнесенный крепкими неприступными стенами, изгородями и бревенчатыми заборами. Кроме того, по обычаю того времени жители городов обносили свои дома высокими частоколами и плетнями из тростника, в ограде которых находились обширные дворы, служившие местом загона для скота. В этих дворах скот был в полнейшей безопасности от диких зверей и разбойников. Вот в одном-то из таких домов жил некий человек со своей-женой и дочерью, которая была самой красивой девушкой во всей стране. За нее сватался главный вождь и предводитель самого могущественного и богатого племени. В их ограде был глубокий колодец. Из него ключом била вода, образуя большой светлый ручей, из которого утоляли жажду все соседи и весь скот их.
Это был не простой колодец; в нем находилось бесчисленное множество рыб, которые доставляли этой семье все, что только было необходимо для их существования, в большом избытке. Но так как она могла пользоваться всеми этими благами лишь до тех пор, пока тайна существования в их дворе чудесного колодца была неизвестна другим, то никто не подозревал даже о его существовании. Уж много поколений подряд передавалось из рода в род в этой семье предание, что в тот день, когда кто-либо из членов семьи покажет чужому человеку чудесный колодец или расскажет кому-нибудь постороннему о нем, вся семья погибнет и будет стерта с лица земли.
Случилось так, что эта молодая девушка, которую родители предназначали для вождя, отдала свое сердце одному юноше из своего племени, но открыться в этой любви родителям не решилась. Любовь эта крепла в ней с каждым днем, и не было такой вещи, которой бы она не сделала бы для своего возлюбленного. Она же не раз крадучись носила ему отведать превосходных рыбок из чудесного колодца. Это блюдо показалось молодому человеку столь лакомым и вкусным, что он стал добиваться от нее, откуда и каким путем она достает этих рыб. Однако страх перед ужасными последствиями ее нескромности долго удерживал ее; не скоро решилась она уступить его настояниям, но, в конце концов, несмотря на свой беспредельный страх перед духами колодца и родительским гневом, все же обещала открыть возлюбленному свою тайну.
Однажды родителям ее пришлось предпринять довольно продолжительное путешествие в Увинда. Перед отъездом они призвали свою дочь и приказали ей строго-настрого смотреть в их отсутствие за всем их добром, караулить дом и скот, строго хранить тайну чудесного колодца и ни под каким видом не впускать в ограду никого постороннего. Дочь, понятно, обещала последовать в точности всем эти наставлениям, но едва успели удалиться ее родители, как она тотчас же поспешила к своему возлюбленному и сказала:
– Родители мои уехали в Увинда и пробудут в отсутствии долгое время. Ты часто настаивал, чтобы я сказала тебе, откуда у нас берутся те прекрасные рыбки, которыми мы с тобой иногда лакомимся, так пойдем же со мной, я покажу тебе.
Тот с радостью последовал за ней. Они вошли в дом, и молодая девушка принялась угощать своего возлюбленного всем, что было лучшего в доме.
Когда они попили и поели вдоволь, молодой человек сказал:
– Вот мы теперь попили и поели, сыты и довольны. Покажи же мне, откуда у тебя берутся эти вкусные рыбки!
– Уж так и быть, я тебе покажу, так как люблю тебя больше всего в жизни и ни в чем не могу отказать тебе, – отвечала девушка. – Но знай, что это важная тайна, и родители строго запретили мне говорить кому бы то ни было об этом. Поэтому прошу тебя никому не открывать этой тайны, чтобы всех нас не постигло какое-нибудь ужасное несчастье.
– Будь спокойна, моя дорогая, – заметил юноша, – меня тебе опасаться нечего, уста мои будут замкнуты, а язык прикован к гортани.
Тогда, взяв его за руку, девушка повела во двор, где обнесенный со всех сторон высоким плетнем из тростника возвышался колодец. Отперев калиточку, проделанную в этом плетне, она впустила в ограду своего возлюбленного и указала ему на маленький круглый прудик, по-видимому, страшно глубокий, в котором вода была чиста и прозрачна, как кристалл.
– Смотри, – сказала она, – вот это наш чудесный колодец или ключ! Неправда ли, как он хорош? Вот в нем-то и водятся те вкусные рыбки, о которых ты спрашивал.
Молодой человек еще ни разу в своей жизни не видел ничего подобного, так как в окрестностях нигде не было рек, кроме того большого ручья, который вытекал из этого родника. Восхищению его не было границ: он присел и стал любоваться рыбками, которые то плескались и играли на поверхности, то вдруг ныряли вглубь и снова всплывали. Но в тот момент, когда одна из особенно смелых рыбок подплыла совсем близко к нему, он вдруг опустил руку в воду с намерением схватить ее. И вот всему настал разом конец! Дух колодца Муциму, разгневанный таким поступком, потряс всю землю, весь мир, – и вся роскошная, плодородная, цветущая долина стала опускаться все ниже и ниже, а колодец переполнился водой, которая стала заливать все кругом. На месте громадной равнины образовалась глубокая впадина, которая заполнилась водой, и вот теперь вы видите перед собой не равнину, а громадное озеро – нашу Танганайку!
Все люди, населявшие ту равнину, погибли в его волнах; весь их скот, сады, дома и весь громадный богатый город – все это поглотило озеро. Между тем родители девушки, покончив со своими делами в Увинда, пустились в обратный путь и вдруг наткнулись на громадные горы, которых раньше никогда не видали.
Взойдя на вершину одной из гор, они остановились в недоумении: перед ними раскинулось на всем протяжении их родной равнины громадное бурное озеро. И вдруг им стало ясно, что дочь их выдала кому-нибудь тайну чудесного колодца и что за ее грех все живущее здесь погибло безвозвратно.
Мудима умолк и задумался, окутав себя целым облаком легкого табачного дыма.
Симба не стал беспокоить его ненужными расспросами: он уже раньше читал где-то эту легенду про Танганайку, но тогда она не произвела такого впечатления, как теперь, когда он слышал ее из уст туземца над самым озером. И ему невольно припомнились старые сказки и преданья его далекой родины, слышанные им в детстве.
Между тем Мудима сердито покачал головой и сказал:
– И по сей час еще дух колодца (водяной) гневается на нас, так как вода в озере прибывает с каждым годом и поглощает все большее и большее пространство земли.
Скоро она поглотит весь берег. Кроме того, вечные войны и разбои беспрерывно опустошают несчастную страну Вавенди!
– Отец, – вмешался Инкази, – настанет время, когда озеро перестанет расти и шириться; тогда мир и спокойствие водворятся снова в стране!
– И я когда-то так же надеялся и утешал себя такой мыслью, Инкази, – проговорил старик. – Но тогда я был молод, как ты. Теперь же годы и опыт лишили меня этой сладкой веры в будущее и надежды на что-то лучшее. Я был еще ребенком, когда на севере и юге хозяйничали Ватута и только одна Вавенди сопротивлялась им. Только наши поля красовались в полном уборе, только мы наслаждались плодами от своих трудов, только наши стада паслись спокойно на зеленых лугах и только в наших деревнях и селеньях слышались звуки веселых песен, бубна и барабана. Мы были тогда сильнее и смелее воинов Ватута, а наши копья острее их и стрелы – метче.
Но вот пришли арабы с востока со своими бесконечными караванами. Они явились скупать рабов и предлагали взамен сукна, бусы и жемчуг. У них было также громовое огнестрельное оружие, которое они вложили в руки воинов Ватута. И вот началась эта страшная травля на нас (войной этого никак нельзя было назвать). Сотни из наших падали под градом пуль, сотни уводились в рабство. Наши села и деревни стояли опустевшие и покинутые или сожженные дотла, а Ватута рыскали по всей стране, но не возделывали поля, не разводили скот, а укрывались в лесах и грабили окрестности. Мы прозвали их Руга-Руга, то есть лесные грабители.
Рута-Руга вытеснили нас из долины, и мы искали убежища в этих неприступных горах. Отец мой, умирая, думал, что оставляет мне в наследство могучий, сильный род и что я стану после него князем над племенем Вавенди, но, простреленный несколькими ружейными пулями, он пал у порога своего дома, а сын его бежал в горы и, как хищный орел, свил себе гнездо на неприступных высотах этих грозных скал!
– Да, отец! То были страшные, ужасные времена, но на Востоке уже занимается новая заря: тот белый человек с длинной белой бородой[3]3
Ливингстон.
[Закрыть] говорил людям, что уже недолго здесь будут свирепствовать огонь и меч; что угнетенные люди вскоре вздохнут опять полной грудью, потому что сильные и могучие народы там, за дальними морями, не хотят более терпеть, чтобы нас продавали в рабство, не хотят терпеть, чтобы на свете были люди-рабы. Занзибарский султан также присоединился к ним, – и когда арабы будут приезжать сюда только с тем, чтобы скупать у нас слоновую кость, несчастная страна Вавенди станет цветущей и богатой, как прежде! – восторженно проговорил Инкази.
– Не глупи, сын мой! – наставительно проговорил старик. – Белые люди приезжают и уезжают, но они не в силах ничего изменить. Разве ты сам не знаешь, что они должны уплатить дань вождям, чтобы получить разрешение проехать через эту страну, что они должны иметь убежище в горах в доме последнего Вавенди?
– Отец! – воскликнул юноша. – Люди были правы, когда назвали тебя Мудима, то есть мрачный: ты видишь только зло и невзгоды и умышленно закрываешь глаза на то, чего нам уже удалось достигнуть в последнее время. Ты не хочешь видеть, что с горных вершин сыны Вавенди снова начинают спускаться в долину и вновь строят свои деревни и селенья на прекрасном берегу Танганайки. Молодой Лугери положил уже начало; тэмбе его обширна и богата и надежно ограждена высокой неприступной стеной от нападения врага, а люди его вооружены множеством ружей, сильны, отважны и смелы. Он не боится Руга-Руга, возьмет над ними верх и победит их, и тебе следовало бы радоваться вместе с нами этому торжеству Вавенди, тем более, что завтра Лугери явится сюда, чтобы увезти себе в жены нашу милую Коко.
– Вот именно эта-то ваша самоуверенность, ваш молодой задор и смущают меня, – горестным тоном произнес старик. – Вы забываете, что на расстоянии всего одного дня пути от тэмбе Лугери раскинулся грозный лагерь Муриро. Люди, быть может, были действительно правы, прозвав меня «мрачным», но они не менее были правы, дав этому Муриро его прозвище – Муриро, что значит «огонь». Каждое селенье или деревня, вблизи которых он появится, неминуемо становятся жертвой огня, то есть пожара, а лютый пес Индша, этот известный разбойничий атаман, тоже живет в ближайшем селенье, Ндэрее. Знай, Инкази, что только здесь, в глубоких ущельях, на вершинах неприступных скал, да на гладкой поверхности Танганайки мы можем считать жизнь свою вне опасности, потому что как тут, так и там нас охраняют наши древние боги, боги Вавенди. А духи равнин и долин враждебны нам! И будь Лугери какой хочешь быстроногий, как гласит его имя, все же я очень того опасаюсь, стая собак может загнать даже самую быстроногую антилопу. Я боюсь, что Коко, наша бедная «курочка», избрала себе весьма ненадежную участь. Но все вы молоды и вам хочется попытать счастья, вы не хотите слушать умудренного горьким опытом старца. Я не хочу вам мешать! И дай-то Муциму (Бог), чтобы на этот раз светлые надежды и отвага молодости взяли верх и восторжествовали над осторожностью и мудростью старости!
– Да! Муциму даст восторжествовать нам! – воскликнул юноша с сияющим взором.
Оба Вавенди встали, намереваясь отойти ко сну и только теперь снова вспомнили о своем госте. В пылу забот и надежд о будущности своего родного народа они совершенно забыли о нем. Но он с грустным участием внимал их разговору, потому что то, что развертывалось теперь перед его мысленным оком, было лишь небольшим отрывком из истории Африки, – этой жалкой, несчастной страны.
Глава III
Арабы
Сон Симбы. – Возвращение Сузи. – Как уплатили за наем. – «Змея» и ее господа. – Старые знакомые. – Тайные замыслы. – Мировой порядок арабов. – Изменник. – Прошлое Фераджи. – Тайный наблюдатель.
Над вершинами Кунгве давно уже взошло солнце, и лучи его с любопытством проникали сквозь щели и трещины высоких тростниковых стен одной из хижин тэмбе Мудима. Они падали прямо на голову спящего Симба, дрожали на шелковистых отливах его густых вьющихся волос, играли на его сомкнутых веках и слегка разгоревшихся щеках, как бы желая разбудить этого соню. Но он не пробуждался. Ему снился длинный сон.
Сон этот был совершенно чужд всякого рода обманчивых картин и образов, и жизненной правдой было все то, что постепенно развертывалось и как бы выплывало из мглы прошедшего перед его мысленным оком. Сон этот был не что иное, как внезапно ожившее в душе его воспоминание о его бурно прожитой жизни.
Как быстро и вместе с тем как явственно проходили перед ним долгие годы его раннего детства, юности и первой поры возмужания.
Он увидел родительский дом, а себя самого молодым лесничим, бродящим по лесам и полям, затем странствующим по белу свету, по чужим землям и морям. Много лет тому назад он впервые отправился в Африку и проплыл вверх по священному Нилу в самое сердце «черного» материка. Много приходилось ему тогда бороться, много пришлось и выстрадать, и пережить в ту пору, недаром же темные кудри его поседели в самые молодые годы. Он был свидетелем ужасных злодеяний и покинул тогда Египетский Судан с исключительной целью созвать мстителей за оскорбленные права человечества и стать в ряды тех, кто всеми силами старался побороть торг рабами и стремился к окончательному искоренению рабства.
Однако все вышло иначе, чем он желал и надеялся. Оказалось, что в то время в Каире отнюдь не спешили набирать спасительную армию для облегчения участи истязаемых негров. Его тотчас же с большой готовностью приняли и зачислили в ряды египетской армии, но муштровка турок не была делом, которое было бы ему по душе. Отчислившись из египетской армии, он снова ухватился, как истый охотник, за ружье, став еще раз охотником и торговцем. Теперь он уже на свой собственный счет странствовал по следам Ливингстона, Спика и Буртона. Подобно им, он предпринял это дальнее путешествие с целью открытий, но только не рек и озер, а хотя бы маленького клочка земли на всем этом громадном материке, где бы царили мир, тишина и спокойствие, где бы он мог спокойно поселиться среди чернокожих и преподать им первые начатки культуры. Те белые, которых он встречал и с которыми делился своим намерением, называли его в глаза мечтателем, а за глаза смеялись над ним. Но это не смущало его; он был вполне проникнут своей идеей; в его жилах, в его крови был тот же священный светоч любви к человечеству, какой воодушевлял испокон веков всех миссионеров, заставляя их смело идти и к дикарям, и к людоедам.
И вот после продолжительных странствований он полагал, что нашел, наконец, то, чего искал.
Угнетенные и преследуемые коренные обитатели Вавенди были именно того сорта люди, какие были нужны для его целей. Люди с душой более возвышенной и благородной, чем соседние племена, люди трудолюбивые и смелые, они, казалось, как нельзя лучше были способны основать у себя государственную жизнь, которая отличалась бы от жизни других племен известным строем и порядком, способствующим благосостоянию всего племени. Они уже начинали спускаться с высоты неприступных гор в прибрежную долину Танганайки, они опять собрались с духом, в них снова пробудилась смелость и вернулась надежда. А смелым Бог помогает! С ними-то и хотел теперь остаться Симба. Он хотел стать их другом и советником, помогать им словом и делом, а в случае стычек и сражений хотел стоять на их стороне и способствовать их победе.
И во сне он увидел осуществление этой мечты; увидел высоко над крепостью Мудима сияющий на солнце золоченый крест, а, взглянув вниз, увидел веселые луга, покрытые стадами, и пышные всходы на полях. Там, где теперь раскинулся пустынный и безлюдный берег, стояли живописные хижинки рыбацких деревень, а на гладкой поверхности голубого озера мелькали во всех направлениях лодки рыбаков, возвращающихся домой, веселых и довольных после счастливого лова.
Но недолго дано было Симбе даже во сне наслаждаться этой отрадной картиной мира, довольства и счастья. Фераджи постучал к нему в дверь и позвал взглянуть своими глазами на озеро.
Проворно вскочив с ложа, он вышел на порог хижины и стал смотреть вниз, в глубину долины. Там, в заливчике Лувулунгу, стояло небольшое судно, только что успевшее причалить. С этой высоты, где стоял Симба, разглядеть людей, которые в этот момент сходили на берег, конечно, не было никакой возможности. Но негры Симбы ликовали, зная наверняка, что приставшее к берегу судно привезло Сузи, что это Сузи и ни кто иной, что он привел, наконец, желанное новое судно. На этот раз предчувствие не обмануло их; час спустя они увидели перед собой Сузи, этого рослого занзибарского негра, молодца и красавца, который явился доложить своему господину, что приказание его исполнено.
– Арабы в Удшидши охотно отдали нам в наем судно, – рассказывал Сузи, – и я без труда нашел самое подходящее для нас. А все же мне пришлось так долго задержаться, потому что с платой за наем была страшная возня. Судно это принадлежит арабу Сайду, и он потребовал, чтобы я уплатил ему за наем слоновой костью, а вы ведь знаете, господин мой, что слоновой кости в наших запасах и кладовых нет. И вот я отправился в город, чтобы там купить слоновую кость, и после весьма продолжительных поисков мне, наконец, удалось узнать, что у Магомета-ибн-Салиба есть слоновая кость. Я отправился к нему, но его не было, и мне пришлось двое суток ожидать его возвращения. Он согласился продать мне часть своей слоновой кости, но хотел получить за нее сукно, а вы знаете, господин, что сукна у меня не было, потому что наши запасы сукна лежат здесь, в крепости Мудима. Я стал просить его согласиться принять что-нибудь другое в уплату, но он требовал непременно сукна. Тогда мне пришлось снова вернуться в город и обходить одного араба за другим, узнавая, у кого из них есть продажное сукно. В конце концов мне сказали, что у Гариба есть сукно и что он согласен продать его. Я пошел к нему, и на мое счастье тот не запросил с меня слоновой кости, а проволоки, которой у меня было много. Купив за проволоку сукно, а за сукно – слоновую кость, я, наконец, уплатил за наем судна, с которым и прибыл сюда. Да, как ни говори, а в Каире все же лучше, там за деньги можно купить все, что только пожелаешь!
Товар наш я весь привез в целости; он лежал у Магомета-ибн-Салиба и не мог никуда сбежать. Но из людей наших я привез сюда едва пятую часть. Все они сбежали, кроме тех пяти человек, которые были так пьяны, что не только бежать, но даже и перевернуться с боку на бок не были в состоянии. Но так как родина этих беглецов лежит всего на расстоянии каких-нибудь двух дней пути от Удшидши, то Магомет-ибн-Салиб предлагал, если Симба того пожелает, вернуть их силой: арабы не хотят допускать подобного бегства.
– Господь с ними, Сузи, мне они вовсе не нужны! – сказал Симба презрительно. – Теперь зайдем в хижину, я хочу сообщить тебе нечто важное. А вы, ребята, – обратился он к остальным неграм, – идите вниз и ждите нас там на берегу.
Симба и его верный раб скрылись за дверью, а остальные негры стали собираться не вниз идти, как им было приказано, а подналечь на яблочное пиво, и, конечно, расселись бы тут же во дворе, если бы один из них не воскликнул:
– Смотрите, смотрите: еще одно судно! Большое судно идет сюда! Пойдем, посмотрим, что оно везет!
Любопытные зеваки, какими являются по природе своей негры, бросились со всех ног бежать вниз в долину: ведь там теперь было на что поглазеть, было о чем поточить язык.
Действительно, в бухту Лувулунгу входило со стороны озера второе судно. Владельцы его, двое арабов, удобно и спокойно расположились под красивым навесом на корме. Один из них был уже далеко не молод: ему могло быть более пятидесяти лет, и черную густую бороду его во многих местах серебрила седина; другой был еще почти юноша.
– Неужели ты в самом деле узнаешь эту бухту, Солиман? – спросил последний.
– Да, узнаю, Осман! – отвечал тот. – Я был в то время в твоем возрасте, когда мы праздновали здесь, на этом берегу, нашу первую победу. Но горы не изменились за эти многие десятки лет; вон, на той вершине, виднеется крепость Мудима. Один он был умнее других и забрался туда, в эти горы, куда залетают разве одни только коршуны да горные орлы. Только одна его крепость могла устоять против нас; все остальные тэмбе остались в наших руках. Эти Вавенди – сильное, жизненное и способное племя, не то, что другие соседние племена. И утомительные переходы, и голод, и холод, и зной, и жажда – все им нипочем; даже болотные лихорадки их не берут. Они страдают только от тоски по родине, когда их оторвут от берегов родной Танганайки. Да и не мудрено: в целой Африке нет другого такого клочка земли, который мог бы похвастать такими чудными горами и лугами, такими светлыми и звонкими ручьями, такой благодатной прохладой в тени густых лесов. Понятно, что сюда, в этот райский уголочек земли, невольно стремится все племя Вавенди и не может жить вдали от этих берегов.
– Что же, они все умирают от тоски по родине? – насмешливо спросил Осман.
– Умирают? Нет! – ответил Солиман. – Но тупеют, становятся не похожи на людей. Они, которые сражаются здесь, на своей родине, точно львы, при наших караванах оказываются всегда плохими солдатами. С потерей воли и свободы они теряют и свое мужество, так что из них можно делать только носильщиков да хлебопашцев: для полевых работ они весьма пригодны. Это, конечно, придает им тоже большую цену, и в Занзибаре их покупают весьма охотно. Жаль только, что эти орлы стали теперь так редки и вьют гнезда так высоко.
– Их уже долгое время оставляли в покое, и они, вероятно, успели сильно расплодиться! – сказал Осман. – Они стали теперь доверчивее, смелее, чем прежде. Мало-помалу они начинают спускаться со своих горных вершин в долину; их горные долины и ущелья кажутся им тесны. Невдалеке отсюда, немного южнее, ты увидишь прекрасно укрепленный со всех сторон тэмбе. В нем укрывается несколько сот человек, как говорят. Этот-то тэмбе и является целью нашей поездки. Ты, конечно, слышал о тэмбе Лугери?
– Да, конечно! – отвечал Солиман. – Но, скажи, понимают наши гребцы, когда мы с тобой говорим по-арабски?
– Ни слова! – проговорил Осман.
– Ну, так слушай! Этот Лугери – друг и приятель Мудимы и потому имеет громадные связи в стране.
– Я этого не слышал! – воскликнул Осман. – Напротив, он в очень стесненных обстоятельствах: ему грозит опасность со всех сторон. Он это знает и потому так сильно укрепил свое тэмбе. Муриро пялит на него глаза, как пантера на антилопу, а Индша, лютый пес из Ндэрее, бродит вокруг его двора и караулит добычу. Тебе придется поспешить, не то один из этих двух непременно опередит тебя!
– Будь спокоен! – ответил, улыбаясь, Солиман. – Неужели ты думаешь, что я в участке досточтимых вождей буду охотиться, не испросив их разрешения? Индша мой лучший друг, а Муриро скоро станет им. Оба они должны будут исполнить для меня роль гончих, которые загонят для меня дичь.
– Но что ни говори, у этого Мудимы есть-таки один сильный союзник: там, в этом нагорном гнезде, он приютил у себя гостя, того самого белого христианина, которого ты видел в Удшидши. Ты еще сам описывал мне его. Но я знал его раньше тебя. Когда ты поедешь со мной к Газельей речке, туда, на дальний Север, где священный Нил омывает берега, то многое услышишь о нем, об этом госте Мудимы; там его имя у всех на устах. Здесь его зовут Симба, а там у него было другое имя, там его звали Белая Борода-Нежное Сердце.
Некоторое время Солиман молчал, как бы собираясь с мыслями, затем продолжал.
– Да, они звали его Белая Борода, а побелела его борода не от времени, а от ужасов и неслыханных приключений, которые ему пришлось переживать. Одни уверяют, будто он поседел, когда боролся с глазу на глаз с громаднейшим рассвирепевшим быком. Другие говорят, что ужасы заколдованной пещеры, в которой укрывались черти и змеи, заставили его поседеть в одну ночь. Как бы то ни было, но человек этот – смелый, отважный до безумия. Я поручусь тебе, чем хочешь, что он не задумается и здесь проникнуть в глубь самых страшных ущелий и пещер, жилищ злобных духов этого озера и не побоится вызвать их!
