Текст книги "Африканский Кожаный чулок (др. изд.)"
Автор книги: Карл Фалькенгорст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)
– Разве человек этот колдун? – воскликнул Осман.
– Может быть, как знать! – ответил Солиман. – Но колдовства его я не боюсь, зато ружья его пусть бережется каждый: Симба целит так метко, что может на выбор сбить любой волос с головы человека!
– Ну, что касается этого, то беда еще не очень велика, – сказал Осман с видимым облегчением. – Еще не было случая, чтобы европейцы дрались или сражались с арабами, только в том случае, если мы нападали на них. Но мы не имеем ни малейшего повода нападать на Симбу!
– Ах, ты его не знаешь! И все вы не знаете его, – воскликнул немного раздосадованный Солиман. – Белая Борода-Нежное Сердце – таково его прозвище! Ну, а знаешь ты, почему он прозван Нежное Сердце? Потому, что он не может видеть, когда ловят негров, и, как это ведется испокон веков, уводят и увозят в рабство.
По его мнению, эти неверные черные псы – такие же люди, как сам он и как мы, правоверные, истинные поклонники Пророка. Он принадлежит к числу тех людей, которые требуют, чтобы мы повесили на стенку свои ружья и навсегда прекратили торг рабами; чтобы мы торговали только слоновой костью, перьями страусов и тому подобным пустым товаром.
– Ты просто басни рассказываешь, Солиман! – смеясь, воскликнул юноша. – Скорее все люди вымрут и исчезнут с лица земли, чем прекратится торг рабами. Твой Белая Борода-Нежное Сердце, верно, не в полном уме!
– Времена переменчивы! – серьезно возразил Солиман. – Точно так же, как ты теперь смеешься, смеялись и мы лет десять-двадцать тому назад в Бахр-эль-Газале. Но христиане сумели заставить египетского хедива изменить свой взгляд на дело, и целые громадные отряды войск были высланы им из Каира в Хартум, а из Хартума в Бахр-эль-Газаль. Все те пути и дороги, по которым до того мирно и спокойно шли наши караваны невольников, теперь заняты войсками; нас задерживают и принуждают возвратить свободу рабам, являющимся нашей собственностью, нашим источником богатства.
– Но такой образ действий немыслим! Это тот же насильственный грабеж! – с возмущением воскликнул Осман.
– Правильно ты сказал, – вздохнул старый араб. – Эти европейцы хотят перевернуть весь мировой порядок! Сначала они засылали к нам своих ищеек и соглядатаев. Эти ищейки разузнали все пути и дороги, по которым мы гоним свои караваны невольников, и затем стали проводниками или вожаками военных отрядов, воспрещающих нам вывоз рабов. Одним из таких ищеек был и этот Белая Борода-Нежное Сердце или Симба, как они называют его теперь. Он один-одинешенек идет в самый глухой девственный лес, вступает в дружбу с чернокожими и говорит им: вы такие же люди, как и арабы! Вы родились свободными и должны быть свободными. Мало того, он доставляет им оружие, порох и пули; учит их владеть этим оружием и говорит им: защищайтесь! Но это еще не все. Он становится сам в их ряды и побеждает арабов.
Когда он научит их стрелять без промаха и оставит громадные запасы оружия, пороха и пуль, то покидает их и идет дальше из одного селения в другое, из одной деревни в другую, всюду восстанавливает против нас этих чернокожих псов!
Лет десять тому назад он поселился у одного из самых смелых и отважных племен на берегу Газельей реки в далеком Судане в племени динки. Там он выстроил крепость, обучил их военному искусству, поставил вождем над ними рослого негра и дал ему в жены колдунью, которая своими чарами околдовала весь народ и управляла им, как хотела. В результате вышло, что эти динки восстали все, как один человек, сожгли несколько сериб и пролили немало арабской крови, а сами крепко держались в своей крепости.
Его уже давным-давно не было больше в тех краях, когда нам, наконец, удалось овладеть крепостью Сансуси. Ты видел того громадного невольника, который теперь мой первый слуга? Так это и есть тот самый комендант крепости, которого оставил после себя Симба в Бахр-эль-Газале. Мы хитростью взяли его, а то он дрался, как лев, и не сдавался до конца. Мы думали, что нам придется казнить неукротимого, но в нем сказалась природа негра: он был рожден для рабства, и мой хлыст вышколил его и сделал из него отличного раба.
– Ну, а с колдуньей что вы сделали? – осведомился Осман. – Здесь она у тебя или же вы ее сожгли?
– Об этом расскажу тебе после, – ответил старик, – теперь у нас нет времени, скоро наше судно врежется в песчаные берега этого живописного залива, а мне необходимо внушить тебе еще нечто.
Раба моего Лео, – как зовут этого бывшего любимца Белой Бороды, – Лео, – то есть Лев, – он носит то же имя, что и его бывший господин, я хочу отослать подальше с письмами, чтобы он не столкнулся здесь как-нибудь с этим Белой Бородой и чтобы сердца обоих не слишком размякли при свидании! А Симбе я хочу подстроить ловушку, из которой он не должен уйти живым, потому что, если ему удастся снова вернуться к себе на родину, то знай, что через год, два, здесь, на берегах Танганайки, будет то же, что и в Бахр-эль-Газале. Лишь тогда, когда Симба не станет более потрясать своей седой гривой, мы обратимся к Мудиме и Лугери, но не раньше. Однако, помни, если ты хочешь, чтобы нам удалось это, ты должен молчать обо всем, как могила, и не рассказывать ни одному арабу, что я сейчас сказал тебе. Знай, что слово страшная вещь: оно слишком легко, слишком охотно перелетает из уст в уста и гнездится в сотнях ушей. А арабы, когда они болтают между собой, часто забывают всякую осторожность. Если же Симба узнает о том, что нам известно, кто он такой, если он только раз услышит прозвище Белая Борода-Нежное Сердце, он уже будет настороже. Тогда напрасны будут все наши усилия и ухищрения, он никогда не попадет в наши сети.
– Солиман, ты велик и велика мудрость твоя! – воскликнул торжественно Осман. – Я буду безмолвен, как могила! Клянусь тебе в том!
– Подумай только о том, сын мой, – продолжал старик, – что на нас лежит священный долг. Мы идем на неверную собаку, который не верит святым словам Пророка и состоит в тесной связи с нечистым, с которым сдружился, чтобы уничтожить и искоренить арабов!
– Солиман! – воскликнул молодой араб. – Слова эти пали на добрую почву. Как посев в благодатный дождь всходит и дает обильную жатву, так и твои слова принесут обильный плод в моем сердце! Непримиримую ненависть посеял ты в моем сердце к этому Симбе. А я умею ненавидеть, тому порукой Бог!
– Иншаллах! Дай то Бог! – вздохнул старик, и в глазах его мелькнула радость. – Я знал, что найду в тебе верного друга и союзника. Но знай, что чем сильней ты будешь его ненавидеть, тем искреннее я буду любить тебя, единственного сына моей сестры!
Оба араба смолкли. До берега оставалось всего еще несколько шагов. Два-три удара весел – и маленькое судно пристало к берегу. Все находившиеся в лодке один за другим вышли на сырой песок прибрежья.
На берегу уже толпились и суетились негры Симбы. Фераджи и его товарищи оживленно беседовали с теми пятью неграми, которые прибыли вместе с Сузи из Удшидши, расспрашивая их об участи бежавших. Судя по их словам, нетрудно было заметить, что и им самим очень хотелось последовать их примеру.
Солиман внимательно разглядывал группу негров; вдруг его спокойное, невозмутимое лицо оживилось на мгновение, и он быстрыми шагами направился прямо к Фераджи.
– Что, друг Фераджи! Разве ты не узнаешь меня? – спросил он.
Вырвавшееся из уст Фераджи восклицание сразу дало понять, что тот узнал его.
– Раньше он состоял у меня на службе, – сказал Солиман, обращаясь к Осману, – здесь, на берегах Танганайки, на каждом шагу встречаешь старых знакомых!
– Господин! – воскликнул между тем Фераджи. – Если бы я только знал, что вы здесь будете!
– Ведь ты же теперь служишь более сильному и могущественному господину, чем я! – сказал Солиман с легким оттенком насмешки в голосе. – С Симбой Солиман не может равняться!
Обмениваясь этими словами, Солиман, Осман и Фераджи незаметно удалились от общей группы и молча пошли вдоль по берегу.
– Ты идешь за нами, Фераджи? – сказал Солиман. – Разве ты хочешь что-нибудь сказать мне?
– Я хотел только спросить вас, господин, не понадобятся ли вам опять когда-нибудь люди? – не без лукавства спросил негр.
Солиман удивленно взглянул на Фераджи, затем с минуту как бы обдумывал что-то. В глазах его разгорался какой-то удивительный блеск, но мало-помалу блеск этот померк и лицо старика приняло обычное невозмутимое спокойное выражение. Минуту спустя он спросил, по-видимому, совершенно равнодушно:
– А что, разве в Вавенди имеются грузовщики или солдаты?
– Пошлите же меня, господин! – продолжал негр.
– А, тебе не нравится у Симбы, понимаю! Но что же скажет на это Симба?
Негр сделал только презрительный жест.
– Я для него слишком труслив, такими трусами он не дорожит! – насмешливо добавил он.
– Ты? Труслив! – с нескрываемым удивлением воскликнул Солиман и даже отступил на шаг. – Фераджи – трус! Да как это могло случиться? Ты возбуждаешь мое любопытство, открой свои уста и расскажи мне, как все это было?
– Не я один, а все мы у него трусы, потому что не хотим более оставаться в этом проклятом углу, где нам приходится дружить с Мудимой и потому постоянно подвергать свою жизнь опасности от нападений Муриро и Руга-Руга из Ндэрее!
– Вы хотите дружить с Мудимой? Да разве вы так слабы, что ищете убежища там, в этом сорочьем гнезде? – продолжал выпытывать Солиман.
– С людьми, прибывшими сегодня, нас всего-навсего шестнадцать человек. С этим мы едва ли сможем управиться с Муриро, а потому было бы много разумнее пристать к Муриро, а не к Мудима. Но Симба ненавидит всех, кто охотится на негров и ведет торговлю рабами, это для меня стало совершенно ясно!
– Слышал, Осман? – шепнул Солиман своему юному спутнику. – Он остался все тем же, каким был прежде. – Затем он быстро обернулся в сторону Фераджи и спросил: – Ну, а как относится к нему Сузи?
– Господин, ведь вы сами все знаете, что же вам еще говорить?
– Я видел Сузи в Удшидши, дурак! – досадливо оборвал его Солиман. – Какое мне в сущности дело до вашего каравана?!
Фераджи не обратил никакого внимания на сердитый окрик и продолжал, как ни в чем не бывало:
– Сузи, как сами вы знаете, вольноотпущенный. Он носил на себе невольничье ярмо, которое натерло ему шею, и он, конечно, ненавидит его. Сузи, конечно, следит за порядком!
– Посмотри, Солиман, – вдруг воскликнул Осман, прерывая Фераджи, – будь Сузи здесь, эти собаки не посмели бы так бесцеремонно грабить груз! – и он указал рукой на судно Симба, приведенное сюда Сузи несколько часов тому назад. Там оставленные в качестве охранников негры распарывали тюки, выбирали из каждого часть их содержимого: бусы, жемчуга, проволоку, затем снова зашивали.
Солиман смотрел с насмешкой на эту картину.
– Что, друг Фераджи, – сказал он, – не упускай и ты там своей доли. Ведь Симба не так ловко владеет хлыстом, как я, или как мы, арабы.
При этих словах Фераджи невольно схватился рукой за спину и слегка сгорбился, как будто ощутил что-то на спине.
Солиман рассмеялся.
– Видишь ли, Осман, – сказал он, – этот Фераджи, когда поступил ко мне на службу в качестве вожака носильщиков грузов, был самым отъявленным вором, на которого когда-либо светило занзибарское солнце. Целых две недели ему все удавалось проводить меня, и уж, конечно, он в то время от души посмеивался надо мной себе в кулак, когда вместо него я с полным усердием порол других.
Но вот и настоящий вор попался, и тогда я притянул его к ответу. Там, в Узагаре, я дал ему такое наставление, так проучил его, что, наверное, не забудет этого всю свою жизнь. Два дня он пролежал, не вставая, но, в конце концов, еще благодарил меня за то, что я не велел его повесить. Когда он снова был в состоянии стоять и ходить, то сделался честным и верным, и на него я всегда мог положиться. Я знаю, что у Солимана он не украдет ни одной бисерины!
Между тем негр успел уже оправиться и воскликнул самым искренним, задушевным тоном:
– Да, Фераджи никогда не забудет Узагары, но и Килиманджаро тоже!
– Ах! – воскликнул удивленный Осман. – Так это он, твой Фераджи, который, как ты говоришь, помог тебе добыть не десятки, а сотни невольников! Тот Фераджи, который, точно пантера, дрался с туземцами. Видишь, твое желание осуществилось, Солиман: ты только что желал, чтобы этот Фераджи был теперь подле тебя, – и вот он стоит теперь перед тобой!
Солиман гневно взглянул на своего племянника, подыскивая в то же время слова, чтобы сгладить необдуманную речь Османа. Но было уже поздно: Фераджи слышал сказанное и успел принять к сведению. Он изогнулся действительно, как пантера, и, прижавшись близко к Солиману, шепнул ему в самое ухо:
– Я это чуял, Солиман! Поезжай же туда и осмотри хорошенько вблизи тэмбе Лугери. Он прекрасно укреплен, имеет и ограды, и рвы, и сторожевые башни, и метких стрелков. Сам Симба обучал их военному делу, но все же поезжай и осмотри внимательнее эту крепость! Не забывай, однако, что и Фераджи отлично знает это место. Сейчас нам нельзя подробно обо всем этом беседовать, но сегодня ночью, когда там, на горе, негры будут нить и плясать, а Лугери возьмет себе в жены молоденькую Коко, приезжай со своей ладьей как можно ближе к тому мыску! – и он указал ему рукой влево. – Тогда и я явлюсь туда и многое порасскажу тебе. А пока прощай, мне надо спешить, а то словоохотливые люди скажут Симбе, что Фераджи тайно совещался с Солиманом.
И, не дождавшись ответа старика, негр повернулся и пошел к своим товарищам. Но в грабеже их он не принял участия. Та жалкая горсть бус или жемчуга, которой он мог бы поживиться здесь, не представляла для него никакого интереса: он имел в виду несравненно более крупную добычу, и взгляд его со злобной насмешкой и злорадством устремился вверх, на крепость Мудима.
Между тем Солиман грузно опустил свою руку на плечо своего племянника и строго обратился к нему.
– Еще одна такая глупость с твоей стороны, и я немедленно отошлю тебя от себя! Счастье наше, что этот Фераджи ненавидит Симбу, а то твой болтливый язык мог бы окончательно разрушить все мои планы, и все это далекое путешествие к берегам Танганайки было бы напрасно!
Затем он быстро направился к своей ладье, а пристыженный Осман последовал за ним в некотором отдалении.
– Фераджи! – крикнул Солиман, сев на свою ладью, которая уже отчаливала от берега. – Скажи Симбе, славному, грозному и могучему, что Солиман весьма жалеет, что не имеет возможности побеседовать с ним. Солиман очень желал бы его видеть, потому что много наслышался о нем хорошего. Но Солиман – бедный торговец и не имеет времени оставаться подолгу на одном месте, где нет ни слоновой кости, ни сукон, а одни только рабы!
Легкий попутный ветер вздул паруса его ладьи, и она плавно понеслась по тихим водам озера. Это была не «Утка», а первоклассное парусное судно. Легко и уверенно рассекало оно волны, точно птица-фрегат, которая не имеет себе равных в искусстве плавать и нырять. Вероятно» строитель этого судна мысленно представлял себе змеиную шею это» удивительной птицы, когда окрестил стройное, ходкое судно «Змеей».
Фераджи восхищенным взором следил за удалявшимся судном и затем перевел взгляд, полный презрительного сожаления, на ладью, приведенную Сузи для его господина. Ладья эта была едва ли многим лучше погибшей «Утки», которая, теперь валялась в виде жалких обломков тут же неподалеку, на берегу.
Но за удаляющейся «Змеей» следила с не меньшим вниманием еще другая пара глаз.
На близко прилегающем к берегу холме, притаившись в частом кустарнике, стоял Инкази и недоверчиво следил за приставшей к берегу ладьей. Увидев высадившегося на берег Солимана и его спутника, он был крайне удивлен, видя, что Фераджи разговаривает с этими двумя арабами, точно старый знакомый. От его меткого взгляда не ускользнула странная группировка и движения этих трех личностей. С присущим дикарю инстинктом он сразу угадал, что эти люди говорят не о пустых, безразличных вещах. Он знал, что эти арабские торговцы, являющиеся охотиться на людей, точно на диких зверей, были смертельными врагами его племени. Они уплыли и, дай Бог, чтобы никогда более не возвращались сюда. Но Фераджи остался здесь; Фераджи жил и спал под кровлей его отцовского дома, и это тревожило теперь молодого Инкази. Он стал упорно следить за каждым малейшим движением этого негра, будто решил никогда более не выпускать его из вида. Спустя немного времени Инкази сошел к берегу, сел в свою лодку и поплыл по заливу с намерением наловить рыбы для вечерней праздничной трапезы, которая должна была состояться сегодня в тэмбе Мудимы.
Негры Симбы расположились тем временем поудобнее в новой ладье на тюках и ящиках, собираясь заснуть до прихода их господина, который должен был распорядиться выгрузкой и переноской грузов.
Полнейшая тишина царила на заливе и на берегу; только Лувулунгу с шумом мчала свои бурные воды по камням и скалам, образуя каскады и катаракты, да издали доносились однообразные звуки рыбацкой песни Инкази. Растянувшись во всю длину на дне ладьи, Фераджи не спал, но с широко раскрытыми глазами бесцельно смотрел вверх, между тем как сквозь тесно сжатые зубы его злобно вылетали слова:
– Пой, пой гордая птица! Скоро мы ощипаем твои перья!
Глава IV
Раб Солимана
Странная встреча в садах Удшидши. – Раб и его господин. – Лживый Фераджи. – Самое быстроходное судно Танганайки. – Свадебные гости. – Добро пожаловать! – Мечтательница.
Солнце стояло уже очень высоко на небе; время близилось к полудню, когда Симба и Сузи появились на берегу залива.
Трудно себе представить удивление негров, когда они узнали, что весь груз судна они должны внести наверх, в тэмбе Мудимы.
– Неужели мы навсегда должны будем остаться здесь? – бормотали они. – Вот и судно пришло. Мы могли бы плыть дальше, продолжать свое путешествие, а господин наш задумал устроиться окончательно в этом проклятом закоулке! Так мы не уславливались!
– Я останусь здесь и построю свой собственный тэмбе здесь в долине, – заявил Симба своим людям, – а вы, ребята, кто хочет, может остаться со мной, а кто предпочитает вернуться на родину, тот может отплыть на этой самой ладье в Удшидши, но не ранее как завтра или послезавтра, когда все тюки и товары до последнего ящика будут снесены наверх, в крепость Мудимы, и сложены в его кладовых.
Негры начали охать и ахать, выражать свое неудовольствие, но в то же время принялись, хотя и очень медленно, разгружать судно. Только один Фераджи, который накануне первый выявлял недовольство, теперь молчал. Когда первое волнение в толпе его товарищей улеглось, он приблизился к Симбе и сказал:
– Когда мы пришли на берег по вашему приказанию, здесь пристала другая ладья одного арабского купца, по имени Солиман; ему необходимо было плыть дальше, потому что он скупает слоновую кость, а здесь ее не было. Он поручил мне сказать тебе, что низко кланяется славному и могучему Симбе!
– Солиман? – переспросил Сузи.
– Да, так его зовут! – удивленно ответил Фераджи.
– И он ничего более не приказал передать мне, кроме поклона?
– Ничего! – коротко ответил Фераджи.
– Ну и прекрасно! Иди и принимайся за свою работу! – сказал Симба.
Фераджи отошел и хотел было взвалить себе на плечи тюк, лежавший неподалеку от него, как вдруг услышал, что Сузи говорил своему господину.
– Солиман? Ну, да, именно так его и звали! Я чуть было не забыл этого имени. Когда я собирался уже отплыть из Удшидши и пробирался между одиноко разбросанными по берегу домишками к пристани, то заметил, что непривычного вида негр как будто догоняет меня. Я приостановился, и когда он нагнал меня, совершенно запыхавшись, то прежде чем выговорить хоть одно слово, он оглянулся с таким видом, как будто боялся, чтобы кто-нибудь не подслушал нас. Только убедившись, что кругом не было ни души, он шепотом спросил меня:
– Ты, Сузи, – тот Сузи, который теперь служит у белого Симбы?
– Да, это я! – сказал я.
– Ну, так скажи ему, – прошептал он, – что ты здесь видел Лео из страны Динка, что он три дня тому назад прибыл в Удшидши с работорговцем Солиманом. Скажи, что он – раб Солимана!
Он хотел сказать мне еще что-то, но в этот момент из-за угла одного из строений показался его господин, и он со всех ног бросился ему навстречу.
При этом он кинул на меня такой умоляющий взгляд, что я сейчас же понял, что он не желает, чтобы Солиман знал о нашем разговоре. Я так и сделал, и нарочно наклонился над каким-то цветком, как будто разглядывал его в то время, когда Солиман и его раб проходили мимо меня. Я ведь и сам был когда-то невольником и знаю, как не сладка такая участь. Мне от души было жаль этого бедного парня. Когда они прошли, и я пошел своей дорогой. Судно мое было уже готово к отплытию, мы подняли паруса и пустились в путь.
Сузи сообщил обо всем этом весьма равнодушно, все время следя за работой негров, и, едва докончив доклад, крикнул сердито:
– Что ж ты, Фераджи? Как это ты до сих пор все не можешь справиться с этим тюком! Ты уже второй раз роняешь его на землю, экий ты неуклюжий!
За все это время Сузи ни разу не взглянул на своего господина, иначе весь рассказ его был бы, вероятно, иным. Тогда он понял бы, что то, о чем он говорит, не пустая случайность, а важное событие, имеющее, по-видимому, громадное значение для Симбы.
Едва успел он произнести имя Лео, как Симба невольно сделал шаг назад; на лице его выразилось сперва недоумение, затем удивление и, наконец, чувство глубокого сожаления, почти скорби. Мало того, тяжелая слеза выкатилась из его глаз и медленно скатилась по щеке. Он молча опустил голову и прошептал чуть слышно: «Значит, Сансуси пала, Сансуси, моя гордость и моя надежда… бедный Лео, бедная Зюлейка!»
Когда же Сузи, наконец, взглянул на своего господина, то в лице его не оставалось и следа этой минутной скорби и печали. В глазах его светился гнев, он судорожно сжимал в руке ствол своего ружья и крикнул: – Фераджи! – таким громовым голосом, что негр невольно содрогнулся и в третий раз уронил свой тюк.
– Видел ли ты людей в ладье Солимана?
– Да, господин, – отвечал Фераджи.
– Что это были за люди?
– Солиман и с ним еще один молодой человек, которого он называл Османом, и десять человек вадшидши, – проворно отвечал негр.
– Ты верно знаешь, что все это были вадшидши? И что между ними не было никакого другого негра?
– Точно знаю, – отвечал спрошенный, – я готов поручиться своей головой, что все это были вашидши!
– Фераджи, быть может, прав, господин, – вмешался Сузи, – потому что я слышал, когда Солиман проходил мимо меня там, в саду, что он сказал: «Сегодня я с Османом уезжаю, а ты останешься здесь и будешь отвечать мне головой за то, чтобы я, вернувшись, нашел все в должном порядке!»
Симба, по-видимому, обдумывал что-то и затем продолжал допрашивать Фераджи:
– В каком направлении отплыл Солиман?
– В южном! – ответил Фераджи, не упускавший ни одного слова из того, что говорил Сузи.
– Не говорил ли он, когда думает вернуться?
С минуту Фераджи молчал; ему очень хорошо было известно, что еще в эту ночь он увидится здесь с Солиманом. С минуту он колебался, не зная, что сказать, но затем отвечал поспешно:
– Он говорил, что поедет далеко к югу, но что через три дня вернется и тогда надеется приветствовать Симбу, могучего и славного.
– Через три дня? Не раньше? – воскликнул Симба. – Скажи, Фераджи, как было оснащено его судно? Лучше, чем наша ладья?
Фераджи сразу понял, чего хотел Симба; ему хотелось нагнать Солимана. Но если только он направится к югу на своей ладье, то, наверно, должен будет встретить араба, который намеревался только изучить повнимательнее окрестности тэмбе Лугери, отстоявшее всего в нескольких часах пути отсюда, и, вероятно, расположился теперь где-нибудь на берегу до тех пор, пока он с наступлением ночи не появится опять в Лувулунгской бухте. Этого-то никак не хотел допустить Фераджи, а потому он воскликнул не без хвастовства:
– Господин, Солиман плывет на «Змее»! А разве вы не знаете этого судна? Быстрее голубя по небу несется оно по волнам; это лучшее судно на всей Танганайке. Гариб никому не хотел отдать в наймы это судно, но, вероятно, Солиман его друг, потому что он был сегодня здесь на нем.
– Да, «Змею» нам не нагнать, господин, – снова вмешался Сузи, – тем более, что она опередила нас на несколько часов. К тому же не забудьте, что Мудима будет ужасно огорчен, если вас сегодня не будет в его доме!
Симба не отвечал, Фераджи же навострил уши. Что значило это напоминание о Мудима? Что должно было произойти сегодня и почему это присутствие Симба было так необходимо? Все это ему надо было знать, и потому он обратился к Сузи и презрительным тоном сказал ему:
– Как можешь ты, Сузи, равнять нашего господина с Мудимой? Если господин наш хочет отлучиться, то ему нечего спрашиваться у Мудимы. Что он такое, в сущности, этот Мудима?
– Он – вождь и предводитель племени Вавенди! – резко ответил за Сузи Симба. – И в эту ночь станет моим побратимом!
С этими словами он отвернулся и стал подыматься в гору, между тем как Фераджи раскрыл рот от удивления, но затем молча улыбнулся и принялся за свое дело.
На первой же возвышенности, откуда открывался обширный кругозор, Симба остановился и, вооружившись зрительной трубой, стал смотреть на открывшуюся перед ним обширную поверхность озера. Там, вдали, он увидел парус. «Да, нагнать «Змею» не было никакой возможности, Фераджи и Сузи были правы! – прошептал он. – О, бедный Лео, тебе придется подождать еще несколько дней, но это кажется мне так бесконечно долго! Как долги и мучительны должны были тебе казаться годы твоего рабства! Я выкуплю тебя, чего бы это ни стоило!»
Тем временем в доме и во дворе Мудимы шли приготовления к предстоящему торжеству. В громадных кувшинах было заготовлено пальмовое вино и банановое пиво, женщины и теперь еще продолжали варить бананы, из которых изготовлялось пиво, рассчитывая, что сегодня придется напоить много жаждущих глоток.
Затем стали съезжаться свадебные гости, которых радушно встречали хозяева и, смотря по тому, какое они занимали положение в местной общественной иерархии, приветствовали их с большей или меньшей церемонией.
В числе гостей явился и более молодой вождь, чем старик хозяин. Войдя, он низко склонился перед ним и, преклонив колена, уперся ладонями обеих рук в землю, между тем как Мудима, стоя над ним, раз шесть или семь ударил в ладоши. После чего молодой вождь встал, а Мудима склонился перед ним и затем так же опустился на колени, а юный вождь проворно ударил себя сперва под левую, а затем под правую подмышку. Этим и окончилась церемония приветствия чернокожих вождей.
Затем приблизились к Мудиме спутники его гостя, обычные люди, которые на всякие лады отвешивали перед хозяином поклоны, тот милостиво отпускал каждого, похлопав над ним в ладоши.
После того гости могли приветствовать друг друга. При этом глазам Симбы предстало интересное зрелище: мужчины кидались друг к другу, ударяли один другого по животу, затем старательно шлепали друг друга по спине и, в конце концов, принимались трясти друг другу руку.
Так как новые гости все прибывали одни за другими и никто не хотел обойтись без взаимного приветствия, то хлопанье и шлепанье не умолкало ни на минуту, напоминая усердные аплодисменты восторженной зрительной залы где-нибудь в Европе, так что Симба невольно воскликнул: «Браво! Брависсимо!»
Таково было взаимное приветствие негров. При этом надо заметить, что все эти мужчины и женщины были очень разряжены по местным понятиям. Особенно щеголяли женщины своими прическами. У одной из этих дам все волосы были собраны громадным шиньоном на голове и связаны затейливым венком из раковин. У многих волосы были расплетены на четыре косы и замысловато уложены на голове; у некоторых были заплетены в бесчисленное множество тоненьких косичек, связанных на макушке и разубранных продетыми в них стальными ножами, стрелами и тому подобными украшениями. Кроме того, у всех косы были смазаны маслом и красной глиной.
Уже одни прически женщин придавали этому собранию какой-то странный, своеобразный характер. Но и наряды гостей были не менее оригинальны. Пестрые юбочки женщин как-то бледнели и терялись перед яркими леопардовыми шкурами мужских плащей. Браслеты из хвостов зебры, железные кольца на щиколотках и ожерелья из зубов разных зверей – все это еще более увеличивало впечатление чего-то дикого и странного для непривычного глаза европейца.
Не было недостатка и в музыкантах при этом пестром маскараде. Они явились во всеоружии своего искусства, с дудками и другого рода духовыми инструментами и, очевидно, были настоящими африканскими виртуозами.
В стороне от всего этого шума и пестрой веселой толпы гостей стояла молодая девушка и задумчиво смотрела на видневшееся вдали озеро, как будто хотела отыскать там что-то.
– Эх, Намотэра, ты уже опять замечталась! – окликнула ее Коко.
– Нет, – отвечала та, – я только смотрю на Музуму-Эйланд, о котором мне столько рассказывал Инкази. Неужели тебе не хочется когда-нибудь побывать там, Коко? О, как бы я хотела там увидеть самого Муциму!
Коко снисходительно посмотрела на молодую девушку, а Симба внимательно прислушался к ее словам. Что-то особенное слышалось в звуке голоса и в словах этой девушки; он хотел было вступить с ней в разговор, когда к ней подошел Инкази и они вместе сели на самом краю плато, служившего террасой. Инкази стал что-то с жаром рассказывать ей, а она слушала его как будто в забытьи.
Симба, улыбаясь, смотрел на них, затем отошел, чтобы не мешать своему юному другу Инкази.
