Текст книги "Яблони на Марсе (сборник)"

Автор книги: Карина Шаинян

Соавторы: Александр Бачило,Ольга Дорофеева,Сергей Игнатьев,Александра Давыдова,Сергей Фомичев,Тим Скоренко,Владимир Венгловский,Борис Богданов,И. Даль,Полина Кормщикова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Ништь. – Землянин бережно спрятал склянку в кармане на поясе. – Может покатить. Глянем.

– Я попробую убедить ученый совет, что надо возобновить связь. Хотя бы с вашей группой. Может быть, что-нибудь из этого и выйдет, хотя военные, подозреваю, будут против. Но нас больше.

– В поряде.

– Миссию послать пока не получится. Когда-нибудь позже до этого дойдет, но я надеюсь, что вам удастся справиться и без нас.

Ништер кивнул. Он надел шлем и произнес какую-то тарабарщину. Нимоев ничего не понял, но землянин удовлетворенно кивнул.

– Скоро. Надо двигать. В пустыне.

– Надеюсь, у вас все получится! – Нимоев воодушевленно сжал плечо Ништеру. – Я вынужден тебя оставить. Мне теперь придется прятаться. База не такая уж и большая, и Протковски в конце концов меня найдет, но я успею передать информацию как минимум. Держи вот еще, – он протянул землянину флешку. – Здесь формула вируса и на всякий случай рассказано, как вывести его из организма. Вдруг что-то пойдет не так. Я его не тестировал, сам понимаешь, некогда и не на ком. Боялся, что иначе Протковски забьет тебя до смерти.

– Жирный тролль, – скривился собеседник, а затем торопливо протянул руку к поясу, открыл какое-то отделение и достал тюбик светящейся краски. Несколько быстрых движений, и вот уже лицо профессора украшало с дюжину разноцветных полос.

– Эй! – ошеломленно возмутился тот.

– Двенадцатый уровень. Ништер, – собеседник улыбнулся.

– Мне придется ее смыть.

– Можно. С лица смоется, но останется тут, – землянин аккуратно постучал Нимоева по лбу. – Все будут знать.

– Отлично. Слушай, можно последний вопрос? Почему ты всегда улыбаешься?

Собеседник сжал губы и пожал плечами:

– Читал. Символ дружелюбия. Никого не хотел напугать.

– Ясно, – профессор тоже улыбнулся, еще раз сжал плечо Ништеру, втолкнул его в шлюз и нажал кнопку разгерметизации.

Землянин махнул рукой, дождался, пока откроются двери, и бросился бежать по марсианскому песку.

* * *

Корабль, вновь обретший пилота, воспользовался очередным слепым пятном и проскользнул мимо автоматических лазеров. Созданные для того, чтобы спасать купола от метеоритов, они в последнее время сбивали все, что приближалось к планете. Это знание Ништер получил после того, как его предшественник оказался испепелен заживо, несмотря на сигналы, посылаемые на всех частотах. Группе понадобилось время, чтобы найти старые проекты по организации обороны и рассчитать, где и с какой скоростью можно проскочить.

Сейчас, укрываясь в тени Фобоса, корабль летел домой. Он нес лекарство человечеству от той болезни, которую они создали сами.

Ништер, переключив управление на автоматику, обмакнул палец в краску и нарисовал себе полосу на лице. Еще одну он собирался сделать после того, как сумеет распылить вирус.

– Знатный квест, – хмыкнул пилот.

Еще никто из Ништеров не выходил за рамки восьмидесятого уровня. Он будет первым.

* * *

В то же самое время Леонид Нимоев пробирался по техническим отделам. Среди гор механизмов, коробок и просто рассыпанного повсюду мусора можно было прятаться некоторое время. Если повезет, то получится добраться до терминала и связаться с коллегами. Хофстедера и Кагаву уж точно должно заинтересовать. Они всегда отличались симпатией к Земле и едва ли не в открытую заявляли, что все разговоры об угрозе – бред.

«Мы должные помочь нашей старушке-родине избавиться от одолевшего ее маразма. Она еще многому может нас научить, да и помощь ее не будет лишней. Если сплавить вместе их техническую мощь и наши знания и упорство, то уже через несколько десятков лет Марс превратится в целиком подвластную человечеству планету. И мы сможем двигаться дальше. Осталось только убедить в этом остальных. Впрочем, – профессор улыбнулся, почти как в детстве, – теперь и на Марсе есть свой Ништер. Пусть даже и всего лишь двенадцатого уровня…»

Сергей Игнатьев.Lux aeterna

1. Антон Дерябин, Военно-Космические силы РФ

Ранняя осень набросилась на Москву с такой страстью и напором, что не справлялись погодные генераторы и терморегулирующие комплексы. Шелестящее зеленое море парков расцветилось винно-красным и канареечно-желтым. Моросил дождь. Панорамные окна башен-новостроек будто подернулись пеленой слез, затуманились. Кибер-уборщики бестолково суетились, пытаясь разобраться с лужами и палой листвой.

Агния собирала вещи.

Я оставался ждать назначения.

Премьер Зубаков, играя морщинами на бугристом лбу, чеканя слова, твердил с панели визора о росте валового внутреннего продукта.

Я сидел на кушетке с «икс-троникой», делая вид, что занят похождениями мультяшного волка – ловлю корзиной яйца, перепрыгиваю метающих арбузы гиппопотамов и медведей-мотоциклистов. Согласно боевой задаче, изложенной в анимированном ролике, преследую зайца.

На самом деле я слился на четвертом уровне.

Поверх погасшего экранчика «икс-троники» смотрел, как Агния пытается уместить в рюкзак юбилейное издание «Страны багровых туч» с золотым обрезом.

– Она-то зачем? – не удержался я. – Все равно что на Клондайк везти ПСС Джека Лондона. Некогда же будет… Оставь тут. Отдам, когда вернешься.

Агния посмотрела меня. Сдула со лба выбившуюся рыжую прядь.

Ничего не сказала.

В ее болотно-зеленых, с янтарной искрой глазах и так читалось предостаточно. И про наши былые литературные дискуссии. И про все остальные наши дискуссии. И про Клондайк. И про Джека Лондона. И про перспективу ее возвращения сюда. Ко мне.

Вздохнув, я пробежался пальцами по клавишам «икс-троники».

Волк нетерпеливо подергивался на стартовой позиции уровня. Мигал, жмурился, клацал зубами и призывно качал корзиной.

Я начал заполнять ее яйцами. В конце концов, за каждое давали целых двадцать очков.

* * *

Через день после отъезда Агнии я нашел на опустевшей книжной полке ее сережку.

Забыла? Или оставила нарочно? На память?

Сейчас я перебираю ее в пальцах. Маленькая стеклянная капсула с замком-петлей. Длинный тонкий крючок, вдеваемый в мочку уха, – фиксатора у него нет, очень легко потерять.

Внутри капсулы – крохотные гранулы, частицы плодородного слоя нашей планеты. Забавный сувенир выпускников-почвоведов. Зримое напоминание о корнях, о нашей общей Родине, о Земле…

Сирена даст нам команду на взлет. До нее считаные минуты.

Эти крайние мгновения томительны, растянуты. Каждый по-своему справляется с лихорадочным огнем, с истомой и скукой бесконечных секунд.

Я, к примеру, верчу в пальцах, разглядываю сережку Агнии.

Стартуем в 17.00 по Москве, с палубы «Алексея Косыгина». Девятке наших «МиГов-80» предстоит работать по северному полюсу. По южному – натовцам. Китайцы координируют нас своими орбитерами.

На командно-диспетчерском карнавал-ад с бубенцами и сковородками. Метеорологи нервничают. Штабные суетятся. На полетах – лично генерал-полковник Окунев, главком Марсианской ГВ.

– Сегодня, ребятишки, – замкомэска дует на кофе, щурит воспаленные от недосыпа глаза, – мы делаем историю.

Психологи из санчасти и пси-спецы контрразведки не спускают с нас глаз. Синоптики, блестя глазами, пророчат СМУ, хотя еще часов шесть назад были самые заурядные ПМУ.

– Алтей, готовность два… Бадан, готовность два… Витекс, готовность два… Герань, готовность два…

Стальные птицы медленно покидают ангары. Сипло поют турбины, заводя мелодию высоты. Сигнальщики дают отмашку лампами, след от которых алыми и изумрудно-зелеными змеями рассекает сумерки.

Мой штурман Валера Корнеев, по кличке «Корн», проверив бомболюки, бьет по рукам с техником, нагоняет меня, тыкает углом планшета под локоть:

– Настроение?

– Бодрое. Как сам?

– Трепещу весь! Давай только, Тоныч, не как в тот раз, когда всю ночь до утра потом схему чертили на ватмане и перед комиссией отчитывались?

– Радостно, как эпиляция бороды пассатижами!

– Чертовски верно, дружище.

Бьем кулаком о кулак, надеваем на головы гермошлемы. По приставным забираемся в кабину. Даю отмашку техникам. Пристегиваемся, включаю связь:

– Контроль, я Герань, запрос на запуск?

– Герань, запуск разрешаю! Выруливай…

Воздух дрожит и колеблется. «Алтей» в мерцании габаритов уходит на взлет. Впереди два борта:

«Бадан, по полосе…»

«Витекс, по полосе…»

Корн что-то пыхтит, суеверно постукивает по гермошлему сложенными фигой пальцами – три раза.

Ждем.

– Бадан, взлет…

– Витекс, форсаж!

– Поехали, ну? – шепчу я одними губами.

– Герань, на взлет, – раздается наконец долгожданное. – Впереди свободно!

«МиГ» стартует. Мы идем на взлет.

Раскинув крылья с красными звездами, несем в когтях 50-тонные сияющие плоды.

Марс бросил вызов нам. Мы бросаем вызов Марсу.

Небесный лилипут, злой карлик, не смотри нас так угрюмо своим алым оком. Не швыряй в нас клубами бурой пыли. Подумай, с кем связался? У тебя даже массы меньше, чем у Земли, в десять раз. Холодное небесное тельце. С замерзшей водой. Без признаков жизни.

Мы научим его дышать.

Корн крутит настройки:

– Тоныч, крыло – шестьдесят, скорость – тысяча. Разворот на боевой выполняем через пять минут. Крен держи больше, чтоб не проскочили.

Нижний край двести, неровный. Пыльная буря, видимость в пределе.

Мы идем над холодной пустыней, покрытой льдом и пылью. Интенсивное ультрафиолетовое излучение Солнца на поверхности не дает шанса ни единому живому организму. Атмосфера разрежена до предела. Ее, считай, нет. Случись льду растаять – превратится в клубы пара, не в жидкость.

Но Марс не всегда был таким, сухим и безжизненным. На нем есть высохшие русла рек. Бассейны озер и морей разбросаны по нему.

Он нужен нам. Здесь будет наш новый дом.

– Глянь по таблице время задержки с двухсот?

– Нормально, пять секунд.

Доходим до цели в общем боевом порядке.

Для успеха нам нужно только два слагаемых – температура и плотность атмосферы.

Мы согреем Марс. Сделаем это легко и быстро.

– Контроль, вышли на точку «Миелофон». Визуально наблюдаю цель. Отсчет пошел. Двадцать один, двадцать два, двадцать три…

Нажатие гашетки, лязг створок бомболюков, свист ветра в стабилизаторах…

Синтез одного ядра атома гелия из двух ядер атомов дейтерия. В сжатом и разогретом дейтериде лития-6 – реакция слияния. Испускаемый нейтронный поток инициирует реакцию расщепления тампера. Лучистый светозарный огненный шар затмит звезды… И мир никогда уже не будет прежним.

Мы запускаем цепную реакцию.

Уже существующие на планете элементы создадут волшебную мантилью, которая укроет безжизненные пустыни. Пойдут дожди. Начнется строительство инфраструктуры. Пойдет снег. Начнется терраформирование.

Лесники, почвоведы, селекционеры при помощи генной инженерии сделают Марс зеленым, как наша Родина. Как наша Земля.

– Молодцами, Герань! Шесть нулей! Отличная работа!

* * *

Там, откуда я родом, говорят «поехали!» и бросаются с головой в омут.

Там говорят «мы покажем вам кузькину мать» и становятся живым примером для последующих поколений. Там говорят «звездам числа нет, бездне – дна». И всегда это звучит как вызов.

Это всё гены. Мы поколениями смотрели в небо, утопая голенищами в навозе и прелой соломе. Смачно схаркнув под ноги, протерев глаза, бормотали себе под нос: «Экой чорт выдумал такую красоту!»

Мы мечтали о них. Хотели зачерпнуть ладонью всей этой искристой россыпи, разметанной по черному бархату. Они мерцали нам сверху, будто подмигивали своими холодными глазками, маленькими и равнодушными. А мы делили свою землю, навозом и прелой соломой засыпанную, по квадратам и потом по ним же садили картечью, били реактивной артиллерией, жгли напалмом и жахали управляемыми ракетами.

Шли вперед, как умели. Те, кто начал это движение, остались далеко позади, памятниками, загаженными птицами, и безымянными бугорками мха среди болот.

Шли вперед, сквозь войны, эпидемии и бунты. А Мечта оставалась – одна на всех. Дурацкая и настоящая. Все эти мерцающие россыпи над нашими головами. Подмигивали, намекали нам на что-то. Ты всегда возвращаешься к истокам, всегда верен своей мечте – какой бы глупой и детской она ни была. Иначе какой смысл во всей этой гребатории, верно?

Нам нужна была вся Вселенная, целиком и полностью, без дураков. Все это пряталось где-то внутри с самого начала. Все эти парни в дебрях еловых лесов, в меловых темницах монастырей. Гипнотическая композиция рублевских икон и бряцанье доспехами на поле Куликовом. Нам было слишком тесно и мало – этого, земного. Мы абстрагировались. Велеречивым бояном растекались по Мировому древу, дикими волчьими стаями рассыпались по степям и снегам, и шире, и дальше, и выше – под самые облака.

Мы просто верили в Будущее. Стояли по колено в соломе и навозе, а смотрели – вперед и вверх. Один парень придумал ракеты, второй – как их строить. Потом еще один улыбнулся, махнул рукой и полетел вперед и вверх. По пути к далеким звездам. И тогда все поняли, что наступает НАШЕ будущее.

И теперь у нас есть все эти механические помощники, информационные сети, у нас есть достижения медицины и экологическое равновесие. У нас нет войн, Планета – с большой буквы – одна на всех. И целый самосвал полной свободы. Хочешь творить – твори. Хочешь любить – люби. Хочешь лепить глиняные горшки – мы синтезируем тебе тонны этой глины. Хочешь пиликать на скрипке с утра до вечера – у тебя всегда найдется пара слушателей. Они будут слушать тебя просто из деликатности. Потому что так воспитаны.

Я родом из России, планета Земля. Из поколения, дотянувшегося до звезд.

* * *

На панели визора в кают-компании – бугристая физиономия премьера Зубакова. Твердит об успешном старте первого этапа терраформирования Марса, об интеграции, об эффективном сотрудничестве в технологическом и экономическом аспектах…

– Я прямо готов расцеловать эту его бородавку. – Корн пшикает кольцом пивной банки, поднимает ее, роняя на ковролин хлопья пены. – Мы сделали это, а?

– Верно, дружище.

Я чокаюсь с ним своей банкой, делаю глоток, блуждая рассеянным взглядом по комнате. У нас тут и стеллаж, уставленный багровыми корешками классиков, и бюст Циолковского, и кадка с мохнатой пальмой, и фонотека с ностальгическими пластинками психоделического рока – от «Песняров» до «Аквариума», и обязательные репродукции Куинджи и Дейнеки на стенах, и мини-бильярд, и даже массивный автомат для газировки с сиропом. Все, чтобы почувствовать себя как дома.

В комнату заглядывает дежурный связист:

– Морально разлагаетесь?

– Ой, Жора, разлагаемся, – сияет Корн улыбкой чеширского кота.

– Дерябин, у тебя личный вызов по четвертом каналу. Снизу!

– С Марса?!

– Ага, – растерянно улыбается связист. – Элизий-четыре. Ждешь кого?

– Кто это, кто это, Антоха? – частит Корн. – Это ведь та, про кого я подумал, да?! Да?!

Я медленно отставляю банку на стол. Выбираюсь из уютного плена кресла.

– Эй-эй, Антоха, чего это у тебя с лицом? Ты только тут не падай, слышишь? По этому полу Жора своими сапогами ходил, он антисанитарный! Верно, Жора? Может, проводить тебя до КП?

Изображаю что-то вроде улыбки. Прикладываю палец к губам:

– Корн, умоляю… ни слова!

– Вас понял, Герань! Затыкаюсь!

У Агнии новая стрижка – короткая, озорно-мальчишеская. Косая челка падает на глаза. Глаза – все те же. Глубокие зелено-янтарные омуты, в которых хочется утонуть. Коллапсары зрачков, в которых хочется потеряться навсегда.

– Ты забыла у меня свою сережку.

– Я ничего не забываю, Дерябин.

– Так и думал. Хотелось так думать, во всяком случае…

– Рада тебя видеть.

– Я-то как рад. Думал, ты все еще на Поясе астероидов.

– Прилетели только сегодня. Провели первичную разведку. Развернули «Челюскинца», обживаемся. Теперь тут предстоит много работы.

– Знаю, мне уже товарищ Зубаков сообщил по новостям.

– Ох, Антон… В своем стиле!

– Ох, Агния! Как всегда – обворожительна в гневе!

– Мы тут разворачиваем клим-купол. На равнине Элизий, у самых Борозд Гефеста. Это я к тому… Что тебе теперь, наверное, полагается отпуск?

– Так точно, две недели.

– Знаешь, у нас тут, конечно, от добровольцев нет отбоя, но работы хватает. Работы ужас как много. Я помню про ваши традиционные крымские недели с Корнеевым, но… ты ведь еще помнишь, как водить краулер?

– Мне надо подумать над этим предложением, дорогая моя.

– Ну, тогда, дорогой мой… до связи?

– До связи, Агния.

Я некоторое время смотрю на экран, все еще слышу эхо ее последней фразы, сказанной, прежде чем отключить визор: «Люблю тебя».

– А я тебя, – беззвучно шепчу в ответ.

Я вытаскиваю из нагрудного кармана футлярчик, в котором хранил все это время ее сережку. Бережно вытаскиваю, смотрю на свет ламп – на запаянные в стекло крошечные гранулы земной почвы.

Возвращаюсь в кают-компанию:

– Есть неплохая мысль по поводу отпуска, Корн.

– У меня тоже. Как насчет такого: рвануть в Крым, все две недели не вылезать из гамака, на визоре – «Старики» и «Тихоход». И целое море пива и горные хребты шашлыков, а? Каково?

– Кое-что получше…

– Готов воспринимать, Контроль. Излагайте вводную.

– Две недели в респираторе и защитном костюме, тучи красной пыли, очень тесно и холодно, компот из концентрата и замороженные котлеты. Каюты с низкими потолками. Работа с утра до вечера. Искусственный свет. Отвратительный кофе. Но… совершенно фантастические закаты. А уж люди какие приятные! И, кстати…

– И кстати?

– Ты же еще помнишь, как водить краулер?

Он щурится, качает вихрастой головой, сминает пивную банку гармошкой. Встает с кресла:

– Герань… готовность два!

– Форсаж! – улыбаюсь я, ударяя со штурманом кулаком о кулак.

2. Инна Шилова, Сельхозспецстрой РФ, сектор «Равнина Элизий»

– Я люблю тебя, – сказал Матвей.

Отстранившись от микроскопа, я поправила защитные очки.

Очки были желтые и добавляли всему, что видишь, какое-то радостное, солнечное настроение. Но с тем выражением, которое было на лице у Матвея, не под силу было справиться даже моим волшебным желтым очкам. На лице его, помимо всегдашней мрачности, теперь читалось отчаяние, совершенная безысходность, предельная печаль…

– Извини, что?

Зря переспросила. До меня-то смысл сказанного уже дошел. А вот на Матвея теперь стало страшно смотреть:

– Давно хотел сказать… И вот… Я подумал, что…

Он скомкал окончание фразы, сделал неопределенный жест рукой, указывая в сторону панорамного окна станции.

За окном падал снег. Ну да, конечно…

Снег шел всю неделю. Первый снег планеты. Знак грядущих перемен. Самое время делать решительные поступки. Закрывать гештальты.

Я не знала, что ответить. Расправила несуществующую складку на рукаве белого рабочего комбинезона.

Матвей мое молчание понял по-своему:

– Извини, что отвлек… Просто, мне было важно, чтобы ты знала. Если ты когда-нибудь… Я буду всегда… Словом… Извини, Инна.

Окончательно смутившись, он вышел. Аккуратно задвинул за собой переборку.

На рабочем столе, между стеллажами с пробирками, остались принесенные им цветы.

Мне не дарили цветов со времен защиты диплома.

Здесь им просто неоткуда было взяться.

Те, о которых слагали песни поэты. Те, чей аромат смешивался с дыханием любовников. Те, в ком прячет румянец волнения счастливая невеста. Те, что погожим весенним днем пестреют в женских волосах и на ровных линиях бульваров. Как и сто, и двести лет назад. Единый символ для беды и радости. Купающийся в золотой заре утра на открытом лугу и драпирующий траурный креп. Символ тления и скоротечности жизни. Символ бессмертия и нерушимых уз, связывающих сердца.

Я и не знала, что на Марсе есть цветы.

Матвей отвечал за оранжерею. Это было его царство – душное, пряно пахнущее, наполненное тихим жужжанием аппаратуры. Рукотворные джунгли – чередование полной влажного шепота листьев полутьмы и яркого света люминесцентных ламп.

У меня было свое царство – рассредоточенное в стерильной белизне лаборатории, запечатанное в капсулы и контейнеры. Поданные требовали внимания и заботы. Им не было никакого дела до смятения моих чувств. Им было неведомо само понятие «чувства».

Интересно, знакомо ли оно Матвеевым цветам?

Я вернулась к микроскопу.

* * *

За обедом я решила поговорить с Агнией, Кейтлин и Беллой. Никогда не любила слушать советов, а еще больше – советовать самой. Но теперь мне определенно нужен был совет.

У девочек, оказывается, были свои новости:

– Твой приезжает, Шилова! – засверкала зеленющими глазами Агния. – Совершенно точно! Антон звонил полчаса назад. Повезет сначала к Шубину, потом к Харту, а затем сюда, на Элизий. Он снимает какую-то документалку, будет освещать продвижение терраформинга. Антошка у него вроде гида.

– Предупредить бы туриста, чтоб пристегнулся, – вставила ехидная Кейтлин.

Агния показала ей язык.

– До сих пор вспоминаю нашу поездку за фильтрами, – кивнула Кейтлин. – Антон классный! Вот только порой забывает, что теперь у него в распоряжении краулер с живыми пассажирами, а не истребитель с боеголовками. Особенно на спусках.

– За что и люблю, – подытожила Агния.

– Везет же! – зажмурилась Белла. – У Агнии – военный, летчик! У Кейтлин – селекционер! Ученый! А теперь вот и к Инке едет… И кто!! Звезда визора! Мне бы вот тоже найти…

– А ты нарисуй Саймону «валентинку»… Еще одну.

– Ему только его «макаки» интересны.

Я отставила чашку с какао. Побарабанила пальцами по краю стола.

Белла продолжала, ее понесло:

– Сам Кирилл Гуляев на нашей станции! Первый канал!! С ума сойти! Девчонки, мы все прославимся и станем ужасно популярными!

– Он едет снимать не нас, – сказала я. – Он едет снимать снег.

Повисла гнетущая пауза. Все думали о том, что долгожданный климатический сдвиг предвещает скорый переезд. А ведь мы почти привыкли к нашему «Элизию четвертому», притулившемуся на краю кратера, присыпанного красной пылью, искрящегося ледниками, имя которому заменял шестизначный номер. Между собой мы называли его «сахарница».

Мы уже начали чувствовать себя здесь как дома.

– Лучше бы Антон привез нам Редклиффа, – хмыкнула ехидная Кейтлин.

– У тебя слабость к старичкам, – мстительно заметила Агния.

– Я выросла на его фильмах! – возмутилась Кейтлин. – И, кстати, он, если верить визору, в неплохой форме.

– А я вот себе никогда не нравлюсь на записи, – сокрушенно сказала Белла. – Какая-то я не киногеничная.

Видимо, мне все-таки не удалось справиться с лицом. Белла погасила улыбку. Кейтлин озабоченно нахмурилась. Агния спросила:

– Подружка, ты чего? Ты ж сама нам о нем столько рассказывала… Про все его артхаусные шедевры. Сама я не сказать, чтоб фанатка, но в твоем пересказе это выглядело довольно эффектно… И вот сказочный принц сам мчится к тебе…

– На белом краулере!

– Управляемом летчиком-истребителем!!

– Ох, девочки, – только и смогла сказать я в ответ.

Я передумала просить совета.

* * *

За панорамным окном падали снежинки. Первый этап терраформирования.

Я смотрела в микроскоп.

На станции «Элизий-четыре» все заняты важным делом.

Найар, Кейтлин и Саймон отвечают за функционирование внутренних систем и связь, руководят стальной армией киберов – «макак».

Джонни-Джей и Парсонс следят за аккумуляторами и электропитанием станции, занимаются реактором и солнечными батареями.

Я, Агния, Матвей и Белла составляем прогнозы погоды, пытаемся сладить со вздорным характером планеты, насылающей на нас то магнитную, то песчаную бурю. Исследуем добытые «макаками» образцы. Ходим на поверхность в громоздких скафандрах.

Куча дел. Большая ответственность.

Наша задача – превратить Марс в новый дом человечества. Сделать его нашим другом.

В этом деле у нас были помощники. Я смотрела в микроскоп на одного из них.

Изящный темный завиток, тонкий нитяной изгиб на светлом фоне.

Нематоды. Домен: эукариоты. Царство: животные. Тип: круглые черви.

Поедая выращенные Матвеем и Беллой водоросли, они будут вырабатывать кислород. Они научат Марс дышать.

За панорамным окном лаборатории шел снег – медленно падали снежинки. Они чем-то разительно отличались от земных. Как в том анекдоте про фальшивые елочные игрушки. Только наоборот. Необыкновенно крупные, пушистые, искрящиеся. Они сообщали нам о том, что планета меняется.

Серии комбинированных бомбардировок с нависших в атмосфере крейсеров ВКС пробили в коре гигантские кратеры. Пыль и пар смешались с нищей атмосферой планеты. Закипели скованные льдом океаны, двинулись с мертвой точки, образуя бескрайние поля жидкой грязи. На эти грязевые пустыни и на обледенелые каналы двинулась лавина генетически измененных лишайников и водорослей, цепких, упорных, пожирающих на своем пути противостоящую им неорганику.

Наша станция, «Элизий-четвертый», была форсированными темпами развернута из мех-комплекса «Челюскинец» – на краю кратера, имя которому заменял шестизначный номер.

Здесь оседающая вечная мерзлота породила карстовые наслоения, похожие на взбитую пену. Нагромождения красных скал блистали белизной снежных шапок и глянцевито-черным – в местах, где оплавилась порода, – и почти сплошь были затянуты темно-зеленым плащом лишайников. Стенки кратера пестрели красно-белыми полосами – ледники и нанесенная ветром пыль. Перевернутые взрывом древние камни кое-где хранили отметины мертвых морей, высохших во времена столь отдаленные, что от одной мысли о них начинала кружиться голова.

Мы создаем новый мир.

Мы делаем историю.

* * *

– Ребята сказали мне, кто приезжает. Обо всем узнаю с запозданием.

– Очень много времени проводишь в своей оранжерее. Я тебе уже говорила.

– Наверное, такая у меня роль? Молчаливый садовник, который ждет своего часа, прикрываясь тисовыми фигурами. Таясь за клумбой с флоксами. Заняв наблюдательный пост на ближайшей яблоне.

– В конце романа он окажется убийцей?

– Смотря про что роман.

– Научная фантастика, конечно.

– Не поспоришь.

– А какое у меня амплуа, любопытно?

– М-м-м… Королева червей?

– Ненавижу тебя! Еще больше, чем Беллу. У вас, садовников, какое-то особенное чувство юмора, не такое, как у обычных людей.

– Мы не садовники. Мы фермеры!

– Слушай, к чему ты завел этот разговор?

– Какой?

– О приезде Гуляева?

– Помнишь, еще в Москве, после защиты дипломов, мы ходили на его фильм. Тот, про циркового карлика, влюбленного в экзотическую танцовщицу?

– Тебе было скучно.

– Неправда!

– Ты почти не смотрел на экран. Все время вертелся.

– Я смотрел на тебя.

– Я-то думала, тебе нравится артхаус.

– Я-то думал, у нас тогда было свидание.

* * *

Кирилл Гуляев, звезда визора, создатель пяти артхаусных шедевров, которым я лично проставляла десяточки в сетевых рейтингах, не понравился мне с первого взгляда.

На торжественный ужин по случаю собственного приезда он явился в длинных бермудах и футболке с портретом Кафки. Под нижней губой темная полоска символической бородки. В солнечных очках!

Нагло-симпатичный, взъерошенный и шумный, он был ужасно похож на того Волка, что гоняется за Зайцем в культовой серии советских мультфильмов и сделанной по мотивам ностальгической франшизе аркадных игр для «икс-троники».

– Зачем вам солнечные очки? – поинтересовалась ехидная Кейтлин.

– Привычка. Там, на Земле… Поклонники! Поклонницы, хе-хе. Знаете… Это все, конечно, очень мотивирует, это внимание, да… Но, с другой стороны, вы знаете… Иногда так хочется остаться наедине с самим собой, погрузиться в себя… Впрочем, думаю, здесь мне излишнее внимание не грозит, хе-хе…

Он стащил очки с носа и попробовал ослепить нас своей улыбкой.

Белла не сдержалась и одарила меня красноречивым взглядом.

Стало жарко щекам. Я хотела пнуть Беллу под столом, но промахнулась. Попала Саймону по колену. Он спрятал ухмылку в стакане с компотом.

* * *

Провожать на поверхность режиссера Гуляева вместе с его видеоботами выпало нам с Матвеем. Ирония судьбы.

Кирилл рассыпался в шутках и остротах, болтал без умолку по общей связи.

Матвей хранил трагическое молчание.

Мне было неловко. И немножко грустно.

По дальнему гребню дюны недавно прошел оползень.

Поверхность менялась на глазах. Именно эти, невооруженным глазом видимые изменения ландшафта и приехал снимать Гуляев.

Ландшафт меняется, а значит, завтра-послезавтра и нам предстоит менять место дислокации. Снова в путь.

Дюны «пели» – стонали и гудели, попадая в резонанс с колебаниями породы – предвестниками новых оползней и лавин. Снова и снова. До бесконечности – пока не иссякнет вся потенциальная энергия этого пыльно-льдистого океана.

Марс будто говорил с нами. Как призрак из викторианских романов, заунывными стенаниями желающий выпроводить непрошеных гостей из пределов своего заплесневелого особняка. Камни и дюны, привыкшие к вековечным сумеркам, роптали, противились нависшей воздушной армаде. Той, что обрушила на планету свои мощные, точечные, тщательно спланированные удары, разбудив, растревожив ее сонную оцепенелость.

Не надейся, дружище. Так просто ты от нас не отделаешься. Мы пришли сюда надолго. Насовсем.

– Солнце, – сказал Матвей.

С жужжанием повернулись камеры, закрепленные на видеоботах Кирилла. Водруженные на высокую ходовую часть, снабженную шестеркой высоких колес, растопырив крылья солнечных батарей, застыли. Длинными шеями штативов и вытянутыми клювами объективов они походили на изящных металлических цапель.

Мы все – и люди, и видеоботы – стали глядеть на северо-восток.

Сквозь пылевую взвесь едва пробивались первые робкие лучи. Солнце казалось крошечным и малиновым. Небо – темно-сливовым, зловещим.

В тучах изредка мелькали яркие отсветы, призрачные зарницы – кое-где, в районах, близких к экватору, еще продолжалась метеоритная бомбардировка.

Мы молчали, глядя на небо. А вокруг кружили видеоботы, искали удачные ракурсы, скрипели толстыми шинами по пыли и осколкам породы.

Марс менялся на наших глазах. Мы менялись вместе с ним. Где-то внутри.

Матвей первым нарушил торжественное молчание. Сославшись на срочность, попросил извинить его. Незаконченное дело в оранжерее. Я оценила деликатность. Не стала упрашивать его остаться.

– Мне сказали, вам по душе то, что я делаю, – сказал Кирилл. – Мои фильмы…

«Ненавижу тебя, Белла», – подумала я.

– Я выросла на ваших фильмах.

Мою кривую ухмылку скрыло забрало гермошлема.

– Вы не очень похожи на школьницу.

– А вы – на режиссера.

Он, кажется, обиделся:

– На кого же я похож?

– На рок-звезду. Вам бы пошла бас-гитара и беснующаяся толпа тинейджеров.

– На первом курсе я играл в группе. На басу. А что касается поклонниц… Нечасто приходится встречать кого-то, кто досмотрел хотя бы один мой фильм до середины. Разве что моя мама… Но она настроена критично. Правда.

Я могла бы сказать, что смотрела все его фильмы. Даже студенческие короткометражки. Нашла в сети. Это была правда.

Вместо этого я спросила:

– Зачем же вам тогда солнечные очки?

– Если скажу, обещаете не смеяться?

– Обещаю.

– Конечно, дело не в том, что меня узнают на улицах и в супермаркете. Такого со мной еще не было. На самом деле, я очень застенчив. А очки… Это помогает. Трудно говорить, глядя в глаза собеседнику. Знаете, до сих пор иногда кажется, это мое решение – журналистика, режиссура… Делать кино. Все это сплошное бегство. С самого начала. Попытка убежать от людей. Затем – от себя. Спрятаться за объективом камеры. За объективами видеоботов. Попытка сказать что-то людям, что-то важное, при этом храня молчание, оставаясь за кадром… Вот сейчас на нас скафандры и эти шлемы, я не вижу вашего лица… Это как-то способствует откровенности…