Текст книги "Яблони на Марсе (сборник)"

Автор книги: Карина Шаинян

Соавторы: Александр Бачило,Ольга Дорофеева,Сергей Игнатьев,Александра Давыдова,Сергей Фомичев,Тим Скоренко,Владимир Венгловский,Борис Богданов,И. Даль,Полина Кормщикова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Время собирать плоды. Воплощенная мечта

Тим Скоренко.Прогулки по Питеру

1

Никита шел по Шипкинкому переулку к Загребскому бульвару. У самого перекрестка он чуть не столкнулся с Женей из экстремального отдела, при этом неудачно отшатнувшись в сторону и ударившись плечом о переборку.

– С тобой все в порядке? – спросила Женя.

– Ты как в американском фильме.

– В смысле?

– Они все время спрашивают: are you okay? Мужику оторвало голову, например, а они: are you okay?

Женя рассмеялась и, ничего больше не сказав, пошла дальше по коридору. Никита посмотрел ей вслед: ножки полноватые, но, в общем, стройные, талия тонкая, так и тянет обнять. Но нельзя, Женя – девушка Вахо, а тот по-грузински горяч, даром что никогда своей Грузии даже издалека не видел. Ну, или видел – в телескоп.

Никита свернул на Загребский и пошел по направлению к Малой Балканской. Он немного опаздывал, но бегать по узким коридорам станции категорически запрещалось, – и недаром. Поворотов и развилок было много, народу на «Санкт-Петербурге» тоже жило немало, и случаи столкновений с последующей госпитализацией участников происходили регулярно. Бежишь себе по коридору, а из-за угла выскакивает другой джигит – вот тебе и шишки у обоих. В принципе сотрудники нередко позволяли себе передвигаться быстрее обычного, но если их ловил на этом Николай Иванович, приходилось несладко. Николай Иванович в первую очередь заносил имя провинившегося в свою базу, прозванную «черным блокнотом», а во вторую – впаивал выговор с лишением пряников. В общем, никакой радости.

Когда Никита вошел в Колонну, Вадим молча поднялся и посмотрел на сменщика с укоризной. Он умел так смотреть, что никакие слова были не нужны.

– Ну знаю я, знаю. С Женькой столкнулся, вот и опоздал.

– Ты что, двадцать минут с ней разговаривал?

Никита понял, что оправдание глупое. Вадик отлично знал, что Никита опасается Вахо и потому с Женькой разве что вежливо здоровается.

– Ладно, поймал. Я просто поздно вышел.

– Я скажу Коляну, чтобы он тоже поздно вышел.

– Скажи.

– О'кей.

Вадим вышел.

– I'm okay, – сказал Никита в пустоту и бросил взгляд на мониторы.

В Колонне размещался наблюдательный пост. В принципе приборы неплохо за всем следили, но человек по-прежнему оставался незаменимым. Робот мог устранить только стандартную неполадку, человек – любую. «Творчество! Вот что отличает человека от машины!» – говорил при случае Николай Иванович. В свое время он организовал на станции целую кучу кружков – от рукодельного до геологического. Каждый сотрудник обязан был записаться хотя бы в два кружка. Ну, то есть не то чтобы обязан, но Николай Иванович мог вызвать к себе, строго посмотреть и спросить: почему не проявляешь активность? И лишить за это пряников.

На главный монитор Вадим обычно выводил западный периметр. С запада чаще всего приходили песчаные бури и прочие напасти. Малые мониторы справа транслировали картины станционной жизни – балетный кружок в парке Интернационалистов, серверную в районе проспекта Девятого января и так далее. В принципе Никита мог делать во время дежурства все что угодно – например, спать, есть или читать. Но в случае неожиданного визита Николая Ивановича он бы получил по полной программе. Николай Иванович не следил за тем, кто должен дежурить в то или иное время, и станционники часто подменяли друг друга; но если бы Вадим ушел по расписанию, то через пять минут Колонна просигнализировала бы Николаю Ивановичу, что дежурного подозрительно долго нет на месте. И снова – мало бы не показалось. Не жизнь, а тюрьма.

Впрочем, были и свои прелести. Например, вывести на монитор экстремальную лабораторию и наблюдать за Женей. Иногда она смотрела прямо в камеру, точно чувствовала за стеклом пристальный взгляд Никиты.

Дверь распахнулась. Без звонка в Колонну мог войти разве что Николай Иванович – собственно, это он и был.

– Так, Никита, – Николай Иванович никогда не здоровался, – есть дело.

– Да, Николай Иванович, здравствуйте, – Никита встал.

– Завтра с утра у нас пополнение, два человека с Земли, еще двоих к нам переводят с «Москвы», и еще один будет с «Эдинбурга», но он временно. В общем, сам понимаешь.

– Если честно, Николай Иванович, не очень.

Никита и в самом деле не понимал, к чему клонит начальник.

– Ты сколько в охране, полгода?

– Семь месяцев.

– Тогда и в самом деле можешь не понимать, – протянул Николай Иванович, – да. В общем, за новыми всегда глаз да глаз нужен. Правил не знают, законов не понимают, ведут себя как москвичи в Питере. И шотландец этот – тоже поди пойми. В общем, приставляю тебя к ним как сопровождающего на первое время. Коллеги твои справятся с дежурством втроем – на пару дней. Потом снова вернешься.

Никита нахмурился.

– Но почему я? Я сам на станции едва ли год, перевели с «Самары»…

– Потому что надо осваиваться. С «Питера» тебя вряд ли переведут куда-то в ближайшие лет пять-шесть. Среди новеньких – две девушки, между прочим, это тебя подбодрит?

Никита улыбнулся.

– Наверное, да.

– Ну и отлично. Чтобы завтра в восемь – как штык у моего кабинета.

И Николай Иванович вышел. Никита не успел даже попрощаться. Перспектива сменить скучные ежедневные дежурства на роль гида-надсмотрщика его, в общем, вдохновляла. Покажет им Питер – Загребский бульвар, Купчинскую улицу, проспекты, Троицкое поле, Кудрово. Узнает, как там, на «Москве», дела. И главное – поговорит с теми, кто видел Землю. На «Питере» жили бывшие земляне, но пообщаться с ними по душам и что-нибудь узнать было решительно невозможно. Например, таковым являлся сам Николай Иванович – но не приставать же к начальнику станции с просьбами рассказать о Питере. В библиотеке и без этого хватало информации, а земляне обычно скрытны: ничего не рассказывали о своей «прошлой» жизни – видимо, так было прописано в их инструктаже.

– Ура, – сказал Никита спокойно.

В душе он ликовал.

2

Шотландца звали Кеннетом, по-русски он знал всего несколько слов, и потому одна из девушек, Ира, ему переводила. Сама Ира прибыла с «Москвы», манеры ее выражали некоторое презрение к нестоличным жителям, и к Никите в частности. Впрочем, двое землян смотрели на Иру еще с большей высоты. Вторая девушка с «Москвы» по какой-то причине не приехала.

Один из землян был с Урала. За душой у него не водилось ни гроша, видов на будущее – никаких, и он записался в добровольные колонисты. Пока ему все нравилось. Период адаптации на общей базе он прошел успешно, распределение на «Питер» его устроило. Звали его Никодимом, на вид ему можно было дать лет сорок. Никодим сразу попросил называть его Ником; работать он подрядился техником на одном из дальних станционных рубежей. В общем, сослали на «питерский Урал», как шутил землянин.

Второго землянина звали Кириллом, он не разглашал причины эмиграции. Но зато выяснилось, что он – из Санкт-Петербурга, настоящего, земного, панельного. И здесь, на Марсе, его распределили на соответствующую станцию. Перед экскурсией Ника и Кирилла долго инструктировал лично Николай Иванович – за закрытыми дверьми. Никита в это время пытался хоть чем-нибудь занять Иру и Кеннета: начинать экскурсию в урезанном составе было не комильфо.

Никита довольно быстро освоился с ролью гида. Провел гостей по Дунайскому, показал Советский и Индустриальный проспекты, Сосновку. Исподтишка Никита наблюдал за реакцией Кирилла. Тот вел себя спокойно, лишь иногда усмехался. Никите было обидно, но при этом он понимал причину веселости землянина. Человек, который видел настоящий Питер, серый, изувеченный смогом, заполненный рядами полуразвалившихся коробок, населенный бомжами, вряд ли мог заинтересоваться красотой и чистотой коридоров, носивших те же гордые названия, что и реальные улицы. Таких людей, понимал Никита, уже ничем не удивить. Впрочем, Никита, рожденный на Марсе, имел ряд причин для гордости. Землян почти не занимала сама станция, но зато они с жадностью припадали к окнам, рассматривая оранжевое небо и песчаные скалы, невероятной красоты пейзажи почти не тронутой человеком планеты. Никита за много лет настолько привык к этому однообразию, что не замечал ничего, кроме выбивающихся из общей картины деталей. Например, он видел человека в скафандре, идущего по равнине, но не замечал особенностей рельефа и скал на заднем плане. Они были как привычные обои, не более того. Фон.

Наконец экскурсия завершилась там же, где и стартовала, – у кабинета Николая Ивановича. Новоприбывшим предстояло пройти еще какой-то инструктаж у начальника станции (или, как говорили некоторые, градоначальника). Разместились все четверо еще с утра, рабочие места им показали тогда же; экскурсия, проведенная Никитой, являлась скорее общеобразовательной. Никита попрощался и пошел прочь. На сегодня работы больше не было, следующая смена в Колонне предстояла только завтра ближе к вечеру.

3

На следующий день он разговорился с Кеннетом. Английский Никита знал более или менее прилично, а экскурсию вел на русском в первую очередь из-за того, что русскоязычных людей в группе было больше, плюс к тому Ник по-английски не понимал. Кеннет говорил с чудовищным акцентом, глотал окончания и вставлял в речь гэльские слова, не имевшие с английскими даже общих корней. Тем не менее после часа общения Никита стал понимать собеседника более или менее прилично.

В какой-то момент разговор перетек к рассуждениям о Земле, которую ни один из собеседников никогда не видел иначе как через телескоп или на картинках. По какому-то малозначащему вопросу, вроде высоты руин Останкинской телебашни, они никак не могли сойтись во мнениях. Как и большинство рожденных на Марсе, оба знали Землю чуть ли не лучше землян – так мечтающий о лошади мнит себя разбирающимся в лошадях лучше профессионального конезаводчика.

– Так мы ничего не поймем, – сказал наконец Кеннет, – вот я как поеду на Землю, так обязательно побываю в Москве – и напишу тебе, как на самом деле.

– Ты думаешь, у тебя получится полететь на Землю?

– Уже получилось. Через три недели меня переводят в головной офис в Эдинбурге – на Земле. В настоящем Эдинбурге.

Никита присвистнул.

– Но как?

– Ценный сотрудник, там я нужнее. То, что я теперь здесь, – просто моя просьба. Я на Марс вряд ли когда-либо вернусь, так напоследок взял три недели накопленных отгулов – поездить по разным станциям, посмотреть, как другие города живут.

Никита уставился в пол. Несмотря на разруху и серость, царившую на Земле, перевод в головной офис являлся в определенной мере мечтой о смене обстановки, о приключениях, и такая мечта была у каждого рожденного на Марсе, но светило путешествие только самым лучшим, талантливым, уникальным. Сотруднику без особых способностей, вроде Никиты, Земля недоступна, слишком дорог подобный перевод. Он должен окупать себя.

Прибыв на станцию, Никита пытался найти себя в более сложных и интересных занятиях, нежели охрана. Сначала пристроился в экстремальную лабораторию, где и познакомился с Женей. Но ровно через неделю начлаб Воха (то есть Владимир Игоревич) сказал, что толку с Никиты – как с козла молока, и даже нехватка людей не может стать предлогом для его дальнейшей работы в лаборатории. По образованию Никита был техником младшего разряда, но руки у него росли оттуда же, откуда и голова, и потому в техниках после обучения он долго не проходил. В охране, по крайней мере, не требовалось ничего толком уметь. Только наблюдать и реагировать – а это было нетрудно. К слову, Вадим в последнее время пошел на пилотские курсы, он хотел переквалифицироваться в экспедиционники и ездить за образцами для лабораторий, а там, глядишь, в ученые можно податься и – оп! – получить карт-бланш на свободное перемещение между Землей и Марсом.

– В Петербурге тоже побываю, – продолжал тем временем Кеннет. – Вообще интересно, насколько города на Земле соответствуют своим здешним тезкам. Если судить по трехмеркам, Эдинбург совсем не похож на эти переборки и иллюминаторы, хотя, конечно, грязен до неимоверности и наполовину населен какими-то отбросами.

Никите оставалось только обреченно кивать. Он сто тысяч раз видел Питер на трехмерках. Он знал в нем каждый панельный дом, каждый проспект – но никогда не мог представить этот город в реальности. Каков асфальт на ощупь? Как пахнет Нева? Каково это – мчаться на катере навстречу ветру?.. Он не знал.

– Я пришлю тебе письмо из Питера, – сказал Кеннет.

– Не нужно.

– Почему?

– Просто не нужно.

Кеннет не понимал Никиту. Кеннет думал, что это возможно – полететь на Землю, потому что ему самому это удалось. Но перед Никитой в этот момент расстилалась такая скорбная темнота, что из глаз чуть ли не текли слезы. У него даже промелькнула мысль ударить шотландца – просто так, для собственного успокоения, но он передумал. Кеннет ни при чем.

4

Кеннет уехал через два дня, на прощанье сказав Никите:

– Будешь на Земле, заезжай в гости.

Он так и не понял, что его слова – издевка и не более того.

Для Никиты эти два дня стали неким переосмыслением происходящего. Он впервые в жизни общался с человеком, который уезжал на Землю. Какой-то детали не хватало, пазл чуть-чуть не сходился. И потому сразу после отбытия Кеннета Никита пошел искать Кирилла.

Кирилл был у себя в комнате. Он лежал на кровати и играл в трехмерную стрелялку, лениво, без азарта, фальшиво насвистывая незнакомую Никите мелодию.

– Открыто, – крикнул он в ответ на звонок.

– Привет, – поздоровался Никита, войдя.

– Привет. – Кирилл отложил пульт в сторону. – Как дела?

– Нормально.

– С чем пожаловал?

Никита присел на край кровати.

– Кирилл, расскажи мне про Питер.

Тот нахмурился.

– Про что рассказать? Вы тут, на станции, лучше нас его знаете.

– Нет, – сказал Никита, – расскажи мне про настоящий Питер. Ну, например, каково это – идти по Рыбацкому проспекту вдоль Невы?

Кирилл улыбнулся.

– Да так. Идешь, не слишком чисто, трубы заводские вдали.

– Ну вот, – сказал Никита, – про это и рассказывай.

Кирилл покачал головой.

– Знаешь, в воспоминаниях Льва Толстого был такой эпизод: его старший брат, кажется, придумал игру, одним из условий которой было встать в угол и не думать о белом медведе. В общем, когда ты становишься в угол с твердым намерением не думать о белом медведе, ты понимаешь, что ты ни о чем, кроме белого медведя, думать не можешь. Так и здесь: расскажи что-нибудь о Питере. Я знаю Питер вдоль и поперек, но именно сейчас ничего толком не могу придумать и рассказать.

– Сложно.

– Считай, что я психолог. Недоучившийся, правда.

– А-а-а.

Никита недолюбливал психологов. В основном они пытались избавить пациентов от проблем, которые сами же предварительно и выдумывали.

– Я не пытаюсь тебя лечить, – заметил Кирилл, видимо, распознав выражение лица Никиты. – Ты задал вопрос, я пытаюсь оправдать то, что не могу толком на него ответить.

– А если я буду задавать более конкретные вопросы?

– Видимо, я смогу найти ответы.

– Опиши, как пахнет Нева.

Кирилл усмехнулся.

– Ты никогда, наверное, не нюхал стоялую воду. Нева, конечно, течет, а не стоит, но все равно пахнет застоем, водорослями, гнилью, железом. Но при этом – ты не поверишь – это самый прекрасный запах в мире.

Никита и в самом деле не мог понять.

– Почему прекрасный?

– Трудно объяснить. В Питере пахнет грязью и чайками. И камнями. И соснами, если поехать на залив. И топливом – от кораблей. И все равно это прекрасный запах.

Никита посмотрел в окно. Ржавый марсианский пейзаж простирался до самого горизонта.

– А где ты жил в Петербурге? В Кудрово? В Заневке?

Кирилл усмехнулся. Потом подумал немного, точно сочиняя ответ, изобретая его. Потом сказал:

– Ладно. Пусть будет революция.

– Что?

– Боюсь, я тебя разочарую, – ответил Кирилл. – Я жил почти в самом центре, на Казанской улице, около Невского проспекта.

Никита удивился: он не знал, что в Санкт-Петербурге есть такая улица. На станции ее не было.

– Где это?

– Неподалеку от Казанского собора, между Мойкой и каналом Грибоедова.

– Но… но в Питере нет таких мест!..

Кирилл рассмеялся.

– Никита, – сказал он, – ты себе не представляешь, как фильтруется информация, поступающая на марсианские станции. Я уверен, что ты видишь Петербург как совокупность Кудрово, Красной Зари и какой-нибудь Петро-Славянки. Примерно по этой схеме построена станция. Все, что за пределами, – не существует. На деле это не так. На деле Питер значительно больше и красивее. В нем есть центральная часть – Васильевский остров, его прекрасная Стрелка и Ростральные колонны-маяки, есть Дворцовая площадь с Александровской колонной, выполненной из цельного куска гранита, есть Эрмитаж – великолепный музей изобразительного искусства, обладающий богатейшей в мире коллекцией. Санкт-Петербург прекрасен, поверь.

Никита покачал головой.

– Но я читал в путеводителях, справочниках, я видел карты…

– Я же говорю: фильтр. Все, что поступает сюда, тщательно проверяется и дорабатывается. Вы думаете, что здесь лучше. Вы думаете, что на Земле люди ютятся в серых коробках и перемещаются между крошечной стандартной квартиркой и рабочим местом у станка. Это не так. На Земле живут миллиарды человек, и живут очень по-разному.

– Если там так хорошо, что же ты приехал сюда?

– Мне стало интересно, как живут тут. Вам ведь интересно, как живут там.

Никита поднялся.

– Ты говоришь странные вещи, Кирилл, мне трудно в них поверить. И… почему ты мне это рассказываешь?

– Может, я сюда приехал для того, чтобы кому-нибудь рассказать. Не только тебе.

Кирилл тоже встал, взял со стула сумку, вынул портативный носитель.

– У тебя есть с собой?

– Да, – Никита достал примерно такой же.

– Я перепишу тебе трехмерку Санкт-Петербурга, посмотришь.

– У нас в библиотеке…

– У вас в библиотеке – чушь собачья.

Завершив транзакцию, Кирилл вернул носитель Никите.

– Посмотри.

– Хорошо.

От Кирилла Никита ушел в смешанных чувствах. Землянин нес какую-то галиматью, противоречащую тому, что Никита знал о Санкт-Петербурге, – а он знал о нем все.

5

Над дверью в кабинет Николая Ивановича светилась красная лампочка: начальник был занят. Никита не обратил на это внимания – он настоятельно жал кнопку запроса, пока секретарь, холодная дама лет сорока по имени Анна, не сказала:

– Никита, вы, если честно, ведете себя несколько нагло. Николай Иванович очень занят и отключил доступ. Когда вы тут топчетесь, только мне мешаете, более ничего.

Никита повернулся к Анне с мольбой в глазах.

– Анна, я все… я все что угодно сделаю, только мне очень нужно с ним поговорить, очень нужно.

По взгляду Анны было прекрасно понятно, что ничего хорошего ждать от нее не следует, но в этот момент красный огонек сменился зеленым, и из кабинета за спиной Никиты появился Николай Иванович.

– Гм, Никита, вы ко мне? – спросил начальник.

– Да.

– Только быстро, у меня максимум минут десять, – и Николай Иванович вернулся в кабинет, оставив переборку открытой.

Никита прошел следом и положил на стол Николая Ивановича носитель.

– Посмотрите.

– Что это?

– Просто включите, это трехмерка.

Николай Иванович пожал плечами и воткнул носитель в проектор. Через секунду они оказались на огромной площади посреди города. Они стояли около высокой колонны с ангелом наверху, с одной стороны, через дорогу, простиралась зеленая зона, остальные три стороны закрывали красивые здания, ухоженные, отреставрированные, с парадными фасадами. Николай Иванович тут же отключил трехмерку.

– Где вы это взяли?

– Мне дали.

– Землянин, – протянул Николай Иванович, – точно.

– Это правда?

Николай Иванович посмотрел на Никиту.

– Нет, – сказал он, но по его тону Никита все понял.

– Вы врали нам, – сказал он, – и врете теперь. Я понимаю, это чтобы мы знали, что живем в лучшем мире. Нам все равно хочется на Землю, просто из любопытства, но мы хотя бы не завидуем землянам. А если бы мы это знали – было бы еще хуже. Так?

Николай Иванович прошелся до двери и обратно, а потом сказал:

– Я не был на Земле сорок с лишним лет. Да, я видел Питер таким, каким его сейчас увидел ты, пусть и в трехмерке. И знаешь, нет ни секунды, когда бы я не мечтал туда вернуться. Но нельзя, не положено. Если ты когда-нибудь побываешь на Земле, ты уже не захочешь возвращаться. Знание – это зло.

– Я расскажу всем.

Николай Иванович покачал головой.

– Никому ты не расскажешь. Охрана! – громко добавил он.

6

Никита не знал, что стало с Кириллом. Собственно, он не знал даже, что стало с ним самим. Он никогда раньше не слышал о Дальних кордонах и, лишь попав сюда, понял, что ад существует. Граница обитаемой зоны, узел добычи полезных ископаемых. Место, откуда не возвращаются.

В его обязанности входил надзор за поступающими по конвейеру рудными вырезами, из которых впоследствии извлекали ценные вещества. В научную часть Никита не лез, поскольку ничего в ней не понимал.

Они провели какую-то ментальную коррекцию. По крайней мере, он помнил, как потерял сознание, затем очнулся – и с тех пор стал апатичен, безразличен к происходящему. Впрочем, на Дальних кордонах трудились только такие, как он. По своей воле сюда не ехал никто – а работников не хватало.

Раздался резкий звук, конвейер дернулся и остановился. Видимо, кусок породы опять попал в механизм, сработал предохранитель. Нужно идти очищать. Никита быстро облачился в скафандр и спустился на лифте вниз, на восемь этажей под землю, в шахту. Быстро добравшись до отправного механизма, он столь же легко нашел и устранил проблему. Действительно, кусок руды оказался в опасной близости от вращающегося вала – его могло случайно туда затянуть, и ленту бы просто порвало. С помощью манипулятора Никита убрал камень и пошел по коридору обратно к лифту.

Потолок над ним вспучился сталактитами – уродливыми, коричневыми, похожими на старческие покосившиеся зубы. Фонари едва освещали узкое, неуютное пространство.

Но Никите было хорошо. Он не видел ни искореженных стен, ни перегоревших местами ламп, не слышал жужжания конвейера.

Он шел по Невскому проспекту от площади Восстания к Адмиралтейству, шел мимо Екатерининского сквера и Гостиного двора, Центрального книжного и Казанского собора, и впереди уже маячил золотой шпиль, и солнце освещало лица людей, шагающих вместе с Никитой по самому прекрасному городу в мире.