Текст книги "Кольцо с шипами Карина Рейн (СИ)"

Автор книги: Карина Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Каждый раз я открываю в книге что-то новое.

– Господи Боже… – слышу папин голос.

Перевожу на родителя взгляд и замечаю его резко побледневшее лицо; мне становится не по себе от того, как он выглядит, и я смотрю на экран, чтобы понять, что же его так напугало.

У нас Третья мировая на пороге?

Но нет – вместо этого я вижу фотографию красивой яхты в правом верхнем углу, а после картинку заменяет видео, как эту самую яхту вытаскивают на берег; она выглядит не так красиво, как на фотографии – вся потрёпанная, со сломанной мачтой и оборванными парусами. Я никак не могла понять, почему папа так расстроился из-за её внешнего вида.

Пока не стала обращать внимание на голос ведущей программы новостей.

– …тела пятерых человек, включая двоих членов экипажа, находившихся в это время на судне, до сих пор не найдены. Напомним, что среди них был и Демид Пригожин – известный бизнесмен из города N, предположительно вышедший в море на отдых.

Сознание сужается до одного-единственного слова из множества, высветившихся в ленте внизу экрана; зрение как будто село, допуская в своё поле только пять букв имени мужа и ничего больше. Я не чувствовала пальцев папы, сжимающих мои плечи, не слышала его крика, когда он звал кого-то на помощь – только отчаянное шевеление губ как в замедленной съёмке, когда он развернул меня к себе лицом. Уши будто заложило плотным слоем ваты; тело сделалось лёгким и каким-то чужим, будто больше мне не принадлежало. Я даже собственных слёз не чувствовала, пока отец не начал утирать их с моего лица; он наверняка упрашивал меня взять себя в руки и быть сильной, ведь тела так и не нашли – быть может Демид ещё жив! – но мозг словно отключился, оставив меня разбираться со всем этим в одиночку. И сознание нашло только один выход – провалиться в тёмное небытие, где нет ни боли, ни шока, ни чувства потери.

Лишь пустота.

Глава 7

Не понимаю, что происходит.

Вокруг меня сплошная темнота, но при этом я чувствую в груди огромную чёрную дыру и слышу, как вокруг суетятся люди, создавая шум, и лишь ещё больше подпитывают этим мою панику. В голове беспощадно бьётся мысль о том, что моё желание вычеркнуть из жизни Демида исполнилось самым ужасным образом. Но ведь я имела в виду совсем другое! Я всего лишь не хотела всю жизнь прожить на вторых ролях! Если бы он хотя бы ради ребёнка оставил свою Еву, я бы, возможно, осталась с ним – пусть и не под одной крышей.

Но он вместо семьи выбрал эту дрянь, а теперь я его потеряла окончательно.

Не могу разлепить веки, но всхлипываю и чувствую, как по щекам катится солёная влага: я не хочу верить в то, о чём говорят в новостях. Наверно, я законченная мазохистка, раз даже после известия о том, что муж мне изменяет, продолжаю любить его – да ещё так сильно, что его смерть рвёт на части душу и сердце. О Боже, кажется, сейчас я даже готова смириться с присутствием Евы в его жизни – лишь бы он был жив…

– Ульяна! – слышу взволнованный голос отца.

Его лица всё ещё не вижу, но в его голосе тоже слышу слёзы – он вообще в своём зяте души не чаял, даже не смотря на эту мерзкую сделку.

– Я не хочу… – надрывно произношу в ответ.

Не знаю, чего именно я не хочу: возвращаться в реальность, полную боли, или принимать как данность смерть Демида.

Наверно, всё вместе.

– Тише, детка, – целует меня в лоб. – Ты должна быть сильной! Тебе нельзя волноваться – подумай о ребёнке. Он – единственная ниточка, связывающая тебя с Демидом. И к тому же, тела так и не нашли – это значит, что есть шанс на то, что Демид всё ещё жив.

Его слова действуют на меня хуже собственных мыслей – одно дело, когда ты только думаешь обо всём этом, и совсем другое, когда окружающие подтверждают эту страшную действительность. Неизвестность всегда хуже любого ответа, потому что со смертью можно смириться, а ожидание будет причинять боль вечно. Отец прав – я должна думать о малыше, но боль внутри настолько сильна, что перекрывает даже беспокойство о ребёнке.

Это очень эгоистично.

– Анют, ты вызвала врача? – спрашивает папа.

– Да, скорая уже едет, – отвечает ему Анна Никитична.

Запоздало понимаю, что вокруг меня всё то время, что я была погружена в собственные мысли, происходили перемены, а я этого даже не замечала. Судя по тому, как папа обращается к кухарке, тут речь идёт не просто о бытовых взаимоотношениях. Но я была так зациклена на себе самой – на своей обиде, боли и жалости к себе – что просто забыла обо всех остальных.

Но я не могу отвернуться от собственного ребёнка.

Пытаюсь прекратить эти катящиеся градом слёзы и делаю глубокие вдохи; малыш не виноват, что появился именно в такое время – непростое для его матери – так что мне придётся научиться отгораживаться от боли, если я хочу чтобы у меня осталась частичка Демида, как бы жутко это ни звучало.

Всё же кое-как разлепляю веки и сразу же натыкаюсь на встревоженный взгляд отца; телевизор отключён, все источники света включены на максимум, отчего у меня режет глаза, а папа, Анна Никитична и Андрей с миниатюрной брюнеткой обступили со всех сторон.

– Мы не знали, кому звонить… – оправдывается родитель, заметив удивление и замешательство на моём лице при виде водителя.

Наверно, я в панике тоже звонила бы всем подряд.

Но в первую очередь тому, кто больше никогда не ответит на звонок – кто бы ему ни звонил.

Чувствую очередной укол куда-то в область грудной клетки и просто смиряюсь с тем, что это будет продолжаться до конца моей жизни. Демид не увидит первые шаги своего сына; не услышит, как он говорит своё первое слово – возможно, это было бы слово «папа»; не научит нашего малыша кататься на велосипеде и давать сдачи обидчикам…

Наш ребёнок так и не узнает, что такое любовь и внимание отца.

– Я не знаю, что мне делать… – с тоской выдаю в пустоту.

Руки сами сходятся на животе, обнимая то единственное, что связывало меня с мужем.

– Взять себя в руки и воспитывать малыша – вот, что делать, – твёрдо, но по-хорошему отвечает Анна Никитична. – Ты теперь в ответе не только за себя, дорогая, нужно помнить об этом. Это будет самое лучшее, что ты можешь сделать для вас троих.

Вновь вытираю набежавшие слёзы и пытаюсь отдышаться; нужно будет не забыть про поход к гинекологу, а потом переделать гостевую комнату под детскую. Будет очень много работы – нужно купить много детской мебели и одежды, почитать какие-то книги про то, как вести себя во время беременности и как после правильно обращаться с малышом, потому что я в этой области полный ноль, а Демида не будет рядом, чтоб мне помочь…

Стараюсь не думать о своём муже, отвлекаясь на что угодно: повседневные обязанности, планирование будущего – только бы отгородиться от этой раздирающей меня на части боли.

Через десять минут приезжает скорая – должно быть, я была без сознания всего пару минут; мне делают укол успокоительного, меряют давление и пульс и просят как можно скорее посетить врача. Меня заверяют, что плод в порядке, и угрозы выкидыша нет, но на всякий случай с походом в клинику лучше не затягивать. Я внимательно слушаю всё, что говорит врач, и думаю, как бы вёл себя Демид, будь он сейчас жив и рядом. Наверняка накричал бы на меня за то, что я так пренебрежительно отношусь к себе в своём положении, и был бы прав. Я вспоминаю нашу последнюю недолгую беседу – он так хотел поговорить со мной по возвращении домой, а я только и делала, что рычала в ответ. Конечно, у меня были причины вести себя с ним именно так, но сейчас, когда я осознаю, что мои последние слова в его адрес были пропитаны злостью и обидой, я как никогда жалею, что нельзя отмотать время назад.

А теперь мне остаётся только смириться с тем, что эта обида будет висеть между нами до конца моих дней без возможности получить прощение.

Под зорким глазом отца, Анны Никитичны и Андрея я поднимаюсь в нашу с Демидом спальню – чтобы хотя бы теперь быть к нему ближе; Андрей знакомит меня со своей женой Светланой, к которой я сразу же проникаюсь доверием, и говорит, что будет на связи, если мне что-то понадобится. Я искренне благодарю мужчину, который, в общем-то, ничем мне не обязан, но при этом искренне переживает за моё состояние. Света обещает навещать меня, чтобы мне не было так одиноко, и уверяет, что ей не трудно будет составить мне компанию во время моего визита к гинекологу. Я снова реву, потому что не знаю, чем заслужила такое отношение к себе от практически незнакомых людей, но Света списывает мою эмоциональность на беременность и оставляет меня одну – успокаиваться и отдыхать.

Когда все расходятся, я подхожу к шкафу-купе и достаю один из костюмов Демида; снова укладываюсь на постель, прижав костюм к лицу, и вдыхаю запах мужа. Слёзы снова душат, и я даю им волю, потому что не могу держать всё это в себе. Я вдруг вспоминаю, что муж переписал на меня свою компанию, будто чувствовал, что с ним скоро что-то случится, но я не хочу даже думать об этом, потому что это окончательно меня добьёт. Выплакавшись вволю, я засыпаю, очень надеясь на то, что завтра станет легче.

Мне снится сон – очень реалистичный и от этого пугающий.

Я лежу на кровати и пытаюсь заснуть – или не проснуться, не знаю; суть в том, что мне до дрожи не хочется открывать глаза, потому что реальность снова горой обрушится на мои плечи, а я и так уже очень устала от морального напряжения. Очень хочется стереть себе память, которая стала моим наказанием, или хотя бы блокировать болезненные воспоминания, но я не могу сделать ни того, ни другого.

Внезапно что-то меняется; моя боль становится меньше и не выжигает грудь калёным железом – и всё потому, что кто-то мягко касается моего плеча. Осторожно открываю глаза и глотаю вопль, который застревает в горле комком и мешает дышать: передо мной сидит Пригожин и с беспокойством во взгляде растирает моё плечо ладонью.

– Не плачь, любовь моя, – просит он, и я осознаю, что действительно плачу. – Я здесь, рядом с тобой. Всё позади.

Тело словно деревенеет, хотя больше всего на свете хочется броситься мужу на шею; пытаюсь совладать с собой, но у меня получается только лежать и пытаться рассмотреть каждую чёрточку любимого лица сквозь призму солёной влаги. Демид приходит на помощь – сам наклоняется и осторожно обнимает меня за талию, пряча лицо в изгибе моей шеи, и от его дыхания мне становится жарко.

– Ты… – Пытаюсь спросить, как он мог умереть и оставить меня одну, но Пригожин меня перебивает.

– Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через всё это. Проклятые журналисты со своими репортажами… Головы бы им поотрывать. Какого чёрта вообще открывают рот, если не могут вначале банально проверить достоверность своих данных?!

Услышанная информация лишена для меня всякой логики, и это позволяет мне вернуть контроль над телом; я отстраняюсь от мужа и смотрю в его лицо, непонимающе хмурясь.

– Какой ещё репортаж? Откуда ты про него знаешь? Я, конечно, слышала, что после смерти души умерших блуждают по земле, но никогда не думала…

– Погоди-ка, после какой ещё смерти?

Теперь я окончательно запуталась.

– Разве мёртвые смотрят телевизор? У вас что, на той стороне тоже есть кабельное?

Несколько бесконечно долгих секунд Демид вглядывается в моё лицо, а после по комнате проносится его громогласный хохот.

– Скажи мне: где, по-твоему, ты находишься? – выдавливает из себя между приступами смеха. Ну, хоть во сне пусть будет весело. – Решила, что я умер?

Резко сажусь, прислушиваясь к ощущениям, и с удивлением понимаю, что я не сплю.

– Что?

Демид замирает и, кажется, не собирается шевелиться – боится моей реакции; прижимаю ладонь к его щеке с лёгкой небритостью, и муж облегчённо выдыхает, а у меня снова застревает ком. Не могу понять, что чувствую – радость или шок, но от лица резко отливает вся кровь.

– Ульяна?

Перед глазами всё снова темнеет под аккомпанемент моего имени, но я не могу это остановить.

– Какой же ты балбес! – слышу рассерженный голос Анны Никитичны. – Разве можно появляться вот так, не подготовив её? Бедная девочка едва твою смерть пережила, а ты взял и без предупреждений воскрес!

– И как я должен был её к такому подготовить? – рычит муж в ответ. – Я не виноват, что у нас в СМИ работают деградирующие идиоты. Их счастье, что она ребёнка не потеряла – я бы от их канала камня на камне не оставил!

– Ну-ну, довольно, – ворчит кухарка. – После разберёшься со всем этим – сейчас главное здоровье и спокойствие твоей семьи. Послал же Бог Ульяне такого горе-мужа, Господи помилуй!..

Судя по тому, что ворчания Анны Никитичны звучали всё глуше, она покидала комнату, но я сосредоточилась на голосе мужа.

– Как же так вышло, сынок? – вопрошает папа.

– Видимо, перепутали названия яхт – в тот день в море вышел не я один; а может им просто был нужен сюжет: у какой-нибудь лодки заглох мотор, а они раздули их мухи слона и приплели моё имя – прессе ведь наплевать на чужую личную жизнь… К тому же, мало кто знает о том, что я женат – очевидно, решили, что такие новости никому не навредят. В любом случае, я это так не оставлю.

– Да, в море ты и впрямь был не один, – открываю глаза.

И, хотя мне хочется обидеться, я не могу – слишком сильно рада тому, что он жив.

– Со мной была не только Ева, Ульяна, – устало вздыхает Демид. – С нами был и мой брат – муж Евы – и Николай с Александрой.

А, то есть, он всех своих бывших собрал… Интересно, как друг к другу отнеслись девушки?

Улыбаюсь.

– Наверно, был тот ещё отдых.

– Это была деловая поездка, – качает головой. – И ты была бы в курсе, если бы не вела себя, как ребёнок.

– Правильно, давай обвиним меня во всём, что происходит! – повышаю голос. Я здесь за него переживала – чуть не умерла от горя! – а у него хватает наглости упрекать меня в чём-то! – Сам гарем развёл и делает вид, что всё в порядке! Да если б не ты, я бы и не ушла никогда!

Обнимаю руками свой живот – мой малыш успокаивает меня лучше любых седативных средств – и взгляд Демида смягчается.

– Ну почему ты такая… упрямая? – Он на секунду зажмуривается, а потом укладывает ладонь поверх моих рук. – Даже мой сын скажет, что ты ведёшь себя глупо.

Его предположение снова вызывает у меня улыбку.

– А если это девочка, то она из женской солидарности поддержит маму.

Пригожин улыбается и резко наклоняется, запечатлевая на моих губах поцелуй; я настолько не готова к этому, что застываю, широко распахнув глаза, а после прихожу в себя и отстраняюсь.

– Не смей целовать меня, пока не разберёшься с тем, кто из женщин останется в твоей жизни.

– Если бы ты умела слушать, то давно поняла бы, что в моей жизни есть только ты – упрямая, дерзкая, своевольная, глупая девчонка.

Прокручиваю в голове все те моменты, когда рядом с Демидом оказывались другие девушки: я приревновала его к Александре, хотя он даже не смотрел в её сторону, а после – к Еве, хотя с ней он тоже не флиртовал – просто улыбался.

А я хотела, чтобы он смотрел и улыбался только мне.

Мало того, что я собственница, так ещё и ревнивая.

Самой противно.

– И чтобы ты чувствовала себя совсем уже глупо – глупее некуда – я скажу, что ни с Евой, ни тем более с Александрой никогда не встречался. – Губы мужа растягиваются в мягкой саркастичной улыбке, а тёплая ладонь ложится на мою щёку. – Я познакомился с первой незадолго до их с братом свадьбы, а со второй – когда они с Николаем уже были женаты. Но я не встречаюсь с замужними женщинами: в мире достаточно свободных, чтобы я пятнал свою репутацию такими грязными «знакомствами».

Вот теперь я действительно чувствую себя дурой.

– Знаешь, а ведь Александра сказала мне совершенно противоположное, – вспоминаю нашу с ней беседу в туалете ресторана.

– Ну, Александра, может, и была мной увлечена, но безответно: меня никогда не привлекали женщины постарше, – фыркает Демид, и я окончательно выдыхаю.

Всё-таки я очень доверчивая.

– Не буду мешать, – тихо роняет отец и, поцеловав меня в лоб, выходит из комнаты.

– Зачем ты переписал на меня свою компанию?

Как бы мне ни хотелось сейчас кинуться мужу на шею, сначала нужно расставить все точки над «i».

Демид хмурится.

– Ты вдруг стала такой холодной – перестала отвечать на моих звонки, даже не смотрела в мою сторону после того вечера, и я решил, что должен как-то убедить тебя в том, что ты мне небезразлична. Ну и не придумал ничего лучше, кроме как переписать на тебя то единственное ценное, что было в моей жизни – не считая тебя и ребёнка, конечно. Я хотел сделать это сам, после возвращения, но ты сказала, что виделась с Евой, и я понял, что ты отдаляешься всё больше, поэтому пришлось менять планы и действовать быстрее.

– А ты знаешь, что я почувствовала, когда услышала о твоей смерти по телевизору – особенно после того, как ты переписал свою компанию на меня? – упрекаю. – Ты как будто знал, что с тобой что-то случится, и заставил меня чувствовать себя виноватой за те слова, которые я тебе наговорила при последней беседе.

– Ты переживала?

Он удивлён?

– Конечно, переживала! Ты ведь отец моего ребёнка.

На его лице мелькает разочарование – он ждал другого ответа?

Погодите-ка…

– Стой, что значит «небезразлична»? – запоздало вспоминаю его ответ.

Его горячая ладонь касается моей щеки.

– А ты всё ещё не поняла?

Не поняла что? Что он меня… любит?

Это невозможно.

– Ты мне не веришь… – Демид устало потирает шею. – И как же мне переубедить тебя?

– Ты разве не помнишь, при каких обстоятельствах мы с тобой поженились? Я была всего лишь средством погашения долга.

– Это лишь та часть истории, которая тебе известна, – слышу неожиданно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что я влюблён в тебя уже очень давно – но в то время ты была ещё совсем юной и вряд ли согласилась бы встречаться с человеком, который на семь лет старше тебя. К тому же, я не хотел портить тебе жизнь – вокруг тебя всегда было много парней твоего возраста – но время шло, а ты по-прежнему ни с кем не встречалась. А потом твой отец подкинул мне идею, и я решил – «Почему бы и нет?».

Растерянно всматриваюсь в его лицо.

– Что? Папа придумал всё это? Хочешь сказать, что он не проигрывал наш дом в карты? – Я чувствую, как в груди закипает раздражение. – Вы – два самоуверенных эгоиста! Зачем было разыгрывать весь этот спектакль, когда можно было просто познакомиться со мной, как нормальному человеку?!

– Тогда ответь мне честно: ты стала бы встречаться со мной, если бы я сделал всё, как ты говоришь?

Я прокручиваю в голове нашу первую встречу – этот человек не понравился мне с первого взгляда: слишком властный, слишком мрачный, слишком самоуверенный – я уже молчу про его подавляющую волю ауру. Хотя, если бы он пришёл с чистыми намерениями, вряд ли вёл бы себя точно так же, как в тот день – всё-таки, у него были бы другие планы. Правда, тут я не могла сказать наверняка: даже после свадьбы наша совместная жизнь напоминала чёрте что.

– По глазам вижу, что нет, – фыркает Демид. – А я не хотел рисковать – в тот вечер я должен был выйти из твоего дома, уже зная, что ты станешь моей, потому что ждать дольше уже попросту не мог.

Голова начинает идти кругом – слишком быстро переписывается сценарий событий.

– Ты прав только наполовину: если бы ты дал мне возможность узнать тебя и не вёл бы себя со мной, как последний идиот, то всё сложилось бы по-другому.

– Может быть. Но сейчас ты моя, у нас скоро родится ребёнок, и я счастлив, чёрт возьми – даже зная, что ты меня ненавидишь.

– Это не так, – исправляю тихо, укладывая свою ладонь поверх его руки на своём животе. – Всё поменялось в тот вечер, когда мы впервые встретились с Александрой; я чувствовала такую сильную ревность и злость, но не могла понять, почему. А потом ты напился, и эта наша совместная ночь в одной постели, после которой ты был таким нежным, что я попросту не могла тебе сопротивляться. А потом, когда я окончательно убедилась, что влюбилась в тебя, ты танцевал с этой стервой и так ей улыбался, что мне хотелось убить вас обоих.

Демид смеётся.

– Тебе просто надо было сразу поговорить со мной, а не додумывать то, чего нет.

Действительно.

Вот теперь, когда между нами больше не осталось недопонимания, я даже не пытаюсь сдержать свой порыв и кидаюсь обнимать мужа. Если бы все семейные пары умели слушать друг друга, а не упрямиться и делать собственные неправильные выводы, сколько браков удалось бы спасти. Мы, девушки, в самом деле склонны домысливать, а после жалуемся на судьбу. Демид прижимает меня к себе так сильно, будто и не надеялся, что это когда-то случится, и я хоть и улыбаюсь, всё равно не могу сдержать слёзы.

– Надеюсь, ты не собралась разводиться со мной? – слышу его насмешливое.

Теперь, когда мы оба были уверены друг в друге, можно было позволить себе легкомысленные шутки.

– Вообще-то, собралась, – признаюсь. – Даже хотела поговорить с тобой после возвращения, но твоя выходка с переписью на меня компании спутала все карты.

– Я ведь говорил, что развода не дам – помнишь?

– Да, один брак на всю жизнь, – киваю. – Но я не думаю, что на одном упрямстве можно далеко уехать – тем более в нашем положении.

– Теперь эта тема закрыта? – спрашивает как будто безразлично, но на самом деле следит за моим лицом. Я киваю, и Пригожин слишком заметно расслабляется. – Отлично. Тогда у меня остался только один вопрос – ты была у врача по поводу своей беременности?

– Вообще-то, завтра мне как раз нужно на приём, – хмурюсь обнимая живот. – Ты заставил меня понервничать – надеюсь, это не скажется на его развитии.

– Я же не знал, что наша ложь о твоём положении станет реальностью, – словно извиняется он. – К тому же, я не в ответе за безголовых журналистов, но с этим я ещё разберусь.

– А можем мы просто начать всё сначала? – робко интересуюсь. – Без всех этих тяжб и недовольств? Просто перевернуть страницу и забыть про весь этот кошмар?

Вижу, что Демид собирается возразить, но зажимаю ему рот ладонью.

– Со мной ведь всё в порядке, так? И ребёнок чувствует себя хорошо, так что нет причин для злости.

– По поводу последнего я бы повременил с выводами, – не соглашается. – Если после завтрашнего посещения врача подтвердится, что вы оба в порядке, тогда и подумаю над твоими словами.

Качаю головой: он всё-таки невероятно упрямый.

Бросаю взгляд на часы, которые показывают шесть утра, но сна у меня уже нет ни в одном глазу; выползаю из-под одеяла и беру мужа за руку – страха больше не было, и меня одолевал голод.

– О’кей, два вопроса – что это? – Смотрю туда, куда указывает его рука, и вижу его смятый костюм, в обнимку с которым я ложилась спать. Щёки снова предательски краснеют. – Никак скучала по «погибшему» мужу?

– А можем мы просто сделать вид, что ты этого не видел?

Демид так заразительно хохочет, что я не могу сдержать ответной улыбки.

Вниз мы спускаемся вместе; всё это время я держу ладонь мужа, потому что даже на секунду отпустить её страшно. Анна Никитична всё что-то причитает, пока стряпает завтрак, и меня снова пробирает смех.

Нервное, наверно.

Пока я уплетаю блинчики с чесноком и запиваю всё это молоком – сама порой удивляюсь своим новым предпочтениям в еде – папа расспрашивает Демида о том, что за деловая поездка у него была. Видимо, вспомнив события прошлой ночи, Пригожин снова становится похож на грозовую тучу.

– Во сколько у тебя приём у врача? – неожиданно спрашивает.

– В десять утра. А что?

Почему-то меня настораживает его резкая смена настроения.

– Мне нужно будет уладить парочку дел перед тем, как мы с тобой поедем в клинику.

– Надеюсь, твои дела не связаны с теми журналистами? – По его лицу вижу, что я угадала. – Ты ведь обещал забыть про это!

– Это ты хотела, чтобы я забыл, но я ничего не обещал, – не терпящим возражений тоном отвечает. – Моя жена могла потерять ребёнка – да мне хватило и двух твоих обмороков за сутки – и я не собираюсь спускать это с рук.

– Мне кажется, Демид прав, дорогая, – встревает папа. – Они должны были проверить информацию перед передачей её в эфир, так что либо они не компетентны, что ставит под сомнение всю их работу, либо им всё равно, каким образом добытая ими информация скажется на жизни людей, что тем более указывает на их профнепригодность.

Поджимаю губы, но киваю – не думаю, что те журналисты могли специально передать ложную информацию; скорее всего, это просто банальная ошибка неопытных работников, но если Демид хочет поговорить с ними – пусть.

Мы заканчиваем завтрак и разговоры около семи часов утра; сразу после этого Демид уезжает, клятвенно пообещав встретить меня на пороге клиники, адрес которой я дала ему перед уходом. Ну а я тем временем приняла душ, переоделась и села в кресло в гостиной в компании одной из книг Джейн Остин. Пока читаю, вспоминаю, как проходила беременность у моей мамы – что, если такое передаётся от матери к дочери? Что, если я тоже не смогу выносить ребёнка, и буду «хоронить» своих первых детей?

Что, если моя крошка так и не увидит жизни?

К десяти утра я уже больше напоминала себе потенциальную клиентку психиатрической больницы, чем нормальную женщину; теперь до самого конца беременности я буду не находить себе места и, наверно, только усугублю положение. Дрожащими пальцами набираю номер Андрея и прошу отвезти меня в нужную клинику; по дороге он замечает моё состояние.

– Не переживайте так, Ульяна Дмитриевна, – улыбается. – Моя Светлана тоже боялась первых родов, а ко вторым родам страх уже прошёл.

– Меня не роды пугают, – вздыхаю: я отказалась от Светиного сопровождения, потому что со мной будет Демид. – Моей матери очень тяжело давались первые беременности – я её третья или четвёртая попытка по счёту. Я боюсь, что со мной будет так же.

– Не стоит накручивать себя раньше времени – потом наверняка ещё смеяться будете над своими страхами.

Хоть бы…

Ко входу в клинику подхожу белая, как мел; Демид, как и обещал, ждёт меня внутри у регистратуры, где я получаю талон на приём, и мы поднимаемся на второй этаж.

– Тебе рожать ещё не скоро, – хмурится муж. – Зачем бояться заранее?

Закатываю глаза.

– Ты прямо как Андрей. У моей мамы было несколько выкидышей перед тем, как я родилась – не хочу, чтобы у меня было так же.

Кажется, зря я это сказала, потому что теперь и Демид стал одним цветом с белыми стенами.

Врач принимает меня без всяких оттяжек; я сдаю анализы, прохожу УЗИ и консультацию, и задаю наконец этот пугающий меня вопрос, но меня успокаивают.

– Если ваша мама теряла детей вследствие какой-то болезни, и она не передалась вам по наследству, то опасаться не стоит, – улыбается женщина-врач. – А все остальные причины выкидышей вашей мамы никак с вами не связаны. Дождёмся результатов анализов, и тогда будем знать наверняка.

В этой клинике собственная лаборатория, так что ждать приходится недолго – уже буквально через час меня успокаивают тем, что и я, и мой малыш совершенно здоровы. Узнавать пол ребёнка ещё рановато, так как вероятность ошибки равна пятидесяти процентам, но для меня это сейчас не принципиально: главное, что малышу ничто не угрожает.

– Что ты сделал с теми бедолагами? – спрашиваю у Демида, когда мы оба усаживаемся в его машину: теперь можно выдохнуть.

– Ты про журналистов? – хмыкает он. – Они на канале больше не работают.

– Не слишком ли кардинальное решение? Ты хоть разговаривал с ними?

– Да, и эти дамочки мне не понравились – слишком уж наиграно звучали их извинения. Зато теперь им обеим будет, о чём поразмыслить на досуге.

Качаю головой, но уже не чувствую сожаления: раз им не жаль, то мне – тем более.

Домой мы возвращаемся вместе, и к моему удивлению Демид идёт со мной в дом.

– Тебе не нужно идти на работу?

– Нужно, но разве я могу оставить тебя одну?

– А разве я одна? Послушай, ты должен забрать свою компанию себе обратно.

– Зачем? – хмурится.

– Потому что тебе больше не нужно убеждать меня в том, что ты меня любишь – я и так это вижу. Хотя у тебя в принципе было полно разных способов сказать мне об этом, но ты почему-то выбрал самый странный.

– Мне будет спокойнее, если всё останется, как есть. – Демид подходит ближе и стискивает мои ладони, рассматривая обручальное кольцо, которое я не снимала даже тогда, когда считала, что между нами всё кончено. – Я хочу быть уверен, что в будущем ты не станешь сомневаться в том, что я могу оставить тебя.

Что ж, это был самый витиеватый способ сказать «Я знаю, что ты мне не доверяешь».

– Я чувствую себя сволочью, – смеюсь, хотя мне и не смешно. – Мы не сможем быть настоящей семьёй, если между нами отсутствует доверие, а «Меркурий» каждый раз будет напоминать мне об обратном.

– Это будет работать до тех, пока ты сама в это веришь. Ну и ещё я хочу оставить её на тебе потому, что это самый надёжный способ уберечь мой бизнес, – добавляет он, и мой рот распахивается.

– В каком смысле?

– Если ты позволишь, я пока не буду ничего говорить, потому что не уверен; но если всё подтвердится – ты узнаешь первой, идёт?

Это заставляет меня нахмуриться – выходит, всё это время что-то угрожало делу всей его жизни, и ему приходилось сражаться на двух фронтах: защищать бизнес и пытаться удержать меня в своей жизни.

Но я, конечно же, видела только себя и собственные чувства.

Муж всё-таки провожает меня в дом и уходит лишь после того, как папа буквально выталкивает его за дверь. Поразительно, насколько упрямым Демид может быть, когда ему это нужно, и какой становится наседкой рядом со мной. Но я впервые за последние несколько недель могу вздохнуть спокойно и полной грудью – у нас всё в порядке.

Я не знала, чем себя занять, но лишь в первый час отсутствия Демида, пока он не решил, что звонить каждые двадцать минут – это отличная идея. Он прерывал моё чтение, мешал болтать с Анной Никитичной, отрывал от мысленной планировки детской в гостевой спальни отцовского дома и моей бывшей спальни в квартире Пригожина. А когда мне это надоело, я просто собралась и поехала в его компанию, чтобы он наконец успокоился сам и перестал нервировать меня.

– Сейчас у вас, похоже, отличное настроение, – улыбается Андрей, бросая взгляд в зеркало заднего вида. – Я был прав, когда просил вас не накручивать себя раньше времени?

– Абсолютно, – искренне улыбаюсь в ответ.

Господи, какое же это счастье – знать, что всё хорошо, и твои близкие в порядке!

В холле компании Демида я снова наталкиваюсь на ту же девушку у регистраторской стойки – Ольгу, если судить по её бейджику – она стояла в компании блондинки и что-то весело рассказывала. По её лицу было видно, что это вряд ли связано с работой, хотя обеденный перерыв давно закончился.

– Добрый день, – здороваюсь с милой улыбкой. – Где я могу найти Демида?

Девушка натянуто улыбается, потому что совершенно точно узнала меня, но явно не могла взять в толк, почему я сюда прихожу.