Текст книги "Кольцо с шипами Карина Рейн (СИ)"
Автор книги: Карина Рейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Может, я зря отказалась?
Конечно, я терпеть не могу подобные сборища, но это лучше, чем сидеть здесь в одиночестве; к тому же, вдруг и Демид звал меня не столько потому, что я его жена, а чтобы не быть там одному. Со вздохом выключаю телевизор, топаю в ванную, где наскоро принимаю душ и возвращаюсь в комнату – выбирать платье; сегодня на улице достаточно тепло, поэтому я останавливаю выбор на лёгком платье нежно-персикового цвета: оно было с короткими гипюровыми рукавами и спускалось к полу лёгкими атласными волнами. Высушиваю волосы феном и слегка подкручиваю кончики; с макияжем приходится повозиться, потому что это явно не моя стихия, но видеоролики с «Ютуба» оказываются очень полезными. Напоследок обуваю бардовые туфли на убийственном каблуке и беру в руки чёрный клатч, куда складываю тушь и помаду – на всякий случай; когда бросаю взгляд в зеркало и с удовлетворённой улыбкой киваю сама себе, достаю телефон и звоню Андрею.
Демиду определённо понравится мой внешний вид.
Прибывшая через пятнадцать минут машина быстро отвозит меня туда же, куда ещё недавно доставила Демида, и тормозит возле входа в здание в форме полумесяца; я быстро отметаю возникшее желание вернуться обратно домой и выхожу на улицу под слегка прохладный ветер.
Внутри меня встречает приятная девушка, которая – к моему удивлению – отыскивает мою фамилию в списке и с улыбкой вручает небольшой буклет. Оказывается, здесь проводится благотворительный приём по сбору средств, и все собранные деньги отправят в фонд детского дома.
Только для этого нужно купить одну из картин неизвестного художника стоимостью не ниже ста тысяч рублей.
Зато я сразу прикидываю размах мероприятия и получаю представление о том, какой здесь собрался контингент.
Поднимаюсь на четвёртый этаж на лифте – я хоть и чувствую себя лучше, но не настолько, чтобы покорять ступеньки. У выхода в небольшой коридор меня встречает портье и с улыбкой открывает нужную мне дверь. В глаза тут же ударяет яркий свет от двух больших люстр, а слух глушит классическая музыка и наверно с полсотни разговоров. Здесь все разбились на небольшие группки – по интересам, состоянию и комфорту, полагаю; немного теряюсь, потому что понятия не имею, как найти в этом бедламе Демида.
Но вселенная подкидывает мне спасательный круг.
– Ульяна? – слышу вроде знакомый голос и оборачиваюсь. Передо мной стоит улыбающийся Николай и, кажется, он искренне рад меня видеть – чего не скажешь о его супруге. – Демид сказал, что вы не сможете приехать.
– Мне слегка нездоровиться, но я не хотела, чтобы он был здесь один, – улыбаюсь в ответ – мне нравится этот человек.
– А кто сказал, что он один? – елейно улыбается Александра и указывает куда-то мне за спину.
Разворачиваюсь, нахмурившись, потому что не понимаю, что она имела в виду, и в самой середине зала среди танцующих пар замечаю Демида в компании стройной брюнетки; они оба друг другу улыбаются и о чём-то разговаривают, и при этом их лица находятся достаточно близко, что предположить, что разговор весьма интимный.
С простыми знакомыми так себя не ведут.
Неделя в обществе обходительного Демида встаёт комом в горле: очевидно, вся его напускная забота была лишь для того, чтобы каждую ночь на протяжении всех семи дней делить со мной постель и делать меня своей законной женой; пусть я и согласилась на это добровольно, сейчас всё равно внутри стало как-то пусто и обидно.
Музыка меняется, и Демид отпускает талию брюнетки, но руку продолжает держать в своей и выводит её из круга танцующих прямо в мою сторону; её белоснежное платье и его чёрный костюм навевают неприятные ассоциации, и я чувствую, как меня начинает мутить. И всё же гордо приподнимаю подбородок и придаю лицу равнодушный вид, чтобы никто не догадался о том, как это всё на самом деле меня задевает. Демид замечает меня на полпути, и улыбка на его лице блёкнет; понимаю, что расплачусь, если он начнёт объяснять, откуда знает эту лучезарно улыбающуюся девушку, крепко вцепившуюся в его руку мёртвой хваткой, и поворачиваюсь обратно к Николаю, нацепив на губы улыбку.
– Прошу прощения, где здесь уборная? У беременных сами понимаете, режим совсем не тот, – извиняющимся тоном спрашиваю.
Николай нисколько не смущается – просто понимающе улыбается, а Александра хмуриться, вспомнив о моём «положении». Мужчина жестом указывает мне направление, и я покидаю пару прежде, чем до нас успевает добраться Демид. Уборная оказывается абсолютно пустой, и я совершенно не сдерживаю ядовитых слёз обиды. Господи, и зачем я только сюда приехала! Лучше бы и дальше жила в неведении, считая, что у нас с ним есть шанс на нормальную семью… Это второй наш совместный выход в свет, и каждый раз я наталкиваюсь на его бывших и, судя по всему, настоящих тоже. Нужно было позволить ему вышвырнуть нас с отцом за дверь теперь уже Пригожинского дома – уверена, что мы нашли бы выход из ситуации; а теперь я обречена до конца жизни жить под одной крышей с человеком, который за моей спиной развлекается с другими. Знал бы, где упасть – соломки подстелил бы, вот только теперь поздно что-то делать.
Вспоминаю свою фразу, которую сказала Демиду перед его уходом и горько усмехаюсь – он сполна воспользовался моим советом.
А я по собственной глупости угодила в капкан.
Интересно, на что он рассчитывал, когда звал меня сюда? Что я решу остаться дома и никогда не узнаю, что в его жизни есть кто-то кроме меня? Хотя я на его месте и вовсе не предлагала бы жене появляться там, где она может застукать его с другой. Как у него вообще хватило ума или на худой конец наглости на то, чтобы так вести себя – да ещё в присутствии стольких свидетелей?!
Делаю несколько глубоких вдохов и вытираю потёки туши под глазами: сидеть здесь дольше я не могу; да и в любом случае мы живём на одной территории, когда-то нам всё равно придётся поговорить. Из-под слоя тонального крема и пудры, которыми я тоже воспользовалась перед выходом, не было видно красных пятен на лице – они всегда проступают, когда я плачу; обновляю туш на ресницах, немного освежаю помаду – на всякий случай – и покидаю своё убежище.
Демид по-прежнему стоит рядом с Николаем, только на этот раз не прикасается к своей спутнице, хотя та явно была бы не против стоять поближе; пытаюсь не пускать на лицо отпечаток горечи, но и выглядеть весёлой сил тоже нет, поэтому я решаю придерживаться нейтральной отстранённости и радуюсь, что Пригожин в тот день так и не развенчал ложь о моей беременности – теперь это можно использовать как прикрытие в любой неприятной для меня ситуации.
В конце концов, я могу просто уйти, и никто меня за это не осудит.
Муж не мог устоять на месте, переминаясь с ноги на ногу, и то и дело бросал взгляд на часы; я впервые видела его таким.
Он… нервничает?
Первым меня замечает Николай; в его глазах загорается волнение – так обычно на своих дочерей смотрят отцы, которых заботит состояние их детей.
– Выглядите очень бледной – с вами всё в порядке?
Демид моментально переключает на меня своё внимание, и в его глазах я тоже вижу искреннее беспокойство вперемежку с растерянностью и чем-то ещё?
Неуверенностью?
Слабо улыбаюсь перед тем, как ответить, и стараюсь не встречаться взглядом с Пригожиным – боюсь, что приобретённое самообладание снова развалится как карточный домик.
– Должно быть, ещё не совсем отошла от болезни, – обращаюсь к Николаю. – Это пройдёт.
Я не вижу лица Демида, но чувствую кожей его прожигающий взгляд; настолько прожигающий, что щёки начинают полыхать не то от страха за собственное будущее, не то от стыда за то, что муж «крутит» роман прямо у меня под носом. Никогда в своей жизни я не чувствовала себя настолько незащищённой и растерянной, как сегодня, и я жалела о том, что не способна отключать чувства.
Щёлкнул пальцами, и ничто не волнует.
– Мы можем поговорить? – слышу тихий голос мужа, и невольно поджимаю губы.
– Демид, не хочешь нас познакомить? – слышу незнакомый мелодичный голос.
Внутри всё холодеет и автоматически напрягается; каким-то шестым чувством понимаю, что это именно её голос, но я буду не я, если позволю хоть капле обиды или ревности появиться на моём лице.
– Да, дорогой, – немного ехидно улыбаюсь и беру его под руку, чуть вонзив ногти в кожу; поворачиваюсь лицом к девушке, стоявшей за моей спиной, и всеми силами пытаюсь оставаться спокойной. – Познакомь нас.
Девушка переводит озадаченный взгляд с меня на Пригожина и обратно и явно недоумевает, почему я позволяю себе с ним такие вольности. Демид вздыхает – кажется, он рассчитывал по-другому провести этот вечер – и кивает.
– Ульяна, это Ева – жена моего двоюродного брата Ивана; Ева, это Ульяна – моя жена.
То, как он интонационно выделил слово «моя», меня немного удивило – как будто я могу принадлежать ещё кому-то – но реакция Евы позабавила меня ещё больше.
– Надо же, – задумчиво роняет себе под нос. – А я думала, это слухи.
– Индюк тоже думал – и в суп попал, – не сдерживаюсь, нервно поправляя идеально сидевшее платье.
На лице Демида мелькает что-то напоминающее усмешку, но исчезает так же быстро, как и появляется.
Полагаю, чего-то подобного он от меня и ожидал.
Да, комментарий получатся немного агрессивным, но разговаривать как-то иначе с девушкой, которая мало того, что сама замужем, так ещё и виснет на женатом мужчине – это кое о чём говорит. Ева изображает на лице что-то отдалённо напоминающее улыбку и протягивает мне руку.
– Приятно познакомиться и добро пожаловать в семью.
Её протянутую руку оставляю без внимания, вцепившись обеими в Пригожина, и ненавижу себя за собственнический инстинкт, который выжигает грудь калёным железом, заставляя ощериться и защищать свою территорию. У нас с Демидом только-только начали налаживаться отношения и здравствуйте! – этой невестке надо было влезть и всё испортить. Хотя в любом случае хороши были оба: без ответного интереса со стороны Пригожина девушка вряд ли стала бы вести себя так фривольно.
– Спасибо, – отвечаю равнодушно и чувствую, как теперь напрягается Демид.
– Потанцуем? – перетягивает на себя внимание.
Он старается выглядеть непринуждённо, но я вижу, как ходят желваки на его лице. Осторожно киваю и позволяю увлечь себя в сторону танцующих пар, хотя и понимаю, что это приглашение – всего лишь предлог, чтобы вытащить меня на разговор. Даю себе обещание не срываться на слёзы, что бы ни случилось, и стараюсь особо не думать о том, что увидела здесь каких-то двадцать минут назад.
– Говори уже, что хотел, – начинаю первой, чтобы не оказаться застигнутой врасплох какой-нибудь правдоподобной ложью, и Демид хмурится.
– Мне не нравится твой тон.
– А мне не нравится твоё поведение.
– Я не сделал ничего такого, чтобы заслужить твоё презрение.
Мои брови самовольно взлетают вверх.
– Вот как? То есть, лапать чужих жён – это уже ничего, да? – Пригожин открывает рот, чтобы возразить, но я не даю ему вставить ни слова. – Знаешь что, я не хочу ничего слышать; молчи, или я сию же минуту ухожу.
Демид сжимает зубы практически до хруста и стискивает мою талию так сильно, что ещё немного – и сломается позвоночник. Меня совершенно не впечатляет его выход из себя, потому что при нынешних обстоятельствах у него нет права злиться на меня. Мы дотанцовываем как пара роботов, у которой не гнётся ни один сустав, и после я просто вырываю свою ладонь из его руки и иду попрощаться с Николаем. Ловлю на себе заинтересованный взгляд Евы, которая словно зондирует почву, но тут же демонстративно отворачиваюсь.
– Уже покидаете нас? – обеспокоенно интересуется мужчина, стоит мне подойти чуть ближе.
– Мне немного нехорошо, – виновато улыбаюсь и складываю руки на животе, переведя выразительный взгляд на Еву. – В моём положении вообще нежелательно долго находиться на подобных мероприятиях, я просто хотела составить компанию мужу.
На лице спутницы Демида отражается удивление вперемежку с недоумением, и она вперивает взгляд в мой живот; прощаюсь со всеми – даже с Александрой, которая на фоне Евы теряет всю свою конкурентоспособность в моих глазах – и покидаю зал, всем телом чувствуя на себе взгляд Демида.
Что-то мне подсказывает, что ближайшие несколько месяцев будут очень весёлыми.
Глава 6
– Нам нужно поговорить, – раздаётся из-за двери в мою комнату голос Демида. – Перестань вести себя как ребёнок и открой дверь.
Переворачиваюсь на бок и накрываю ухо подушкой: он может сколько угодно взывать к моему благоразумию, но это не даст никаких результатов. Такое наше общение продолжается уже два дня, и у меня нет желания видеть лицо мужа, потому что вместо него я каждый раз вижу лишь Еву; поначалу это раздражало, а сейчас мне просто хотелось покоя. Ради этого я даже не поленилась и съездила с Андреем в хозяйственный магазин за дверной щеколдой, которую сама же и приколотила к двери своей спальни. Получилось не так изящно, как хотелось бы, зато Пригожину сюда теперь путь заказан.
Постояв под моей дверью ещё пару минут, он в очередной раз удаляется ни с чем; у него впереди очередной рабочий день после выходных, которые я собиралась провести не так, и у меня вырывается вздох. С одной стороны, это очень раздражало – едва часы показывали половину восьмого, я удалялась к себе и запиралась на щеколду, а Демид сразу по возвращении домой первым делом штурмовал дверь в надежде добиться аудиенции. Мы живём на одной территории, но последний раз я видела его в вечер пятницы, когда мы вместе ехали домой с того самого благотворительного бала.
А сегодня уже, слава Богу, среда.
Я могла бы встретить его после работы и выслушать всё, что он хотел сказать, или послушать его убеждения через дверь, но подушка надёжно заглушала его голос. Почему-то только сейчас, на двадцать первом году жизни, до меня дошло, что человек может сказать всё что угодно, и это может прозвучать достаточно убедительно – и всё это будет одной большой ложью. Ты никогда не узнаешь, что на самом деле твориться в его голове, и когда он бывает по-настоящему искренним с тобой; все его слова принимаешь за чистую монету лишь потому, что доверила ему свою судьбу, а он может запросто скормить тебе неправду. А я верила во всё, что говорил мне Демид, потому что не обладала таким важным талантом, как распознавание лжи – просто услышал речь и сразу понял, когда тебя пытаются обмануть.
Я же верю во всё, а потом живу с последствиями.
Убираю подушку и некоторое время слушаю тишину, пытаясь отыскать ответы на очень непростые вопросы, но Вселенная оказывается такой же молчаливой, и это давит на психику. Мне хотелось, чтобы сейчас рядом оказалась моя мама, которую я видела лишь на фотографиях, обняла меня и сказала, что делать дальше, потому что мои собственные мысли были больше похожи на клубок ниток после встречи с кошачьими лапами. Мне хотелось выслушать Демида и не хотелось одновременно, потому что меня страшил исход: что, если я услышу совсем не то, на что надеюсь? Мой хрустальный мир итак дал огромную трещину, которая сейчас держалась на тонком скотче самообладания, и я не знаю, надолго ли его хватит, прежде чем он порвётся.
Мне нужен кто-то надёжный рядом, и в моей голове только один претендент на роль такого человека.
Требуется нужно всего пару минут, чтобы одеться и завязать волосы в хвост, покидать необходимые вещи в один из чемоданов и позвонить Андрею. Прошу его помочь мне с чемоданом, на который он смотрит как-то подозрительно, и мне приходится скормить ему сиюминутную ложь о том, что у меня заболел отец, и ему нужен постоянный уход. Андрей искренне сочувствует мне, чем заставляет чувствовать себя последней дрянью, и без вопросов доставляет меня в отчий дом. К счастью, его машина скрывается за поворотом раньше, чем во дворе появляется «больной» родитель с немым вопросом.
– Дочка! – Он обнимает меня и, хотя рад видеть, всё же в его глазах читается настороженность. И не напрасно. – Что-то случилось? Как Демид?
Разговор о муже – это последнее, что было мне сейчас нужно, и папа видит это по выражению моего дрогнувшего от обиды лица; мне настолько надоело прятать и держать всё в себе, что я даже не пыталась скрыть это от него.
– Не волнуйся, с твоим зятем всё в порядке, – глухо роняю, теребя ручку чемодана.
– А с тобой? – осторожно уточняет.
Качаю головой вместо ответа и стараюсь не смотреть на его лицо – родительская жалость мне не нужна; всё, чего я хотела – это укрыться в родных стенах от всего, что могло лишить меня душевного равновесия. Очевидно, родитель улавливает эти душевные флюиды, потому что больше не задаёт ни одного вопроса; вместо этого он бодро подхватывает мой чемодан и ведёт меня в дом, где вкусно пахнет жасминовым чаем и оладушками с корицей. Только учуяв эти запахи, я понимаю, насколько голодна, и все остальные мысли временно покидают меня, сосредоточившись на пустом желудке.
Анна Никитична – кухарка – встречает меня такой радостной улыбкой, будто после долгой разлуки увидела единственную дочь; она долго цокала языком оттого, что я слишком похудела за эти две недели отсутствия, и, удостоверившись в том, что я приехала надолго, заверила, что сумеет вернуть меня к жизни. От её искренней улыбки невозможно было не улыбнуться в ответ и вместе с тем не заметить немного хмурое лицо отца – его реакция на мой внезапный приезд и решение задержаться здесь подольше.
Я за обе щеки уплетаю грибной крем-суп и запечённые овощи и даже умудряюсь впихнуть в себя парочку оладьев со сметаной, а после, превратившись в тюленя, ретируюсь в гостиную, чтобы немного отлежаться. Мои вещи папа понёс было в мою спальню, но я тут же среагировала и попросила его сменить дислокацию: о том, чтобы спать в этой комнате, не могло быть и речи. Родитель в очередной раз хмуриться, почуяв неладное, но возражать не стал и отнёс чемодан в комнату для гостей – ту самую, в которой я провела ночь перед свадьбой.
Здесь, в этом доме – хоть он и сменил имидж и мало походил на себя прежнего – я наконец почувствовала покой и умиротворение: всё-таки, поговорка про родные стены не такая уж и глупость; с удобством устроившись на диване, я залипла на потрескивающем пламени в камине и изо всех сил старалась ни о чём не думать, но у папы явно было другое мнение на этот счёт.
– Может, ты всё же расскажешь, что происходит? – садится в кресло почти напротив меня.
– Ты не рад меня видеть? – пытаюсь съехать с темы, но отца так просто не проведёшь – сказывается хватка бизнесмена.
– Ты же знаешь, что рад, – качает головой. – Но ты вышла замуж – хоть и не по любви – и переехала жить к мужу, а теперь возвращаешься домой с чемоданом и молчаливой просьбой ни о чём тебя не расспрашивать.
– Так может, ты просто порадуешься за мой приезд и не будешь забивать себе этим голову?
– Не могу. Я обещал твоей матери, Ульяна, что буду заботиться о тебе; а если тебе плохо или больно, значит, я не справился с этим обещанием.
Перевожу на родителя удивлённый взгляд; до этого дня мы с ним никогда не говорили о маме – я молчала, потому что было немного странно разговаривать о человеке, которого никогда не знал, а папа – потому что ему было слишком больно поднимать эту тему.
– Тебе нужно было подумать об этом прежде, чем ставить на кон всё, что у тебя было, – роняю упрёк и снова отворачиваюсь.
Знаю, что это нечестно – давить на больное и пытаться выставить его злодеем – но мне просто не хотелось говорить о том, что мои мечты хотя бы о приблизительно нормальной семейной жизни развалились на куски.
– Ты ведь многого не знаешь, моя девочка, – невесело усмехается папа. – Есть огромное количество переменных в этой формуле, в результате которой ты оказалась частью семьи Демида – единственным его членом, если быть точным – но я не верю в случайности.
Снова смотрю на отца и по его глазам понимаю, что он мне что-то не договаривает; копаюсь в памяти и вспоминаю, что даже тогда, после своего проигрыша и визита Пригожина, он совсем не выглядел виноватым и не особо выказывал раскаяние. Подозрительно щурюсь, на что родитель лишь улыбается.
– Поверить не могу, что ты его защищаешь, – озадаченно перевожу взгляд на огонь в камине.
Как мы дошли до этого – я вышла замуж за незнакомого и нелюбимого человека, чтобы спасти то, что осталось от моей семьи и её наследия, а отец встаёт не на ту сторону?
– Когда-нибудь ты поймёшь, почему в твоей жизни всё сложилось так, а не иначе, и многое обретёт смысл.
– Как насчёт объяснить мне всё сейчас? – резко сажусь, требуя ответа. – У меня такое ощущение, что вы оба играете со мной в игру, правил которой я не знаю! Я всегда доверяла тебе и даже начала доверять Демиду; он предал моё доверие, а теперь и ты делаешь всё, чтобы повторить его судьбу.
– Не думаю, что я тот, кто должен рассказать тебе о том, что происходит, – улыбается папа, и я вообще перестаю что-либо понимать. – Думаю, он уже пытался поговорить с тобой, но, зная твой характер, рискну предположить, что ты не стала его слушать.
Хмурюсь вместо ответа, и папа правильно делает выводы – я действительно не слушала мужа.
И не собираюсь.
В доме отца я просидела до самого вечера, словно на иголках; я постоянно оглядывалась на входную дверь, ожидая, что вот-вот приедет Демид и в ярости накинется на меня. Любой даже самый несущественный шум за окном казался мне гневным рыком двигателя его автомобиля, и я каждый раз вздрагивала как трусливый заяц. Но к моему удивлению, Демид так и не приехал и даже более того – я не дождалась от него ни одного звонка: ни с угрозами, ни для выяснения отношений, ни с извинениями.
Ему словно было всё равно, где я и что со мной.
Впрочем, если это так, то я правильно сделала, что уехала; быть может, через пару дней он поймёт, что совершил ошибку, женившись на мне, и сам подаст на развод. Такой расклад бы больше меня устроил, потому что лучше разойтись, переболеть и двигаться дальше, чем продолжать жить вместе ради того, что нам никогда не построить. Отец даже не пытался скрыть своё недовольство по этому поводу; он не выговаривал мне, что я веду себя как ребёнок, и не давал советов, но его глаза говорили мне больше, чем любые слова. И это было странно, учитывая обстоятельства, по которым мы с Пригожиным вообще сошлись: как отец, он должен был радоваться, что его дочь, возможно, скоро станет свободной от сделки.
Но самое странное было то, что моя обида совершенно не мешала мне скучать по Демиду.
Так прошло две недели; за это время муж ни разу не сделал ни одной попытки вернуть меня или просто попытаться поговорить. Не было ни одного телефонного звонка, ни одного сообщения с извинениями или с просьбами вернуться и расставить все точки над «i». Одним субботним вечером я почти поддалась импульсу самой позвонить Демиду, но быстро взяла себя в руки: будет очень глупо предлагать перемирие после собственного ухода.
Но и отречься от мужа я не могла – слишком привязалась несмотря ни на что; я узнавала о его делах от Андрея, который изредка отвозил меня в парк или на набережную – развеяться.
Как сегодня, например.
– А что Демид? – прерываю речь Андрея о том, где он с семьёй планирует отмечать новый год в этот раз. – Как он?
У водителя вырывается тяжёлый вздох, и несколько секунд он словно пытается придумать вразумительный ответ.
– В последние дни Демид Дмитриевич сам на себя не похож, – слышу тихий и неожиданный ответ. – Я слышал, что в компании его уже окрестили демоном за то, что он срывается на всех и каждого уже даже без причины. Он постоянно не в духе и даже по телефону, пока везу его на работу, иногда срывается на рык – кажется, даже несколько партнёров из-за этого потерял. Никто не может понять, что с ним происходит.
Откидываюсь на спинку сидения, удивлённо округлив глаза, но лично у меня не возникает трудностей с установкой причины его такого поведения.
И, кажется, у Андрея тоже.
– Это всё, конечно, не моё дело, – осторожно зондирует почву. – Но я всё же хочу спросить, не связано ли это как-то с тем, что вы теперь живёте в доме своего отца?
Очень проницательно.
– Боюсь, что связано… – Вздох получается немного виноватым – если бы Демиду было всё равно, он бы не сходил с ума, а радовался моему уходу. – И вряд ли это прекратится, если я не вернусь.
– Так отчего же вы всё ещё этого не сделали?
Я честно много раз думала о том, чтобы перешагнуть через свою гордость и обиду и позвонить мужу или даже приехать к нему, но боязнь того, что он может бросить трубку или молча выставить меня обратно за дверь, не давала мне сделать первый шаг.
И вот, чем это обернулось.
– Боюсь, всё не так просто, – отвечаю наконец.
– Да куда уж проще? – усмехается Андрей. – Сложно со смертельно больными или умершими – там уже точно ничего не исправить… А у вас есть уйма времени и возможностей – причём, у обоих.
Отворачиваюсь к окну, немного пристыженная его словами, но продолжаю упрямиться: почему Демид сам мне не позвонил? Почему не приехал? Почему предпочитает вымещать злость на подчинённых вместо того, чтобы приехать и поговорить?
После прогулки домой не еду; вместо этого заворачиваю в музей, в котором работала до знакомства с Демидом: мне был нужен совет матери, которой я никогда не имела, и в моей жизни был лишь один человек, который относился ко мне хотя бы приблизительно по-матерински.
– Тамара Никитична? – робко привлекаю внимание женщины, старательно намывающей полы.
Она отрывается от своего занятия и несколько секунд всматривается в моё лицо перед тем, как удивлённо ахнуть.
– Ульяна?! – Никитична хватает меня за руки, разглядывая с ног до головы, и я с улыбкой киваю. – Как ты изменилась! Окажись мы рядом на улице – нипочём бы не признала! Ты ведь замуж вышла, какими судьбами здесь?
При упоминании моего недавнего замужества моя улыбка чуть меркнет, и я чувствую, как губы против воли начинают немного дрожать.
– Всё верно, Тамара Никитична, – роняю тяжёлый вздох и усаживаюсь на стоящую в коридоре скамью, не боясь испачкать белоснежное пальто. – Я понимаю, вас это не касается, но мне нужен совет, а я не знаю, к кому ещё можно обратиться.
Женщина понимающе кивает и усаживается рядом.
– Моя бедная девочка… В такие моменты очень важно присутствие матери рядом, и я понимаю, почему ты пришла, хотя я не думала, что у тебя будут проблемы – ты ведь такая рассудительная и спокойная.
– Опыт показал, что я была совершенно не готова к семейной жизни, – отвечаю с горькой улыбкой. – Мы оба упрямы и не умеем идти на компромисс, а это прямой путь к разводу, которого, кажется, не хочет ни один из нас – но и мириться мы не собираемся.
– Милая, семейная жизнь – это тяжкая ноша, если муж и жена не готовы идти на жертвы друг ради друга. – Никитична ласково гладит меня по голове. – А если оба супруга упрямы, то жена должна быть достаточно мудра для того, чтобы сглаживать острые края. Пойми: нам, женщинам, на роду написано быть хранительницами очага, но если мы не готовы отступить назад или перешагнуть через свою гордость ради сохранения семьи, то в будущем никто не отважится создать новую ячейку общества. Я понимаю, что такой расклад не всем по душе – мол, почему из нас двоих только я должна чем-то жертвовать?! – но мужчинам свойственно ошибаться гораздо чаще, чем нам. Они упрямы, горды и своевольны, и должны иметь рядом человека, который сможет помочь им стать лучше, чем они есть. Другое дело, если они оба «звёзды» – тогда в этом браке изначально нет никакого смысла, такая семья не продержится долго. Но ты никогда не была ни своенравной, ни заносчивой, ни склочной, и для меня большая неожиданность, что твой брак может быть таким тяжёлым.
– Я оказалась очень упрямой, – роняю с виноватой улыбкой. – С отцом спорить было гораздо проще: он или быстро сдавался, или был достаточно суров для того, чтобы я вообще не ввязывалась в споры. А здесь… Демид вызывал во мне самые плохие качества, о которых я и не подозревала, и был достаточно высокомерным со мной. Мне не нравится, что в его жизни так много женщин – они то и дело появляются у меня на пути!
– У них всегда много женщин, дорогая, – добродушно усмехается Никитична. – Но важно не то, с кем Демид был прежде, а то, кого он выбрал в итоге; если он поставил тебя выше всех остальных и лишь с тобой одной решил связать свою судьбу – это должно тебе кое о чём говорить.
Киваю, но её реплику оставляю без комментария: это говорило бы мне о чём-то, если бы мы с Демидом познакомились при других обстоятельствах, и его совесть не была запятнана грязной сделкой с моим отцом. Да и к тому же, я не совсем уверена в том, что, выбрав меня, муж отказался ото всех остальных.
А в данных обстоятельствах его выбор не так уж и важен – для него уж точно.
Но одно я всё же поняла из нашего разговора: нам с Демидом в любом случае нужно поговорить, и чем раньше, тем лучше. Быть может, в его танце с Евой и не было ничего предосудительного, но я из-за своей ревности посмотрела на ситуацию не под тем углом и додумала всё остальное. Если уж он так сильно сходит с ума, должно быть, он чувствует себя виноватым, но не хочет давить меня – поэтому срывается на всех остальных.
Конечно, это не выход, но каждый из нас справляется, как может.
Начало октября выдалось достаточно солнечным и сухим, хотя прохладный ветер несколько омрачал общую картину. Конечно, теперь мне не приходилось одевать кучу свитеров и кутаться в обветшалые лохмотья, но было бы лучше, если бы середина осени выдалась ещё и тёплой. И всё же я решаюсь на пешую прогулку, предпочтя её обществу Андрея, который наверняка снова начал бы взывать к моему голосу разума, а мне и так хватает пищи для размышлений на ближайший час. Неторопливо сворачиваю в сквер неподалёку, чтобы подольше побыть в относительном одиночестве без неодобрительного взгляда отца, и медленно бреду по тропинке, изредка пиная опавшие листья носками сапог.
Снова прокручиваю в голове всю эту ситуацию, в которой мы оказались вместе с Демидом – не важно, по чьей вине – и чувствую, как меня начинает мутить. В последнее время меня постоянно тошнит, стоит мне вспомнить Пригожина – не знаю, почему; просто во рту вдруг явственно ощущается привкус металла и горечи. В такие моменты я обычно просто выхожу на задний двор и стараюсь занять себя чем-то: помогаю садовнику сгребать листья или укутываю недавно посаженные плодовые деревья на зиму.
Что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о муже.
– Ульяна? – сквозь дымку слышу чей-то знакомый голос и останавливаюсь. Меня догоняет девушка, чьё лицо сейчас является для меня последней вещью, которую мне хотелось бы видеть. – Вот уж не думала вас здесь встретить!
Ха! И это говорит человек, который живёт в совершенно противоположной стороне и, насколько я знаю, не имеет родственников в этом районе, а, следовательно, и делать ему здесь абсолютно нечего.
