Текст книги "Эта трудная, трудная бессмертная любовь (СИ)"
Автор книги: Карина Мурунова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
По телу мистера Кенсинга прошла дрожь, его взгляд сфокусировался на мне, и он прошептал:
– Вы опять это делаете.
– Что? – спросила я то же шепотом.
– Вы касаетесь моих плеч и спины, вы гладите их, – его глаза широко раскрылись, зрачки расширились, а радужка потемнела, приобретя оттенок мокрого асфальта.
Я сидела не шевелясь, ощущая вновь тот горьковатый аромат, который запомнила с первой встречи. Мне становилось жарко от его дыхания, касавшегося моего лица.
И тут до меня дошло: он чувствовал, когда я о нем думала, восхищалась его грацией дикой кошки. Устыдившись, я отмела все фантазии, опустила глаза и сосредоточилась на том, что было у меня в руках – на чашке чая.
Мужчина тут же отпрянул, вскочив на ноги. Он большими шагами преодолел расстояние до двери, открыл ее и быстро, но очень аккуратно, прикрыл за собой.
Я погрузилась в размышления. Если мистер Кенсинг не шутит (что маловероятно) и не сошел с ума (что, пожалуй, могло иметь место), то он чувствует, когда я думаю о нем, причем ощущает это физически. Как он сказал? «Ментальный контакт». По крайней мере, дважды он дал понять, что поймал меня за размышлениями о нем. А до этого, возможно, просто не хотел показывать вида. Мне стало стыдно: фактически я приставала к мужчине, который не проявлял ко мне никакого интереса. Ужас! Мне надо контролировать свои мысли и пресекать различного рода фантазии. Я вспомнила еще одну вещь: он сказал, что так делала Алекс, и он понимает почему. Подтекст ее действий был, конечно, иной, чем у меня: это могли быть нерастраченные материнские чувства.
Готовила ужин с ощущением, что есть его придется в одиночестве. Ощущение не подвело: мистер Кенсинг за столом не появился. Я помыла посуду, накрыла чистым полотенцем еду, предназначенную для хозяина дома, и поднялась в библиотеку. Самозабвенно роясь на полках, рассматривая редкие издания, я наткнулась на еще одну книгу с дарственной надписью. Она была на русском языке и адресована от Александра Блока Тому Кенсингу, судя по периоду, деду нынешнего владельца. Похоже, в этой семье всегда любили книги и водили знакомство со многими знаменитостями.
Ладно, на сегодня хватит. Надо посмотреть почту – наверняка мои близкие уже забросали меня письмами. Еще немного и начнут названивать на телефон, а это – дорогое удовольствие.
В своей комнате я удобно устроилась с ноутом на кровати и погрузилась в сеть. Отвечая на письма, я коротко рассказала о последних событиях, упомянула о просьбе Алекс и сообщила, что план поездки не меняется. Фактически осталось семь дней. Можно будет гулять, копаться в библиотеке, читать. Конечно, поездка была бы интереснее, если бы удалось посмотреть какие-нибудь достопримечательности помимо холмов и реки, но ни о чем таком просить у мистера Кенсинга я не собиралась. Завтра возьму фотоаппарат и поснимаю окрестности – красивых видов здесь полно.
Кроме того, завтра необходимо обсудить судьбу нашей с Алекс книги: как ее напечатать да и печатать ли вообще. Судя по всему, Том Кенсинг – младший очень недолюбливал своего деда, о котором Алекс отзывается с теплотой, уважением и нежностью. Как нынешний наследник отреагирует на эти дифирамбы, сложно сказать. «Утро вечера мудренее» – воспользуемся советом предков.
Сны опять не давали мне покоя. Алекс больше не снилась, а вот Том… Я снова сидела в гостиной с чашкой чая в руках, снова он стоял на коленях у дивана и смотрел на меня потемневшими глазами. И снова я не могла удержать свою фантазию: во сне мужчина наклонился ко мне и прильнул губами к моим губам, а я обняла его за плечи, притягивая к себе все ближе, ближе... и проснулась от того, что начала задыхаться. В комнате было темно и тихо, но что-то беспокоило. Я включила светильник на тумбочке у кровати и осмотрелась – все по-прежнему. Выключив свет, снова забралась под одеяло и, уже засыпая, поняла, что меня удивило – запах! Опять тот необычный горьковатый аромат – его парфюм. Конечно, в доме должно пахнуть любимым ароматом хозяина, но ведь в эту комнату он не заходил уже двое суток. Или заходил? Может, он был тут днем, когда я возилась на кухне. Тогда почему я обратила внимание на этот аромат только посреди ночи, а не с вечера?
…
Завтрак был вкусным, но меня мучил вопрос: «чем занимать гостью?» Пожалуй, для начала, прогулка по окрестностям будет в самый раз. Погода налаживалась, и мы отправились по тропинке через лес к реке. Умиротворение и наслаждение окутывали мою спутницу мягким плащом. И я будто оттаивал рядом с ней. Было хорошо просто шагать и радоваться покою. Хм… Волнуется… Книга? Интересно, что именно Алекс решилась написать о нас?
Пришли. Наше с Алекс любимое место. И в тот последний день… Черт! Есть огромное желание прыгнуть вниз с обрыва на камни. Только это не поможет! Уже ничего не поможет. Уйти вслед за ней… я обдумывал этот вариант много лет, живя рядом с Алекс и понимая, что все закончится. Конечно, для меня это был самый простой выход. Но мама, отец… С ними я не мог так поступить. Они отнеслись с пониманием к моему решению заключить брак с Алекс по человеческим законам, и даже присутствовали на бракосочетании в качестве моих родственников – дяди и кузины (этим объяснялось наше внешнее сходство). Только любимой я рассказал, кто они есть на самом деле.
Семьдесят лет… а еще месяц и шесть дней. А была ли Алекс действительно счастлива? Ей пришлось все эти годы тщательно оберегать мою тайну, переезжать с места на место. И у нее не было детей. У нее даже не было надежды родить ребенка от меня. Если бы она вышла за муж за человека, у нее были бы и дети, и внуки, и правнуки. Мы никогда с ней об этом не говорили – это была запретная тема.
Черт! Кто меня за язык тянул говорить о смерти супруга Алекс? А с другой стороны как объяснить его отсутствие? Для любимой это была болезненная тема, она запрещала мне упоминать о том, что я не являюсь живым существом.
Надо же… как точно эта женщина, Саша, сказала об Алекс. Удивительно… ведь они знакомы только по переписке. Волнуется… Увы! Мои треклятые обаяние и внешность не оставляют ей шанса. Придется поменьше встречаться.
Глава 4.
Завтракать мне пришлось в одиночестве. На столе я нашла записку с извинениями: у мистера Кенсинга были неотложные дела. Погода совсем наладилась – солнце сияло во всю, от земли парило (ночью снова прошел дождь). Я взяла фотоаппарат, надела сапоги и отправилась гулять. Снова проходя по той же дороге, что и с мистером Кенсингом, фотографировала самые интересные, на мой взгляд, виды. Было очень тепло и тихо, вокруг – ни кого. Постояв над рекой, я повернула обратно.
У меня из головы все не шла ситуация с мистером Кенсингом. Последний раз мы виделись вчера днем. Наверное, он тяготится моим присутствием. Алекс была уверена, что я могу поддержать его, но, видимо, она ошиблась. Возможно, я не справилась, потому что против своей воли испытываю к нему головокружительную тягу. Никогда не думала, что такое может со мной случиться. Моя единственная настоящая влюбленность с юности до сего момента – мой бывший муж. В нашей совместной жизни было много замечательных моментов, а самое главное – рождение сынули. Но так, чтобы «крышу сносило»… Или это кризис среднего возраста, или…
Я не успела додумать последнюю мысль, потому что чуть не налетела на стоящего поперек дороги мужчину. Сначала мои глаза наткнулись на практически чистые белые кроссовки. Подивившись, как можно было не запачкаться на еще не просохшей глиняной дороге, я подняла глаза. Передо мной стоял высокий стройный блондин, одетый в синие джинсы и клетчатую рубашку в тон, глаза прятались за солнечными очками. Та часть лица, которую было видно, могла принадлежать античной мраморной статуе. Несомненно, он был красив, но эта красота была какой-то жуткой. «Истинный ариец» – всплыло откуда-то из старого фильма о второй мировой войне. Мужчина молча рассматривал меня, будто оценивал предмет обстановки перед покупкой. От него веяло угрозой, я поежилась и стала прикидывать, как бы проскользнуть мимо. Как назло в этом месте к тропинке вплотную подходили кусты шиповника – продираться через колючки было не здорово. Я решилась:
– Разрешите, пожалуйста, пройти.
Никакой реакции, будто я действительно неодушевленный предмет. Тут я сообразила, что мужчина может не понимать по-русски, и попыталась снова:
– Ай гоу ту хоум, плиз, – не совсем уверена в правильности построения фразы, но смысл должен быть понятен.
Наконец он снизошел и спросил по-русски с каркающим акцентом:
– Твой хозяин Кенсингтон?
Эта фраза меня покоробила. Хозяин? Ерунда какая-то! Скорее всего, незнакомец испытывает те же трудности с мало знакомым языком, что и я.
– Мистер Кенсинг – хозяин дома, где я остановилась, – миролюбиво поправила я.
Мужчина недобро ухмыльнулся, продемонстрировав белоснежные ровные зубы. Он явно собирался что-то сказать, но тут его лицо приняло угрюмое выражение, и он плотно сжал губы. Я уже начала впадать в панику, как вдруг...
– Доброе утро, Берг, – послышался хорошо знакомый (а знаю-то всего три дня) голос.
Сразу напряжение испарилось. Мурашки побежали по спине к затылку, а затем по всему телу растеклось тепло. Нашла время расслабляться!
– Гутен морген, Том, – буркнул блондин.
Мурашки побежали обратно – Кенсинг остановился у меня за спиной так близко, что я чувствовала его дыхание на затылке.
– Мне нравится говорить по-русски. Решил навестить меня, братец? – продолжил он.
Братец? Они ведь совершенно не похожи! Кроме того, не сам ли мой знакомый говорил, что от семейства Кенсинг остался он один?
– Я слышал, в твоей жизни произошли изменения, вот хотел посмотреть, – он мотнул головой в мою сторону, – не впечатлен.
– Твое мнение никому не интересно, – обманчиво мягкий голос зазвенел металлом.
– Не кипятись!
– Саша, познакомься, – Берг фон Крауф, мой кузен. Берг, – это Саша Лосева, моя ГОСТЬЯ.
Блондин, подняв брови, сделал головой микроскопический кивок, но комментировать это представление не решился.
– Пригласишь меня в дом? – спросил он.
– Конечно, ты можешь зайти, – радушия в голосе совсем не слышно.
Тропа была узкая, поэтому мы так и пошли гуськом: я вслед за развернувшимся Бергом, за мной – Кенсинг.
Войдя в дом, хозяин помог снять мне ветровку, повесил ее в шкаф. Я наблюдала краем глаза за Крауфом, ему явно не нравилось то, что происходило, но он помалкивал.
– Саша, извини нас: мы давно не виделись и должны побеседовать, – Том посмотрел мне в глаза и тут же отвел взгляд. Мне показалось или нет, что он чем-то обеспокоен?
– Да, конечно, я пока приготовлю обед. Мне готовить для троих?
– Не думаю, что… – начал Кенсинг.
– Я был бы очень рад отобедать с вами. Ты не против, Том? – быстро встрял Крауф.
– Конечно, – таким голосом можно лед для катка намораживать. Затем, развернувшись ко мне, совсем другим тоном добавил: – если вам не трудно, Саша, приготовьте, пожалуйста, обед для троих.
Я кивнула и отправилась на кухню. За моей спиной мужчины поднялись на второй этаж, открылась и закрылась дверь, и наступила тишина.
Я готовила мясо по-французски, варила рассольник, выполняя необходимые операции автоматически. А сама не переставала обдумывать все странности сегодняшнего утра. Сначала блондин явился, будто из воздуха, в чистых кроссовках посреди раскисшей глины. Затем внезапно появился мистер Кенсинг, причем пришел он с той стороны, где я перед этим гуляла. Хорошо помню, что дошла до конца дорожки и, стоя над обрывом, фотографировала местный пейзаж. Ладно, возможно я не обратила внимания на какую-то боковую тропинку, а Том ходил куда-то именно по ней. Далее, эти очевидно неприязненные отношения между кузенами (родство, наверное, не близкое). Как презрительно смотрел на меня Крауф! Конечно, с его внешностью можно не замечать таких серых мышей, как я. Но он явно боится Кенсинга, поэтому почти соблюдает приличия. И, наконец, Том. Его отношение ко мне я вообще понять не могу. Он избегает меня, даже в глаза не смотрит, в то же время явно старается защитить от нападок Крауфа.
Когда все было готово, я накрыла на стол, сходила за ноутбуком и села ждать, блуждая по сети. Заурчавший желудок заставил меня обратить внимание на время – два часа дня, а кроме меня обедать никто не собирается! Я все-таки решила подняться наверх и пригласить мужчин к столу.
Шагая по лестнице, услышала возбужденные голоса: братья кричали друг на друга. О чем шла речь, я не понимала, так как они общались на каком-то совершенно незнакомом мне языке. По звучанию он не был похож ни на английский, ни на немецкий, ни на итальянский, ни на какой-либо славянский язык – их узнаешь, даже не понимая смысла сказанного. Я в нерешительности остановилась перед дверью комнаты, следующей за библиотекой, оттуда доносились голоса.
Внезапно все стихло, а затем раздался крик боли. Не думая о том, что вряд ли могу чем-то помочь, я рванула дверь на себя. Картина, которую я увидела, была явно не для слабонервных. Том стоял, прижимая левую ладонь к груди, из под пальцев на рубашке быстро расплывалось темное пятно. Крауф находился в шаге от него с ножом в руках. Впрочем, это был не нож. Скорее, что-то вроде жезла, явно старинного или сделанного под старину, трудно было рассмотреть из-за покрывавшей его липкой субстанции. Она была темного бордового цвета, тягучая, кажется не очень похожая на кровь. Я немного успокоилась: наверное, раздавили какой-то сосуд и все перепачкались. Но тогда почему Том держится за грудь, а размер пятна на рубахе все увеличивается? Я не успела придумать ответ на этот вопрос. Крауф что-то зло прокричал, махнув в мою сторону жезлом. Кенсинг ответил в том же тоне. Противники оскалили зубы как два хищника, сражающихся за территорию. И тогда блондин замахнулся жезлом…
На что я надеялась, когда бросилась загораживать Тома от удара, я не знаю. Но, понимая, что уже не успею заслонить его телом, я подставила руку. Боль полоснула по запястью и ладони, я закричала. Сзади раздалось рычание подобное тому, что я слышала в ночь своего появления в этом доме. Надеюсь, этот пес (кстати, я ни разу его не видела!), сможет защитить своего хозяина.
А потом все внезапно кончилось. Оба мужчины застыли на месте и расширившимися глазами смотрели куда-то на пол. Я тоже перевела туда взгляд. Ну и что здесь было такого? В луже темной липкой жижи валялся тот самый жезл. Минуточку, местами эта жидкость стала ярко алой. Конечно, на жезле была моя кровь, но она не такого цвета. Чтобы убедиться в этом, я посмотрела на свою руку и оторопела: рана, казавшаяся мне глубокой, уже затянулась, а засыхающая кровь была неестественного цвета. Не веря своим глазам, я достала платок из кармана джинсов и протерла место пореза. Боли не было, только легкий зуд, и рана уже совершенно не кровоточила, она выглядела так, будто была нанесена несколько дней назад и усиленно лечилась. Ого! Я хотела поделиться своим наблюдением с Томом и тут услышала шепот Крауфа:
– Ты нашел ее…
Я удивленно уставилась сначала на одного мужчину, потом – на другого. Кого или что они, интересно, нашли?
– Поздравляю, Кенсингтон, на сей раз, ты не ошибся, – в голосе блондина слышны были зависть и усталость, будто он смирился с поражением.
Я открыла рот, чтобы спросить, что происходит, но тут Берг сделал нечто такое, от чего я впала в еще больший ступор.
Он вытянулся передо мной по стойке смирно, отвесил глубокий поклон, причем без издевки, и с почтением сказал:
– Прошу прощения, миледи, я не знал о положении дел. Примите мои глубочайшие извинения, если я чем-то оскорбил Вас, и прошу разрешения принести свои поздравления после церемонии.
Я молча таращилась на сошедшего с ума Крауфа.
– Разрешите мне удалиться, миледи?
Так как он смотрел мне в глаза, то, видимо, спрашивал у меня. Говорят, что с сумасшедшими спорить нельзя, и я кивнула, не в силах что-либо сказать. Крауф развернулся и вышел за дверь, без стука прикрыв ее за собой.
Немного придя в чувство после такой эскапады, я повернулась к Кенсингу, надо было что-то предпринять, ведь тот сумасшедший мог навредить себе и окружающим. Том смотрел на меня почти с ужасом. Что я такого сделала? И тут я увидела, что вся его рубашка пропитана той бордовой жидкостью, почему-то теперь она больше походила на кровь.
– Ты ранен?
Я подскочила к Тому и одним махом распахнула его рубашку, только пуговицы брызнули в разные стороны. Грудь и живот мужчины были заляпаны этой густой субстанцией, но большая часть ее впиталась в рубашку. Никакой раны не было видно. Не веря своим глазам, я провела рукой по его груди и животу. Под пальцами ощущался длинный рубец от левого соска наискосок до пупка. Но он выглядел давно зажившим. Я посмотрела на свою порезанную ладонь – та же картина. Я в недоумении подняла голову и встретилась глазами с Томом. Они были совершенно черными, у меня закружилась голова. Только тут я осознала, что до сих пор глажу его грудь. Я отдернула руку и покраснела, попыталась опустить глаза, но задержала взгляд на его губах и уже ничего не могла с собой поделать: я хотела его поцелуя. И Том это, конечно, понял. Я услышала, как он резко втянул носом воздух, потом его губы шевельнулись, и он прохрипел:
– Вам нужно отдохнуть, миледи.
Я очнулась и резко отпрянула от него. Сумасшествие заразно? Он стоял передо мной какой-то далекий, нездешний. Мне казалось, что после перепалки с его кузеном в лесу, Том проявил ко мне настоящие заботу и уважение, казалось, что можно надеяться на дружеские отношения. А теперь… он такой холодный, излишне учтивый. Брр…
Мне захотелось разреветься, закричать, чтобы он прекратил пугать меня своей отстраненностью. Но я сдержалась, мне уже далеко не пятнадцать лет, когда романтичные девчонки плачут от неразделенного чувства. Я сказала себе, что так мне и надо: Кенсинг не подавал повода для моих неуместных фантазий, напротив – старался держаться на расстоянии.
Я собрала в кулак всю свою силу воли и сказала:
– Прошу меня извинить.
Затем вышла, держа спину прямой и задрав голову.
Меня хватило ровно на то, чтобы с достоинством закрыть за собой дверь, а затем с уже капающими слезами я понеслась в спальню, кинулась на кровать и заревела в подушку.
Проснулась я в темноте, не сразу сообразив, где нахожусь. Потом все вспомнила, и слезы вновь навернулись на глаза. Это катастрофа! Как я смогу встретиться с хозяином дома после такого позора, как буду смотреть ему в глаза?! Мой живот заурчал – я же так и не пообедала, а, судя по темноте, пропустила и ужин. Голод не давал мне забыться, и я решила сходить на кухню что-нибудь перекусить.
Осторожно выглянув в коридор и убедившись, что путь свободен, спустилась на кухню. Там все осталось в неизменном виде: похоже, никто не обедал и не ужинал. Я положила себе холодного мяса и, не чувствуя вкуса, проглотила несколько кусочков. Достала из холодильника коробку сока, налила стакан и, взяв его с собой, поднялась обратно. Приняла горячий душ и снова забралась в постель. Одна подушка была мокрой, я раздраженно сбросила ее на пол и зарылась под одеяло. Мне казалось, что я уже выспалась, но в сон провалилась почти сразу.
Проснувшись вновь, я поняла, что уже утро. Потягиваясь, я прикидывала свою линию поведения после вчерашних событий. При свете дня все казалось не столь уж трагичным: ничего предосудительного я не сделала, а если кто-то и был способен прочитать мои чувства – то это его проблема, нечего копаться в чужих мозгах! Решительно настроенная, я собиралась соскочить с кровати, но тут раздался стук в дверь. Выгляжу я с утра, конечно, далеко не лучшим образом: глаза опухли от слез, волосы взъерошены. Но это неважно, ведь никого соблазнять я не собиралась. Сидя, натянув одеяло до подбородка, я громко сказала: «Войдите!»
Дверь открылась и вошла женщина, одетая в костюм, напоминающий униформу. В руках она несла поднос на ножках.
– Доброе утро, миледи! – сказала она очень чисто по-русски.
Я открыла рот, но ничего так и не сказала, а только кивнула, вытаращив на вошедшую глаза. Похоже, все жители Канады умеют разговаривать на моем родном языке не хуже меня. Она продолжала:
– Ваш завтрак, – поставила поднос на тумбочку у кровати, поправила мою подушку так, чтобы было удобно сидеть, и переместила поднос мне на колени. Затем налила в чашку кофе из кофейника и добавила сливок – будто знала, как я люблю, убрала салфетку с тарелки со свежими булочками, открыла масленку и вазочку с вареньем.
– Миледи приготовить ванну?
В ответ я смогла только отрицательно мотнуть головой.
– Еще что-нибудь желаете?
Снова завертела головой, отказываясь.
– Я приду позже причесать Вас и помочь одеться, – с этими словами женщина поклонилась мне и вышла.
Я тупо уставилась на дверь, затем, тряхнув головой, ущипнула себя за руку – больно! – значит, не сплю.
Что все это значит?!
Запах свежеиспеченных булочек щекотал ноздри. Я решила, что, прежде всего, надо поесть и привести себя в порядок.
Выйдя после душа в халате, я обнаружила ту же женщину, стоящую возле уже заправленной кровати. На покрывале было разложено бежевое платье. Фасон напоминал о фильмах про времена Наполеона и Жозефины: завышенная талия и длина в пол.
– Прошу Вас, миледи! – женщина сделала приглашающий жест в сторону платья.
– Послушайте, – начала я, – это не мое платье и одевать его не собираюсь. Благодарю вас за завтрак – очень вкусно. Но теперь я хочу понять, что здесь происходит.
– Простите, миледи, – женщина испуганно смотрела на меня, – но я делаю то, что приказал хозяин. Объясните мне, что Вам необходимо, все будет выполнено. Может быть, принести другое платье?
Я смягчила интонации:
– Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Платье очень красивое, но ни его, никакой другой чужой наряд надевать я не стану.
– Но все платья новые и они Ваши, так сказал хозяин, – она открыла дверцу встроенного шкафа – там висело два или три десятка нарядов различных расцветок, я точно помню, что вчера их еще не было.
– Все же я надену свою одежду, а то, как в «Мастере и Маргарите», могу остаться голой в один не очень прекрасный момент.
Женщина недоуменно смотрела на меня. Видимо, Булгакова она не читала, ну и ладно. Попробуем все же прояснить ситуацию:
– Как вас зовут?
– Софи, миледи.
– А хозяином вы называете?..
– Мистера Кенсинга, миледи.
– Давно вы у него служите?
– Он меня нанял вчера, а раньше я служила у миссис Кенсинг. Но она умерла, ей было уже очень много лет, миледи.
– Почему вы все время называете меня «миледи»?
– Так мне велел хозяин.
– А вам не кажется это странным? По-моему, я не очень подхожу для этого звания.
– Нет, миледи, в Вас чувствуется порода…
Я вытаращила глаза, а она заторопилась:
– Простите, что болтаю лишнее. Позвольте, я помогу Вам одеться и причешу Ваши волосы.
– Я это в состоянии сделать сама! – возразила я, но, заметив вновь появившееся испуганное выражение ее лица, пошла на компромисс, – оденусь я сама и в то, во что хочу, а вы меня причешете. Хорошо?
Она облегченно воскликнула:
– Хорошо!
Переодеваться перед чужим человеком (пусть и женщиной) мне было неудобно, поэтому я вместе со своей одеждой переместилась в ванну.
Выйдя оттуда в свежей футболке и чистых джинсах, я уселась перед зеркалом. Софи сообразила, что к моему наряду лучшим дополнением будет обыкновенный хвост. Но все же она заплела по бокам две косы в приплет и только потом собрала их вместе под резинку. Получилось весьма симпатично. Я поблагодарила женщину и отправилась на кухню, собираясь сразу заняться приготовлением обеда. Решила сделать фаршироаванную курицу – это займет много времени, а значит, буду при деле и смогу обдумать новые обстоятельства.
Спускаясь вниз по лестнице, я заметила пожилого мужчину в униформе. Он поклонился мне и сказал, открывая дверь:
– Доброе утро, миледи! Мистер Кенсинг ждет Вас в гостиной.
Ошеломленно пробормотав «здравствуйте», я вошла туда, где уснула на диване в первую ночь в этом доме.
Том стоял спиной к двери, около окна, прислонясь лбом к стеклу.
– Доброе утро… – я не знала, как обратиться к нему после вчерашних событий.
Он помедлил секунду, затем развернулся и бесцветным голосом сказал:
– Доброе утро, миледи.
Я разозлилась – какого черта он ведет себя так, будто мы мало знакомы? Конечно, времени прошло не много, но именно по его инициативе мы стали обращаться друг к другу на «ты». Вчера он защищал меня от нападок своего кузена, потом я влезла в их спор и пыталась заслонить его от удара. Впрочем, далее я вообще вела себя как последняя дура. При воспоминании я залилась краской и от этого еще больше разозлилась:
– Насколько я помню, наше общение уже перешло в менее формальную стадию! Мне казалось, что нас можно назвать «хорошие знакомые». Мистер Кенсинг, вы очень жестоки. Может быть, я что-то сделала не так при вашем родственнике. Но это не из злого умысла, просто от незнания местных обычаев. Так теперь меня за это казнить? Объясните мне, что происходит?
Он стоял, сжав губы, весь напрягшись, и бездонными черными глазами смотрел на меня. Я готова была заплакать, так мне было жаль себя и его. Нужно ему мое сочувствие, как же!
Внезапно он сделал движение и в следующее мгновение заключил меня в объятья. Его прохладные губы впились в мои так, будто он уже давно этого желал. Поцелуи были жадными, требовательными. Не ответить на них я не могла, да и не хотела. И было неважно, что я – серая мышка, а он – ангел, хотя и с темным оперением. И пусть этот минутный порыв, неизвестно чем вызванный, скоро пройдет. Сейчас мне было хорошо, будто очень родной человек был рядом. Поцелуи стали более тягучими, нежными. Его руки гладили мою спину. Я, закрыв глаза и растворяясь в этих ласках, обвила руками шею мужчины, запустила пальцы в волосы, краем сознания поражаясь их шелковой мягкости. По его телу прошла волна дрожи, и он еще крепче прижал меня к себе. Губы стали настойчивее, язык раздвинул мои зубы и скользнул внутрь. Потеряв над собой контроль, я застонала…
Я с трудом выплывала из сладкого тумана, осознав, наконец, что мы по-прежнему стоим посреди гостиной. Он прижимал мою голову к своей груди и гладил по волосам, успокаивая. Склонившись к моему уху, шептал что-то на том же незнакомом языке, музыка которого обволакивала меня теплым покрывалом. Мне было так уютно в объятиях Тома, так приятно обнимать его за талию, ощущать перекатывание мышц под рубашкой. Мне захотелось вновь гладить его плечи, волосы. Я почувствовала, как он задрожал, отстранился от меня, и чуть не заплакала, так мне хотелось вернуться в кольцо его рук. Решившись поднять глаза, я готова была встретить вновь ставший ледяным взгляд. Но Том смотрел с такой нежностью, что у меня перехватило дыхание. Он невесело улыбнулся и сказал:
– Ты снова это делаешь.
«Снова это делаешь»… до меня дошло: он почувствовал, как я в мыслях его ласкаю. В который раз покраснев, я пролепетала:
– Надеюсь, что тебе это нравится.
Он опять крепко обнял меня:
– Нравится?! Да я с ума схожу от удовольствия и желания.
От этих слов внутри меня разлилось сладкое тепло, ноги вновь стали ватными, и голова закружилась. Я, счастливо вздохнув, прижалась к Тому и снова закрыла глаза – пусть этот миг длится вечно!
Увы! Так не бывает. Я почувствовала, что он мягко отстраняется, и издала протестующий возглас. Впрочем, тут же получила компенсацию: Том поднял меня на руки. Идеальным мой вес не назовешь, но для него, кажется, это не составило никакой проблемы. Устроив меня полулежа на диване, он опустился на колени рядом.
– Нам нужно поговорить.
Мне не понравилось, как он это сказал: слишком серьезно и грустно. Сразу возникло ощущение какой-то беды. Я попыталась бодро улыбнуться, но, по-моему, вышло не очень.
– Саша, я должен тебе многое рассказать о себе, об Алекс и своих родственниках. Эта история похожа на бред или страшную сказку, но я верю, что ты поймешь, разберешься. Алекс каким-то образом тебя угадала, может, это был очередной ее вещий сон? Она писала о своих снах?
– Да… только об одном. В нем она увидела свою могилу и табличку с датой смерти. Я получила это письмо уже здесь.
– Алекс видела несколько вещих снов за свою жизнь и, получается, что рассказывала мне не обо всех.
– Что ты имел в виду, когда сказал «угадала»?
– Когда-то я рассказал свою историю Алекс, она мне поверила и приняла меня таким, какой я есть. Думаю, она считала, что ты рассудишь все как она. Кроме того, эта ваша общая способность к ментальному контакту – за всю свою долгую жизнь я встретился с ней лишь дважды.
Я покраснела при упоминании о ласках и отвела глаза. Совсем не к месту вспомнила его настойчивые губы и нежные объятия. Его дыхание участилось.
– Саша…
Я постаралась стряхнуть с себя наваждение. Он взял меня за руку, наклонился и прижался губами к ладони. Успокаиваясь, мы помолчали. Когда вихрь в моей голове улегся, Том поднял голову и, тяжело вздохнув, продолжил:
– Думаю, Алекс искала тебя. Лет пять назад она внезапно увлеклась компьютером, очень быстро его освоила, стала активно пользоваться сетью Internet. Параллельно она заинтересовалась немецкой литературой восемнадцатого века, а потом познакомилась с тобой и наладила переписку. В свете последних событий, мне все меньше это кажется случайным совпадением.
Он помолчал и продолжил:
– Что ж, на этом заканчивается самая простая часть моего рассказа. Историю жизни Алекс ты знаешь, в вашей книге все точно и подробно описано, я прочитал.
– Извини, но у меня остался один вопрос, который не дает мне покоя с момента появления в этом доме. Могу я узнать…
– Что?
– В письмах Алекс упоминает о муже не в прошедшем времени, она пишет о нем как о ныне живущем… А ты сказал, что он умер много лет назад. Все письма Алекс говорят о ее ясном уме, хорошей памяти. Или это ее защитная реакция против невыносимого стресса от потери близкого человека?
Том молча глядел в пол так долго, что я засомневалась, собирается ли он отвечать на мой вопрос. Я смотрела на его склоненную голову, опущенные плечи, чувствуя, какой тяжелый груз лежит на них, и не могла удержаться, так хотелось помочь ему. Я протянула руку и погладила его по волосам. Он резко вскинул голову и заторопился, будто боялся, что если остановится, то уже не сможет продолжить:
– Я расскажу тебе все. И чтобы не ходить вокруг да около, начну с того, что объяснит все остальное, – его лицо подернулось судорогой. – … Саша, я – вампир… я живу, вернее, существую почти три века. И тот Том Кенсинг, о котором тебе писала Алекс, – это я. Вся история, которую она тебе рассказала – чистая правда. Она всегда считала меня живым, но я умер, вернее, родился мертвым еще в восемнадцатом веке, я – потомственный вампир.
