Текст книги "Хозяин теней 6 (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 11

Глава 11

После директора… вторым по важности лицом был палач, отставной солдат Галкин. Нередко проходившие мимо гимназии любители останавливались, чтобы «послушать», как порют. [1]

Из воспоминаний гимназиста

– Лаборатория? – Орлов дождался нас у выхода из столовой. И Демидов молча и привычно забрал Серегин ранец. А тот в кои-то веки не стал возражать, что, мол, он не маленький и сам отнесёт. – Мерил, стало быть, силу?

– Мерил.

Елизар свой ранец привычно прижал к себе и отступил за меня. Его в нашу компанию притянул Метелька, а я не стал возражать. Но даже сейчас держался Елизар рядом, однако всё равно в стороне.

– Я ж говорил, – Орлов подпрыгнул на месте и помахал кому-то рукой. – Идём, а то сейчас привяжутся… эй, малой, ты чего такой надутый?

– Я не надутый.

Серега сегодня и вправду был каким-то не таким.

– Потом расскажешь… если лебедя поймал, то нечего страшного.

Серега поглядел на Орлова с возмущением.

– У меня их каждую неделю по паре штук…

– Еремею не ляпни, – посоветовал Метелька.

– Да? Он же не по этой части…

– Он за порядок и дисциплину. Узнает, сделает из тебя отличника.

Орлов от этакой перспективы поёжился.

– Я получил ответ, – Демидов в беседу не вмешивался. Он вообще говорил мало и только по делу. – Отец согласился.

– Отлично! Видишь! Я же говорил. А ты?

– К сожалению, – Шувалов покачал головой. – Мой отец против.

– Да ладно? Еремей так-то отличный наставник. Там… отец кое-что рассказал. И доволен страсть. Он. Или из-за них?

Орлов кивнул на нас и пояснил.

– Его папенька ещё тот сноб.

– Сам ты… сноб.

– А скажешь, не так?

– Скорее он придерживается мнения, что сословные различия возникли не на пустом месте. Это, во-первых. А во-вторых, дело не в них. Дело во мне. Моя сила способна навредить неподготовленному человеку.

Это было сказано для нас с Метелькой.

Вообще, конечно, за прошедшие дни мы не то, чтобы близко с этой троицей сошлись. Для близости всё же времени было маловато. Но кое-что я понял.

Шувалов – человек сложный.

Не знаю уж, дар ли его своеобразный тому причиной, воспитание ли или же родился он таким. Нет, небрежения к нам он не выказывал. Да и в целом держался вежливо и дружелюбно. Вот только это вежливое дружелюбие – маска.

И отстранённость.

И показное равнодушие к остальным, к тем, кто сторонится самого Шувалова. А его сторонились, пожалуй, почти все, кроме Орлова с Демидовым. Ни разу не видел, чтоб он с кем-то кроме этой парочки разговаривал.

– Но ты же занимаешься тут, в зале?

– Занимался, – поправил Шувалов. – Но больше не буду. В последний месяц… случилась пара неприятных инцидентов. Я не хотел говорить. Полагал, это следствие роста силы, но…

– Погоди, – Орлов остановился на полпути к нашей беседы и, развернувшись, окинул Шувалова цепким взглядом. – Точно! Перчатки! Ты опять их напялил!

– Заметил, наконец.

– Да я сразу заметил! Хотел спросить, на кой, а оно как-то из головы вылетело!

– Вместе с домашкой, наверное, – не удержался Демидов. – Он должен был выучить доклад на латинском. Аккурат перед уроком и вспомнил. И давай зубрить…

– И как?

– Да… не двойка и уже хорошо, – Орлов широко улыбнулся. – Кому она, эта латынь, нужна.

– Вся алхимическая и артефакторная номенклатура идёт на латыни. И медицинская тоже, – Серега подал голос. – И большинство рецептов тоже на ней пишут. Это международный язык науки.

– Так я ж в науку не собираюсь. Сам подумай, какой из меня учёный? Дим, так ты…

– А что за перчатки? – спросил я.

Беседка, которую мы облюбовали в самый первый день, встретила прохладой. Всё же учёба в августе – это не только несправедливо, но ещё и жарко. Гимназическая форма, бывшая по сути копией с военной, для жары не слишком подходила, и потому лично я чувствовал, как катятся по спине струйки пота. И не только по спине.

– Димка, покажи! – скорее потребовал, чем попросил Орлов.

И Шувалов молча вытянул руку. И вправду перчатки. Только телесного цвета, а потому если не приглядываться, то и не заметишь. Кожа тонкая.

– Можно? – а вот у Сереги глаза загорелись. И когда Шувалов кивнул, разрешая, Серега потянулся к перчатке. Прикоснулся осторожно. Пощупал край. Я заметил, как блеснули искорки силы.

Артефакт?

Нет, понятно, но что за он?

– Изолирующие? – Серега деловито повернул Шуваловскую руку ладонью вверх. – И… отличное исполнение. Воротынцевские мастерские?

– Специальный заказ, – кивнул Шувалов. – И да. Просто… моя сила, она неприятна людям.

– Я не ощущаю.

– Сейчас. Я в принципе научился её контролировать. И мне казалось, что отлично, но вот… – руку он высвободил.

– А остальное? – Орлов сдвинул брови. – Прочая сбруя?

– Частично, – Шувалов коснулся груди. – Стабилизатор и пара ограничителей. Иначе меня переведут на домашнее обучение.

– Так…

– Говорю же, в последний месяц начались проблемы. Силы стало больше, но и контроль ухудшился… – Шувалов поморщился. – А вчера случился резкий прилив. И я едва с ним справился.

– Но справился же!

– Да. Только… граница была близка, – он спрятал руки за спину. – Поэтому отец и хотел забрать меня отсюда.

– А ты?

Шувалов покачал головой и плечами пожал, и впервые он выглядел, пожалуй, растерянным.

– Матушка меня поддержала. Сказала, что я изменился к лучшему. Что… в конце концов, если со стороны школы жалоб нет, то стоит мне доверится. Но перчатки носить придётся. И занятия в зале теперь закрыты. Отец опасается, что в случае опасности, даже иллюзорной, я могу использовать силу. Непроизвольно.

– Понятно, – Орлов поскрёб башку и посмотрел на меня.

– Что? Если началось месяц назад, то я тут точно ни при чём! Мы вон пару дней как знакомы.

– Да, – Шувалов согласился со мной. – Хотя… в его присутствии мне как-то спокойней, что ли?

Это он произнёс задумчиво.

И так же задумчиво посмотрел на меня, словно ожидая, что я что-то скажу.

– Дмитрий, – я как-то не мог обратиться к нему по-простому. – Скажи… только не обижайся, но ты ничего не принимаешь?

– То есть?

– Скажем… каких-нибудь зелий там… для роста силы… таких, которых тебе подсунул бы приятель… – вот как спросить у человека, не наркоман ли он часом.

– Я ничего ему не подсовывал! – возмутился Орлов.

– И я, – Демидов покачал головой.

– Даже если бы подсунули… вы не возражаете, если я их сниму ненадолго? Очень глухие. И жарко, – Шувалов стянул перчатку, а потом и вторую. – Так вот, это они могут желать прироста дара.

Он кивнул на Орлова с Демидовым.

– А такие, как я… сила для нас проклятие. И чем её больше, тем сложнее. Она и для нас опасна. Сводит с ума, выворачивает наизнанку. Это сложно объяснить…

Он тёр ладони, и те были какие-то красные, словно распаренные. Ну да, в такую жару и в коже сидеть.

– Остальное тоже снимай, – сказал Орлов.

– Но…

– Тут все свои.

Шувалов подумал, но кивнул. И на скамью легла пара браслетов и цепочка с прозрачным камнем. Впрочем, её он долго не решался выпустить из рук. А выпустил и поморщился.

– Сейчас… погодите. Сила после ограничения откатывает.

– Если вдруг появится лишняя, можешь скормить Призраку, – я вытащил тень, и Призрак довольно растянулся поперек входа, уставившись на Шувалова жёлтыми круглыми глазами. Мне в них виделась надежда. – Попробуй, если хочешь.

– Да? – Шувалов опустился на колени. – Она… тёмная.

И вправду тёмная. Чёрная, что дёготь, тягучая. Впрочем, Призрак всосал её с радостью.

– Значит, ты ничего не пил?

– А к чему ты спрашиваешь?

– Такое… слышал я, что есть зелья, которые силу повышают. Но и контроль слабеет. И ещё с ума человек сходит.

– А… ты про ту историю, с подвалами… – Орлов разом успокоился. А Шувалов создал новый клубок. И вот зря он. Нормальная у него сила. Может, вид у неё так себе, но зато теням она по вкусу пришлась. Тьма внутри замурлыкала.

И даже навстречу потянулась.

Так, Шувалова не жрать. Он хороший некромант. Пока не доказано обратное.

– Сказки всё это, – заявил Орлов, усаживаясь на лавку.

– Отец говорит, что это Третье охранное всё подстроило, – Шувалову, кажется, тоже понравилось кормить тварей. Вон, руку вытянул и уже третий шар формирует, а Призрак не даёт ему сформироваться, зацепился за ниточку и втягивает в себя этакую бесконечную макаронину. – Что они пытаются ослабить влияние аристократии, поэтому и придумывают всякое. Пользуются слабостями, каждую раздувая просто до неприличия.

– А мне мой сказал, что правда, – Демидов скрестил руки. Его любимая поза. И место у выхода тоже. – Приезжал сюда… в общем, многого не знаю. Но думал меня забрать. Что, мол, тут такое творится, что не безопасно.

Вот теперь на него посмотрели все.

– Что? Это так… я ж тут, – Демидов пожал плечами. – Но меня теперь каждую неделю семейный целитель осматривает. Уж не знаю, чего ищет…

– И меня, – Орлов поднялся на цыпочки и перекатился на пятку. – Так-то ладно… после того, как кости все помнут, то и ничего. Но раньше же начал. И да, отец ещё лекцию читал, что все эти эликсиры вредны… и если бы только мне…

– Мне тоже, – кивнул Демидов.

– Значит, что-то там было…

Я промолчал.

Мы не настолько друзья, чтобы посвящать их в подробности.

– А ты? – все посмотрели на Шувалова.

– А у меня с детства осмотр каждые три дня… только всё равно. В голове… такое… мутное. Неприятное. Не знаю. Сейчас прояснилось даже как-то.

– А ты не хочешь другому целителю показаться? – я потрепал Призрака, который мурлыкнул.

– Зачем?

– Ну… если первый осматривает и ничего нового не находит, а тебе становится хуже, то, может… – я опять замолчал, пытаясь как-то помягче сформулировать. – Стоит услышать альтернативное мнение?

– Чьё, например?

– Николая Степановича знаешь? Из жандармского госпиталя? Он отличный целитель…

– Я слыхал, – прогудел Демидов. – О нём хорошо отзываются, только…

Он тоже замялся.

– Он на жандармов работает, – озвучил Орлов.

– И что с того?

– Ничего. Просто… как бы… в обществе их не любят.

– Отец не одобрит. Он… негативно относится к жандармерии и всему, что с ней связано, – сказал Шувалов и потянулся к перчаткам.

– Да посиди ты так, – Орлов шлёпнул его по руке. – Горе твоё некромантское… малой дело говорит. Если твой целитель не видит, то нужен другой. К нашему ты не пойдёшь…

Шувалов покачал головой, сказав:

– Извини, но…

– Да, понимаю. Меня б к вашему тоже не пустили. Но вот к этому, жандармскому, почему бы и нет? Частным порядком? Если так…

– Могу устроить, – я ничего не понимал в целительстве, но вот дар у Шувалова и вправду опасный, а симптомы больно уж характерны. И прирост силы, и уменьшение контроля.

– А ты откуда знаешь?

– Он жених моей сестры, – я сел рядом с Серегой. – Помнишь Таньку?

– Татьяну В… – встрепенулся было тот.

– Ивановну, – я перебил его. – Татьяна Ивановна.

– Да, извини… я рад, что с ней всё хорошо, – серьёзно ответил Серега.

– Я могу посмотреть, – тихий голос Елизара был неожиданностью. – Я… конечно, не в полной мере целитель, но… наставник меня хвалил. Он говорит, что у меня высокий уровень восприятия. И если что-то не так, то я почувствую…

– А это мысль! – Орлов явно обрадовался. – Дим?

– Я не уверен…

– Я уверен! Смотри, малец тебя сейчас глянет…

Елизар густо покраснел. Кажется, он не был согласен считать себя «мальцом». Но и возражать не стал.

– И если почует, что что-то не так, то обратимся к этому… Николаю Степановичу. Частным порядком. Заглянешь вон в гости к новым друзьям или ещё чего придумаем…

– Это…

– Если проблема появилась, она никуда не исчезнет, – чем дальше я думал, тем более здравой казалась мысль. Да, сам Шувалов мог и не принимать ничего такого. Но он мог и не знать, что принимает. Вдруг бы нашёлся кто-то, кто подливал заразу в чай там.

Или в кашу.

Или ещё куда.

– Димка, да не будь ты занудой! – Орлов подтолкнул Шувалова к Елизару. – Дел-то на три минуты, а ты мнёшься как девица… а я вот не слышал о помолвке. Твою сестру, извини, не знаю, но вот он – какая-никакая фигура. Всё-таки целитель и сильный.

– Они пока не объявляли.

– То есть, только на словах? А у тебя сестра тоже с даром?

– Да.

– Шувалов! Твой же кузен так и ходит холостым?

– Она помолвлена!

– Пока не объявили, то нет, – Орлов пожал плечами. – Но сам посуди, Димка! Идеальная же кандидатура! Вам же или тёмные нужны, или целительницы! С целительницей не сложилось, так что девица с тёмным даром…

– Давай не будем об этом, – произнёс Шувалов очень холодно. – Это дела семейные. И мы сами разберёмся.

– Он протянул руки Елизару, который весьма даже ловко перехватил их за запястья.

– И вряд ли сестра согласиться поменять жениха, – поддержал я Шувалова.

– Тю… чего? Шуваловы – род известный. И состоятельный. И его кузен – отличный парень, я знаком. Умный. Толковый. Карьеру вот строит… положение опять же.

– Жить всё равно придётся с человеком, а не положением, – я возразил Орлову. – А сестра у меня одна. Так что извини, не буду заставлять. Тем паче, что при всём желании вряд ли смогу.

– С характером?

– Ещё с каким.

– А кроме сестры…

– Брат, – скрывать Тимоху я не собирался. – Старший. Только… он после контузии. Не совсем в себе.

Зеленая сила Елизара окутала ладони, потом забралась куда-то внутрь. Шувалов чуть поморщился.

– Неприятные ощущения возможны, – поспешил пояснить Елизар. – И я не буду проводить глубокое сканирование. Сейчас закончу, но…

Сила его возвращалась.

И выражение лица стало задумчивым донельзя. Брови сошлись над переносицей. И сам он подобрался, а значит, что-то пошло не так.

– Извините. Я, конечно, могу ошибаться… – Елизар произнёс это медленно, чуть растягивая слова. – И скорее всего ошибаюсь, но мне не нравится состояние ваших энергетических каналов. Они… странные. Я пока мало знаю, но…

– Если странные, – Шувалов убрал руки. – То почему этого не заметил наш целитель?

Вопрос.

Глобальный такой вопрос.

– Так, – Орлов тряхнул головой, снова меняя обличье. И теперь он был серьёзен, как никогда. – Елизар, молчишь. Ясно?

Кивок.

– Дим, ты тоже пока помалкивай. Сам понимаешь, мальчишке твой отец не поверит. А ты по шее получишь. Сав, как скоро сможешь устроить встречу?

– Да хоть завтра…

– Завтра? Что ж, значит, завтра ты, мой друг Дмитрий, изъявишь желание сопроводить меня в гости к Савелию, которого я взялся опекать. А потому я должен проверить условия его жизни и понять, не нуждается ли он в чём. И к тому же с учёбой помочь! – Орлов поднял палец. – Если помнишь, то наш дорогой младший товарищ должен к понедельнику составить доклад, который Георгий Константинович прочтёт с большим вниманием. А потому мы, как старшие, просто обязаны сделать так, чтобы он, в смысле, Георгий Константинович, не остался разочарован. Но один я не справлюсь…

– Почему? – удивился Серега, кажется, несколько потерявшийся в обилии слов.

– А потому что я раздолбай! – радостно заявил Орлов. – Как можно доверить раздолбаю такое ответственное дело⁈ Так что завтра после уроков мы едем к тебе, Савелий. Ну и дальше по ситуации.

[1] Из воспоминаний Дмитрия Клеменца о 1-й Казанской гимназии, в которой он учился в конце 1850-х

Глава 12

Глава 12

К ужасу своему мы увидели на конвертах печать «Канцелярия Попечителя Менского учебного округа» вместо употреблявшейся в предыдущие годы печати: «Попечитель Менского учебного округа», которую мы предусмотрительно заготовили. Это обстоятельство повергло нас в великое смущение. Мы не решились запечатать заготовленные конверты другою печатью и решили сделать новую печать. Заперши письменный стол и кабинет директора, ученик М. опрометью бросился к резчику и сказал ему, во что бы то ни стало, к следующей полуночи заготовить печать с надписью: «Канцелярия Попечителя Менского учебного округа». День и ночь неустанно работал резчик и блистательно воспроизвел точную копию попечительской печати. Запасшись всеми необходимыми принадлежностями для замены вскрытых попечительских конвертов другими, подложными, М. вместе с компаньоном и слесарем благополучно пробрался в кабинет директора гимназии, открыл письменный стол, вскрыл конверт с темами, скоро и легко списал тему по русскому языку и задачи по математике, но списывание тем по латинскому и греческому языку, довольно обширных, с значительным числом латинских и греческих слов, шло медленно…

Воспоминания гимназиста [1]

– Серега, – я всё-таки подсел к Сереге на следующей перемене. Оставался последний урок. У Ворона. А я маялся, не зная, стоит ли тому намекнуть, что он узнан, или не след. – Всё нормально?

– Что?

– Ты какой-то и вправду не такой. Что-то случилось? Дома? Заболел кто-то?

– Нет. Всё… хорошо. Наверное. Не знаю.

– Значит, не хорошо.

– Почему?

– Потому что, если бы было хорошо, ты бы знал. Что приключилось? Тебя кто-то обидел?

– Не то, чтобы… никто не обижал. Дело в Никите…

– Орлов что-то ляпнул? У него язык, как помело.

– Нет, не в этом Никите. Не в Орлове. У Алексея Михайловича есть сын. Никита. И он… он учился не здесь. Раньше Алексей Михайлович жил не в Петербурге, если знаешь, – Серега нервно подвинул тетрадь к краю стола. – И у него… появился сын.

– Бастард.

Слышал я о нём, помнится, тогда ещё, в поезде.

– Да. Дело не в этом… просто… Никита с матерью жили в Саратове, где Алексей Михайлович ранее губернаторствовал… вот…

Не знал.

Хотя я как-то и не вникал в перипетии жизни Слышнева. Мне со своею бы разобраться.

– Никита там и остался, когда Алексея Михайловича призвали к государю. И поручили… вот… сложное дело… его в министры прочили.

– Но не срослось.

– Да. Из-за нас… та поездка была началом большой инспекции. Должна была начаться реформа… ну или подготовка… Алексей Михайлович и собирался лично изучить, как обстоят дела.

А вместо этого плюнул на всё и женился. По-человечески я его понимаю.

– А там вот… мы. И террористы. И мама.

Да уж, не знаю, что для карьеры хуже.

– И он потом за границу уехал. И ещё заболел.

– А этот Никита?

– Его ещё раньше пригласили в Пажеский корпус.[2]

Слышал. Правда, не очень понял, что это за заведение, кроме того, что оно весьма пафосное и попасть туда непросто.

– Его государь самолично экзаменовал. И рекомендательное письмо составил. И вот…

– И у тебя с этим Никитой конфликт?

– Не совсем. Он… он меня не обижает! – это Серега сказал очень поспешно, будто испугавшись, что я не то подумаю. – Он… он просто приходит. И такой вот весь из себя важный. Он меня старше. Но ведь всего на два года! А держится так, будто… сказал, что мне тоже надо в Пажеский корпус перевестись. И Алексей Михайлович спрашивал, не хочу ли я.

– А ты?

Серегу решили убрать?

– Я не хочу, – он резко отодвинул от себя учебник. – Я так и ответил. Пажеский корпус готовит офицеров. А я не хочу становиться офицером. И раньше вроде бы все соглашались, а теперь прямо как… не знаю. В один голос твердят, что почётно! И бабушка, и дед, когда заглядывает… что такую возможность упускать нельзя! Что надо пользоваться, раз появилась. Я и сам, без них, понимаю, что это отличная возможность. Для военного! Но я-то решил стать артефактором!

– И хорошо.

– А Никита морщит нос и говорит, что я трус и неженка.

– В следующий раз двинь по этому носу, – посоветовал я.

Серега задумался и мотнул головой.

– Нет. Он обидится. И за драку его наказать могут. А он отлично учится. И может, даже в камер-пажи попадёт.[3]

– А матушка что?

– Она говорит, что Алексей Михайлович желает мне добра. И что артефактор – это не престижно, а военных все любят.

– Чушь. Твой отец был военным, – это я произнёс очень тихо. – Но тебе не обязательно следовать по его пути. И лучше грамотный артефактор, который дело своё любит и в нём разбирается, чем офицер, что тянет службу и в душе её ненавидит. Понимаешь?

– Спасибо, – Серега улыбнулся и, кажется, выдохнул с облегчением. – Просто они все вот… твердят и твердят. А я… и только Сиси говорит, чтоб я их не слушал.

– Ну, слушать-то придётся, – сказал я. – Тут никуда не денешься. Но пока дают выбор – выбирай то, что тебе больше. А хочешь, я поговорю?

– С Никитой?

– Могу с ним. Или вот с Алексеем Михайловичем?

– С ним вряд ли получится, – подумав, сказал Серега. – Он почти всё время занят. И он как раз просто спросил и сказал, что я должен подумать хорошо. И если захочу, то ему сказать.

Что ж, хоть кто-то там разумный.

Даже матушка жаловалась, что он вовсе с этой работой о жизни забыл.

– Тяжко матушке одной?

– Нет. Она довольна даже. Больше никто о ней дурного слова сказать не смеет. И даже упомянула, что, возможно, ей в свиту цесаревны войти предложено будет. Но это ещё не точно. Она полагает, что если всё так и дальше пойдёт, то Сиси точно получится фрейлиной сделать. А Матрёна важная ходит такая. Смешно.

И улыбнулся. С таким вот облегчением.

– А в целом? С этим Никитой они как? Поладили?

– Да. Матушка… – пожалуй, не стоило спрашивать, поскольку Серега опять помрачнел. – Она говорит, что мне стоит брать с него пример. Он… и отличник, и сильный, и фехтует отлично. Алексей Михайлович им гордится.

– А тобой, что, нет?

– Не знаю.

Всё-таки Серега, несмотря на способности, оставался ребенком. И у меня появилось желание постучать Аннушке по лбу. Ну да, понятно, что она желает наладить отношения с пасынком. Но не за счёт же сына!

– Знаешь… он мне показался умным человеком.

Человеком ли? Но на этом тоже внимание заострять не буду.

– А такой понимает, что мир этот большой. И что в нём всякие люди нужны. Ну вот если так толкают на военную стезю, то скажи, что можешь стать военным артефактором.

Не знаю, есть ли тут такие.

– Будешь делать там… не знаю, снаряды или ещё чего.

– Пожалуй…

– Хотя как по мне, Серега, офицеров куда больше, чем грамотных артефакторов. А значит, последние – куда ценнее. И для армии, и для мирной жизни. Поэтому не позволяй себя принижать. И способности свои. А если что, то бей прямо в нос.

– Он сильнее.

– Тогда… я тебе покажу пару ударов.

– Подлых?

– Подлее некуда, – заверил я.

Ну да, кто ж ещё ребенка плохому научит.

– Это… – глаза заблестели. – Нехорошо… неблагородно.

– Ай. В жизни оно обычно как раз нехорошо и неблагородно. И вообще, нефиг нарываться…

На этой позитивной ноте разговор пришлось прервать, ибо хлопнула дверь и в классе вместо Павла Юрьевича появился директор. А с ним – Ворон. Причём директор выглядел обеспокоенным, а вот Ворон… он улыбался. Уголками губ. Это даже не улыбка, скорее намёк на неё.

Директор махнул рукой, разрешая садиться, и вздохнул, сказав:

– С огромным сожалением вынужден сообщить вам…

Что-то мне уже не нравится.

– … несчастный случай…

Класс зашумел, загомонил разом.

– К счастью, Павел Юрьевич остался жив! – поспешил заверить директор. – Однако травмы, полученные им, таковы, что потребуется длительное лечение.

Чтоб…

Мысленно материться – не тот эффект, а вслух нельзя. Не поймут. А то и снова в карцер отправят.

– И я верю, что после Рождества он вернется к нам, однако пока, увы, он никак не сможет исполнять свои обязанности… и потому мне не остаётся ничего иного, кроме как перепоручить вас многоуважаемому Егору Мстиславовичу.

Вот падла.

Это я не про директора. Это я про Ворона. Душу на кон готов поставить, что этот несчастный случай случился не сам собой.

– Очень надеюсь, что вы поможете ему освоиться. И в целом… – директор осёкся и махнул рукой, добавив. – Поладите.

– Всенепременно, – заверил Ворон и улыбка его стала шире. Правда, если со стороны, то была она такой, слегка неловкой, неуверенной даже. И выражение лица соответствовало. Будто бы ему и самому до крайности неудобно, что подобная ситуация имеет место быть. И что в силах своих он вовсе не уверен.

И будет стараться.

И всё-то сразу.

Как есть падла.

– Что ж… – Ворон заговорил, когда за директором закрылась дверь. – Мне очень жаль, что подобное произошло…

– А что произошло⁈ – выкрикнули с места.

– Что? Тут… не думаю, что сие есть тайна. В школе мало что бывает тайной, – и долгий взгляд на меня, этакий, намекающий. – Павел Юрьевич попал под машину. Грузовик. Водитель был пьян, и это прискорбно…

Кто-то сдавленно охнул.

– Однако Павел Юрьевич остался жив. И пусть пострадал, но современная медицина способна творить чудеса. А мы с вами постараемся сделать так, чтобы по возвращении своём Павел Юрьевич застал порядок и ещё раз порядок.

Улыбочка.

И снова взгляд на меня. И снова в нём намёк чудится. Или это просто моя паранойя разыгралась?

– Сав? – Метелька толкнул меня под руку.

– Потом…

– И раз у нас всё-таки урок, то открываем тетради…

Ну, если Ворон и прилетел по мою душу, прямо сейчас он её забирать не планирует. Хотя я бы лучше повоевал с революционерами, чем с русской словесностью.

– Вспомним правила написания «ять» в корнях слов. Савелий, будьте любезны пройти к доске. Вы на ней, а прочие пишут в тетрадях…

Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ

Убѣжалъ голодный въ лѣсъ.

Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,

Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ

И за горькій тотъ обѣдъ

Далъ обѣтъ надѣлать бѣдъ.[4]

Твою же ж душу за ногу! Да он издевается, не иначе!

– Савелий, Метелька, будьте добры задержаться ненадолго, – Ворон поправил очки. А у меня зачесался кулак. Вот… скотина он.

И словесность эта.

Правила.

Мне раньше казалось, что достаточно цеплять в конце каждого слова твёрдый знак и всё, а оно вон как… то ять, то ер, то фита, которая где-то есть, а где-то её нет и надо писать нормальную «т».

– А… что-то произошло? – Серега не спешил уходить. И Елизар тоже. Ранец собрал, учебники сложил и стоит, смотрит. Как обычно, молча и пристально.

– Не то, чтобы произошло. Скорее не произошло, – Ворон сам подошёл к нам. И ведь от него даже пахло так же, как от настоящего Егора Мстиславовича – чернилами, книжной пылью и недорогой туалетной водой, той, которую в аптечных лавках на разлив продавали. – Думаю, что для вас не секрет, что ваши товарищи не имели тех же возможностей, которыми обладали вы. В частности, у них не было шанса получить достойное образование, вследствие чего и возникли нынешние проблемы.

Я покосился на доску.

Да уж. Это даже не позор. Это нечто, чему нет названия. И буквы кривые, и ошибка, если не в каждом слове, то через одно. Причём далеко не все можно объяснить особенностями местной грамматики.

– Это не ваша вина, Савелий. Это скорее общая беда, – голос Ворона был тих и печален. – Общество разделено на сословия. И зачастую пропасть меж людьми, возникающая ещё при их рождении, если незадолго до него, с каждым прожитым годом лишь ширится. Увы, сколь бы талантлив ни был человек, он зачастую ограничен в возможностях раскрытия своих талантов…

И ведь слушают.

Внимательно.

А ещё верят. Потому что правду говорит. И чуется, не только нам.

– Именно это мы и наблюдаем. Вы же согласитесь, что и Савелий, и Козьма – талантливые молодые люди?

– Конечно, – Серега и кивнул. И Елизар с ним.

– Они обладают и живым умом, и отличной памятью.

Снова кивают.

Причём и Метелька тоже. Ну да, приятно, когда тебя хвалят. И мне приятно. Я вижу эту манипуляцию, простую, примитивную даже, но всё одно эффективную. Вижу и всё равно поддаюсь. На мгновенье.

– И будь у них возможность получить нормальное образование, они превзошли бы многих ваших одноклассников.

Ворон позволил себе мягкую улыбку и указал на доску.

– И то, что мы наблюдаем сейчас, есть следствие не врождённого отсутствия способностей, как твердят некоторые, а банальной нехватки знаний. Которую я и предлагаю восполнить.

Ненавижу школу.

– Учиться? – уточняю на всякий случай.

– Я хотел бы заниматься с вами отдельно, – сказал Ворон, наконец-то глянув в глаза. – И не только словесностью. С арифметикой у вас ситуация получше, однако в том, что касается французского и латыни, как я слышал, пробелы не меньшие. И это очень серьёзная проблема…

Он сделал выразительную паузу, позволяя нам обдумать услышанное.

– К сожалению… да, когда-то школа Мая славилась в том числе и отношением к ученикам. Тем, что любому, если он показал достаточно способностей и желания, в её стенах находилось место. Однако времена меняются. И теперь я сталкиваюсь с недовольством. Скажем так. Многие не понимают, чем именно вы двое заслужили право учиться здесь.

И снова пауза. И в тишине слышно, как возмущённо пыхтит Серега, до глубины сердца пораженный этакой несправедливостью.

Елизар взгляд отвёл. Метелька прикусил губу.

– Мне это неприятно. Я считаю, что знания – это сокровища человеческого разума, которые должны быть доступны всем, вне зависимости от сословия или положения в обществе, от статуса, звания, законности или незаконности рождения…

Ага, и тут прошёлся. Каждого зацепил.

– И закрывая доступ к этой сокровищнице, люди сами лишают себя и человечество тех, кто в будущем пополнил бы её…

Ну тут он переборщил с пафосом. Или только я так думаю? Остальные вон взглядом вперились, боятся хоть слово пропустить.

– Увы, не в моих силах изменить весь мир. Однако я могу сделать так, чтобы вы двое показали всем, на что способен обычный рабочий человек.

Точно переборщил.

– Да, это потребует труда. Ежедневного. Серьёзного. Возможно, непривычного. Однако я уверен, что вы справитесь. Если захотите.

Киваю и старательно.

Захотим.

Куда ж мы денемся. Ради этого и затевалось.

– А я вам помогу. И товарищи вот не откажутся…

– Конечно! – Серега обрадовался. – Я… я рад буду…

– И я готов, – Елизар произнёс это тихо.

– Вот и чудесно. Тогда как насчёт воскресенья? В субботу, я слышал, вы в гости собираетесь?

Интересно, откуда слышал? Или Орлов растрепал? Чтоб… не нравится мне этакая осведомлённость. И в принципе, Ворон не нравится.

– А мне… приехать? Можно? – Серега спросил это с немалой надеждой. И сдаётся, не от одного лишь желания помочь мне со словесностью.

– Безусловно! Ничто так не помогает, как дружеская поддержка!

И Ворон просьбе обрадовался ничуть не меньше, чем Серега его согласию.

– Более того, я могу составить записку вашим родителям, если хотите. Если опасаетесь, что они будут против.

– Да. Пожалуйста. Это… это было бы кстати.

– И мне, если можно, – произнёс Елизар, глянув исподлобья, точно ожидая отказа и готовясь возражать. Но Ворон лишь кивнул, сказав:

– Конечно.

А там ещё, чую, и Орлов с компанией подтянутся. Вот тебе и кружок начинающих революционеров. И главное, возразить-то нечего. Всё ради нашего с Метелькой блага.

А в лабораторию я заглянул.

Что сказать. Никаких подвалов. Аккуратный флигелек с огромными окнами. Просторное помещение, в котором хватило места и гимназистам, и прибором неясного назначения. И в целом обстановка была до отвращения мирной.

Меня усадили за отдельный стол в углу, поставив на стол уже знакомый шар. При этом шкатулку присоединили к другому аппарату, похожему на стального паука, суставчатые лапы которого бодро скользили по бумажной ленте, выписывая сложный узор.

Эразм Иннокентьевич ленту принимал, узор смотрел, кивал и хмыкал, не понять, довольно или не очень. Время от времени к нему кто-то подходил, да и вообще в лаборатории этой было людновато. В одном углу устроились артефакторы, которые что-то то ли собирали, то ли разбирали. И происходило это громко, весело. В другом группа серьёзных юношей явно выпускного класса что-то писали на грифельных досках, тоже споря, стирая и переписывая. У самых дверей шла шахматная партия, сама по себе тихая, если бы не болельщики, которые нашлись у каждого из шахматистов. Время от времени заглядывали младшие…