Текст книги "Хозяин теней 6 (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Вздохнул.

– Орать станет, не пугайся. Так-то он добрый. Просто нервы ни к чёрту.

Странно, с чего бы это.

[1] Средняя ставка наборщика в Санкт-Петербурге была 16 копеек за 1000 букв.

[2] Барский загулок – так называли незаконнорожденных детей, которых родовитый или богатый родитель официально не признавал, но в то же время не оставлял без помощи. Часто таким детям давали созвучную с родительской фамилию, порой усечённую или же как-то связанную с вотчинами родителя.

Глава 9

Глава 9

И поныне во многих домах свято соблюдается обычай той особой рассадки гостей, которая первым делом учитывает чин и положение человека. А слуги не просто разносят блюда, но строго следят, дабы подавались оные по чинам, чтобы титулярный советник не получил блюдо прежде асессора, а поручик – прежде капитана.

Петербургский листок.

– Феликс Харитонович! – голос директора был нервозен. – Феликс Харитонович, прошу вас… держите себя в руках. В конце концов, это просто очередная детская выходка…

– В конце концов, – ответил ему густой тягучий бас, передразнивая. – Я устал от бесконечной череды этих детских выходок. И если всё так, как вы говорите, а оно так, поскольку вам я верю, то он совершенно потерял чувство реальности…

– По-моему, он всерьёз разозлился, – я накинул гимнастёрку и принялся застёгивать пуговицы.

– Ну да… – Орлов поглядел на дверь. Потом на стол, словно прикидывая, сумеет ли под него спрятаться. И на ботинки, сиротливо под ним лежащие. – Как-то обычно он куда спокойнее реагирует. Чтоб…

– Выпорет?

– Если бы. Читать заставит.

– И что?

– Жития святых. Если бы ты знал, какая это нудятина…

– Феликс Харитонович, но… чего вы хотите от мальчика? Это же ваш сын, – а вот теперь нервозность из директорского голоса ушла. – И мне кажется, что он не делает ничего такого, чего бы не делали вы.

С той стороны двери закашлялись.

И кажется, директор знал, как разговаривать с родителями.

– Напомнить вам тот случай, когда вы мне… – и перешёл на шёпот.

– Блин, не слышно, – огорчился Орлов, разом оказавшийся у двери.

– Это… ну… как бы… извините. Дураком был. Кстати, тогда отец меня выдрал так, что я неделю сидеть не мог!

– И как? Помогло?

– Нет, – вздохнул Феликс Харитонович. – Ладно. Обещаю. Пороть не стану.

– Жития… точно, жития святых, – Орлов сунул ноги в ботинки, одёрнул гимнастёрку и волосы пригладил. – Лучше бы порка.

– Чем лучше?

– Так… чутка потерпишь, а потом свободен. Можно лежать у себя, стонать и жаловаться на жизнь. А тебя все жалеют. То маменька пришлёт чего-нибудь вкусного, то нянюшка, то сестры… у меня, к слову, четыре сестры!

– Сочувствую. У меня одна, но и её хватает.

– Да не, мои хорошие, пусть и мелкие. А с «Житиями» одни мучения и никакого сочувствия.

Дверь всё-таки открылась.

– Надо же, – сказал массивный рыжеволосый мужчина, окинувши комнатушку взглядом. – А он тут у вас не один.

– Действительно, – директор выглядел несколько смущённым. – Савелий? А вы тут как оказались?

– Георгий Константинович отправил, – решил нажаловаться я, нет, вряд ли оно поможет, но вдруг. – За дерзость.

– Понятно, – выражение лица директора было таким, что стало очевидно – ему и вправду всё понятно. И возможно даже Георгия Константиновича ждёт неприятный разговор, но и только. – Что ж, полагаю, и вы можете быть свободны.

– Идём, – мрачно произнёс Орлов-старший, сторонясь.

– Отец, позволь тебе представить моего нового друга, – Никита плечи расправил, руки за спину заложил и принял обличье образцового гимназиста. – Это Савелий Иванович… Гронский.

А паузу перед фамилией мог бы не делать.

– Доброго дня, – сказал я и даже поклон изобразил. – Рад познакомиться…

Руку протягивать не стал, потому что не по чину.

А вот Орлов-старший меня разглядывал с немалым интересом. Потом вздохнул, окончательно успокоившись, и произнёс:

– И на что он тебя подбил?

– Я? – возмутился Никита. – Да он уже тут был, когда меня отправили!

– Был, – подтвердил я. – Мы тут независимо друг от друга оказались. Несчастное стечение обстоятельств.

– Ну-ну, – Орлов-старший хмыкнул и, посторонившись, велел. – На выход, стечения…

Уговаривать не пришлось.

А во дворе меня тоже встречали. Мрачная фигура Еремея выделялась на фоне стриженых кустов и аккуратных лужаек, как-то намекая о бренности бытия и неотвратимости расплаты. За спиной его виднелся Метелька, вид у которого был донельзя несчастным. Завидевши нас, он развёл руками, мол, так получилось.

– А это кто? – поинтересовался Никита Орлов, который в присутствии отца изрядно присмирел. Вон, даже какая-то степенность в обличье появилась.

– Это? Мой воспитатель. Еремеем звать… наверное, сестра послала.

– Воспитатель? – а вот Орлов-старший шаг замедлил. И вовсе остановился прямо напротив Еремея. И взглядом его смерил с головы до пят, а потом наоборот.

Повернулся, поглядел на меня.

Снова на Еремея.

– Воспитатель, стало быть? – уточнил он. А после, широко улыбнувшись, протянул руку. – Экая встреча неожиданная! А говорили, что ты помер!

– Врут люди, – откликнулся Еремей и на рукопожатие ответил. – А вы, ваша милость, подросли малость…

– Есть такое! – Феликс Харитонович хохотнул. – Видишь, и подрос, и семьёй обзавёлся… сын вот.

И взявши Никиту за шкирку, просто переставил перед собой.

– Хорош. Вылитый вы. Такая же физия пройдошистая.

– Это да… это есть такое… хотя мне вот кажется, что я посерьёзнее в его годы был.

– Кажется, – разуверил Еремей. – Такой же оболтус. Я ж помню.

– И я вот… помню, – Орлов-старший шею потёр. Потом презадумчиво поглядел на притихшего Орлова. И перевёл взгляд на меня.

На Метельку.

– А это… твои воспитанники, стало быть?

– Они самые.

– Двое?

– Двое.

Ещё бы пальцы загнул, пересчитывая.

– А, может, и для третьего местечко сыщется? Не бесплатно, само собою…

– Пап⁈

На этот сдавленный писк внимания не обратили.

– А разве у Орловых своего наставника нет? – Еремей определённо удивился. – Слыхал же, что Кудьяшев в ваш род пошёл.

– Пошёл… да… – Феликс Харитонович оглянулся. – Давайте, вас подвезу, заодно и побеседуем… семь лет как преставился. Костяницу подхватил. Та ещё мерзость. Не подумай, я его не выставил. И целители были. И так-то позаботился. Орловы своих берегут…

Они двинулись вперед, оставивши нас позади.

– Метелька? – спросил я шёпотом. – Как вы тут?

– Чего? Я ж не виноват. Думал, что тебя подожду. А этот, который Пётр… ну, наш классный…

– … ты бы знал, до чего сложно найти кого-то толкового. Гвардия-то и прежде в цене была. А ныне… твари стали злее. Опасней…

– … велел домой собираться, что, мол, он проследит, чтобы мне передали и нечего тут без дела ошиваться. Ещё и Серега тоже.

– Что с ним?

– Ничего. Подвезти решил. И эти двое, которые его дружки, тоже… так и поехали, на трёх машинах.

– … а у кого срок службы подходит, тому от государя предложение. Ну, если человек толковых. Хотя в гвардии другие и не выживают. Государь тоже смекнул, что такими людьми разбрасываться негоже. Вот и отправляют. Кто в Пажеский идёт наставником, кто в гвардейские части, кто в воинские в офицерском чине да дворянство в придачу. Порой даже не личное. И условия хороши, и сам понимаешь, что под государевой рукой гвардии привычней. А из прочих… нанимать нанимал, да всё одно. Не то оно, Еремей.

– Татьяна знает? – уточнил я.

– Не, она на дежурстве.

Что-то часто сестрица дежурить стала. И мнится, это не просто от большой любви к работе.

– А вот Еремея оставила. Мол, она при госпитале, а за нами приглядывать надо. Он и приглядел. И как узнал, то вот… – Метелька руками развёл. – Сказал, что негоже одного бросать. Да и понять надобно, чего ты утворил.

Вот почему сразу я?

– … глядишь, вроде толковый разумный человек, да… всё одно… – Орлов-старший с Еремеем ушли далеко вперёд.

– А не боишься?

– Чего? Орловы виленского воеводу не забоятся. А что до слухов, так те, кто из наших, они правду знают. И… да, наши все считали, что нет твоей вины. И что… в общем, ты, если согласишься, то просто назови цену. Никитка, конечно, ещё тот олух. Но сын же. И один он у меня, наследник. А потому хочу, чтоб, когда его срок придёт, он не только туда уехал, но и обратно вернулся.

– Ну всё, – шёпотом сказал Метелька. – Готовься, если Еремей согласится…

– … зала в нашем особняке имеется и отменная, и площадки для тренировок, – голос Феликса Харитоновича доносился издалека. – Вот прям сейчас можем поехать, самолично глянешь, что да как. А если не хватит чего, так скажи только…

И я подумал, что Еремей согласится.

В общем, не ошибся…

– А у меня, между прочим, ещё домашняя работа, – я с трудом перевернулся на спину. Тренировочная площадка в особняке Орловых и вправду изрядной была. Просторной такой. Всем места хватило. И бегать. И прыгать. И в ниндзей поиграть, которые пытаются достать премудрого наставника.

Земля ощущалась спиной, буквально всею и сразу, каждая кочка, каждая выбоина.

– И у меня, – прокряхтел Орлов и тоже перевернулся на спину. На спине было лежать сподручней, поскольку именно твёрдость земли и обещала, что падать дальше уже некуда, и стало быть, мы достигли некой устойчивости в моменте. – Доклад на латинском об искусстве, доклад на французском…

Он поднял пальцы и принялся загибать.

– … арифметика…

– Ночь длинная, сделаете, – над нами нависла тень Еремея. И Метелька молча сложил руки на груди, прикидываясь покойником. Зря, конечно, этот некромант и покойника поднимет.

– А как же режим? – я разлепил глаза. – А здоровый сон, нужный детскому организму для роста и развития?

– Точно! – Орлов аж сел.

– Если в детском организме остаются силы на шалости, – наставительно произнёс Еремей, – стало быть всё у него нормально и с режимом, и со сном. Уверяю, ваша будущая светлость, что спать вы сегодня будете без задних ног. А главное, что?

– Что?

– Что мыслей дурных в вашей голове меньше станет. Дурные мысли отчего родятся?

– От беспорядка? – Метелька перевернулся и встал на четвереньки.

– От избытка энергии, которую вы, вместо того, чтобы употребить с пользой, – Еремей наклонился и постучал по макушке Орлова. – Используете для измышления разного рода забав. Но ничего, думаю, с избытком сил мы скоро разберемся. Что сидим? Встали и давайте, бегом…

А сам руки за спину заложил.

– А вам… – Орлов с кряхтением поднялся и кое-как отряхнул пыль с некогда белоснежной рубашки. Поглядел с сожалением. Вздохнул. А предупреждали же, возьми нормальную человеческую одежду. Так нет же, заупрямился, мол, если для фехтования таковая форма годится, то и для упражнений сойдёт.

Хотя… его самолично стирать вряд ли заставят.

– Вам… – он бежал уже неспешно, шумно выдыхая. – Никогда… не хотелось… его убить?

– Еремея? – а вот Метелька уже дыхание восстановил довольно быстро. – Вот пока ты не сказал, то и не хотелось…

И оглянулся.

А чего глядеть? Никуда Еремей не делся. Стоит вон в стороночке, о чём-то переговаривается с массивным мужиком, явно поставленным за гостями приглядывать. И разговор-то увлечённый, но стоит Орлову перейти на шаг и раздаётся свист.

– Вперёд, благородие! Шевелим ляжками…

– Как-то… оно… не уважительно…

– Не болтай, – сжалился Метелька. – Дыхание побереги, пока он не решил, что у тебя ещё силы есть…

Да, как-то не так я представлял себе налаживание связей. Хотя, несомненно, битие морд под мудрым взглядом наставника и совместное валяние на земле сближают.

Тем более земля ещё тёплая.

Это я, кажется, вслух произнёс.

– Не боись, – Орлов разогнал силу и потому, хоть и продолжал дышать сипло, но шёл уже ровнее. – Как похолодает, в зал перейдём. У нас тут зал тёплый, гимнастический. Маты в нём тоже есть, соломой набитые…

Мы с Метелькой переглянулись. И я даже решил, что не стоит человека разочаровывать, да только Никита всё же был наблюдателен.

– Или не стоит надеяться?

– Ну… если совсем мороз… а так он полагает, что трудности только на пользу, – ответил за меня Метелька и пот со лба смахнул. Бежалось уже легко. Ну, почти. Не на грани возможностей, но где-то рядом.

Всё-таки Еремей был отличным наставником.

Орлов нахмурился, обдумывая услышанное, бросил взгляд на площадку, явно пытаясь понять, нельзя ли её матами заслать, и головой потряс. Правильно, трудности – наше всё.

Но с молчанием у Орлова всё равно не задалось.

– Я вот… подумал… ваш… дядька… согласится взять ещё учеников? Двоих? – пальцы растопырил.

Про кого он спрашивает, и думать нечего.

– Не знаю, – сказал я. – Могу поговорить, если надо. Но… ты уверен, что они захотят? И вообще… зачем тебе?

– Так… меня учили, что с друзьями надо делиться лучшим… и вообще… логику используй! Чем больше учеников, тем меньше времени на каждого!

– Ну, – я покосился на Еремея, который что-то показывал наблюдателю. А тот слушал и смотрел, с уважением так. – Я бы на твоём месте не рассчитывал.

– Попробовать стоит… вот увидишь, Демидов уцепится… а Димке совесть не позволит друзей в беде бросить. Некроманты вообще совестливые.

Всё же энергии у Орлова было очень много.

А с другой стороны, почему бы и нет?

Вдруг и вправду поможет?

Глава 10

Глава 10

«Часто назначалась по русскому языку не одна тема для всех гимназий, а для каждой гимназии отдельная. Темы отбивались на печатной машине, в присутствии попечителя Апухтина, и для отбивки тем избирался самый глупый писец канцелярии, который не только не мог передать своими словами содержание темы, но не мог понять и смысла ее. Темы не рассылались гимназиям, а директора вызывались в Менск, и попечитель вручал им запечатанные конверты с темами лично. И, несмотря на все эти меры предосторожностей, шли слухи, что темы испытаний бывают известны ученикам и тайна их приобретается дорогой ценой» [1]

Воспоминания гимназиста

Учёба.

Я уже и забыл, как медленно тянется время, особенно на уроке, особенно, если учитель, его ведущий, тих и зануден. И появляется ощущение, что тебе повествуют не про магию, а колыбельную поют.

– Таким образом пропускная способность каждого отдельно взятого человека, – высокий Эразм Иннокентьевич имел привычку вставать у окна, поворачиваясь к классу боком, и говорить, в это окно глядя. При том голос его с каждым произнесённым словом становился всё тише. Отчего веки словно сами собой смыкались. – Зависит не только от плотности его первичного ядра, но и от проводимости магических каналов.

Я моргнул, старательно отгоняя сон.

Это важный предмет.

По-настоящему важный, потому что магии меня пытались учить, но как-то оно получалось не очень. А тут вот системный подход.

Академичность.

И учебник, правда, в отличие от той же «Истории» тонюсенький. Но откроешь – и одни формулы, от которых возникают рябь в глазах и престранное головокружение.

– Данный параметр не является величиной постоянной, – Эразм Иннокентьевич перекатывался с пятки на носок, и покачивание, мерное, как будто не человек это был, но часть огромного маятника, гипнотизировало. – И при должном усердии, когда дарник уделяет время не только чтению пустых газет, но и развитию обретенных способностей, она возрастает.

Кто-то впереди всхрапнул. И тотчас встрепенулся. Впрочем, Эразм Иннокентьевич, в отличие от некоторых иных учителей, к чужим недостаткам относился с долей снисходительности. И ныне предпочёл сделать вид, что не замечает этакого непотребства. Он ещё секунду или две пялился в окно, точно собираясь с силами. Вот подавил вздох и, повернувшись, сказал:

– Помнится, перед каникулами каждый из вас получил индивидуальное задание.

Ответом был неровный гул голосов.

Нервный даже.

– Хотелось бы верить, конечно, что вы не отлынивали и выполняли его в точности и с тем с не меньшим старанием, нежели в классе. Однако, как человек науки, я предпочитаю вере эксперимент. Его и проведем.

Он подошёл к столу и, поставив на него кофр, вытащил хрустальный шар.

То есть, на первый взгляд эта штуковина походила именно на хрустальный шар, правда, водружённый на деревянную шкатулку. Полагаю там, под защитой полированного дерева, и скрывался основной механизм. Я окончательно проморгался. Кажется, сейчас будет интересно.

– Помните, что это такое?

– А вы новеньким расскажите! – влез Тиханько. – Они не знают!

– Возможно, что им и не нужно, – очень спокойно ответил Эразм Иннокентьевич. – С другой стороны, знание лишним не будет. Господа, вас проверяли при поступлении?

– Мы контрольные писали, господин учитель, – ответил я, поднимаясь, но Эразм Иннокентьевич лишь отмахнулся.

– А на наличие дара?

– Нет, – ответил Метелька и головой покачал. – Откуда у нас дар? Мы, господин учитель, люди простые…

– Как знать, как знать… упущение, однако. Но мы его исправим. Прошу.

– Но… – Метелька поглядел на меня.

– Прошу, – чуть громче повторил Эразм Иннокентьевич. – Не стоит опасаться. Процедура совершенно безболезненная. Просто попытайтесь. Вдруг в вас дремлет дар? Это ведь откроет совершенно иные жизненные перспективы.

– Откуда? – Метелька сверлил шар взглядом.

– Скажем так… я как раз провожу исследование. Статистическое. И полученные данные явственно доказывают, что изначально даром обладает куда большее количество детей, нежели принято считать. Просто одни его развивают, а другим… – он сделал паузу, но всё же, чуть поморщившись, закончил. – Не до того. Поверьте, никто вас не обяжет становится дарником…

Его – да.

А вот мне что делать? Как эта штука работает?

Метелька вздохнул и выбрался из-за парты. К столу он подходил с опаской. И руки за спину спрятал, на всякий случай. Но Эразм Иннокентьевич лишь улыбнулся.

– Ваши опасения понятны, но верю, что вы, будучи человеком разумным, их преодолеете. Просто положите на шар руки и расслабьтесь. Сейчас я включу… механизм, если кто забыл, работает на смешанной энергии. Электрический импульс, касаясь ядра, приводит в движение…

Шар потускнел, а потом побелел, будто внутрь плеснули молоко.

– … силовые потоки в электромагнитном поле стабилизируются, переходя в состояние равновесия.

Цвет, изначально неровный, сделался равномерным и более густым, что ли? Во всяком случае, шар теперь гляделся монолитным, словно вытесанным из куска мрамора.

– Однако пребывают в состоянии возбуждённом, а следовательно, чувствительном к изменениям силы. И реагирующим на них.

Метелька чуть хмурился, но руки не убирал.

– Сейчас ощутите лёгкое покалывание. Или не ощутите, – голос Эразма Иннокентьевича был напрочь лишён эмоций. – И изменение окраски шара покажет, есть ли у вас дар.

Окраска не изменилась.

– Можете озвучить ваши ощущения.

– Щекотно, – подумав, сказал Метелька. – Будто кто-то под кожей пёрышком водит.

– Что ж, к сожалению, дара у вас нет, хотя… – Эразм Иннокентьевич обошёл шар. Потом повернул его другой стороной, демонстрируя белесое пятнышко. – Любопытно… ощущение, что несмотря на отсутствие дара вы несёте эхо чужой силы… и силы тёмной. Так бывает при использовании артефактов, а потому, если кто-то из вас имеет при себе таковые, то настоятельно прошу оставить их на столе.

– Так… нет. Откуда? – Метелька пожал плечами. – Может… это… ну… мы там проваливались. На ту сторону. И бомбы были. В госпитале.

– Бомбы? Ах да… конечно, слышал. Возможно. Очень даже возможно… в таком случае, это остаточный след. Порой чужая энергия держится весьма и весьма долго. Но я бы рекомендовал обратиться к целителю, поскольку даже такое незначительное с виду вмешательство способно навредить. Тонкое тело на то и тонкое, что весьма чувствительно…

Он замолчал.

Потом кивнул какой-то мысли, посетившей умную его голову.

– Пожалуй, в постоянном присутствии целителя есть некоторые преимущества. Я напишу записку. После занятий будьте любезны посетить Ефросинью Путятичну.

Сказано это было тем же прежним, отрешённо-равнодушным тоном.

А ведь и он оставался на лето. Орлов говорил.

– Кто следующий? Савелий?

Чтоб.

Как-то не хочется. Не то, чтобы я машины боюсь, но мало ли, чего она там покажет. Однако приличного повода увильнуть от процедуры в голову не приходило.

– А можно я? – Елизар вытянул руку. – Мне замеры проводились, но домашние. И аппарат был немного другим…

– Прошу, – Эразм Иннокентьевич указал на стол. – Вы у нас целитель, верно?

– Д-да… то есть, пока нет, но в будущем очень надеюсь.

– Погодите, – Эразм Иннокентьевич наклонился и что-то сделал со шкатулкой, отчего молочная белизна вспыхнула белым светом. И пятно исчезло. – Перед новым замером надлежит привести систему в состояние нулевой готовности, чтобы избежать помех и искажения данных. Сейчас мы убираем остаточный след…

Елизар положил руки на шар.

Первое мгновенье ничего не происходило, а потом по белому молоку поползли трещины. Зеленоватые такие. Яркие. Их становилось всё больше и больше, и вот уже сама поверхность шара покрылась узором из трещин.

– Это… так надо?

– Чудесно, – Эразм Иннокентьевич склонился. – Итак, что мы видим?

– Он и вправду целитель! – крикнули с третьей парты. – И сильный. Вон, в центре ярко, значится, силы хватает.

– Не совсем верно изложено, но да, мы имеем дело с отлично сформированным центральным энергетическим узлом. И не менее отлично развитыми для вашего возраста каналами. Имеются как и первичные… видите более плотные линии.

А вот теперь голос изменился, появилось в нём что-то, похожее на эмоции.

– … и менее. Это каналы второго и третьего уровня. Вы, верно, знаете, что чем плотнее вязь каналов, тем больше их суммарная вместимость, что, в общем-то, логично. И тем выше…

Елизар кивал.

И разглядывал шар, в котором теперь и я видел что-то этакое – плотный зеленый комок в центре, от которого выходили толстые ветви, а от них уже другие, потоньше, и третьи, которые вовсе с волос толщиной. И вот это всё и есть… дар?

Отражение его?

А главное, понятно направление исследований Эразма Иннокентьевича. И сфера научных интересов.

– Что ж, видно, что вы, юноша, не пренебрегаете личным развитием. Прошу… и Савелий.

– А отказаться можно? – на всякий случай интересуюсь я.

– Нет, – ответ понятен и логичен.

– Так… а толку? У меня тоже дара нет…

– Сдаётся, вы лукавите, молодой человек, – Эразм Иннокентьевич изобразил улыбку, которая смотрелась на вытянутом лице его столь же нелепо, сколь и роза в петлице чёрного его пиджака. Орлов уже доложил, что на каждый день недели положен свой цветок. И в этом есть какой-то смысл, но уж очень глубинный. – Или вы стесняетесь?

– Да.

– Ничего. Стеснение мы переборем. А порядок для всех одинаков. Прошу…

Да уж. И не откажешь. А главное, все смотрят. И с интересом. Вон, на второй парте Страшинский с Фроловым перешёптываются, глаз с меня не сводя. Страшинский – племянник генерал-губернатора Петербурга. А Фролов – княжий отпрыск. Здесь вообще, куда ни плюнь, в родовитое чадушко попадёшь. Или вот в состоятельное.

– Итак, снова обнуляем… может, кто-то сумеет пояснить, каким образом?

– Полагаю, пропуская электрический разряд? – Серега приподнялся. – Короткий?

– Почему электрический?

– Потому что силовой импульс в любом случае несёт заряд энергии, отличной от нулевого, следовательно он изменит настройки и окрасит поле в какой-то цвет. В зависимости от источника энергии, от которого был получен.

– Верно, – Эразм Иннокентьевич поглядел на Серегу с одобрением. – Рад, что вы не утратили живости вашего ума.

Чтоб… вот не хочется мне трогать этот магический рентген. Не хочется. Но придётся. С другой стороны… если уж быть приманкой, то такой, чтоб мимо не прошли.

И я, подавив тяжкий вздох, положил руки на шар.

– Есть, – от щекотки очнулась Тьма, предложив универсальный на её взгляд путь решения проблемы.

– Увы, – ответил я мысленно, – если сломаю эту штуку, он новую сделает.

– Есть?

– А вот его не за что. Да и вообще… всех не сожрёшь.

Я ощутил некоторое сомнение, будто Тьма хотела возразить, но не стала. А и вправду щекотно. И щекочет именно под кожей. И так, что тянет руки убрать.

– Спокойно, – Эразм Иннокетньевич моё желание почуял. И предотвратил, положив руку на плечо. – Это не опасно.

Как для кого.

Белизна колыхалась, в ней прорезались мутные нити, которые стремительно набирали черноты.

– Не убирайте руки, пожалуйста… вам не больно?

– Неприятно.

– Тёмные дары редки… поэтому я был бы весьма благодарен за участие в этом небольшом эксперименте. Итак, кто может сказать, что за дар у сего скромного юноши?

Тишина. И Серега с Елизаром смотрят выжидающе. Я кивнул. Чего уж тут.

– Охотник, – сказали они хором и поглядели друг на друга, отчего Елизар смутился и взгляд попытался отвести. Но Серега покачал головой.

И правильно.

Елизар – парень толковый, только очень замкнутый. Уж не знаю, то ли происхождения стесняется, то ли привык быть сам по себе. Но вот держится он вроде бы и рядом, но не делая попыток сблизиться. Такое ощущение, что остальных он опасается больше, чем нас. А нам боится надоесть.

– Охотник… что ж, верно. Охотников мне не доводилось встречать, – Эразм Иннокентьевич потёр руки и теперь выглядел он донельзя довольным. Как мало, однако, этому человеку для счастья надо. – Записываем… цвет… как можно охарактеризовать? Вспомним, что нам демонстрировал в прошлом году господин Шувалов… там цвет был каким?

– Чёрным.

– Именно. Истинный чёрный – вот цвет некромантического дара. А здесь?

Движение в шаре замедлялось, всё ещё прорастали тонкие ниточки от ветвей и центра, но в целом это походило на глаз. Огромный стеклянный глаз.

Один в один, око Сауроново.

– Не… не чёрный… какой-то… бурый?

– Скажешь тоже! Серый!

– Сам ты серый! Он чёрно-серый!

– Графитовый…

– Цвет…

– Я бы сказал, что окрас тёмно-серый с характерным металлическим отливом, – Эразм Иннокентьевич потянулся к шару.

– Я могу убирать?

– Можете… к слову, вы ведь знали о наличии дара? Несомненно. Обратите внимание. Центральное ядро занимает почти треть всего объема, что свидетельствует… – он повернул шар одним боком, потом другим. Наклонился. Хмыкнул.

– Он сильный охотник? – выкрикнул Фролов.

– Весьма и весьма… я бы сказал, что удивительно сильный. Не по возрасту. Подобную картину ожидаешь увидеть у взрослого дарника, который близок к полному раскрытию своего дара.

И потёр подбородок, задумчиво так.

Потом вновь наклонился.

– И если присмотреться… позвольте, – из саквояжа появилась и лупа в чехле. Причём немаленькая. – Да, да, действительно… имеются отдельные затемнения.

– А можно мне посмотреть? – я решил, что раз уж наглеть, то по полной. И Эразм Иннокентьевич протянул лупу. Заодно и указал.

– Вот, близко к центру.

Точно. Через лупу видны два пятна, одно побольше, вроде горошины, второе поменьше. Это… это тени? Мои тени? И аппарат, получается, просканировал меня до… печёнок?

Глубже, чем до печёнок.

Прям как-то сразу не по себе стало.

– А я тоже хочу! Я не вижу… – Фролов первым подскочил к столу и потянул к себе лупу. – Дай…

И его приятель решил не отставать.

И другие.

Чтоб вас… стало людновато. И тесновато.

– Класс, – Эразм Иннокентьевич хлопнул в ладоши и звук получился на диво громким. Он заставил школьников смолкнуть. – Я понимаю, что эксперимент получился интересным и познавательным, но прошу всех вернуться на места. Желающие могут подойти, но в порядке очереди. По двое и начиная с первой парты.

И голос-то звучит теперь громко.

– Итак, Савелий… не знаю, по какой причине вы скрывали свой дар…

Взгляд выжидающий, а я что, я плечами пожимаю.

– Но уверяю вас, что он того не заслуживает. Да, было время, когда носителей так называемых тёмных даров считали живым воплощением зла, которое люди вынуждены терпеть. Однако современная наука давно доказала, что цвет дара – это лишь один из внешних признаков и важен скорее для классификации, нежели понимания сути.

Обращался он не ко мне, но к классу.

– Никто ныне не будет плевать вслед Шувалову только потому, что он некромант.

– Это смотря где, – не удержался Метелька. – Если в деревне, то и на вилы поднять могут. В деревнях некромантов страсть до чего не любят. И вовсе…

– Ну да, некоторые предрассудки весьма живучи. Но мы с вами находимся не в деревне, а в столице, в обществе цивилизованных людей, которые осознают, – это Эразм Иннокентьевич произнёс с нажимом, намекая, что конкретному этому вот обществу лучше бы и вправду осознать. – Что каждый дар по-своему важен. А с учётом возрастающего интереса к ресурсам кромешного мира, дар охотника открывает перед Савелием многие пути. А потому наша задача помочь раскрыть дар настолько, насколько это возможно. Вы можете вернуться.

– Спасибо, – на своё место я усаживаюсь с немалым облегчением.

Что ж, уже сегодня если не вся, то почти вся гимназия узнает, что я – охотник. И сильный.

Посмотрим, что из этого выйдет.

– И да, Савелий. В очередной раз повторюсь, что дар ваш редок. А потому я буду рад, если вы согласитесь поучаствовать в некоторых моих экспериментах. Уверяю вас, они совершенно безопасны. Лаборатория оборудована по последнему слову техники…

– А она не в подвале? – уточняю, поёжившись.

– Нет, конечно. Кто будет размещать лабораторию в подвале? Это дикость…

Да как сказать.

– Я просто подвалы не люблю, – я поёрзал и… а что тут раздумывать. Если уж играть, то по полной. – Буду рад помочь. И поучиться тоже.

– Вот и чудесно. После занятий и начнём.

Вот… теперь ещё и лаборатория. Сдохну я от такой учёбы.

[1] Смородинов В. Г. Годы службы моей в Варшавском учебном округе и эпизоды учебного быта.