Текст книги "Желание под солнцем"

Автор книги: Карен Робардс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5

– Какого дьявола, девочка?! Что это ты вытворяешь, флиртуя тут в темноте, как какая-то Иезавель?! Тебе должно быть стыдно! Твоя бабушка с ног сбилась, разыскивая тебя!

Рокочущий бас двоюродного деда окончательно вернул Лайлу к реальности. Она поспешно отступила от Джосса, который сразу же отпустил ее руки, и повернулась к возмущенному дедушке, когда тот, отдуваясь, поднялся по ступенькам павильона. В отличие от жены дедушка Джордж больше лаял, чем кусался. Он отнюдь не был таким сердитым, каким казался. Лайла очень любила его и успокаивающе улыбнулась, глядя, как он решительно шагает к ней. Когда-то он был высоким, но теперь ссутулился от старости и ходил с тростью. И тем не менее со своей густой седой шевелюрой, в элегантном вечернем костюме, в котором его располневшая фигура казалась стройнее, он еще выглядел вполне внушительно.

– Мне очень жаль, если я заставила вас волноваться, дедушка. Но в розарии было так много людей, а…

– А ты хотела найти местечко, где этот твой молодой человек мог сорвать поцелуй, – закончил за нее дедушка с потрясающей точностью. – Бесполезно пытаться обмануть меня, девочка, я видел, чем вы тут занимались. Но я не расскажу твоей бабушке. В этих делах она очень строга, да. Ну, так чего же, молодой человек, мне ожидать? Что вы утром нанесете мне визит и попросите руки моей внучатой племянницы? Или сломать эту трость о вашу голову прямо здесь и сейчас?

– Дедушка! – запротестовала Лайла, ужаснувшись, и бросила быстрый взгляд через плечо на Джосса. Он стоял, высокий и молчаливый, позади нее, не сводя взгляда с лица дедушки Джорджа. Лайла вспомнила, что он приехал в Боксхилл по какому-то делу, касающемуся ее двоюродного деда, и посочувствовала ему. Быть пойманным целующим племянницу хозяина – далеко не лучший способ для завязывания отношений.

– Вы не сын Баррелов, а? Нет, едва ли. У него волосы светлее, чем у Лайлы. Если только память не подводит меня, как мои колени, я никогда вас раньше не видел. – Джордж Бартон подозрительно воззрился на Джосса.

– Меня зовут Джослин Сан-Пьетро, – резко проговорил Джосс, словно ожидая, что это имя о чем-то скажет старику. Дедушка Джордж сердито зыркнул на Лайлу, прежде чем вновь перевел взгляд на Джосса. Несмотря на возраст и немощь Джорджа Бартона, в нем вдруг появилось нечто грозное.

– Здесь, в Виргинии, мы вызываем мужчину на дуэль за меньшее, чем вы сделали сегодня, сэр. Незнакомцы не уводят юных леди в темноту и не целуют безнаказанно.

– Дедушка!..

– А вы, мисс, вообще молчите! Черт, до чего же женщины глупы, и вот вам доказательство! Прийти сюда одной с мужчиной, которого мы совсем не знаем! Тебе еще повезло, что я пришел вовремя. Он…

– Прошу прощения, но вы знаете меня, сэр. Во всяком случае, должны знать. Полагаю, я ваш внук.

Потрясенное молчание последовало за этим откровением. Лайла во все глаза уставилась на Джосса, открыв рот. У Джорджа и Аманды никогда не было детей…

– Мой внук? Вздор! У меня нет…

Дедушка Джордж никогда не говорил, он рявкал, как рявкал и сейчас, когда схватил Лайлу за руку и оттащил от высокого смуглого мужчины, который стоял и смотрел на него непроницаемым взглядом. Лунный свет отражался от его глаз, отчего те мерцали в темноте ярким изумрудным светом. Джордж Бар-тон резко осекся. Его ладонь больно стиснула руку Лайлы, когда он уставился на Джосса. Лайла увидела, как лицо ее двоюродного деда заметно побледнело.

– Господи помилуй! Виктория!

– Виктория Бартон была моей бабушкой. – Голос Джосса ничего не выражал. – Эммелина, ее дочь, была моей матерью. По ее словам, она также была вашей дочерью. С прискорбием вынужден сообщить вам – хотя не думаю, что вы когда-либо признавали ее существование, – что она умерла три месяца назад. Она оставила для вас несколько писем, которые, насколько я понимаю, были написаны ее матерью, и умоляла меня на смертном одре передать их вам. Как только я исполню ее просьбу, то тут же откланяюсь.

– Господь всемогущий! – Голос дедушки Джорджа звучал сдавленно. – Виктория! Так много лет прошло. Не может быть, чтобы вы…

Лайла, внезапно смутившись, осознала, что не имеет права присутствовать при этой слишком эмоциональной встрече. Ее двоюродный дедушка всегда мечтал о сыне, и она полагала, что этот вновь обретенный внук станет для него величайшей радостью. Были, разумеется, сложности. Очевидно, когда-то давно дедушка Джордж зачал ребенка с какой-то женщиной, которая не была его женой, и мужчина, стоящий сейчас перед ним, – результат этой ошибки молодости. Она перевела взгляд с холодного, застывшего лица Джосса на внезапно осунувшееся дедушкино. У старика был такой вид, словно он увидел привидение.

– Возможно, вам стоило бы продолжить ваше обсуждение в доме? – предложила она, положив ладонь на дедушкину руку. Он стряхнул ее.

– Нам нечего обсуждать.

Лайла никогда прежде не видела старика таким взволнованным. Подумав о своей двоюродной бабке Аманде, Лайла поняла его тревогу. Если дедушкина жена узнает о существовании этого внука, то, вполне вероятно, превратит остаток жизни старика в ад. Лайла посмотрела на него с внезапным сочувствием и обнаружила, что он не сводит глаз со своего внука.

– Я хочу, чтобы ты сейчас же уехал отсюда. Ты слышишь меня, мальчик?

– Я слышу тебя, старик. – Джосс сунул руку во внутренний карман сюртука и вытащил плоский пакет, который протянул своему деду. Джордж, казалось, был не в состоянии взять его. Джосс не пошевелился, не смягчился. Мгновение спустя Лайла протянула руку и взяла пакет. Ни один из мужчин не удостоил ее взглядом. Их глаза были вовлечены в безмолвную горькую войну.

– Не возвращайся сюда, – прохрипел Джордж. – Никогда. Ни в Боксхилл, ни в Виргинию. Не знаю, чего ты надеялся добиться, но здесь для тебя ничего нет. Возвращайся туда, где ты живешь, и оставайся там. Ты слышишь?

Джосс резко зашагал по деревянному полу. Сердце Лайлы заколотилось где-то в горле, когда она увидела, что он уходит.

Он вдруг остановился на ступеньках, обернулся и посмотрел на нее:

– Увидимся весной. Ждите меня.

Лайла кивнула. Дедушка Джордж издал какой-то сдавленный стон.

– Держись от нее подальше! Дилайла Реми, он не для тебя, он вообще ни для кого! Проклятие, мальчик, оставайся в своей части мира и держись подальше от меня и моих близких.

– Дедушка Джордж!..

– Я буду ездить куда захочу и делать что захочу, старик. Это свободный мир.

– Но не для таких, как ты! Оставайся на своей стороне Атлантики и больше никогда не приезжай сюда! Ты…

Джордж Бартон внезапно замолчал и прижал руку к груди. Затем ни с того ни сего стал оседать на пол. Лайла вскрикнула и попыталась поймать его. Он был слишком тяжел для нее, и она не смогла его удержать. Она упала на колени рядом с ним. Джосс слипом, все еще напряженным от ярости, в ту же секунду очутился рядом, просунув руку под сюртук старика, чтобы проверить сердце.

– Приведите помощь. Он в плохом состоянии.

Лайла кивнула и вскочила на ноги, уронив позабытый пакет на пол. Она неслась к дому на всех парах, громко призывая доктора Паттерсона, который был среди гостей. К тому времени, когда она вернулась с медицинской сумкой доктора, у павильона уже собралась толпа. Рабы, держащие горящие факелы, топтались чуть поодаль, обеспечивая свет доктору Паттерсону. Джосс стоял с угрюмым лицом и наблюдал за происходящим. Аманда стояла на коленях возле распростертого на полу мужа, сжимая в руке пакет с бумагами, которые выронила Лайла. Лицо ее было белым как мел, но глаза сухими. По другую сторону тела старика стояли Бут с залитым слезами лицом и доктор Паттерсон, который смотрел на ставшее вдруг похожим на скелет лицо Аманды, а не на ее мужа. Эта сцена не оставила у Лайлы никаких сомнений в том, что ее двоюродный дедушка мертв.

Глава 6

– Он умер, Говард? – Голос ее двоюродной бабки был поразительно спокоен. Лайла почувствовала внезапный острый прилив жалости к старой женщине, чьи суровость и непреклонность причинили ей столько неудобств во время этого визита. Но какой бы она ни была, что бы ни делала, Аманда Бартон была леди до кончиков ногтей. Любая другая рыдала бы и причитала, потеряв мужа. Аманда же встретила горе, не склонив головы, как и подобает женщине ее происхождения и воспитания.

– Сожалею, Аманда. Он уже был мертв к тому времени, когда я пришел. Я ничего не мог сделать. – Говоря это, доктор Паттерсон поднялся на ноги и неуклюже потрепал Аманду по руке. Затем, когда она начала подниматься, помог ей.

Ее движения были очень медленными и осторожными, словно потрясение, которое она испытала, каким-то образом расслабило ее мышцы. Собравшиеся гости и слуги хранили молчание, не менее потрясенные, чем Лайла. Казалось невероятным, что дедушка Джордж умер. Еще и десяти минут не прошло, как он кричал на Джосса. Она подняла глаза на этого джентльмена. Его красивое лицо было суровым и застывшим. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он взглянул в ее сторону. Хотя в некотором смысле он явился причиной дедушкиной смерти, она испытывала огромное сочувствие и к нему. Джордж Бартон был, в конце концов, его дедушкой, как бы старик ни вел себя по отношению к нему. Джосс, должно быть, тоже переживает в некотором роде шок, как и все они. Может, он даже скорбит.

Она направилась к нему, ненавязчиво скользя между столпившимися людьми, но резко остановилась, внезапно услышав пронзительный голос Аманды:

– Вы мужчина, называющий себя Джослином Сан-Пьетро? Аманда вперила в Джосса взгляд, в котором сквозило не что иное, как неприкрытая злоба. Лайла переводила взгляд с Джосса на костлявую фигуру своей бабки и обратно, ее сочувствие разделилось. Аманда, должно быть, узнала, кто такой Джосс и какую роль он сыграл в смерти дедушки Джорджа. Она не из тех, кто прощает. То, что Джосс не несет ответственности за свое рождение и только косвенно виновен в смерти дедушки Джорджа, ни в коей мере не остановит ее злобный язык.

– Я Джослин Сан-Пьетро, да, – ровно ответил Джосс, встретившись с глазами Аманды поверх разинувших рты зевак.

– Внук женщины, называющей себя Викторией Бартон?

– Виктория Бартон была моей бабушкой.

– Вы признаете это?

– Полагаю, доказательство моей личности и происхождения в тех письмах, которые вы держите в руке. Не вижу причин отрицать это.

– Значит, вы не видите причин отрицать это, да? – Жуткая улыбка, похожая на оскал мертвеца, расколола морщинистое лицо Аманды.

Лайла, наблюдавшая за ней, подумала, что ее двоюродная бабка выглядит почти зловеще. Она вдруг ощутила страх за мужчину, которого сверлили поблекшие голубые глаза Аманды. Какая нелепость! В конце концов, что может сделать старая, озлобленная женщина такому сильному, здоровому мужчине?

– Это делает вас единственным внуком моего мужа, о котором я знаю. У вас нет братьев или сестер?

– У меня есть сводный брат. Он не является родственником вашего мужа. – Выражение лица Джосса изменилось, слегка смягчилось, когда он отметил крайнюю хрупкость женщины, стоящей перед ним. – Пожалуйста, примите мои соболезнования по поводу смерти вашего мужа, миссис Бартон, и мои извинения. Знай я, что моя миссия закончится такой трагедией…

Аманда резко оборвала его объяснение взмахом руки.

– Ты не знаешь, да? – прокудахтала она, уставившись на него. – Ты даже понятия не имеешь. Какая замечательная шутка! – Она захихикала, ужаснув собравшихся.

Доктор Паттерсон нахмурился, глядя на нее, такой же ошеломленный, как и все они, затем снова сочувственно потрепал ее по руке:

– Тебе надо вернуться в дом, Аманда, и я дам тебе что-нибудь, что поможет тебе уснуть. Бут позаботится о… Джордже, и если захочешь, ты сможешь увидеть его утром. Бут, пойди в дом и принеси одеяло и организуй кого-то из парней помочь тебе отнести мистера Бартона в дом. Здесь горничная миссис Бартон? А, вот и ты…

Бут, со все еще текущими по лицу слезами, поднялся на ноги и отправился выполнять распоряжение доктора Паттерсона. Дженни, горничная Аманды, протиснулась вперед из задних рядов толпы. Она была почти такой же старой и костлявой, как и Аманда, ее седые волосы были покрыты белоснежной косынкой, а тощее тело пряталось под пышным черным платьем, но разрушительное действие времени сказалось на ней заметнее, чем на ее хозяйке: она ссутулилась от возраста, тогда как спина ее госпожи была прямой, как шомпол. Аманда нетерпеливо взглянула на нее и взмахом руки отослала прочь.

– Еще нет, Дженни, еще нет. Я еще должна кое-что сделать. И нет, я не выжила из ума, Говард, поэтому прекрати на меня так смотреть. Где Томас? Он был где-то здесь.

«Томас» – это судья Томас Хардинг. Он был облечен политической властью в графстве Мэтьюз, и если кому-то из его близких друзей требовалась помощь в том или ином законном деле, они могли рассчитывать на судью Хардинга.

– Я здесь, Аманда, – отозвался он, протискиваясь сквозь толпу. Проходя, он взглянул на Джослина Сан-Пьетро с выражением нескрываемого подозрения. – Я понимаю, что ты, наверное, чувствуешь себя в несколько неловком положении, когда еще один наследник появился так несвоевременно, но…

Ты ничего не понимаешь, Томас, – резко прервала его Аманда. – Ответь мне безо всяких околичностей: есть у тебя полномочие взять для меня под стражу некую личную собственность до тех пор, пока не прибудет шериф Николс?

– Какого рода собственность? – Судья выглядел озадаченным и немного встревоженным. Как и Лайла, и многие присутствующие, он тоже начинал задаваться вопросом, не повредилась ли Аманда умом из-за внезапной потери мужа.

– Сбежавший раб, – отчетливо проговорила Аманда, и Лайла поняла, что разум ее двоюродной бабки и вправду помутился. Какое отношение сбежавший раб имеет к смерти дедушки Джорджа и вообще ко всему, что произошло этим вечером?

– Идем-ка в дом, Аманда. Вот, обопрись на мою руку. Где твоя племянница? – Доктор Паттерсон пытался увести Аманду из павильона, окидывая взглядом толпу в поисках Лайлы.

– Я здесь, доктор Паттерсон. – Она попыталась подойти к бабушке, и толпа расступилась, пропуская ее. Аманда бросила на доктора нетерпеливый взгляд.

– К черту, Говард, я не позволю тебе усыпить меня, как какую-то старую клячу, до тех пор, пока это дело не будет сделано! Мне нужен твой ответ, Томас, есть или нет у тебя полномочие приказать задержать сбежавшего раба. – Она сбросила руку Дженни и попыталась оттолкнуть и доктора Паттерсона, но безуспешно. Он сделал знак Лайле занять место Дженни. Лайла постаралась ненавязчиво проскользнуть сзади и встать с другой стороны Аманды.

– Я имею такое полномочие, Аманда. – Голос судьи Хардинга был успокаивающим.

– Тогда я хочу, чтобы ты арестовал так называемого Джослина Сан-Пьетро. Он потомок некоей Виктории, квартеронки, которая сбежала из Боксхилла со своей новорожденной дочкой примерно сорок пять лет назад. Я владела ею, я также владела и ее дочерью, и я владею этим мужчиной.

– Что? – взревел Джосс, в то время как Лайла и все собравшиеся повернулись и, разинув рты, в ужасе уставились на него. – Ты рехнулась, старуха! Моя бабушка была рабыней не больше, чем ты!

Аманда злобно улыбнулась:

– Вот тут ты ошибаешься, мальчик. Мой муж купил твою бабку в Новом Орлеане через пару лет после того, как мы поженились. Он сказал, что купил ее мне в горничные, но едва я увидела ее, как сразу поняла, что от нее жди беды. Она была настоящей красоткой с кожей цвета меда и рыжими волосами и вела себя с высокомерным нахальством, от которого я бы ее вылечила, если б она не сбежала. Она могла сойти за белую и, полагаю, так и сделала позже, потому что ты ведь не знал – не так ли, мальчик? – иначе не заявился бы сюда, пытаясь провести моего глупого муженька. Но в ней была часть негритянской крови, ее мать была любовницей одного плантатора, а когда тот умер, и мать, и дочь были проданы. Безнравственность, по-видимому, была у нее в крови, потому что не прошло и года, как эта квартеронка родила ребенка от моего мужа. Он помог им сбежать, но так и не освободил. Они были рабами до самой смерти, они обе, а это означает, что и ты тоже. Ты такой же черномазый, как и Дженни, несмотря на твою белую кожу. Ты раб, и ты принадлежишь мне. Томас, я хочу, чтобы его арестовали.

Глава 7

Три недели спустя многое в Боксхилле изменилось. Джордж Бартон был похоронен через два дня после своей кончины, и Аманда уже взяла бразды правления табачной плантацией в свои железные руки. Атмосфера в доме была натянутой, ибо большинство рабов скорбели по своему господину, одновременно страдая под гнетом суровой и требовательной хозяйки. Лайла ничуть не сожалела, что в конце недели отплывает на Барбадос на «Быстром ветре». Всякий раз, когда она думала об «Усладе сердца», ее грудь наполнялась тоской, а глаза слезами. Так много всего случилось с ней в колониях, что казалось, будто она не была дома годы.

В настоящий момент она катила по обсаженным дорогам графства Мэтьюз в коляске с хорошими рессорами, управляемой Кевином Толботтом, который был послан отцом, чтобы забрать ее домой. Кевин приехал без предупреждения три дня назад. Одна из служанок привела его в заднюю гостиную, где сидела Лайла. Когда она подняла глаза от книги и увидела знакомую крепко сбитую фигуру и обветренное лицо, то вскрикнула от радости и бросилась в его объятия. Так приятно было увидеть кого-то из дома! Лайла знала, что со стороны отца это была значительная жертва – обходиться без своего надсмотрщика в продолжение путешествия в колонии и обратно. Но ради единственной дочери он готов был потерпеть. И этот жест окупился ему сторицей, на что Леонард Реми, несомненно, и надеялся: меньше чем через час после приезда Кевина Лайла приняла его часто повторяемое предложение выйти за него замуж. Самая заветная отцовская мечта сбылась: его своенравная дочь наконец обручилась с мужчиной его выбора, который прекрасно позаботится и о Лайле, и о плантации, когда Леонарда Реми не станет.

Лайла, с печальной гримасой представив себе бурную радость отца, уже написала ему, чтобы сообщить об этом событии, хотя письмо, по всей вероятности, опередит ее приезд не более чем на неделю. Но ей хотелось сообщить ему радостную новость как можно быстрее. Она знала, что он будет очень рад. А также знала, что ему не придет в голову задаться вопросом о том, что побудило ее к неожиданному решению совершить этот разумный шаг. Если все шло так, как хотелось Леонарду Реми, такие мелочи его не заботили. Но, говоря по правде, в душе Лайлы царила полная неразбериха.

В первый и единственный раз в жизни она оказалась на пороге влюбленности, и в тот же миг ее чудесная мечта обрушилась вокруг нее, как карточный домик. Образ Джослина Сан-Пьетро все еще тревожил ее по ночам, хотя в часы бодрствования она заставляла себя не думать о нем. Он ушел, исчез из ее жизни так же безвозвратно, как если бы умер. Мужчина, к которому она испытывала то сильнейшее влечение, – раб, человек другой расы. Он так же запретен для нее, как брак со священником. Лайла знала это, принимала и старалась не думать об этом. Очевидно, она не может доверять своим чувствам, когда дело касается мужчин. Кевин является выбором отца для нее, и он будет ей хорошим мужем. Она выйдет за него, пока ее ненадежное сердце опять не подвело ее. Не будет у нее больше никакого губительного флирта под луной.

От рабов в Боксхилле она узнала, что на следующий день после смерти дедушки Джорджа имела место поспешная законная процедура. На ней Джосс и в самом деле был признан потомком квартеронки Виктории, рабыни Боксхилла, и как следствие таким же рабом Боксхилла. Он больше не был свободным человеком. Нет, не так. Он никогда не был свободным человеком, хотя не имел ни малейшего понятия, что был рожден рабом. Ее двоюродная бабка владела им, как лошадью, или платьем, или всеми другими рабами в Боксхилле, и держала его судьбу всецело в своих руках. Судя по злобности, с которой действовала Аманда в ту ужасную ночь, Лайла догадывалась, что существование этого незаконного внука ее мужа открыло старые раны. Дедушка Джордж прижил ребенка с рабыней Викторией, будучи женатым на Аманде, в сущности, прямо у нее под носом. Аманда, очень гордая женщина, скорее всего была влюблена в своего мужа. Рана оказалась глубокой, и ее месть будет жестокой. Лайле становилось плохо всякий раз, когда она думала о вероятной судьбе Джосса. Ее двоюродная бабка не будет добра к нему, но даже если бы и была, из свободного человека за один вечер превратиться в раба – такая судьба, должно быть, хуже смерти.

Сидя в коляске рядом с Кевином, чувствуя на своей коже приятный ветерок, раздувающий выбившиеся из-под шляпы локоны, и тепло солнца, Лайла представила смуглое красивое лицо Джосса так ярко и отчетливо, словно он сам стоял перед ней. Она вздрогнула и закрыла глаза, чтобы прогнать видение. Ей было невыносимо думать о нем. Его судьба трагична, но еще хорошо, что это случилось, когда случилось. Если бы правда открылась несколько дней спустя, трагедия, с ее точки зрения, увеличилась бы во сто крат. Она бы влюбилась в него, позволила бы ему бесчисленные вольности, может, даже вышла бы за него замуж. А такое просто немыслимо. Если когда-то станет известно, что она позволила ему поцеловать себя, ее станут сторониться…

– Ты не возражаешь, если я не повезу тебя прямо в Боксхилл, нет? – спросил Кевин. – Если я собираюсь попасть на этот аукцион рабов, мне нужно ехать прямо в город. Я не думал, что ты будешь так долго в гостях у мисс Марш, не то бы договорился, чтобы тебя отвез кто-то другой.

Невольничий аукцион так точно совпадал с ее мыслями, что Лайла в душе содрогнулась.

– Я бы предпочла не ехать туда.

– Ну же, Лайла, будь другом. Ты же знаешь, я обещал твоему отцу, что на обратном пути привезу новый контингент полевых работников для плантации. Разумеется, надо бы вначале завезти тебя домой, но аукцион в три и…

– Ой, да знаю я. Все, что угодно, для «Услады сердца». Ладно-ладно, так и быть, я поеду с тобой, – сдалась Лайла, послав своему жениху улыбку. Он на самом деле хороший человек. Она знает его с тех пор, как ей было восемь, а ему уже двадцать два, и он будет ее мужем и отцом ее детей. Она решительно вознамерилась быть милой и уступчивой с ним, даже если она не сможет чувствовать себя счастливой. В конце концов, браки бывают такими, какими люди сами их делают, и она намеревалась сделать все возможное, чтобы ее брак был удачным. Рабы и аукционы рабов – это то, о чем в данный период времени она предпочитала не думать, но если Кевин хочет того, она поедет. Джосс Сан-Пьетро – неудачная глава в ее безмятежной в остальном жизни, и она твердо намерена выбросить его из головы. Без сомнения, она вообразила силу притяжения, которое испытывала к нему, потому что просто созрела для того, чтобы влюбиться. Она внушила это себе, вот и все. Простая правда заключается в том, что она едва знает этого мужчину.

– Если тебе надо что-нибудь купить в городе, я с радостью завезу тебя куда пожелаешь, а потом заберу. Может, купишь шелк себе на свадебное платье или еще что.

– Я надену мамино, – автоматически ответила Лайла, поглощенная своими мыслями. Ее мать умерла вскоре после рождения Лайлы, и она совсем ее не помнила. Джейн, ее мачеха и тетя Кевина, стала жить в «Усладе сердца» в качестве ее гувернантки, когда Лайле было пять, и через два года вышла замуж за ее отца. Джейн была милой, доброй и кроткой и прекрасно подходила ее буйному отцу. Но Лайла до сих пор порой испытывала безотчетную тоску по матери, которой никогда не знала.

– Ну а как насчет новой шляпки? Не то чтобы эта изящная штучка у тебя на голове не была очаровательна, разумеется.

– Спасибо. – Она снова улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, и его широкое обветренное лицо под густой шапкой светло-каштановых волос покраснело от удовольствия. С тех пор как она приняла его предложение, Кевин чувствовал себя счастливейшим из мужчин.

Но она… ей следует сурово подавить свои сомнения. Этот брак – весьма разумный шаг. Если Кевин не прекрасный принц из ее грез, так что ж с того? Реальная жизнь не похожа на мечты, и ей пора признать этот факт. Она может сделать этот брак удачным, если постарается. А она постарается!

Мэтьюз-Корт-Хаус был шумным и суетливым маленьким городком с аккуратными кирпичными магазинами, тянущимися в ряд вдоль мощеных улиц. Дамы в пастельных платьях с завышенной талией, украшенных лентами, спешили по своим делам, загруженные свертками, или присматривали за играющими детьми, некоторые в сопровождении своих более строго одетых мужчин. Тут и там она видела знакомых на улице или в других проезжающих каретах и с улыбкой махала им. Всюду на ее приветствие отвечали, и она испытывала немалое облегчение.

Лайла не была уверена, как ее станут принимать в обществе после той ночи в павильоне. Эти последние три недели она стала предметом пересудов и была только рада, что сплетни, похоже, не достигли ушей Кевина. Что конкретно произошло между Лайлой и Джослином Сан-Пьетро, известно не было, но люди были осведомлены, что в ту роковую ночь она провела довольно продолжительное время наедине с ним. Воспоминание о ее безрассудном поведении, однако, уже начало постепенно меркнуть в коллективном сознании. Она начала надеяться, что сага о Джослине Сан-Пьетро уже вошла в местный фольклор и большей частью забыта. В конце концов, многие здешние джентльмены имеют детей от своих рабынь-любовниц. Скандальным все это делает то, что Джосс до этого жил как белый человек и что Джордж Бартон умер, когда он появился.

Больше экипажей направлялось в центр, чем из него, и Лайла предположила, что причина тому – аукцион рабов. Рабство было источником процветания как здесь, на американском Юге, так и на Барбадосе. Это был единственный способ получать прибыль с табачных, сахарных и хлопковых плантаций.

Местом проведения аукциона были передняя и задняя лужайки у здания суда, которое представляло собой внушительное кирпичное строение в центре города. Требовались обе лужайки, потому что проходило, по сути дела, два разных аукциона. Наиболее ценные рабы, домашние слуги и хорошие полевые работники продавались на передней лужайке. Задняя лужайка выходила на улицу, называемую местными жителями Чипсайд, и там шли с торгов старики, калеки, буяны или по какой-то другой причине менее ценные рабы.

– Завезти тебя куда-нибудь?

По отсутствию энтузиазма в голосе Кевина Лайла поняла, что он не особенно стремится это сделать, и догадалась почему: он боится опоздать и упустить возможность приобрести лучших полевых работников. Поэтому она покачала головой и была вознаграждена, когда он улыбнулся ей:

– Молодец, Лайла! Из нас выйдет отличная команда!

В ответ на это Лайла улыбнулась. С тех пор как она приняла его предложение, он, казалось, постоянно чувствовал себя счастливым. Кевин, которому с трудом удалось втиснуть коляску в узкое пространство, примерно за две улицы до лужаек (все хорошие места были уже заняты прибывшими раньше), спрыгнул и протянул руки, чтобы помочь Лайле спуститься. Ощущение его ладоней, обхвативших талию, не было неприятным. Когда он задержал свои руки на ней еще на мгновение после того, как ее ноги коснулись земли, ей вполне легко далась еще одна улыбка. Он слегка сжал ее талию и отпустил. Лайла взяла предложенную ей руку, легко положив пальцы на крепкое предплечье и отказываясь думать о другой мускулистой руке, за которую она вот так же держалась. Непринужденно болтая о всяких пустяках, они пошли на аукцион.

Те рабы, в покупке которых был заинтересован Кевин, продавались на внешней стороне, поэтому они направились к фасаду здания суда. Вскоре Лайла оказалась стоящей в передних рядах собравшихся перед узкой деревянной платформой, приподнятой над землей примерно фута на три. На ней высился опрятно одетый аукционист, превозносящий достоинства раздетого по пояс полевого работника, которому было, клялся аукционист, не больше девятнадцати. У Деймона, как аукционист назвал его, была эбеновая кожа и крепкие мускулы, и Лайла не удивилась, когда Кевин тут же вступил в торги. Когда Деймон был продан Кевину за крупную сумму в пятьсот долларов, раб улыбнулся от уха до уха, гордясь своей высокой стоимостью. На него повесили бирку и по сигналу Кевина увели, чтобы позже в тот день забрать.

Аукцион проходил быстро. Когда он приблизился к концу, Лайла потеряла тот небольшой интерес, который был у нее к происходящему, и отошла в сторону. Кевин приобрел десять превосходных полевых работников для «Услады сердца», а также хорошенькую мулатку, которая, по его словам, станет помогать кухарке Мейзи на кухне. Закончив с торгами до тех пор, пока не попадется что-нибудь исключительно хорошее, он вступил в разговор с джентльменом, стоящим с ним рядом, и они пустились в увлеченную дискуссию о различных методах ирригации. Лайла обошла толпу и направилась к задней лужайке. Никто не может обвинить Кевина в отсутствии интереса к выбранному им трудовому поприщу, подумала она.

Идя просто так, безо всякой цели, Лайла вскоре оказалась на краю совсем иной толпы, посещающей аукцион Чипсайд. Здешними покупателями были менее преуспевающие фермеры и купцы, и даже белая шваль,[2]2
  Бедняки из белого населения южных штатов.


[Закрыть] которые наскребли денег, чтобы приобрести одного-двух менее ценных рабов. В отличие от своего коллеги на той стороне здания, этот аукционист был одет неряшливо. Неприятным, пронзительным голосом он расписывал достоинства согбенного старика с усталым взглядом.

– Эймос уже не молод, да, но он крепче, чем кажется. Да он еще может вовсю орудовать мотыгой не хуже других, верно, Эймос?

Эймос покорно кивнул своей седой головой. Но торг шел вяло, и под конец он был продан всего за сотню долларов дюжему фермеру со злым взглядом. Лайле стало немного жаль Эймоса, и она отвернулась, чтобы возвратиться на переднюю сторону, где чувствовала себя уютнее. От сильного шума на этой стороне у нее разболелась голова, а от толпы исходил отчетливый запах немытых тел. Кроме того, Кевин будет недоумевать, куда она подевалась…

– А вот отличный молодой парень по имени Джосс, сильный как бык. Его только надо малость обуздать. Ваши предложения, джентльмены?

– Да это ж белый человек!

– Не, он цветной. Ты что, не слышал?

– Он в цепях, стало быть, буйный. Я не дам за такого и гроша!

– Я даю пятьдесят долларов!

– Пятьдесят долларов! Полно вам, мистер Коллир! Когда вы его обуздаете, он будет стоить никак не меньше пяти сотен! – Аукционист с негодованием отверг низкую цену.

– Ага, если при этом он не убьет кого-нибудь! Или его самого не придется в конце концов пристукнуть!

Пока шел этот обмен репликами между аукционистом и мужчиной в толпе, Лайла взглянула на платформу и оцепенела. Он был грязным, волосы свалялись и спутались, усы исчезли, двухнедельная щетина покрывала подбородок и скулы. Он был бос, одет лишь в рваные бриджи – те самые, как потрясенно осознала Лайла, что были на нем в ту роковую ночь, и нечто больше похожее на тряпку, чем на рубашку, висело у него на плечах. Его грудь была по большей части обнажена, открывая бугристые мускулы вместе с густой черной порослью посредине. Рот у него распух, и в уголке запеклась кровь. На левой скуле багровел яркий кровоподтек, а на правом виске виднелся наполовину заживший порез. Лайла почувствовала, что сердце ее остановилось, когда увидела, как вздуваются мышцы на почти голых руках, потому что они слишком туго связаны за спиной. Лодыжки сковывала цепь, и еще одной он был привязан к столбу платформы. Несмотря на изменившуюся внешность, не узнать Джосса было невозможно. Беспомощно уставившись, Лайла почувствовала, как к горлу подступила дурнота, и ей пришлось преодолеть ее. О Боже, до чего его довели… Реальность мести Аманды оказалась куда ужаснее, чем она себе представляла.