Текст книги "Тридцать лет на Cтарой площади"

Автор книги: Карен Брутенц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 45 страниц)

Наконец, последнее обстоятельство, но по важности перекрывающее почти все из уже названных, – позиция Ельцина и радикальных демократов, их политические шаги и амбиции. Ход событий поставил их перед выбором: сохранить государство или прорваться к власти. Они, судя по всему, не колебались и за ценой не постояли: пренебрегли первым и ринулись ко второму. Это было естественно для большинства из них, как почти во всякой политической борьбе, именно это являлось главной, если не единственной, целью.

Сегодня, когда трагические последствия распада Союза очевидны, нам говорят, что он в любом случае был неизбежен, особенно после августовского путча. Ссылаются на то, что?де Украина не хотела присоединяться к союзному договору и одно это уже определяло финал. Один из самых активных «беловежцев» – Шахрай в своих многочисленных статьях и интервью утверждает, что «образование Содружества Независимых Государств (он явно избегает говорить «роспуск Союза». – К. Б. )» было способом «предотвращения стихийного и гораздо более катастрофического распада СССР». Выступая в Государственной Думе, он доказывал, что беловежские соглашения лишь подвели черту под дезинтеграцией и распадом Союза, и выдвинул «убойный», на его взгляд, аргумент: «Три человека, как бы они этого ни хотели, были бы не в состоянии распустить мировую ядерную (!) державу». Он жалуется: «Стало как?то общим местом считать, что именно беловежские соглашения развалили Союз».

Ему нервозно вторит обычно выдержанный Шушкевич: «Хватит этих разговоров, что в Беловежской пуще развалили Союз. Он был развален Горбачевым, который стремился любой ценой держаться за должность, не хотел соблюдать интересы большого государства… Мы вовремя остановили этот безумный процесс развала».

Но эти и подобные заявления, в изобилии рассыпанные в выступлениях не только Шахрая, но и Бурбулиса, Козырева и других, не более чем арьергардные защитные речи людей, причастных к антиконституционному сговору. Факты свидетельствуют, что российские деятели были не только закоперщиками беловежского сговора, но мощной движущей силой разрушительных процессов в Союзе.

Как известно, 12 июня 1990 г. была принята Декларация о суверенитете РСФСР. Она фактически открыла «парад суверенитетов» и дала сигнал – стимулировала движение других республик к независимости. С августа по сентябрь они, в свою очередь, принимают декларации о суверенитете. Летом этого же года Р. Хасбулатов, как уже упоминалось, «шокировал» Мэтлока, предсказав «с удовольствием, что Советский Союз скоро исчезнет и будет заменен «просторной» организацией типа Организации Объединенных Наций».

Известно также, что Бурбулис, Шахрай и их группа загодя, во всяком случае еще в феврале 1991 года, готовили документы, ставшие основой беловежских соглашений. «В 1990 году я уже начал готовить Беловежье по сути», – вырвалось недавно у Бурбулиса. Тот же Мэтлок пишет: «Г. Бурбулис и его коллеги набрасывали проекты «просторных» соглашений, которые дали бы России предлог (!) для абсорбирования институтов СССР и превращения ее в его правопреемницу по международному праву. Бурбулис вез эти проекты, когда сопровождал Ельцина на встречу» (беловежскую. – К. Б. ) Шушкевич признает, что «существовал договор?заготовка, разработанный еще в феврале славянской «тройкой» вместе с Казахстаном» Правда, по его словам, принадлежащие Бурбулису формулировки относительно прекращения существования Советского Союза «шли гораздо дальше, чем имели в виду представители Белоруссии».

Своим «суверенным» поведением и прямым подталкиванием к этому других республик российское руководство всячески стимулировало центробежные тенденции, оно сговаривалось с радикалами о республиках. Бывший премьер?министр Литвы К. Прунскене, с которой я встречался на сессии Совета взаимодействия в Пекине в мае 1993 года, рассказывала о договоренности, существовавшей между Ельциным и Ландсбергисом, ослабить позиции Горбачева. Ландсбергис обещал придать взаимоотношениям Литвы с СССР конфликтный характер, не идти на серьезные переговоры с Горбачевым (а то тот, не дай Бог, пойдет на уступки). Взамен Ельцин обязался оказать Ландсбергису полную поддержку.

Этой же тактики российский президент придерживался на переговорах о союзном договоре, раз за разом изменяя свою точку зрения и отказываясь от уже согласованных позиций. Как пишет Мэтлок, «Ельцин успешно маневрировал с целью ликвидации Советского Союза». Последний шаг был сделан 22 ноября – в момент, когда уже заказали шампанское для ритуала парафирования соглашения.

4 ноября – за месяц до беловежских соглашений – по российской инициативе лидеры республик согласились упразднить все союзные министерства, за исключением пяти. А 15 ноября 1991 г. Ельцин десятью указами установил контроль над всеми советскими финансовыми институтами и значительной частью внешней торговли. Еще через три недели последовала поездка в Минск.

Некоторые наблюдатели, и в том числе американский посол, склонны считать, что в поведении Ельцина первостепенную или даже главную мотивационную роль играла неприязнь к Горбачеву. Я думаю, что это преувеличение, хотя и не сбрасываю со счетов этот резон. Все же главным, очевидно, было другое. Не только Беловежье и предшествующие события, но в особенности последующие годы убедительно продемонстрировали, сколь много значит для Ельцина власть и какую безграничную цену он готов за нее уплатить.

Инспирируя Беловежское соглашение, российское руководство обнаружило впечатляющую недальновидность. Оно явно рассчитывало, что беловежский «развод» станет для России лишь зигзагом, за которым вновь последует этап «собирания земель» под ее руку. Очевидно, сказался провинциализм – да еще сдобренный изрядной дозой «державного» высокомерия – некоторых российских творцов Беловежья, внезапно и случайно вброшенных в большую политику. Они, видимо, считали, что Беловежье – не более чем эпизод в жизни остальных советских республик! Российское руководство не понимало – и, судя по всему, не вполне понимает до сих пор, – что обретенная независимость республик не полустанок, а конечная станция, что это не преходящий эпизод, а рубеж, взятый навсегда.

Обнаружилось достаточно поверхностное представление о национальном вопросе, о ключевом значении демократического к нему подхода, привязанность к наследию и рефлексам прошлого. Отсюда «славянский» характер беловежских соглашений и попытки экономических договоренностей в таком же составе, разумеется, неудачные. Отсюда то и дело прорывающаяся неготовность на практике принять последствия беловежских решений, попытки под флагом интеграции выкроить доминирующее положение для России. Отсюда же чеченский поход и таджикская авантюра, бездумные проекты (за которыми маячит опять?таки фигура Шахрая) ликвидации национально?территориальных автономий или расселения 32 млн. русских «но южным рубежам России», притеснение «лиц кавказской национальности» и т. д.

Выявилась и ложность посылки, которой тешился складывавшийся российский истеблишмент: оставшись одна, Россия?де только выиграет, на нее немедленно снизойдет благодать экономического расцвета. Вспоминаю, как на ужине у советского посла в Тегеране летом 1991 года бессменный с тех пор заместителе министра экономики Матеров и его коллега, председатель Комитета по добыче и переработке нефти (фамилии не помню), с непоколебимой уверенностью провинциалов доказывали, как важно «отцепить вагоны от поезда» (т. е. от России, которую они еще называли «метрополией». – К. Б. ).

Но более всего поражают хладнокровие и (назовем это так) решительность, с которыми творцы – всех рангов – беловежских соглашений обрекли на разлом жизни десятков миллионов. Ведь за строками соглашения стоит гигантский массив сломанных и исковерканных судеб, людских невзгод и страданий.

Не могу не процитировать открытку, которую моя теща Анна Александровна Китаева получила из Полтавы от близкой подруги военных лет Нины Андреевны Копейкиной, участницы Великой Отечественной войны, радистки, вдовы, как и она, офицера, защищавшего Сталинград. Они познакомились в начале 1942 года в Поволжье при формировании дивизии, в которой служили их будущие мужья.

Нина Андреевна пишет: «Вот и случилось так, что живем мы теперь за границами, в разных государствах – ни увидеться, ни поговорить. И у меня все чаще чувство, будто дует осенний пронзительный ветер, а мы все вроде стоим голенькими на этом ветру».

Наверное, под этими словами подписались бы многие.

И последнее. Был ли распад Союза благим, прогрессивным актом в общественно?историческом смысле? Если сравнивать с дореформенным Советским Союзом, я бы ответил на этот вопрос утвердительно. Если же думать в категориях доведенной до успешного конца перестройки, если, таким образом, иметь в виду реформированный Советский Союз, то нет. Тогда на первый план выступили бы преимущества крупного многонационального демократического государства – на фоне провинциальности, пусть даже временной, большинства новых государств. А в международном плане – предотвращение создавшегося вакуума, открывшего дорогу своеволию Соединенных Штатов, которым тяготятся и недовольны многие, притом самые различные страны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Завершена последняя глава, за плечами 20 месяцев прилежного труда, плод которого представляется на суд читателя. Задуманная как мемуарное свидетельство о времени и о себе в нем книга превратилась в «суд» над тем и другим. Потребовав интенсивной внутренней работы, она послужила своеобразным испытанием на способность «без гнева и пристрастия» отнестись к прожитому и пережитому, понять смысл и внутреннюю связь событий.

Я как бы заново, из сегодняшнего далека вглядывался в пролетевшие годы, заново взвешивал ценности, которые исповедовал, заново всматривался в людей, с которыми сталкивала судьба. К тому же время добавило еще один оценочный критерий – юдоль после? перестроечной России. На этом фоне особенно отчетливо вырисовываются и пороки, и достоинства прошлого.

Книга естественно и правомерно получилась очень недоброй к прошлому. Дочь, которой я дал прочесть рукопись, интересуясь реакцией молодых, даже несколько удивила: «Не знаю, что ты имел в виду, но для меня это – обвинение прошлому. Была тюрьма, жизнь человека, обставленная всевозможными ограничениями на каждом шагу. Человек, его судьба зависели от произвола других людей, часто ничтожных и гораздо ниже по своим возможностям».

Но я никак не хотел – и надеюсь, мне это удалось – походить на антикоммунистических кликуш «последнего правительственного распоряжения», на злобствующих истериков или быстроногих мальчиков из разнообразных редакций (воодушевленных твердой валютой, но не обремененных ни мыслями, ни знаниями), которые поносят всю послеоктябрьскую эпоху. О чем бы ни писали, они считают уместным и выгодным (что верно!) бросить в него шматок грязи. Даже если речь идет о прохудившейся где?то, десяток лет не чиненной канализации, они обязательно свяжут это с пробелами «канализационного дела» в советское время, а может быть, и напрямую с «язвами» марксизма.

Впрочем, мода эта явно увядает. Нынешнее положение России помогает вспомнить, что в нашем «вчера» были не только оторванная от народа отжившая система и окостеневшая идеология, не только насильственная коллективизация и ГУЛАГ. Были и победа в Великой войне, и превращение страны в мировую державу, и солидарность с народами, добивавшимися свободы, и ростки интернациональной дружбы, и первые всходы коллективистской морали. И мне отвратительны люди, которые с наслаждением пинают свой народ, именуя его то «стадом», то «совками» – и только потому, что он поверил тем, кто провозглашал идею социального равенства и справедливости, величайшую из созданных человечеством идей. И дело тут не только в порядочности. Без достойного отношения к собственной истории общество не вправе ни уважать себя само, ни претендовать на то, чтобы его уважали в мире. Глумиться над прошлым куда проще, чем извлекать из него уроки. К тому же это чревато новыми тяжелыми ошибками и разрушительными последствиями.

В центре автобиографической книги, естественно, оказались мои коллеги и я – представители той генерации «аппаратчиков», которых разбудил и трансформировал XX съезд. Порой я адресую им – назовем их, весьма условно, «пятидесятниками», хотя «созрели» они заметно позже, в 60?е и 70?е годы, – и нелицеприятные слова. Они были внутри системы, ее обслуживали и не могут вполне отделить себя от того, что делалось и происходило. Этого не отменяет неоспоримый факт, что они стали там чужеродным элементом и с системой были практически несовместимы их реформаторские чаяния.

Верно, однако, и то, о чем говорил Э. Шеварднадзе, кумир российских либералов: «Если бы не произошла революция в умах коммунистов, не было бы ни перестройки, ни демократизации в России».

Реформаторским мечтаниям «пятидесятников» не суждено было осуществиться. Они думали о социализме с «демократическим, человеческим и нравственным лицом». Они хотели для своего народа свободной и достойной жизни, избавления от унижающего отставания в условиях бытия от богатых стран. Они стремились к укреплению мощи и влияния Советского Союза, его превращению в притягательный пример.

Но жизнь пошла другим путем. Советский Союз лежит в руинах, а Россия низведена до положения державы не первого ранга. В стране воцарился «грабительский капитализм» (определение известного американского миллиардера Сороса), опирающийся на коррумпированные государственные структуры, финансовую олигархию, связанную с криминальным миром.

Даже если оставить в стороне споры о траектории развития России – заводит ли она в тупик или, напротив, выводит из тьмы туннеля – несомненно, что цена, государственная, экономическая, социальная, демографическая, культурная и нравственная, которую мы платим за расставание с прошлым, за перестроечный и послеперестроечный периоды, чудовищна. Мы получили общество, которое отравлено двойным ядом – непреодоленного прошлого и полукриминального настоящего, общество с «латино?американскими» контрастами, общество, где деньги являются мерилом всего – ума, таланта, успеха, морали, где господствует отвращение к политике и политикам, где люди принижены и пассивны, где уголовная репутация высших сановников – банальное, будничное дело.

Значит ли это, что «пятидесятники» были неправы изначально и жили во власти утопий? Думаю, что нет. Ведь еще «отнюдь не вечер» российской судьбы. Более того, я убежден, что идея социальной справедливости – ванька?встанька мировой истории – еще зазвучит в России в полный голос. И первые свидетельства этого уже есть.

В книге много говорится о внешней политике – нашей и американской. Неверно, что советская политика целиком опиралась на мифы. Существовали и империализм, и колониализм, которые сейчас пытаются украсить, ставя в кавычки, и американцы жгли напалмом вьетнамцев, и утюжили тяжелой артиллерией арабов. И мерзости одной, советской, стороны не могут быть индульгенцией для другой.

Неискаженный пристрастием взгляд в прошлое показывает, что в советской политике – при всех ее минусах – было немало и здравого. Об этом свидетельствуют и нынешние шаги российской дипломатии, которая, нащупывая фарватер самостоятельного курса, в ряде регионов фактически идет по ее следам.

Разумеется, Россия находится в принципиально ином положении, чем Советский Союз, – не только в идеологическом отношении, но и в смысле своего потенциала. Ей, очевидно, на длительное время не пристало увлекаться миражами глобальной политики и лучшее на что она может сегодня реально претендовать – это быть великой «трансконтинентальной», евроазиатской державой. Но из советского внешнеполитического наследства в первые послеперестроечные годы было бездумно растрачено и многое, что можно и нужно было сохранить. Сказалось подстегиваемое идеологическим зудом желание сделать «все наоборот», «сжечь все корабли» прошлого, послушно следовать за политикой США и поспешно отречься от испытанных друзей.

Между тем Россия в силу своей и географической, и цивилизационной специфики обязана вести многополюсную политику, не допуская опасной гипертрофии ни на одном из направлений. Россия жизненно заинтересована в тесном, всестороннем и открытом сотрудничестве с Западом. Но оно не должно перерастать в глобальное военно?стратегическое партнерство – сегодня неизбежно неравноправное.

По своему географическому и геополитическому положению Россия принципиально отличается от Западной Европы и США. Она входит своими массивами в глубины Азии, граничит на протяжении тысяч километров с мусульманским миром. Это навязывает ее политике некоторые перманентные ограничения и императивы. Однако именно эти регионы плюс Африку имеют в конечном счете в виду влиятельные круги Запада, когда замышляют создание своего рода крепости, призванной отгородить «золотой миллиард» (богатые страны) от безбрежного моря бедняков планеты. Идея, чреватая серьезными катаклизмами: проблему (а она, несомненно, тут есть) менее всего можно решать силовым способом.

Как бы то ни было, России особенно опасно участвовать в подобного рода комбинациях, постепенно соскальзывать к любезно предоставляемой ей роли заслона от мусульман, позволить вовлечь себя в противостояние с Востоком (Югом). Она и так уже с потенциально опасными для себя последствиями противостояла или противостоит исламистам в Афганистане, Чечне и Таджикистане в то время, как США ищут взаимопонимания с ними в Боснии, Алжире и других странах.

Тема отношений с мусульманским миром – одна из важнейших для судеб России в следующем веке. Если будущее исламского фундаментализма достаточно сомнительно, то расширение воздействия ислама и его политического влияния неизбежно, в частности потому, что он воспринимается как элемент национального сознания и возрождения. И первостепенная российская забота – избежать столкновения с ним.

Если Россия хочет оставаться азиатской державой не только в географическом смысле (не говоря уже о ее целостности), сохранить свое присутствие в Средней и Центральной Азии, Москве предстоит найти modus vivendi с влиятельными мусульманскими силами. Более того, России необходимо искать пути сотрудничества с этим миром, а возможно, и стать важным связующим звеном между ним и Западом. Для этого в ее арсенале есть солидные исторические и политические, цивилизационные и демографические предпосылки.

Фундаментальный вопрос для России – о ее месте в евроазиатском пространстве: сумеет ли она сохранить достойное политическое положение здесь и добиться на перспективу, чтобы бывшие советские республики строили свой экономические связи с преимущественной ориентацией на Москву, или будущее за евразийской стратегией Запада, и особенно США (примерно по Бжезинскому), и за евразийской дипломатией (по Хасимото)? Иначе говоря, кто будет очагом интеграционного притяжения для постсоветских государств этого региона?

Много говорится сейчас относительно интеграции России в международные политические и экономические структуры, и это, действительно, желанная и важная цель. Но не менее важны условия, на которых предлагается или происходит эта интеграция. И особенно существенно «держать в уме» то, что сегодня эти структуры в своем большинстве, хоть и называются «мировыми», выступают как «мировое сообщество», на деле являются американо?европейскими, главным образом американскими. Но в следующем веке, на который Россия уже сейчас не может не настраиваться, положение изменится, и, возможно, главный «фокус» XXI века будет состоять в том, как без острых конфликтов превратить все такие структуры в «зеркало» мировых интересов. Какую роль в этом может и призвана сыграть Россия – еще один из вопросов, который ставит перед нею следующее столетие.

Еще одна стержневая проблема российской внешней политики и, даже больше, российской самоидентификации – ее отношение к американской гегемонии (не столько даже к нынешней, сколько к опасным претензиям США надолго закрепить и нарастить ее). Эта проблема шире российско?американских отношений – она касается будущего миропорядка и места в ней России. Отсюда прямая обязанность России помочь тенденции к многополюсности стать преобладающей в развитии международной жизни, тем более что именно в этом направлении роет «крот истории». Заодно предстоит определить содержание самой формулы многополюсности – это переходная форма демократизации международных отношений или же лишь более или менее устойчивая комбинация региональных и зональных гегемоний?

Взгляд в прошлое показывает и то, что в холодной войне Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом двигали не только идеологические мотивы, но и межгосударственное соперничество. Разные геополитические интересы и противоречия между ними во многом сохраняются и теперь, хоть и в радикально преобразованном виде.

США занимают уникальное место в современном мире. Это не только единственная оставшаяся супердержава, но и единственное (если не говорить о мусульманской зоне) оставшееся мессианское государство, которое не только считает свой образ жизни благом для всего мира, но и стремится распространить его повсюду.

США немало делали и делают во имя победы демократии – разумеется, своей модели – в различных странах. Их заслуги в этом смысле бесспорны. Но идея демократии очень уютно и пластично сожительствует с другой, пожалуй, главной идеей внешней политики США – о мировом их лидерстве, подчинена этой идее, эффективно на нее работает.

Соединенные Штаты искренне заинтересованы в том, чтобы Россия превратилась в демократическую страну. Но не меньше, если не больше, они заинтересованы в том, чтобы Россия стала региональной державой, чтобы в постсоветском пространстве не было чрезмерного российского влияния, чтобы она оставалась вне натовской Европы. Москва должна последовательно добиваться равноправного положения. Без этого у нее не может быть собственной внешней политик ни на одном направлении. Без этого модные заявления том, Россия «обречена» быть великой державой, которые и так звучат, скорее как молитва, как заклинание, теряют всякий смысл.

Разумеется, невозможно проводить самостоятельную политику, когда пребываешь на поводке МВФ, где Вашингтон играет господствующую роль, и живешь от одного до другого его транша. Но отрадно, что российская дипломатия тем не менее обнаруживает теперь стремление к этому.

И последнее. Не только исторические талмуды, но и собственный опыт привел меня к выводу, который может показаться странным политика и политики – это чаще всего бремя для народов, иногда очень тяжелое. Своими невзгодами и страданиями, даже кровью они оплачивают корысть и амбиции политических деятелей, их ошибки и игры, наконец, их профнепригодность. Особенно это верно в отношении Советского Союза и нынешней России, чей политический класс обнаружил свою несостоятельность.

Россиянам остается уповать на следующую, новую генерацию политиков – не тех, кто пришел из советских лет, и не тех, кто выпрыгнул на политическую авансцену в послеперестроечные годы. На политиков, взращенных демократией и неусыпно ею контролируемых. На демократов без кавычек, интеллектуально раскрепощенных и отважных, внутренне свободных, ценящих человеческое достоинство и любящих Россию честной нержавеющей любовью. И только реальная демократия способна «уберечь» политику от политиков, а их – от самих себя.

14 января 1997 г.

ВКЛЕЙКИ

Моя бабушка (по матери) Галелия Тарумян зверски убитая в 1918 г. в Шуше во время армянского погрома.

Моя бабушка (по отцу) Теллу Аствацатрян, уцелевшая во время тушинской резни, но рано скончавшаяся от непосильного труда: овдовевшая, одна поднимала шестерых детей.

Мои родители Арфик и Нерсес. 1923 г.

Трое братьев (слева направо): отец, Семен, Асцатур, уцелевшие после погромов и гражданской войны.

Аннушка, папина сестра, в войну потеряла всех троих своих сыновей.

Дедушка Овнан Капрэлян, профессор?педиатр, во многом типичный армянский интеллигент.

Чекисты «накрыли» фальшивомонетчиков. Крайний слева – отец. 1923 г.

Отец (крайний справа в верхнем ряду) с товарищами но работе в ЧК (Орбелия, Глушанов, Почтарев, Коган и др.), 1924 г. Большинство из них погибли в 1937–1938 гг.

Мой 8?й класс – из 14 наших мальчиков 9 погибли на фронте. 1939 г.

Подруги моей юности. Нателла Мелик?Пашаева. Нелли Петросян. Нора Берман.

Мама, я и отец (перед его уходом в армию).

Моя отчаянная сестра Сусанна – на поколения победителей (1944 г.). 18?летней девушкой через 12 дней после гитлеровского нападения пошла добровольцем на войну. Окончила десантную разведшколу, командовала взводом разведроты и пробыла на фронте с ноября 1941?го по апрель 1945 г. Сейчас – «многовнучатая» бабушка. Ее заслуги оценены боевыми наградами и пенсией в 770 рублей.

Мне 32 года.

Мои будущая жена Алла Китаева. 1960 г.

Семейный портрет в интерьере. Сидят: мама, я с внуком, жена; стоят (слева направо): сын Гарегин, дочь Каринэ, зять Оник.

Дедушка и любимый внук. Размышляем о смысле жизни.

Пытаюсь понять, о чем думает наш общий любимец Тошка.

АОН. Донимаем вопросами Генерального секретари Компартии Индии А. Гхоша. 1955 г.

В Академии общественных наук не только изучали марксизм?ленинизм.

Мой научный руководитель академик Ю. П. Францев.

На лестнице Кремлевского Дворца делегации Народной партии Ганы на XXII съезде КПСС. 1961 г.

Делегации советской молодежи (в которой и я, почти 40?летний) преподносят цветы юные пиомеры Гамы. Аккра, 1962 г.

Дышим свежим воздухом («сидение» в Горках?Х). Справа от меня – А. Ермонский, позади – А. Бовин.

В Волынском?1 – ближней даче Сталина – в дни очередного «сидения».

Ангола, декабрь 1977 г. 1 съезд МПЛА. В перерыве между заседаниями: забыв на мгновение о политике (второй слева – Р. Кастро).

У Менгисту, президента Эфиопии, июль 1987 г.

Делегация КПСС на XVIII съезде Итальянской компартии, март 1989 г. А. Н. Яковлев – глава делегации.

На празднике «Униты» – газеты Итальянской компартии. Болонья, сентябрь 1987 г.

Переговоры с делегацией Французской компартии во главе с Ж. Марше, октябрь 1989 г.

Турку (Финляндия), август 1989 г. 90?летие Социал?демократической партии Финляндии. В центре премьер?министр Швеции И. Карлсон, справа – финский министр иностранных дел Р. Паасио.

То, что теперь называют «встречей без галстуков» встречались представители КПСС, социал?демократических партий Германии (О. Лафонтен – крайний справа па переднем плане), Швеции (И. Карлсон) и Финляндии (Р. Паасио).

Луис Корвалан – легендарный лидер чилийских коммунистов.

Возлагаем венок к могиле О. Торрихоса, руководителя Панамы, добивавшегося от США возвращения ей канала.

К. Черненко и глава никарагуанской делегации Байардо Аре перед беседой, в ходе которой ему будет сказано: «Мы не сможем вас защитить».

На углях «нарижада» – любимое блюдо аргентинцев, но словам которых, у них от коровы в дело не идет только мычание.

На горе Сион. Израиль, ноябрь 1976 г.

Встреча М. Горбачева с Ш. Пересом, бывшим премьер?министром Израиля. 1991 г.

С Тариком Азизом, иракским вице?премьером, до сих пор доверенным лицом Саддама, апрель 1977 г.

Встреча с Арафатом. Бейрут, 1981 г.

Переговоры Ю. Андронова и Я. Арафата. 1983 г. Слева от Ю. В. Андропова – Б. Н. Пономарев, справа – А. А. Громыко.

Так выглядел Бейрут 3–4 июля 1978 г. Огонь по его кварталам велся из всех видов оружия.

Беседа с президентом Ливана Жмайлем, апрель 1984.

С королем Иордании Хуссейном, июнь 1983 г.

На какие только вершины не приходилось забираться, гостя у арабов. Египет, 1971 г.

«Заклинатели змей». Марокко, май 1982 г.

Шибам (Южный Йемен): 12–14?этажные глиняные небоскребы, построенные более 500 лет назад. Памятник, находящийся под охраной ЮНЕСКО. 1980 г.

С А. Н. Мухаммедом, президентом Южного Йемена, апрель 1981 г. Через пять лет этот неизменно улыбчивый человек организует бойню своих товарищей по руководству партией.

Зал заседаний Политбюро Йеменской соцпартии после бойни, устроенной охранниками А. Н. Мухаммеда.

Долгая беседа с президентом Сирии X. Асадом, как оказалось, последняя: назавтра грянул ГКЧП. Август 1991

Прием у шейха Заида Нахайяна (президента ОАЭ). Рядом с ним – наследник, шейх Халифа, октябрь 1991 г.

Кувейт, сентябрь 1991 г. Одна из 789 скважин, подожженных отступавшими иракцами: некоторые из них будут гореть не один год.

У короля Саудовской Аравии Фахда перед вручением послания президента СССР М. С. Горбачева, ноябрь 1991 г.

Абу?Даби (ОАЭ). За несколько минут до встречи с шейхом Заидом, декабрь 1994 г.

Совет Взаимодействия, Прага, май 1991 г. Справа – бывший президент Франции Жискар Д’Эстен; слева – бывший министр иностранных дел Чехословакии И. Гаек, один из авторов «Хартии 77».

С Р. Пингасилгу – бывшим премьер?министром Португалии. Прага, май 1991 г.

Встреча друзей: Лисулу – первый заместитель Нельсона Манделы по Африканскому национальному конгрессу. ЮАР, Кейптаун, январь 1993 г.

С Дж. Каллагэном, экс?премьер?министром Англии. Кейптаун, январь 1993 г.

Рассказываю Г. Шмидту, бывшему канцлеру ФРГ, о том, что делается в России. Пекин, май 1993 г.

Совет Взаимодействия. Прием президентом Китая Цзян Цзе Мином. Пекин, май 1993 г.

Лодердейл. Спраиа – бывший госсекретарь США С. Ванс с рубашкой с надписью: «Документы (т. е. их рассекречивание. – К. Б. ) или смерть» – шутливая имитация знаменитого лозунга кубинцев «Родина или смерть.

Держу речь, споря с американцами, на встрече ветеранов внешней политики США и СССР. Мой сосед – генерал армии А. Грибков, бывший начальник штаба Варшавского договора. Лодердейл, Флорида, март 1992 г.

Пытаюсь освоить палочки. Прием у премьер?министра Японии. Первый слева – бывший канадский премьер П. Трюдо. Токио, май 1995 г.

С Р. Макнамарой, министром обороны США в годы вьетнамской войны. Ныне решительный сторонник ликвидации ядериого оружия. Токио, май 1995 г.

«Междусобойчик» в Фонде Горбачева. Крайний справа – A. Черняев; чокаюсь с юбиляром B. Гусенковым.