Текст книги "Тридцать лет на Cтарой площади"

Автор книги: Карен Брутенц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

Перемены в отношениях с Соединенными Штатами заметно, а в конечном счете радикально улучшили перспективу ближневосточного урегулирования. Стратегия контролируемой напряженности стала уступать место стратегии мира. Правда, на изменение позиции американской стороны, пожалуй, не меньшее влияние оказала начавшаяся на оккупированных территориях «интифада» – восстание палестинцев. Приведу на этот счет пространную выдержку из высказываний в беседе со мной 12 июля 1988 г. уже знакомого читателю У. Квандта

– советника Картера по ближневосточным проблемам:

«Отмечающаяся активизация дипломатии США носит во многом вынужденный характер и связана с изменившимися представлениями американцев (имеются в виду «простые» американцы. – К. Б.) о характере палестинской проблемы и о тех методах, которыми Израиль удерживает под своим контролем Западный берег реки Иордан и сектор Газа. До осени прошлого года, то есть до восстания, Рейган и Шульц вообще не были настроены на активность в деле продвижения арабо?израильского урегулирования… После начала палестинского восстания заработали несколько новых факторов. Один из важнейших – обеспокоенность американской еврейской общины снижением репутации Израиля в общественном мнении США, а также усилением экстремистских тенденций внутри самого израильского общества… В этом же направлении подталкивали администрацию и многие арабские страны, обеспокоенные подъемом палестинской борьбы и ростом радикалистских настроений у себя дома».

Новый курс, мне кажется, быстро доказал свою благотворность. Я бы даже сказал, что к концу 1987 – началу 1988 года влияние Советского Союза на Ближнем Востоке вновь достигло своего пика, но уже на иной основе. И понятно, почему. Мы еще ничего не утратили в своей силе. Не стали слабее наши связи с союзниками, хотя начался отход от чрезмерной милитаризации этих связей. И, тем более, мы не потеряли никого из них, в то же время открыли себе ворота в наиболее богатую и до того закрытую для нас часть арабского мира государства Залива. Наконец, наше влияние существенно подпитывалось возросшим авторитетом СССР – перестраивающейся страны, поднявшей знамя мира, международного сотрудничества и общечеловеческих интересов.

Сошлюсь на факт, который не делает погоды, но, на мой взгляд, по?своему о ней свидетельствует. В конце декабря 1987 – начале января 1988 года в качестве личного представителя Горбачева я побывал в Сирии, Египте, Объединенных Арабских Эмиратах (ОАЭ), Кувейте и Саудовской Аравии. Мне было поручено вручить его послания, адресованные главам этих государств – президентам Асаду, Мубараку, шейху Зайду Аль Нахаяну и эмиру Ас?Сабаху, королю Фейсалу.

В это же время – и практически по тому же маршруту – передвигался военный министр США Р. Карлуччи. Печать отмечала, что его визиту уделялось заметно меньше внимания, чем моей поездке, и это несмотря на куда более высокий официальный статус американца. В Египте, Сирии, Кувейте и ОАЭ государственные министры иностранных дел даже провели специальные пресс?конференции, посвященные итогам визита советского представителя. И это ничем не объяснишь, кроме как престижем, который имел в тот момент Советский Союз.

К некоторым из принимавших меня арабским руководителям я еще вернусь. Но здесь хочу рассказать о такой своеобразной и колоритной фигуре, как шейх Заид (я потом видел его в 1991 и 1995 гг.). Прием проходил в президентском дворце – здании колониального, несколько вычурного стиля, как будто сошедшем со страниц сказок Шехерезады или из кадров коммерческих фильмов на восточную тему. У ворот и по периметру стража – солдаты в форме на английский манер. Но вход в ту половину, что занимает сам эмир, охраняли люди из его племени – бородачи в бедуинских халатах. Внутри дворец роскошно обставлен и напичкан новейшими средствами связи, иной современной «инфраструктурой». Но шейх Заид и все официальные лица были в традиционном национальном одеянии (так в странах Залива, в отличие от других арабских стран, одевается подавляющее большинство населения). Шейх – худой невысокий мужчина, с лицом, украшенным изящной бородкой, и, конечно, с едва ли не обязательными у арабов усами, почти без седины, несмотря на восьмой десяток. На лице, шее и руках вечный, несмываемый загар пустыни.

В течение двухчасовой беседы хозяин дворца то и дело шумно сморкался в бумажные салфетки, извлекая их из коробки на столике между нашими креслами, и затем отправлял их в карман халата. По обе стороны от шейха в глубоких креслах располагался «диван», высшие сановники государства, так и не проронившие ни слова. То и дело подавали кофе, чай и соки, и слуги покидали зал, пятясь и непрерывно кланяясь, – не смели повернуться спиной.

Я впервые столкнулся с изложением «мирских», политических вопросов в оправе религиозной философии и племенной морали. Ссылаясь на постулаты ислама и сыпя поговорками («Сокола можно посадить на цепь, но укротить – никогда», «Остра твоя сабля, но всегда есть острее», «Верблюд глуп, но тебя кормит», «Тог, у кого нет старого, – у того нет и нового» и т. п.), шейх, толкуя мировые и ближневосточные проблемы, подводил к выводу о благотворности происходящих на международной арене перемен, о необходимости укреплять мир и терпимо относиться к взглядам и позициям, не совпадающим с собственными. Хотя я понимал, что передо мной не схимник, не кабинетный философ, а изощренный политик, умело действующий в мутных водах местной и региональной политики, рассуждения шейха Заида показались мне достаточно интересными, они отдавали какой?то первозданной мудростью (и я послал в Москву пространную квазифилософскую шифровку).

Подведя меня к большому окну и показывая на ведущее к аэропорту великолепное шоссе, которое с двух сторон окаймлено зеленым поясом (к каждому дереву, к каждому кусту здесь подведены оросительные трубочки, их наполнение регулируется компьютером), шейх произнес: «Видите все это? А когда мы, наши племена, пришли сюда не так давно, везде была вот такая голая пустыня, как тот кусок у моря. А теперь все иначе. Раньше в моем племени у каждой семьи был лишь один верблюд. Теперь же – по несколько автомобилей. И все это потому, что мы чтим Аллаха, не воюем, живем между собой в мире, а наше государство – одна большая семья». Разумеется, эта картина может показаться пасторальной, в ней отсутствует одна немаловажная «деталь» – нефть, на которой «плавают» Эмираты и которая служит основой их благосостояния. Однако верно и то, что неспешная, взвешенная политика руководителей ОАЭ тоже сыграла свою роль в достигнутом процветании…

Хотел бы привести здесь выдержки еще из одной, более поздней моей записки, адресованной президенту СССР и составленной на основе впечатлений от поездки но странам Залива (она была разослана Горбачевым министрам иностранных дел и обороны Б. Панкину и Е. Шапошникову, а также А. Вольскому и Е. Примакову):

«1. Руководители этих государств едины в весьма доброжелательном отношении к нашей стране, в стремлении развивать сотрудничество (что отразилось в их реакции на наши финансовые просьбы). Причем речь идет, по крайней мере на данном этапе, прежде всего о Союзе. Влиятельные собеседники неизменно и по собственной инициативе подчеркивали, что отношения с республиками имеется в виду развивать в общем русле сотрудничества с центром.

Объясняется такая позиция несколькими обстоятельствами:

– деидеологизация нашей внешней политики, «сброс» конфронтационного балласта, глубокие преобразования внутри сняли опасения по поводу наших «подрывных действий», и отношения с нами стали рассматриваться через призму своих геополитических и международных интересов;

– хотя руководители стран Залива ориентируются прежде всего на сотрудничество с США (ОАЭ также на Англию), всем им не но душе «однополюсный» вариант международной ситуации и хотелось бы, чтобы мы играли в той или иной мере уравновешивающую роль в регионе да и в мире в целом;

– сильнодействующим фактором является сама личность советского Президента. Сказывается, по?видимому, и то, что в их глаза? Президент воплощает Союз, за сохранение которого они выступают.

2. За последние годы мы заметно продвинулись в отношениях со странами Залива, но наши действия носят недостаточно спланированный и комплексный характер и имеющиеся возможности используются далеко не в полной мере. Нужны дополнительные усилия, учитывая экономический потенциал, но также и их политическое влияние в арабском мире. Можно было бы сделать следующее.

Первое. Обратить особое внимание на очень аккуратное, осторожное, но тем не менее настойчивое и целеустремленное продвижение военного сотрудничества. Страны Залива… стремятся к диверсификации поставщиков (сейчас это главным образом американцы, но также англичане и французы).

Поэтому принципиальное значение приобретают пунктуальное выполнение наших обязательств по недавно заключенному с ОАЭ соглашению о поставках военной техники и в целом успешное развитие сотрудничества с ними. Оно станет как бы «входным билетом» и на рынки других стран Залива. Причем, как уже показывает опыт с ОАЭ, эти страны могли бы стать и источником финансовой поддержки совершенствования нашей военной техники.

Второе. В Саудовской Аравии, Кувейте, ОАЭ на базе нефтяного бизнеса и финансовых связей с Западом сформировались сильные деловые круги, которые не прочь – при наличии соответствующих условий – вкладывать деньги в нашей стране или совместно с нами – в третьих странах. К сожалению, эти настроения нашими ведомствами и деловым миром практически не используются. Между тем в некоторых отношениях здесь у нас больше возможностей, в особенности в русле конверсионных процессов. Важно, однако, чтобы сюда приезжали люди квалифицированные, «пробивные» («от конверсии»), с конкретными предложениями.

В этой связи следовало бы рассмотреть вопрос о создании Ассоциации экономического сотрудничества со странами Залива (возможно, на базе Научно?промышленного союза), в которую могли бы войти представители и нашего бизнеса, и государственного сектора. Эта организация стала бы оказывать консультационную помощь нашим предприятиям и одновременно в концентрированном виде выражать интересы этих предприятий, обращенные к арабским странам, участвовать в координации их активности. Целесообразно также издать на языках справочник об условиях деятельности иностранного капитала в Советском Союзе, где изложить все правовые, законодательные вопросы, интересующие иностранных вкладчиков.

Третье. Назрел вопрос о том, как использовать страны Залива, учитывая их на сегодня довольно приемлемую установку в вопросе взаимоотношений с нашими «мусульманскими» республиками – то есть вести с ними разговор с участием центра, не стимулировать сепаратистские тенденции – в общих интересах Союза, для нейтрализации негативных проявлений исламского фактора у нас. Подобная позиция стран Залива объясняется страхом перед фундаментализмом иранского свойства, а также, видимо, трезвым пониманием реального положения наших «мусульманских» республик и в этой связи необходимостью для них не торопиться «уходить» из Союза.

Представляется полезным создать какую?то «исламскую» группу либо в аппарате Президента, либо в рамках МИД. До сих пор изучение ислама, к сожалению не очень продуктивное, шло по научной линии. Оно заслуживает, конечно, поддержки и в дальнейшем. Однако сейчас надо поворачивать в сторону политико?практических рекомендаций по следующим вопросам:

– влияние «внутрисоюзного» исламского фактора на наши отношения с другими странами;

– воздействие исламского фактора извне на наши республики;

– использование соперничества различных исламских течений (и государств, их стимулирующих) для нейтрализации негативных проявлений исламского фактора внутри Союза и т. д.

Следовало бы, кроме того, дать посольствам специальное указание поддерживать более активные контакты с исламистами в их странах (имея в виду различные исламские течения), а также ускорить информационно?аналитическую работу по этому направлению.

Четвертое. Сейчас наши «мусульманские», особенно среднеазиатские, республики усиленно пробиваются в страны Залива. Но делается это зачастую неквалифицированно, а иногда и назойливо, что вызывает здесь, мягко говоря, недоумение. К тому же республики действуют несогласованно, «толпясь» у порога этих стран, и мешают друг другу. Думается, необходимо содействовать реализации законных устремлений республик но развитию отношений со странами Залина, обеспечивая координацию их действий через СМИД и оказывая им квалифицированную помощь по линии МИД Союза.

Пятое. Руководители стран Залива с огромным вниманием следят за происходящим в нашей стране, стремясь нащупать объективные ориентиры для определения своей позиции (саудовский король даже просил предоставлять ему ежедневно кассеты с нашей информационной программой в английском переводе). Они нуждаются в регулярной доверительной информации. Не говоря уже о «дивидендах» от знаков внимания как такового (речь идет ведь о восточных людях), мы таким путем обеспечиваем себе важную политическую поддержку. Да и на экономических делах это тоже может сказаться.

Поэтому важен регулярный политический контакт советского Президента с главами государств Залива. Может быть, следовало бы ввести в обиход периодические телефонные беседы Президента, по крайней мере с некоторыми из них (например, с королем Саудовской Аравии, президентом ОАЕ), выбирая, разумеется, подходящие обстоятельства. Американские президенты, в том числе Буш, давно используют такой канал».

Перечитал все это, и невольно подумалось, что из предложенного, к сожалению, и теперь немало остается актуальным.

Особый вопрос – отношения с коммунистическими партиями арабских стран. О них многого не скажешь. Хотя наши контакты, обмен мнениями и другие формы связей (например, учеба активистов в Институте общественных наук при ЦК КПСС, прием по специальным квотам студентов в советские вузы и т. д.) были довольно оживленными, они носили скорее будничный характер и чаще всего не имели большого политического содержания, конечно с точки зрения ближневосточной проблемы. Как и их латиноамериканские коллеги, арабские компартии отличались лояльностью в отношении КПСС, но не имели сильных позиций в своих странах. Исключение составляли в определенные периоды суданская, сирийская и иракская партии.

Суданская, возглавлявшаяся волевым и прагматичным А. Х. Махджубом, обладала в стране серьезным авторитетом – с нею считались все, включая весьма влиятельных «Братьев?мусульман». Но она «подорвалась» на грубой ошибке – авантюре ее руководства – участии в перевороте против генерала Нимейри, приведшем к истреблению партийных кадров (сам Махджуб был казнен) и к откату генерала на антикоммунистические и проамериканские позиции. Иракские коммунисты стали объектом жесточайших репрессий Саддама Хусейна. Его вездесущий мухабарат (разведка) нанес чувствительные удары по партийным структурам, от которых партия в 80?е годы так и не оправилась, сосредоточив свою деятельность преимущественно в Курдистане. Впрочем, курдская прослойка всегда играла большую роль, что нередко вызывало недовольство тех в партии, кто считал, что в ее руководстве недостаточно представлены арабы. Сирийские коммунисты были серьезно ослаблены расколом, приведшим к возникновению двух конкурирующих партий. Еще до этого из партии выделились две группы – Р. Турка и Мурада Юсефа, которые продолжили самостоятельную политическую деятельность. Что касается Ливанской компартии, то она свою относительную слабость стремилась компенсировать активностью в сфере международных связей. В частности, в период обострения обстановки вокруг Ливии она направляла туда некоторых своих членов, прошедших «школу войны» в Ливане, пыталась посредничать между Каддафи и Москвой и т. д.

Слабость компартий не была, конечно, случайной.

На это их обрекала, во?первых, отсталость социально?экономических условий, которым никак не была адекватна официальная партийная идеология. И для большинства коммунистов конечные цели партий оставались более чем туманными.

Во?вторых, коммунисты, партия атеистов, сталкивались с огромным и едва ли преодолимым препятствием – глубокой укорененностью исламских верований и традиций. Попытки некоторых компартий обойти этот барьер (например, алжирской, заявившей о своей решимости идти к своей цели, держа «в одной руке Коран, а в другой – «Капитал» Маркса») большого эффекта не дали.

В?третьих, компартии так и не сумели очиститься от наветов антикоммунистической пропаганды, что они, мол, действуют по указке Москвы. Между тем влияние КПСС, особенно во внутренних вопросах, не следует преувеличивать. Участие коммунистов Судана в попытке свержения Нимейри шло вразрез с линией КПСС на сотрудничество с арабскими националистами. В 80?е годы мы не сумели убедить иракских коммунистов снять лозунги борьбы против «антинародной агрессивной войны», за свержение режима после того, как иранцы вторглись на территорию Ирака: слишком сильна была их ненависть к Саддаму Хусейну. Тогда же Москва оказалась не в состоянии урезонить лидеров сирийских коммунистов и не допустить раскола партии, хотя об этом дважды шла речь на встречах с руководством КПСС. В 60?е годы из Ливанской компартии была изгнана ориентировавшаяся на КПСС группировка Савайи Савайи, а Ж. Хауи, которого Москва не жаловала, стал Генеральным секретарем.

В?четвертых, партии в «прогрессивных» странах пострадали от взятого нами курса на сотрудничество с правящими группировками. Это в значительной мере лишило их политической самостоятельности, возложило на них ответственность за недостатки и пороки режимов, на политику которых они практически не имели ощутимого влияния.

И наконец, в?пятых, в ряде партий у руля оставались люди старой школы. К тому же в сирийской, иракской, иорданской и египетской партиях в руководстве существовали серьезные разногласия политического и особенно личного свойства, что порой приводило даже к расколам. Наверное, не помогало также и то, что некоторые партии, например сирийская и ливанская, находились между собой в откровенно неприязненных отношениях.

Не сбросишь со счетов, что арабским компартиям приходилось работать в особенно трудных условиях, как правило, под постоянным и жестким полицейским прессингом. Пребывание в партии требовало не только стойкости, не только готовности переносить жизненные трудности, но нередко и личного мужества.

В наших отношениях с арабскими коммунистами, наверное, существовал полуосознанный расчет на создание и укрепление какой? то прочной опоры в их странах. Присутствовал и дух товарищества, причастности к общему делу, правда не слишком определенному. Но превалировала скорее рутина, устоявшаяся практика. Должен признаться, что положение в партиях мы знали не слишком хорошо. Их лидеры давали информацию не только ограниченную, но и, естественно, приукрашенную и целенаправленную. Общались мы главным образом с членами руководства, контакты же за рамками этого круга были скудными, и они лидерами не поощрялись.

В этот период получили развитие и связи с некоторыми правящими партиями арабских стран, или, скорее, фигурировавшими в таком качестве. Эти связи осуществлялись, как правило, на основе ежегодных планов межпартийного сотрудничества, которые стимулировали контакты между представителями руководства, среднего звена партий, содействовали увеличению числа арабской молодежи, обучавшейся у нас, и в какой?то степени подпитывали атмосферу симпатий к Советскому Союзу. Вместе с тем связи во многом оставались формальными.

В течение всех лет, о которых идет речь, исключительно важная для советской политики в ближневосточном регионе роль отводилась Сирии. Отношения с ней развивались в общем благополучно с середины 50?х годов. Уже к началу 70?х годов они стали широкомасштабными (причем с 1967 г. установились и межпартийные связи).

В Москве с большой настороженностью восприняли переворот в Дамаске в ноябре 1970 года, приведший к власти Хафеза Асада. Но уже в феврале 1971 года состоялся визит премьера Юзефа Зуэйна, и ему удалось продемонстрировать преемственность сирийской политики. Приехавший с ним Абдалла Аль?Ахмар, заместитель Генерального секретаря партии БААС, горячий сторонник наших межпартийных связей, побывавший почти во всех наших союзных республиках, нанес визит в отдел, беседовал с Пономаревым. Сирийцы запросили даже программы Института общественных наук но всем проблемам, включая марксизм?ленииизм.

В Советский Союз на учебу хлынул поток сирийцев – к 1992 году во всех звеньях обучения, начиная с техникумов и кончая вузами и аспирантурой, было подготовлено более 40 тыс. человек. Многие из них до настоящего времени находятся на ключевых постах в партии и государстве; из восьми членов регионального руководства четверо говорят по?русски. В созданном и оборудованном с нашей помощью Институте политических наук в Дамаске до сих пор идет преподавание различных общественных дисциплин, естественно, на баасистский лад, слушателей знакомят с марксизмом и опытом коммунистов, соединяя это, разумеется, с критикой. Проводится мысль, что баасизм пойдет другим путем, учтя ошибки КПСС.

Большая роль во всем этом принадлежала самому Хафезу Асаду. Сказалось и постепенно вызревшее в сирийских правящих кругах убеждение, что коммунизм и коммунисты не представляют больших опасностей для баасизма. Это, впрочем, не мешало им тщательно контролировать идеологическую сторону контактов и связей.

Тенденция к особым отношениям с Дамаском заметно укрепилась, когда Египет стал поворачиваться к США. А после нашего разрыва с Каиром Сирия превратилась для СССР в союзника номер один в регионе. Когда дело касалось арабского мира, в Москве внимательно прислушивались к сирийской точке зрения, хотя не всегда ее разделяли. Так, мы нередко, может быть, даже понимая, что сирийцы не правы, предпочитали не поддерживать ООП в ее разногласиях с Дамаском.

Тесное сотрудничество с Сирией проявлялось в разностороннем характере наших отношений, в объеме помощи, в достаточно доброжелательной реакции на ее просьбы (пусть даже они не всегда удовлетворялись), в общем настрое советского руководства и, конечно, в военных связях, которые именно в 70?е годы приобрели масштабный характер. Обильными стали поставки оружия, причем передавалась достаточно передовая техника, не направлявшаяся другим арабам. Началось это еще с визита Ю. Зуэйна. Сириец привез военную заявку настолько крупную, что, принимая его, Брежнев заявил: «Знаете, я был болен, лежал, но, когда мне сообщили о ваших заявках, меня аж подбросило, я встал». Зуэйн, не смутившись, ответил: «Что ж, мы теперь знаем на будущее, как поставить вас на ноги».

Заметно возросло число советских военных советников и специалистов, на сирийской земле появились наши подразделения ПВО. В 1979 году в Сирию был введен ракетный полк, который затем на время был перебазирован в Ливан, хотя в связи с действиями там Израиля эго порождало опасность прямого столкновения. В данном случае советские лидеры изменили обычной своей осторожности: так много значила Сирия. Наши моряки утвердились в Латакии.

При всем том отношения с Сирией были далеко не идиллическими. На среднем уровне – скажем, провинциальных комитетов БААС, среднего офицерства – отношение к нам было не только хорошим, но часто и доверительным. Высшее же звено, определявшее политический курс, выдерживало, конечно, определенную дистанцию.

Не все складывалось гладко и во внешнеполитической сфере. В вопросах «большой» международной политики – отношение к общей линии и конкретным акциям США вроде размещения ракет среднего радиуса действия и т. п. – сирийцы были готовы идти рука об руку с Советским Союзом. Возможно, они поступали подобным образом отчасти, и потому, что эти проблемы не слишком их касались. Сирия, однако, была одной из немногих мусульманских стран, которые и в афганской проблеме, весьма чувствительной для арабского и мусульманского мира, твердо поддерживали СССР. Больше того, на исламских конференциях она отстаивала эту точку зрения до конца. Когда же речь заходила о проблемах региональной и общеарабской политики, тут сразу же проявлялась определенная сдержанность, если не сказать больше. Это тоже характерная черта наших отношений и сирийской политики в 70?е и 80?е годы. Яркий пример – ввод в 1976 году сирийских войск в Ливан, который в Москве кое?кто называл даже вероломным. В тот момент Косыгин находился с визитом в Дамаске, и сирийцы сделали вид, будто посоветовались с ним, но на самом деле его даже не поставили предварительно в известность.

Москва отреагировала подчеркнуто холодно, хотя и не публично: в закрытых обращениях к руководству Сирии о советской позиции говорилось недвусмысленно, а послание Брежнева к Асаду было составлено в достаточно резких тонах. Однако сирийцы никак не проявили своего недовольства. Реакция последовала лишь после того, как полный текст обращения напечатала французская «Монд». Но и тут, что опять?таки характеризует сложившиеся отношения, никакой критики СССР.

СССР серьезно расходился с Дамаском по вопросу о его отношениях с Ираком. Зацикленность на враждебности к нему мы считали малообоснованной, видя в этом типичный пример того, как личные и националистические противоречия берут верх над общеарабскими интересами.

Не вполне совпадали наши точки зрения и на положение в Ливане. Сирийское руководство в глубине души считало и считает, что это – государство искусственное, часть Великой Сирии, отторгнутая колонизаторами. И ее действия в Ливане часто носили характер грубого диктата, что не могло вызвать в Москве большого сочувствия. В 80?е годы, используя шероховатости в отношениях, сирийцы стали прибегать к услугам Хесболлы, других исламистов и т. д. В те же годы возникли противоречия в связи с ирано?иракской войной: Дамаск вежливо, но твердо отводил наши попытки побудить его способствовать ее окончанию. Неоправданной казалась нам сирийская враждебность к Арафату.

Не было вполне безоблачным и военное сотрудничество, хотя основные споры, касающиеся поставок, начались несколько позже. Сирийцы, настаивавшие на концепции «стратегического равновесия» с Израилем, требовали все больше оружия. Москва же доказывала, что это невозможно, считала, что насытила Сирию вооружением в достаточной мере.

Хотя экономическое сотрудничество получило немалый разворот (в 1973 г. была, например, завершена первая очередь Евфратского гидроэнергетического узла), сирийцы хотели от нас большего. Они добивались более широкого участия в тех сферах, где мы были сильны: в энергетике, в железнодорожном строительстве (дорога на Тартус и т. д.). СССР, однако, на это уже не шел, что, конечно, не проходило бесследно для наших межгосударственных отношений.

К сожалению, бывали и осложнения, которые не имели никакого разумного основания. Так, в конце 1974 года Брежнев должен был поехать в Сирию. Визит готовился три месяца, но Леонид Ильич незадолго до назначенного срока вдруг заявил: «А зачем я туда поеду? Не поеду». Сирийцы восприняли это как пощечину. Разумеется, было сделано все, чтобы убедить Дамаск: никаких изменений в отношении к нему у нас не произошло. Не скажу, что преуспели, но, во всяком случае, старались.

В целом, однако, при всех нюансах и сложностях позиция Дамаска, если сравнивать с другими ключевыми странами – Ираком, Ливией, Алжиром (Южный Йемен стоит здесь особняком) и т. д., – была наиболее лояльной. И это главное, что отличает сирийско? советские отношения во второй половине 70 – первой половине 80? х годов.

В минуты обострения ситуации на Ближнем Востоке СССР твердо поддерживал Сирию. И это служило ей своего рода щитом, очевидно, охлаждая воинственные намерения определенных кругов Израиля. Однажды мне довелось озвучивать такого рода «предупреждения». Получив поручение Пономарева, видимо согласованное с кем?то «постарше», я во время пребывания в Сирии в апреле 1984 года – это был период очередного обострения ситуации – несколько раз заявил, что СССР твердо поддерживает Сирию и «не позволит агрессорам реализовать их цели».

Это вызвало быструю реакцию Тель?Авива. Трижды в течение 24 часов официальные лица Израиля – последним был министр обороны Моше Арене старательно, как отмечали ливанские и сирийские газеты, подчеркивали, что нет никакого намерения атаковать Сирию. Правда, Аренс добавил, что мое заявление не содержит ничего нового, ибо СССР и раньше говорил, что будет защищать Сирию в случае агрессии.

Правомерен вопрос: на какой основе – я имею в виду в первую очередь отношение к ближневосточному конфликту – осуществлялось сотрудничество между Советским Союзом и Сирией? Мы никогда (могу это утверждать с полной определенностью) не подталкивали сирийцев к радикальной позиции. Напротив, настойчиво убеждали в необходимости придерживаться умеренного курса, подключиться к поискам выхода на Международную конференцию. Когда, например, в 1973–1974 годах шла работа по ее формированию, Москва оказывала откровенный нажим на сирийцев, добиваясь их участия. Собственно, в этом же направлении действовали и в конце 80?х годов, когда вновь замаячила перспектива созыва конференции. Я специально ездил с посланием Горбачева к Асаду.

Иной раз можно услышать обвинения, будто военное сотрудничество с Сирией способствовало радикализации ее политики. Мол, поставки оружия, направление советников позволяли ей упираться, уходить от «мирного решения». На самом же деле беседы советских руководителей с Асадом, на которых я присутствовал, носили абсолютно однозначный характер. Установка на поиски мирного урегулирования, твердая убежденность в бесперспективности ставки на военные методы излагались достаточно ясно, а позже и бескомпромиссно. Да и Асад нас достаточно хорошо знал и понимал. Напомню, мы не поддерживали сирийскую линию на «стратегический баланс» с Израилем.

Но все дело в том, что усиленное давление на Сирию могло быть плодотворным – даже учитывая независимый характер Асада, если бы оно подкреплялось американским нажимом на другую сторону конфликта. А иначе это означало бы подталкивание Сирии к односторонним уступкам, если не к капитуляции. Оставляя за скобками неприемлемость для СССР подобной роли, надо помнить: сирийцам свойственно решительно защищать интересы своей страны, что они убедительно демонстрируют до сих пор, не поддаваясь американо?израильскому прессингу.

Все эти годы сирийскую политику определял президент Хафез Асад. Только в Дамаске я встречался с ним пять?шесть раз и, судя по тому, что он говорил Горбачеву в апреле 1990 года, пользовался его уважением (поэтому Михаил Сергеевич в послании Асаду, которое я вручал 17 августа 1991 г., мог написать, что направляет человека, «которого вы хорошо знаете»?). Я это ценил и ценю, ибо, как бы ни относиться к Хафезу Асаду, невозможно отрицать, что сирийский президент – личность, очень умный и проницательный человек, большой политик. Неблаговолящая к нему западная печать, фаворитами которой в арабском мире являются марокканский и иорданский короли Хасан и Хусейн, а также египетский президент Мубарак, не раз называла главу Сирии самым крупным государственным деятелем на Ближнем Востоке.