Текст книги "Совсем другое небо (сборник)"

Автор книги: Карел Рихтер

Соавторы: Йозеф Кебза,Павел Францоуз,Мирослав Главач,Бьела Калинова,Йозеф Семерак,Рудольф Латечка,Иван Черный,Петер Ковачик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Когда он разошелся с Беей, он тоже действовал нерешительно, как стрелок, не видящий цели.

Глаза его смотрели на огонек у виадука, но мысленно он уже видел перед собой Бею, слышал гудение мешалок, шорох выливаемого бетона, крики каменщиков, плотников, арматурщиков. Он находился тогда в деревянном домике конторы, откуда всем руководил. Она вошла гордо, как судья, хотя заслуживала того, чтобы стоять перед судом.

– Не сердись, я не виновата. Для тебя существовала только стройка. Она поглотила тебя и…

– И испытала наши характеры!

Она сердито сверкнула глазами. Он думал, что она не совладает с собой и начнет хныкать, но она знала, что ей нужно, и поэтому только повысила голос.

– Судя по твоим словам, я – бесхарактерная особа, а потому тебе не подхожу. Надеюсь, что после этого открытия ты не будешь препятствовать разводу.

Только теперь он понял, зачем она пришла.

– Где твоя бумажка? – спросил он, изображая надменность.

Она быстро извлекла свое заявление, и он так же быстро подписал его.

– Чем еще могу быть тебе полезен? – спросил он затем.

– Спасибо, – произнесла она изменившимся тоном. Ей впервые стало не все равно. У него было такое чувство, что она сейчас раздумает, но она сказала совсем другое: – Прошу тебя, на суде не кричи и не сердись.

– Я не сержусь…

– А ведь сержусь же! – закричал он на весь лес. – Сержусь на самого себя!

Его била лихорадка. Он обвинял себя в том, что вел себя неразумно, что не боролся за Бею, не уговаривал ее изменить решение. Он дошел до того, что ненавидел себя самого. Он бил себя кулаками по голове и кричал:

– Сержусь! Ненавижу себя!

Пала роса, и вся его одежда намокла. Наконец он очнулся от воспоминаний и вернулся мыслями к Зурко. Что, если начнется перестрелка? Он взглянул на таинственный огонек, где должен был находиться виадук, и его охватило волнение.

Огонек в сторожевой будке беспокоил его. Он старался не смотреть на него, но, куда бы ни поворачивал голову, огонек всюду преследовал его и усиливал смятение. Инженер не мог уже ни сидеть, ни стоять. Он решил идти к нему и уже сделал несколько шагов, как его остановил звук выстрела. Он прыгнул за выкорчеванное дерево и стал ждать, что будет дальше. Наверняка там что-то случилось, и он не мог себе простить, что при этом не присутствовал. Поднявшийся внезапно ветер донес отголосок шагов.

– Эй, инженер! – услышал он голос Зурко.

– Это вы? – заикаясь, проговорил инженер.

– Я потерял сигареты, – сказал Зурко.

Инженеру стало смешно от этих слов.

– Не меньше трех пачек, – вздыхал Зурко.

– Сколько их было? – спросил инженер.

– Двое. Один молоденький, а другой как я.

Инженер протянул Зурко сигарету, но одной тому оказалось мало, и, только выкурив весь инженерский запас, они отправились в путь. Инженер искоса наблюдал за Зурко. Ему почудилось, будто у Зурко дрожат руки.

– У них был ром, – вздохнул Зурко и немного погодя добавил: – Все вокруг там провоняло ромом. Купались они в нем, что ли…

Они бегом спустились к рельсам. Впереди возвышалась бетонная арка. Одним пролетом она перепрыгивала через долину, широкую, как море. Так им, во всяком случае, казалось, потому что в темноте и в тумане другой берег не был виден.

– У меня вот только одно не идет из головы, – вдруг заговорил Зурко. – До чего же люди бывают похожими друг на друга. Тот, который постарше, ну вылитый мой шурин. Даже задыхался он так же.

– Показалось, – сказал инженер.

– Ну да, показалось! – рассердился Зурко. – Кто его видел, вы или я?

– Вы, вы. Но разве у вас было время изучать его внешность? – упорствовал инженер.

– Бывают лица, которые без всякого изучения застревают в памяти. Вот так и тут.

– Наверняка он с вашим шурином не имеет ничего общего.

– Не имеет! – сплюнул Зурко. – Почему вы так уверены?

Они остановились у первой фермы, сняли ящик с динамитом, и Зурко, вытряхнув из карманов крошки табака и хлеба, слепил себе цигарку. Она чадила, как опилки, но Зурко делал вид, будто наслаждается божественным деликатесом.

– Такое сходство, – говорил он при каждой затяжке.

Инженер взглянул на пропасть и на виадук, и у него закружилась голова от глубины. На него вновь нахлынули воспоминания. У первой фермы виадука министр перерезал ленточку и предоставил ему слово. «Мы приносили ей в жертву и свою личную жизнь, а иногда и свое счастье…»

– Через пару часов все это будет внизу, – сказал Зурко. Подготовка к взрыву доставляла ему радость.

Инженер вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Что-то тяжелое навалилось ему на грудь, и он никак не мог вздохнуть.

– Сколько времени нужно, чтобы построить такую громадину? – спросил Зурко.

– Пять лет.

– Ив одну минуту от нее ничего не останется, – размышлял вслух Зурко. – Знавал я одного минера. Он таких четыре штуки на воздух поднял.

– Такой только один.

– Ну, значит, те были поменьше.

– Намного меньше, – вздохнул инженер.

* * *

Теперь он лихорадочно искал затянутый узел на ногах. Лейтенант взглянул в небо, потом на часы и сказал:

– Вот-вот начнет светать.

Эта фраза будто бичом подстегнула инженера. Изо всех сил он старался развязать узел, но тот был очень крепко затянут. Руки ослабли, он едва ими двигал, пальцы не слушались. Его хватили ужас и отчаяние.

«Крепко держит». Он стучал зубами и нервно дергал узел. Суставы пальцев и запястий трещали, как сухие ветки, а узел все не поддавался. Он вкладывал в борьбу все свои силы, сорвал ноготь. Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. О боли он старался не думать. Все свое внимание он сосредоточил на веревке. Скоро рассвет, а он хочет жить. Сознание этого усиливало нервозность и умаляло силы, что для него было менее всего желательно. Может, лучше отползти от этого места?..

Они шли посреди виадука. Уже совсем рассвело, и, вероятно, их было видно как на ладони. Они разом это поняли и затаили дыхание, так им стало страшно.

– До чего ж длинный! Прямо как дорога до небес, – тихо сказал Зурко. – Пистолет у вас снят с предохранителя?

– Зачем? – изображая спокойствие, спросил инженер, хотя и сам чувствовал себя зайцем, за которым по пятам гонится лиса.

Зурко чуть удар не хватил, но, овладев собой, он продолжал рассуждать вслух:

– Если б я раньше сообразил, что у них есть ром…

У центральной фермы они уже чувствовали себя как на иголках. Они сложили ящики, и теперь им больше всего хотелось убежать в лес, но самая главная работа была еще впереди. Это знал и Зурко и все ругался:

– Так идиотски налететь, так…

* * *

Из-под ногтя хлынула кровь. Пальцы скользили, а узел все не поддавался. Ему уже казалось, что он взялся за неразрешимую задачу, а потому все больше внушал себе, что нельзя сдаваться, потому что цена слишком высока, выше уж и не бывает.

Лейтенант то и дело смотрел на часы, как на хронометр, будто измерял время. Это заставляло инженера начинать новый раунд борьбы с веревкой. Прошло то ли несколько минут, то ли час – и наконец узел поддался.

– Вот-вот начнет светать, – повторил лейтенант.

Инженер принялся за следующий узел.

– Вот-вот начнет светать, – прошептал он с насмешкой. – Но я к тому времени буду за тридевять земель… – Второй узел тоже поддался, и инженер с облегчением вздохнул: «К рассвету я буду за тридевять земель…»

Ноги его стали свободны, но ничего не чувствовали. Однако он не отчаивался: сейчас разотрет их, кровь побежит по жилам, и тогда он отправится в путь.

* * *

Они заложили динамит в предохранительное устройство и спрятались в лесу. Там они накрылись брезентом и попытались уснуть, но воспаленный мозг никак не мог успокоиться.

– Представьте себе, он так же подергивал уголками рта, – вдруг нарушил напряженную тишину Зурко.

– Кто? – безразличным тоном спросил инженер.

– Тот, который был похож на моего шурина, – ответил Зурко.

– Опять вы об этом! – нахмурился инженер. Он уже не скрывал раздражения по поводу того, что Зурко все время про это думал.

– Но что делать, если мне это не дает покоя?! – признался Зурко.

– Выбросьте это из головы, – уже мягче сказал инженер.

– Ну, это не так просто, как вам кажется.

– Тогда думайте про виадук, – посоветовал ему инженер.

– Про виадук? – удивился Зурко. – Еще немножко – и его не будет.

Инженера будто бросили в ледяную купель.

– Как вы сказали? – пробормотал он.

– Я говорю: еще немножко – и его не будет! – резко бросил Зурко. – Будто его и не было.

– Будто его и не было… – хрипло повторил инженер.

– Не будете же вы из-за этого хныкать?

– Нет, не буду.

– А я знаю таких, – сказал Зурко.

– Каких? – спросил инженер.

– Которые чуть что – сразу раскисают, – буркнул Зурко и зажег окурок.

Они попытались уснуть.

Всюду вокруг стояла тишина, но у инженера будто раковина была прижата к уху. Он слушал море. Он положил правую руку на электрический взрыватель, и в ушах у него зашумело: «На войне все подчиняются приказам…» Это повторялось, как плеск волн: «На войне… на войне… на войне…» Можно было попытаться избавиться от этого: потрепаться с Зурко о бабах, которых иногда надо лупить, или о том, на кого был похож тот убитый. Однако этой темы он боялся еще больше, а потому вернулся взглядом к виадуку. Он был тут с самого начала. Тут бегали дикие козочки, каждый вечер трубили олени, иногда захаживал и медведь – за овцами, что паслись здесь.

Он видел первые котлованы, строительные леса, опалубку, арматуру, бетон. Инженер раздевал виадук глазами как нечто такое, что мы хотим досконально узнать. Бетон превращался в щебень. Инженер мысленно переложил его на дно реки, а из цемента смоделировал невысокую, очень симпатичную известняковую гору, белую, как вываренная кость. Остались только железные прутья, из которых арматурщики плели сети с квадратными ячейками. Они двигались, как пауки. Накануне развода он забрался к ним туда и долго сидел, думая о том, как он мог потерять Бею. Тогда он окончательно понял, что не сможет без нее жить. Придя к такому выводу, он решил покончить жизнь самоубийством и уже падал, как опрокинутый стакан, но в последнюю минуту его крепко ухватили руки Пирко, и он остался жив.

На суде он держался интеллигентно: не повышал голоса, не раскрывал интимных подробностей их жизни, признал, что не уделял ей должного внимания, а потом подал руку элегантному мужчине и сказал: «Желаю счастья!..»

* * *

Он растирал правую ногу. Она ожила, и теперь он принялся за левую.

– Совершенно одеревенела, – прошептал он себе под нос. Руки скользили по ноге, как по хорошо обтесанному, гладкому топорищу.

Лейтенант оторвал взгляд от неба.

– Можно готовиться, – сурово проговорил он.

Дремавший взвод ожил. Солдаты зашевелились, сразу же потянулись за винтовками, раздалось металлическое щелканье затворов.

У инженера свело челюсть, будто он отведал лесного яблока.

– Только спокойно, – прошептал он. – Ничего еще не потеряно.

* * *

Взрыватель холодил. Инженер отдернул руку и посмотрел на Зурко. Тот целился в коня, стоявшего под виадуком. Конь хвостом отгонял мух, роившихся вокруг его засыхающей раны.

– Надо бы его пристрелить, – сказал Зурко.

– Зачем? – спросил инженер.

Вдали задрожал воздух, и это охладило их горячие головы. Они посмотрели в том направлении, но ничего не увидели, так как состав был еще слишком далеко.

Инженер впервые представил, как лопается и трещит бетон, как скрежещет железо, как ломаются человеческие кости – и все это летит в пропасть. Его замутило. На повороте шум паровоза стих.

– У меня не идет из головы, – опять начал Зурко, решив, что у них еще много времени, – как люди могут быть так похожи друг на друга. Такой же взгляд в пустоту, как у шурина…

– Опять вас повело? – раздраженно произнес инженер.

Почувствовав укор, Зурко обиделся:

– А что?

– Да все одно и то же. Треплетесь и треплетесь.

– Я не треплюсь! – выкрикнул Зурко. – Это был вылитый он, и мне было так худо!

– Потом убедитесь, – более миролюбиво заметил инженер.

– Такое сходство, – опять завел свое Зурко.

– Пожалуйста, прекратите этот разговор! – умоляюще проговорил инженер. – Это действует мне на нервы.

Однако Зурко, будто не услышав его, продолжал:

– Он был такой невезучий. Всегда его лупили, а зачем – иной раз никто и не знал. Он прямо притягивал к себе удары! Бывают же такие, которых так и хочется стукнуть. И учитель его как-то отлупил…

Паровоз выехал из-за поворота, и шум его сразу стал громче. Они усилили внимание.

– Наверняка их там дополна напихано, – шепнул Зурко и, помолчав, продолжал свое: – Лез он в каждый хомут, вот на удочку и попался…

– Да не он это был! – крикнул инженер и потом тихо добавил: – Меня от всего этого трясет.

– Это называется: мандраж.

– Я не боюсь, – солгал инженер, но поскольку он не умел врать, то застыл как изваяние.

– Я знаю, что не боитесь, – улыбнулся Зурко. – Нисколечки не боитесь.

На его лице заиграла лукавая усмешка, и вдруг он прыснул:

– По-моему, вас вряд ли зацепит. Вы ведь такой крошечный.

– Зато вы как хорошая башня, правда полуразрушенная, – пробовал отбиваться инженер.

– Вы, однако, шутник, – завершил перепалку Зурко.

Они совершенно отчетливо услышали шум паровоза и как по команде посмотрели на виадук.

– Вот-вот будет внизу, – проговорил Зурко.

Инженер думал о том же самом, и слова Зурко укололи его.

– Послушайте, инженер, почему вы, собственно, здесь, раз вы так ужасно боитесь?

– Как это «почему»? – заикаясь, произнес инженер.

* * *

Он изо всех сил растирал левую ногу, но она по-прежнему оставалась нечувствительной и недвижимой. Неожиданно под коленом он обнаружил рану, и от страшного предчувствия у него захолонуло сердце.

– Ведь там пуля, – шепнул он, и в эту минуту в памяти приоткрылась завеса того, что тогда случилось.

Они побежали в лес, но им нужно было спуститься еще вниз по склону. Тут они и попали под огонь из автоматов. Он отпрыгнул за камень, но было поздно: из ноги потекла кровь, в глазах потемнело…

Теперь он знал, как обстоят его дела. Глядя в небо, белевшее, как свежевыстиранные пеленки, он делал вид, будто спокоен.

«Почему я здесь оказался? – мысленно спросил он себя и начал размышлять: – Из-за Беи? Или, может, из-за Пирко?..»

Один вопрос вызывал за собой другой, и он вновь уплыл по реке воспоминаний о минувших днях. Да, конечно, это случилось из-за Пирко. Он был заодно с партизанами, и, когда за ним пришли, инженер успел предупредить его, а потом об этом кое-кто узнал…

* * *

Они увидели на голубом небе струйку дыма.

– Пошли, – сказал Зурко. – Желаю счастья!..

«… Желаю счастья!» – сказал он тогда, после развода. Где он взял столько сил? Он все еще любил ее и без нее не мог себе представить будущего. Жизнь без Беи была неполной, временной. Временное состояние не может продолжаться долго, но они разошлись навсегда, и он никак не мог с этим смириться. В лесах он старался забыться, но все напрасно. Она была с ним каждую свободную минутку. Он разговаривал с нею, оживлял ее в памяти такой, какой хотел бы ее видеть, и ему никогда не приходило в голову, что на самом деле она другая, совершенно другая и что он потерял ее безвозвратно.

Его пальцы застыли на взрывателе. Только сейчас он вдруг ясно осознал до конца, что потерял ее. Но есть еще виадук! Его построили его руки, те самые, которые сейчас сжимали взрыватель. И он не может уничтожить его, он живет в нем! Он полон решимости не делать этого!

– Мы им покажем! – с ненавистью, сквозь зубы процедил Зурко.

– А почему вы ушли в горы, Зурко? – спросил вдруг инженер.

Зурко помрачнел, и глаза его сузились в зловещие бойницы.

– Разве это я придумал войну? – простонал он и, хотя ответа не последовало, продолжал хриплым голосом, будто в горле у него застряла рыбья кость: – Вы думаете, мне не хочется сидеть дома с женой?.. Я хорошо целюсь, чтобы попасть! И если хотите знать правду, то я это делаю и из-за шурина, про которого я вам столько рассказал. Он был в восторге от рейха, встречал их хлебом-солью. А знаете, что за это от них получил? – Зурко замолчал, поскучнел. Воспоминание принесло ему боль. – Кто-то в селе тюкнул старосту, – продолжал он, – и шурина взяли заложником. Они привязали его к колоде и вместе с нею – под механическую пилу. Когда я услышал, как он ревет, то чуть в штаны не наложил… А потом подался в горы.

Зурко жилистой рукой провел по глазам.

– И он не был причастен к убийству старосты? – спросил инженер.

Зурко покачал головой, не проронив больше ни слова. Ему не хотелось показывать, что он раскис.

Состав подползал к виадуку. Вот паровоз уже проехал первую ферму, и у инженера сразу ожили руки, хотя он хорошо понимал, что представление о нем, как об инженере, будет неполным без виадука.

* * *

Карательный взвод построился.

Сквозь деревья пробивались косые лучи утреннего солнца. Наступал новый день…

Рудольф Латечка
Зуза идет!

Время близилось к полуночи. Над занесенными снегом одинокими домишками светила луна, огромная и блестящая, как большая серебряная тарелка. Пейзаж был сказочный. Однако одинокие хутора, поля, деревья, кустарники – весь этот край, залитый лунным светом, походил на дремлющего дракона.

Только лес не казался им враждебным. Наоборот, он охранял, предупреждал, защищал их. Но от леса всех четверых отделяло в тот момент изрядное расстояние, и пока они осторожно крались по дороге, петлявшей в лощине меж полей.

Вдруг они остановились. Краем леса, совсем недалеко от них, ползла длинная вереница людей в белых халатах, направляясь к Разтокам. Время сразу будто остановилось. Воцарилась невероятная тишина. Всех охватило напряженное ожидание. Это казалось нереальным, будто во сне, бессмысленным и абсурдным. Они смотрели друг на друга с небольшого расстояния как на застывший кадр кинофильма, как на кошмарное наваждение. В этот момент волнение перехлестнуло рамки человеческих сил и парализовало способность хоть как-нибудь действовать. Стрелки времени будто ждали команды, сигнала, чтобы прийти в движение. Как только с хуторов донесся лай собак, немецкие солдаты у леса зашевелились. Партизаны продолжали неподвижно лежать в лощине, почти не дыша и наблюдая за врагом.

Немцы на несколько минут застыли в нерешительности, но потом, когда лай прекратился, поколебавшись, направились к недалекому селению, все время оглядываясь на полевую дорогу в лощине. Когда они скрылись из виду, партизаны поднялись, поспешно перешли по мостику через речку и, с трудом передвигаясь по глубокому, рыхлому снегу, заторопились к хуторам.

На полдороге они остановились, положили раненого на землю и повернули головы в сторону низкого крестьянского дома с хлевами и сараями. Потом партизаны вновь взялись за свою ношу и стали осторожно подниматься по высокому и крутому склону, откуда до неба, казалось, было рукой подать.

Они остановились под развесистой старой грушей и стали сосредоточенно вглядываться в тихий и темный домишко. В этот момент из двора выбежал ощетинившийся пес и угрожающе зарычал.

– Цезарь! – приглушенно позвал Мартин Смрж и протянул руку. Пес радостно завизжал, лег в снег и забарабанил пушистым хвостом по земле, поднимая снежную пыль. – Ты хорошо стерег?

Хозяин запустил сильные пальцы в его лохматую шерсть, так что пес даже заскулил. Но, когда его отпустили, он радостно лизнул руку Мартина, завертелся, запрыгал вокруг него, приглушенно повизгивая. Хозяин смерил его испытующим взглядом, сделал несколько шагов вперед и нерешительно остановился в тени низкого дома, настороженно вслушиваясь в таинственную, неподвижную тишину, царившую окрест. Неожиданно перед его мысленным взором предстала молодая крепкая женщина. Они бывали вместе лишь по большим праздникам, когда он приходил домой за провиантом. Он мысленно долгим взглядом посмотрел ей в глаза, но, не ощутив рядом ее горячего дыхания, вдруг задрожал от страха за нее и, толкнув ногой дверь, шагнул внутрь с автоматом наперевес.

– Немцы! Где немцы? – зашумел он, как лес, продуваемый ураганным ветром.

– Мартин! – воскликнула она с радостным волнением.

Он буквально остолбенел от неожиданности и посмотрел на сгорбленного отца, будто ища у него ответа.

– Они обидели тебя?

– Кто?

– Немцы!

– Да что ты! – Она бросилась к нему. – Они в такую непогоду сюда не доберутся. – Жена с облегчением вздохнула и улыбнулась, сверкнув белыми зубами.

Придя в себя, он повернулся и выбежал наружу. Пес прыгал вокруг него и радостно визжал.

– Ребята! – позвал он приглушенно своим глубоким спокойным голосом. Из тени сарая вынырнули три фигуры с раненым. – Ульяна, – обратился Мартин к жене, которая с испуганным видом стояла в дверях, – приготовь заднюю светелку!

– Что он сказал? – Приковылял старый Смрж, бросив косой взгляд в темные сенцы.

– Чтобы я приготовила светелку, – второпях ответила она.

– Батя, принесите лампу! – проговорил Мартин, спотыкаясь под тяжестью раненого.

Старый Смрж не по годам проворно повернулся и немного погодя внес карбидную лампу.

– Согрей воды и принеси чистое полотно! – обратился Мартин к жене, как только она вернулась из светелки, сообщив, что там все готово. – А ты, Ондро, не трать времени зря и беги за женой.

Ондро Фратель поспешно удалился.

– Положим его на стол, – сказал Мартин Яно Вртаню, когда они вошли в заднюю светелку.

Ульяна последовала за ними с кусками белого полотна. Она бросила тревожный взгляд на мужа, но тот отвел глаза, чтобы избежать объяснений. Ему было не до разговоров. Он не хотел напрасно волновать и без того разволновавшегося отца, который каждый раз цепенел от страха, когда приходилось прятать раненого партизана. С тех пор как у Врбовых нашли при обыске раненого и всех их расстреляли, а хату сожгли, отец потерял покой.

– Мартин… а что с ним?.. – Она с беспокойством посмотрела вслед уходившему отцу.

– Не знаю. Вот придет Павлина, она скажет… – ответил уклончиво Мартин и поморщился. – Ты греешь воду?

– Грею… – Испуганным взглядом она скользнула по фигурам парней и раненого.

В светелке было тихо. Длинный жилистый Яно Вртань озабоченно чесал черный чуб и беспомощно наблюдал за Сергеем, лежавшим на дубовом столе.

Старый Смрж, вернувшись с охапкой дров, молча опустился на колени перед железной печуркой и степенно стал разводить огонь. Казалось, что, занимаясь этим делом, старый Смрж соблюдал какой-то поразительный ритуал. Однако, сосредоточив свое внимание на огне, старик думал совсем о другом.

Сухие дрова в печурке затрещали, огонь загудел. По светелке разлилось уютное тепло, согревая промерзшие тела партизан. Тепло успокаивало.

У входа раздался топот, и в светелку вошли Павлина Фрателева с мужем и соседка Мара Вртанева. Павлина поспешно подошла к столу, потом осмотрела комнату.

– Разрежьте ему штанину, – сказала она и сняла с плеча сумку. – Вода горячая есть?

Ульяна молча вышла и тут же принесла ведро с кипятком, налила воды в таз и приготовила полотенце.

Фрателева засучила рукава порыжевшей кофты и опустила руки в горячую воду. Затем, протерев их раствором формалина, вытерла. Все это она делала просто и естественно, как и подобает опытной акушерке.

– Открой мою сумку и вынь из нее пачку ваты. Но не раскрывай! – приказала она Ульяне, когда покончила с мытьем рук и подошла к столу.

С серьезностью хирурга Павлина осматривала обнаженную ногу Сергея, покачивая головой. Она не произносила ни слова, поэтому все тоже молчали, глядя на ее пальцы, которые двигались быстро и уверенно. Окончив осмотр и дезинфекцию, она сказала:

– Это будет больно, но вы должны выдержать, как положено мужчине. Держите его. Только крепко! – приказала она, как приказывает доктор своим ассистентам, и храбро вскрыла пулевую рану.

Сергей рванулся в руках троих мужчин, но потом застыл, напрягшись как натянутая струна. Через минуту он весь покрылся испариной.

– Терпите, терпите. Еще немножко. Зато потом будет хорошо, – приговаривала Павлина.

– Я выдержу, не бойтесь. Могу даже спеть, чтобы вам веселей работалось, – заговорил он прерывающимся голосом.

Сначала все подумали, что он бредит, но, когда Сергей и в самом деле стал что-то напевать, присутствующие удивленно переглянулись.

– Ты молодчага, Сергей! – не удержался от похвалы Мартин. – Ты в хороших руках!

Он быстро опустил глаза, чтобы избежать взгляда Павлины, но та работала с такой удивительной быстротой, уверенностью и увлеченностью, что не услышала его слов. Краем глаза он наблюдал, как ее пальцы погрузились в кровоточащую рану, как они в ней копошатся и как наконец, к большому удивлению окружающих, в руках ее оказалась пуля.

– На бедренной кости остановилась. Оттого и боль такая была, – сказала она, стараясь подавить волнение. Павлине было приятно, что ей удалось быстро и хорошо сделать сложную операцию.

Парни вздохнули с облегчением, а Фрателева будто ждала знака этого немого восхищения. Она быстро промыла и продезинфицировала рану, потом сцепила ее несколькими стежками, натерла желтой мазью и крепко забинтовала.

– А теперь осторожно разденьте его и уложите. Пусть как следует выспится, – приказала она мужчинам. Радость по поводу на совесть проделанной работы била у нее из глаз.

– Павлина, тебе бы доктором быть! – восхищенно проговорил невысокий коренастый Ондро Фратель, ее муж.

– Если рана не воспалится и все пойдет как надо, он через день-другой встанет на ноги, – сказала Павлина, будто и не слышала похвалы мужа. Она энергично вымыла руки и добавила: – И сразу же в лес, потому как враг не спит. Каждую минуту небо может проясниться, и тогда ожидай фрицев.

– Не пугай, Павлина! – одернула ее Ульяна и бросила предостерегающий взгляд на мужа.

– Как так, не пугай? Не вам объяснять, что они сюда не идут только из-за этой собачьей погоды! Как только погода изменится – приползут, и охнуть не успеешь. Вы же знаете, что они сделали с Врбовыми! Ну, я это так только… Как говорится, осторожность никогда не помешает. Ну, спокойной ночи вам. Уже поздно, вам надо выспаться. Я еще забегу к вам, погляжу что и как, – торопливо простилась она.

Луна зашла за Боровую. Пейзаж потемнел. Все теперь выглядело уныло.

* * *

– Зуза идет! Зуза иде-о-о-о-от! – предостерегающе зазвучал под вечер сигнал горного партизанского патруля, заметившего, что по дороге идут немцы.

Мартин Смрж с Яно Вртанем следили глазами за партизанским связным, поспешно приближавшимся к недалекому лесу.

Было тихо, только лохматый пес у ног Мартина стучал хвостом по деревянному полу коридора.

– Они уже в лесу, – сказал Яно Вртань.

Мартин Смрж не ответил.

– А как же мы? – неуверенно спросил Яно Вртань.

– А что «мы»? – повторил Мартин Смрж, не трогаясь с места.

– Останемся здесь? – Яно искоса взглянул на Мартина.

– Останемся! – решительно сказал Мартин, вперившись взглядом в лес, будто он его приворожил.

– Но Сергей советовал уйти. – Вртань нанес удар прямо в лоб, стремясь вывести Мартина из этого состояния тупого равнодушия.

– Не мог же он сказать, чтобы мы остались…

– Если найдут Сергея, а они его точно найдут, нас всех перестреляют. И твоего батю тоже. И сожгут все, что ты нажил за свою жизнь, – медленно развивал свою мысль Вртань, будто до него только сейчас дошли все возможные последствия их поступка.

– Ты говоришь, как мудрец, но ты забыл, что мы живем не во времена мудрецов, – мрачно сказал Мартин, продолжая пристально смотреть в сторону леса. Он словно не замечал, что немцы уже повернули с дороги к хуторам, что они приближаются, ползут, ползут, как серые ядовитые жуки…

Над хуторами висело свинцовое небо, тяжелое и мрачное, будто перед грозой.

Мартин Смрж ворвался в дом. Казалось, только сейчас он осознал, что настает роковая минута как в его жизни, так и в жизни его отца и жены. В комнате он нерешительно остановился и растерянно перевел взгляд с отца на жену. С минуту его затуманенный взор перебегал с одного на другого, а потом он, будто пьяный, потыкавшись по разным углам, вновь направился к дверям.

– Что случилось, Мартин? Тебе плохо? – подбежала к нему жена. Ощутив в руках ее крепкое и пышущее здоровьем молодое тело, он зашатался.

– Нет, ничего, Ульяна… – скорее выдохнул, чем сказал Мартин, и это прозвучало так нежно, как никогда раньше. Он не поцеловал ее, не сказал больше ни слова, только обвел блуждающим взглядом горницу и пошел к выходу медленной, шаркающей походкой, свойственной его отцу…

– Мартин! – позвала она.

Он обернулся в дверях и молча посмотрел, но на этот раз не на нее, а на отца.

– Тебе бы лучше уйти с Яно. Я о Сергее позабочусь… – сказала, она, чуя недоброе.

Будто не слыша ее, Мартин обратился к отцу:

– Батя, не терзайте вы себя…

Он проговорил это ласково и мягко, а потом вышел.

– Что это с ним? – обеспокоенно спросил старый Смрж. – Он как пьяный.

– Если бы! У него вообще нет этого в привычке… Не знаю, что с ним такое делается… – Она в растерянности смотрела на дверь, за которой исчез муж. Все это вызывало беспокойство.

– Ты куда ходил, Мартин? – спросил его Яно Вртань, когда тот вернулся.

– Да так, поглядеть, все ли дома в порядке, – уклончиво ответил Мартин и стал смотреть, где немцы.

А их будто сам черт водил. Они кружили и петляли вокруг их дома, как ястребы над кучкой кур, но каждый раз поворачивали назад и вместе с остальными группами возвращались к другим домам, будто дом Мартина оставляли на закуску.

– Мартин! – крикнула мужу из темных сеней Ульяна. – Где они?

– Да где им быть? У соседей, – жестко ответил он, и она сразу как-то успокоилась, потому что это Мартин произнес уже в своей обычной манере.

– Да ведь они уже уходят! Гляди! Повернули к дороге! – крикнул Мартину радостный Яно Вртань.

– Ей-бо! – бросил Мартин Смрж и, не веря глазам, смотрел вслед уходящим гитлеровцам.

Пес вдруг беспокойно вскочил и заворчал. Мартин пнул его ногой.

– Тихо, ты! Хочешь их сюда зазвать? – рявкнул он приглушенно и поволок собаку в дом.

Через минуту Мартин вернулся и стал смотреть вслед немцам. Крутой склон вынуждал их волей-неволей спуститься к дороге. На хуторе воцарилась тишина, только ветер свистел, будто пастух на дудочке. Ветер усиливался, будто стремился проветрить хутора, поскорее очистить воздух от смрада немецких мундиров.

– Прямо не верится, что они нас обошли, – в сомнении покачал головой Мартин.

– Ты что, жалеешь? – усмехнулся Яно Вртань.

– О чем ты говоришь? И все-таки нам дьявольски повезло! – расхохотался вдруг с облегчением Мартин Смрж.

– Погляди! – показал Яно рукой на небо. – Там прямо все кипит. Похоже, поднимется хорошая метель.

– По крайней мере, будет покой от этих гадов. Хоть бы Сергею стало легче, чтобы мы могли отнести его в горы, – озабоченно проговорил Мартин. – На, закури! – Он вынул из жилетки сигареты.

Они курили и молча смотрели то на дорогу, то на затянутое тучами небо, прислушиваясь к усиливающемуся ветру, а когда докурили, Вртань протянул Смржу руку: