Текст книги "Совсем другое небо (сборник)"

Автор книги: Карел Рихтер

Соавторы: Йозеф Кебза,Павел Францоуз,Мирослав Главач,Бьела Калинова,Йозеф Семерак,Рудольф Латечка,Иван Черный,Петер Ковачик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Зачем мы сюда залезли? – проговорил Ружбацкий и вытер пот с затылка.

– Что-то уже начинается, – сказал Пехар. – Держись!

Действительно, на трибуне вдруг стих говор, и все повернули головы налево. Соекирно нервно одернул мундир и сошел вниз навстречу нескольким лимузинам. Из первого «мерседеса» вышел высокий человек в генеральской форме. Соекирно отдал ему рапорт, затем оба вошли в приготовленную открытую машину и объехали выстроившуюся часть. Грянула музыка – оркестр находился рядом с трибуной. Ветер разносил обрывки мелодии по всей огромной территории аэродрома.

Когда машина вернулась к трибуне, генерал со своей свитой поднялся наверх. Начались бесконечные выступления. Было видно, что генерал привык произносить речи и любил выступать перед микрофоном. Он возмущался, испепелял, ликовал и бушевал.

– Настоящий министр пропаганды, – пробурчал Эмиль.

Услышав это, Рудольф побагровел от злости. Он был старшим и отвечал за всю группу.

– Хоть бы на минуту заткнулся. Кто тебя слушает? Кончай!

После генерала говорил Соекирно, столь же пламенно и столь же артистично. «Пример заразителен, – подумал Клечка с иронией. – Особенно пример начальства…»

После речи Соекирно последовали другие выступления. Одна из женщин прочитала какое-то стихотворение. Зрители на трибунах слушали с умилением. Потом наступила долгая пауза. Эмиль снова просопел:

– Не хватает только освящения оружия и молитвы.

Рудольф крякнул. Но едва Эмиль произнес свою реплику, как загремела музыка. Потом к микрофону снова подошел Соекирно и отдал резкие отрывистые команды. Построенные на стоянке ряды мгновенно рассыпались. Летчики залезали в кабины, техники быстро подгоняли и отгоняли заправочные машины. Через несколько минут послышался гул моторов. Первые пары «мигов» выруливали на взлетную полосу. Новые пары истребителей двигались, покачиваясь, по стояночной площадке. Когда первое звено вышло на стартовую черту и самолеты носом уперлись в горизонт, а пилоты выжали рычаги газа на полные обороты, женщины заткнули уши. С широкой взлетно-посадочной полосы звенья врезались прямо в небо. Несколько минут страшного захлебывающегося грохота – и вся часть исчезла в облаках над горами Саранган. Сгруппировавшись над океаном, она вернулась к аэродрому.

Недолгую тишину, полную ожидания и напряжения, нарушили грохот и свист рассеченного воздуха. Низко над землей показалось первое звено, летевшее положенным парадным сомкнутым строем. За ним шли остальные. Первое звено пронеслось над головами гостей, и не успели те передохнуть, как прошло новое звено, потом еще и еще – волна за волной, как в океане.

Майор смотрел вверх, и ему не верилось, что всего три-четыре года назад эти ребята впервые в жизни увидели самолет, на котором летели в Чехословакию. Если б сам тому не был свидетелем, не поверил бы. Годы труда сжались до нескольких десятков секунд бреющего полета, который сейчас совершали его ученики.

Кто-то легонько толкнул его.

– Ну как? – крикнул Рудольф, оскалившись.

Клечка кивнул и ответил:

– Да вот третий номер во втором звене первой эскадрильи чуть припоздал с выравниванием.

– Ты всегда чего-нибудь найдешь, – махнул рукой Пехар. – По-моему, это было сделано безупречно.

– По-твоему, конечно! – набросился майор на техника. – Ты ведь у нас авторитет!

– В данном случае он прав, – заметил Эмиль.

Самолеты пронеслись над трибуной, которая взорвалась аплодисментами. После грохота истребителей эти аплодисменты прозвучали как легкий майский дождь над пьянящими кронами лип…

Липы! Майор вдруг ощутил их сладковатый аромат. В этот миг его страшно потянуло домой. Но дом находился в более чем тринадцать тысяч километров отсюда. При мысли об этом его передернуло. Домой! И уже никогда никуда. Он свое сделал, и пора перестать шататься по свету. Надо найти себе жену, заиметь детей. Короче, осесть на земле, иметь свой тыл, как говорил Рудольф. В то же время майор знал, что желание увидеть новые страны к нему еще не раз вернется.

Из этих раздумий майора вывели спускавшиеся с трибуны гости. Женщины изящными жестами поддерживали свои длинные каины и легкие свисающие шали и щебетали, делясь впечатлениями. Мужчины галантно подавали им руки и расплывались в улыбках. Майор со своими коллегами умышленно поотстал. Соекирно послал к ним своего заместителя, и тот с чрезмерной галантностью пригласил их присоединиться к остальным и пожаловать на обед, на который, впрочем, они уже были приглашены.

В одном из ангаров был накрыт длинный-предлинный стол. На нем стояли цветы, рюмки, чашки и тарелки с жареными цыплятами, сладкими пирожками додол, рисом, сваренным с огненным корнем тьябе, и фруктовыми салатами. Солдаты-официанты усаживали гостей на заранее расписанные места. Майора и троих его коллег посадили недалеко от главного стола.

Вновь начались выступления. Опять говорил генерал, потом Соекирно и другие. Наконец зашумели сотни отодвигаемых стульев, и присутствующие подняли большие рюмки с рисовым вином. Оно было розового цвета и пахло хорошим лимонадом.

Эмиль сделал глоток, и его передернуло.

– Домашний самогон!

Ему поднесли тарелки с цыплятами. Он взял самый большой кусок и набросился на него, как хищный зверь. Сидевшая неподалеку от него женщина, сделав большие глаза, прыснула со смеху.

– Ну и что? – спокойно проговорил Эмиль. – Есть так есть. Жаль, что не могу вам этого объяснить, барышня!

Рудольф его даже не одернул. Больше всего ему хотелось сейчас очутиться снова в машине. Все зависело от того, как долго продержится на столах еда. К счастью, ее хватило ненадолго.

Первым поднялся из-за стола генерал. К открытому ангару подъехали бесшумные «мерседесы», и Соекирно проводил начальство до черной блестящей машины. Он продолжал стоять по стойке «смирно», даже когда за машиной уже взвилось белое облако пыли. К действительности его вернул грохот отодвигаемых стульев, Потом полковник поспешил к майору и протянул ему руку, однако было видно, что мысли его заняты чем-то совсем другим.

– Не прощаюсь, – сказал он тихо, – а говорю: «До свидания». – Коричневые косточки его зрачков в желтоватом белке глаз избегали встречи.

Майор пожал его вспотевшие пальцы, понимая, что видится с полковником последний раз в жизни.

В горы ехали молча. Только уже перед самым поворотом с асфальтированного шоссе на булыжник горной дороги Эмиль разочарованно произнес:

– Столько речей – и ни слова о нас.

Никто не отозвался. После минутного молчания Рудольф сказал:

– Ну и что? Хотел, чтобы здесь поставили тебе памятник? Чего об этом говорить? Мы делали свое дело, только и всего.

Эмиль поерзал на сиденье и заметил:

– Разве это вежливо, а?

– Но нас же позвали. В конце концов это был их праздник! – отрезал Рудольф.

– Не совсем так, – заметил Пехар. – Эти ребята носились сегодня в воздухе только благодаря труду майора Клечки и всех вас. Об этом не стоило забывать.

– Ребята этого никогда не забудут, – сказал майор. – Никто из них не забудет, что был у нас, что видел другой мир и что учили его летать мы. Это главное. Все остальное – не в счет.

– К сожалению, – выразительно добавил Эмиль и умолк.

Подъехав к павильону, мужчины молча разошлись, забыв о том, что собирались еще посидеть все вместе. Правда, майор про себя решил, что они все-таки соберутся вечером, немного выпьют и обсудят прошедший день. Но все вышло иначе.

Вечером, когда над краем веранды в лабиринте звезд прояснился Южный Крест, в павильоне появился сержант-индонезиец Вахидин. Это был один из самых старших и опытных техников. Он жил в Сарангане. Вахидин подошел к Рудольфу и долго ему что-то объяснял.

– Ребята, Вахидин зовет нас вниз, в Саранган.

– А что там будет? – спросил Пехар.

– Какое-то торжество.

– Как, опять? – охнул Эмиль. – Оставьте меня в покое!

– Постой, постой! – начали уговаривать его товарищи, потому что индонезиец по жестам и тону голоса мог истолковать все по-другому. – Они приглашают нас. Ничего не поделаешь.

– Мне надо еще упаковывать вещи, – отбивался Эмиль. – Давайте напоим его и отправим домой с приветом от нас. Мы уже все закончили.

Рудольф сжал челюсти и встал:

– Собирайтесь! – Потом обратился к Вахидину: – Подождите нас, пока мы будем одеваться.

Через несколько минут они снова съезжали по каменистой горной дороге. Вахидин сидел рядом с Пехаром и объяснял ему, как лучше проехать в поселок.

В деревне царило необычное оживление. Из домов выходили мужчины и женщины, а вокруг них бегали стайки детей в пестрой одежде. Примерно посередине деревни стояло на столбах большое прямоугольное строение без стен, служившее чем-то врод& «дома культуры» для жителей Сарангана. Туда стекались все жители деревни.

Вахидин подвел машину прямо к широкой деревянной лестнице, украшенной цветами и гирляндами электрических лампочек. Их цветные, светящиеся бусинки висели вдоль всего строения в несколько рядов.

Внутри было уже полно народа. Когда они вышли из машины и в смущении поднялись по лестнице, их встретил гром аплодисментов.

Вахидин повел их мимо длинных столов, возле которых стояли, по-видимому, все взрослые жители деревни. Гостей провели вперед, туда, где за более массивными столами сидели одни старики в белых, свободного покроя, рубахах с короткими рукавами и таких же белых брюках. Старики медленно поднялись, поклонились и с важностью почитаемых людей сели. Вахидин усадил гостей рядом со стариками, на самое почетное место в этом празднично убранном помещении. Майор и его друзья заметно волновались. Под низким потолком слышался лишь приглушенный говор жителей деревни. Старики сидели прямо, не горбясь, и молча смотрели перед собой.

– Ну, а что дальше? – спросил Эмиль.

– Наверное, будут угощать, – ответил Пехар.

Они оглядели столы. На них было много фруктов, уложенных в виде больших пирамид, а на длинных пальмовых листьях лежали жареные бананы, пирожки и небольшие кубики кетупатов [11]11
  Кетупат – рис, сваренный в пальмовом листе в форме кубика, обычно с кореньями. Этот кубик вкладывается в плетеную лыковую корзиночку. Едят рис прямо из корзиночки кончиками пальцев. – Прим. авт.


[Закрыть].

Присмотревшись внимательнее к собравшимся, они узнали многих из тех, кого встречали каждый день по дороге на аэродром и обратно. Это были крестьяне, торговцы-разносчики, рабочие из мадиунских мастерских и с сахарного завода. Были между ними и грузные рикши, и нарядные нежные девушки, в которых гости с трудом узнавали босоногих продавщиц фруктов, полотна или древесины. Всех этих скромных людей они немного знали, каждый день здоровались с ними и частенько разговаривали.

Прошло еще несколько минут, и вдруг поднялся один из стариков. Он проговорил несколько индонезийских фраз так быстро, что никто из белых ничего не понял.

– Он приветствует вас, – подскочил к ним Вахидин и стал переводить речь старика. – Он благодарит вас от, имени всех жителей за то, что вы пришли к нам, и желает вам приятно провести этот последний вечер у нас.

– Ребята, – сказал Рудольф, когда старик закончил речь, – надо что-то сказать в ответ. Что же мы сидим молчком?

– Ты кто, начальник или нет? – ехидно спросил Эмиль как бы в отместку за те минуты, когда Рудольф давал ему почувствовать, что обличен полномочиями. Тот лишь махнул рукой, но встал. Прежде чем начать речь, Рудольф обратился к Вахидину, попросив его быть переводчиком.

– Мы благодарим вас за то, что вы пригласили нас на это торжество. Разрешите мне…

– Не столь официально, – толкнул его Пехар.

Рудольф говорил о том, что все они давно хотели высказать: о том, что кончается прекрасный и плодотворный год их сотрудничества, что они с грустью прощаются с их страной, с ее прекрасными людьми, с работой, с океаном и горами…

Майор наблюдал за жителями деревни. Они слушали Рудольфа внимательно и с интересом, кивали головой, улыбались.

Рудольф говорил долго, как бы желая сразу высказать все, что у них у всех накопилось на душе, все, что они пережили. Эмиль незаметно толкнул его и прошипел:

– Эй, остынут бананы!

Заканчивая свое выступление, Рудольф сказал:

– Мы любим Индонезию. Мы никогда ее не забудем.

Раздались аплодисменты. На этот раз они походили на стремительный тропический ливень, обрушившийся на истомившуюся, выжженную землю. Старики, наклонив седые головы, поблагодарили Рудольфа за выступление и величественными жестами показали на кучки овощей, рядки бананов и рис. Бедная деревня выставила на стол все, что имела.

Потом перед столом появились четверо мужчин. Они принесли квадратный помост и накрыли его ковром. Внимание всех привлекла лестница, по которой поднималась в помещение танцовщица, босая, с обнаженными руками, в очень сложной национальной праздничной одежде. С правого плеча ее свисал длинный легкий шарф. Волосы, уложенные в свободный узел, отливали синевой. Девушка троекратно поклонилась и взошла на помост.

В ее руках вдруг очутились две полоски тонкой, блестящей материи с цветными узорами. Вот она закинула их за спину, и они почти достали ее босых пят. Танцовщица в эту минуту была, похожа на бабочку, готовую взлететь с чашечки цветка. Казалось, она замерла, но вот блестящий шарф заколебался от едва заметных движений гибкого тела. В это мгновение заиграли все двадцать четыре музыканта, сидевшие под низким навесом. Сначала послышались металлические звуки гонгов. Им отозвались флейты и ксилофон, а двухструнные гитары стали выводить мелодию, прерываемую жесткими, беспощадными вторжениями барабанов и рыданиями дудок. Музыка выражала борьбу. В ней слышались надежда, радость и страдание. Тело танцовщицы сначала будто чему-то сопротивлялось, затем стало как бы испытывать жестокую боль. Движения внезапно утратили свою грациозность и плавность, стали судорожными. Руки от чего-то оборонялись, извивались, будто змеи. Прическа разрушилась, и прядки волос разметались по спине. Все тело танцовщицы сотрясалось от мелкой, удивительно быстрой вибрации. Временами девушка вытягивалась, вставая на носки. Затем музыка начала буквально стонать. Барабаны гремели, усиливая напряжение момента.

Зрители, замерев, смотрели на тело танцовщицы, выгнутое, словно дуга лука. Глаза их блестели от волнения, рты приоткрылись. Некоторые женщины вскакивали с мест. Мужчины сжимали кулаки, как бы стараясь помочь борьбе танцовщицы.

Она же вдруг быстро наклонилась вперед, вскрикнула и будто окаменела. Музыка стихла, но тут же послышался нежный звук гитар и ксилофона. Это звучало как стон, как плач новорожденного младенца.

И в самом деле! В руках женщины вдруг появилась деревянная скульптурка запеленатого ребенка. Она подняла ее на ладонях над головой, и в тот же миг торжественно зазвенели гонги. А женщина стояла, вытянувшись на носках, и тонкими пальцами держала свой плод, вечно юную, неистребимую надежду своей страны.

Майор посмотрел на женщин. Они восторженно хлопали, глаза их светились торжеством, ибо они ощущали ее победу как свою. Для них танцовщица в этот миг воплощала собой родную землю, щедрую, ласковую и многострадальную.

Когда танцовщица уходила, ее провожали растроганные улыбки. Покоренные зрители наградили ее долгими аплодисментами, прошумевшими, как дождь в кронах пальм.

Постепенно жители деревни начали вставать из-за стола, они кланялись в сторону гостей и исчезали в темноте. Старики посидели еще немного, потом поднялись и они. На прощание они подали чужестранцам свои сухие, жесткие руки крестьян, поклонились им и степенно направились к выходу, как люди, уже понявшие, что всякая спешка в жизни излишня.

Молодые девушки и дети довели гостей до машины. Около нее стояло много техников и летчиков, которые, узнав о торжестве в деревне, тоже пришли попрощаться с чехословацкими друзьями. Они протягивали своим учителям руки и впервые не прикладывали пальцев к околышам фуражек, а низко кланялись им. Все это делалось в тишине. Только то там, то тут вполголоса звучало «спасибо» и «до свидания».

Наконец гости сели в машину и тронулись в обратный путь. Никто не сказал ни слова. Пехар, сидевший за рулем, яростно курил. При свете фар мелькали фигуры жителей деревни. Вот блеснула чья-то улыбка, кто-то махнул рукой. В гул мотора вплетались обрывки фраз.

Машина стала взбираться вверх по склону вулкана Лаву. Это было их последнее возвращение. При стремительных поворотах свет фар то натыкался на серые стены скал, то двумя ровными конусами разрезал темноту над глубокой долиной, где в своих селениях люди укладывались спать.

Над вершиной вулкана Лаву, который своими острыми зубцами разрывал кусок звездного неба, стоял Южный Крест, указывая своим правым плечом на восток.

СОДЕРЖАНИЕ

Стр.

Карел Рихтер. Соколове, Перевод с чешского Ф. П. Петрова 5

Петер Ковачик. Смерть приходит на рассвете. Перевод с чешского Ф. П. Петрова…… 30

Рудольф Латечка. Зуза идет! Перевод с чешского Ф. П. Петрова……………47

Бьела Калинова. Катарина Гомбарова. Перевод с чешского П. П. Турпитько………..67

Уршуля Чамайова. Перевод с чешского Ф. П. Петрова 85

Павел Францоуз. Бандиты. Перевод с чешского Ф. П. Петрова……………107

Совсем другое небо. Перевод с чешского П. П. Турпитько 112

Иван Черный. На третьей горит машина. Перевод с чешского П. П. Турпитько……….116

Минус тридцать пять. Перевод с чешского П. П. Турпитько 120

Йозеф Семерак. Регулировщик. Перевод с чешского П. П. Турпитько…………..125

Особый метод воспитания. Перевод с чешского П. П. Турпитько………… 128

Дирижер. Перевод с чешского П. П. Турпитько…. 133

Мирослав Главач. Кармен за рулем. Перевод с чешского

П. П. Турпитько………..139

Йозеф Кебаа. Пустяк. Перевод с чешского П. П. Турпитько 169

Последнее возвращение. Перевод с чешского П. П. Турпитько 189

СОВСЕМ ДРУГОЕ НЕБО

Редактор В. А. Стерлигов Литературный редактор д. Г. Кобозева

Художник А. И. Сухорукое

Художественный редактор Б. В. Поляков

Технический редактор Т. В. Фатюхина

Корректор Г. В. Казнина

ИВ № 961

Сдано в набор 29.09.78 г. Подписано в печать 01.03.

Формат 84x108 1/32. Бумага № 2. Обыкновенная гарнитура. Высокая печать, Печ. л. 6 1/2». Усл. печ. л. 10,920. Уч. – изд. л. 11,057 Тираж 65000 экз. Изд. № 10/4318. Зак. 877. Цена 1 р.

Воениздат

103160, Москва, К-160

1-я типография Воениздата

103006, Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3