Текст книги "Ты сияй, звезда ночная"

Автор книги: Каори Экуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Там, где реки текут

С тех пор как уехал Кон, прошло три месяца – три полных раздражения и неловкости месяца.

Всю первую неделю Секо была расстроена еще больше, чем я. Именно она помчалась искать его – сначала в университетское общежитие, потом домой, к родителям. Она обрывала телефоны аэропорта, умоляя служащих отыскать имя Кона в списках пассажиров отбывающих рейсов. Конечно, никаких концов она не нашла ни у родителей Кона, ни в университете, а телефонные операторы аэропорта попросту не приняли ее всерьез.

А потом она напустилась на меня…

– Я хочу знать, что ты наговорил Кону, – требовала она, обвиняя меня в случившемся и безостановочно нарываясь на ссору. Наконец она потеряла надежду. Сдалась. – Все кончено, – сказала она.

Нос ее покраснел и распух от слез. Больше она не говорила ничего. Похоже, ее охватила слабость человека, утратившего что-то, необыкновенно для него важное.

Странно, но как раз я всю ту неделю был относительно спокоен. Меня слишком занимала тревога о находившейся рядом Секо, – на размышления о пребывающем черт знает в какой дали Коне просто не хватало времени. Тем сильнее осознал я тогда, сколь прочным было место Кона в моей жизни и насколько сильно я ему доверял. Какой-то частью сознания я, похоже, считал, что он в этой моей жизни – нечто непреложное. Я четко осознавал – он не способен просто уйти и оставить меня.

В конце первой недели ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов. Я вернулся из больницы домой – и обнаружил, что на столе меня ждет приготовленный обед (ну, вообще-то – всего лишь разогретые в упаковке роллы и большое блюдо свежевымытых персиков и винограда).

Секо радостно заулыбалась.

– Добро пожаловать домой! – воскликнула она. – Я ждала тебя. Я очень проголодалась!

Она щедро плеснула в огромный бокал калифорнийского вина.

– Знаешь, я решила – хватит искать Кона. – Она болтала без умолку, пребывая в состоянии необычной для себя разговорчивости. Кожа ее покрывалась ярким румянцем. – У Кона, в конце концов, были, наверное, причины…

Я спросил ее, что случилось.

– Ничего не случилось. – Она отломила кусочек белого хлеба. – Просто я подумала: неплохо бы нам разобраться с некоторыми неприятными мелочами, пока он там путешествует.

– С какими неприятными мелочами? – спросил я, но Секо, по своему обыкновению, не озаботилась ответом.

– Кон, наверное, тоже так подумал, потому и уехал.

– Ты с ним виделась?! – Голос мой прозвучал так резко, что Секо, судя по ее виду, испытала некоторый шок. Она затрясла головой.

– Да как я могла с ним увидеться?! Ты меня напугал – начал вдруг кричать ни с того ни с сего…

– Прости, – вздохнул я.

На мгновение личико Секо стало растерянным.

– Не стоит извиняться. – Она отвернулась. – С ним все будет в порядке. Он пассажир вполне крутой!

– Да, – сказал я тихо. Да, правда. «Крутой» – это точно.

А потом мы ели роллы, хлеб и фрукты и прикончили бутылку вина меньше чем за час.

Убежденность Секо, что нет худа без добра, усиливалась с каждым днем. Мне, в прямую к ней противоположность, становилось все тревожнее и тревожнее. С «неприятными мелочами» она разбиралась медленно, но верно, на удивление деловито. Для начала помирилась с Мидзухо и сообщила ей, что Кон исчез с горизонта. Разумеется, довольно скоро великая новость достигла слуха родителей Секо, и они пригласили нас к себе в гости. Усевшись на полу напротив тестя в старомодно-формальной позе, я выдал ему полный отчет о случившемся. Какого дьявола я делал? Склонившись перед ним в поклоне и прижав руки к коленям, я чувствовал себя нелепо. Почему вообще я обязан докладывать ему о событиях своей интимной жизни?! Все это смотрелось так неестественно – и торжество, написанное на лице тестя, и непрерывные, суетливые движения тещи, то вскакивающей с места, то снова садящейся, выбегающей из комнаты и снова вбегающей с новыми порциями чая и закусок.

– Стало быть, тебе все-таки удалось утрясти свои трудности и разобраться в своих чувствах? – спросил тесть, и я сжался, как испуганный ребенок.

Я отвечал утвердительно:

– Сожалею, что мы причинили вам столько хлопот!

Что же это такое? Какого хрена я забыл в этом доме?!

– И ведь, понимаете, все произошло не из-за того, что Кон уехал, – вставила скромненько сидевшая со мной рядом Секо. – Скорее всего даже прямо наоборот! Его заставило уехать наше решение.

Моя теща яростно закивала и ответила, обращаясь в основном к моему тестю:

– Да-да, конечно же, мы понимаем. Я поняла вообще сразу-как только ты пришла к нам тогда, Секо. Не думаю, что и твой отец хоть минутку сомневался всерьез. Просто в таких вопросах надо быть совершенно уверенными – предосторожность, не более…

После этого нам подали на обед угрей и даже угостили саке, привезенным из Канадзавы. Думаю, излишне говорить, что настроение тестя было далеким от безоблачного, но к концу вечера он оттаял, пожал мне руку и попросил «заботиться о ней». С одной стороны – знак доверия ко мне. С другой, – я отлично понял, – предупреждение…

Мы уселись в машину. Я поднял откидной верх (Секо в автомобилях всегда укачивало, так что я привык делать это уже на автомате) и вставил кассету в магнитолу. Одну из любимых кассет Секо, саундтрек к фильму «Die Leser», восемь ранних пьес Бетховена. Ее родители, стоя бок о бок, провожали нас. Я помахал им на прощание и нажал на газ. Мы неторопливо катили вверх и вниз по овеянным ветром холмистым улочкам района, где обитали родители Секо.

– Нормально получилось?

В ответ на вопрос Секо кивнула, глядя прямо перед собой.

– Спасибо, – сказала она тихонько.

Прежняя ее бодрость улетучилась, и я уже понимал – у нее начинается приступ депрессии. Мы выехали на главную дорогу, – и чем более высокую скорость показывала стрелка спидометра, тем сильнее хмурились брови Секо.

– Не волнуйся. Я пообещала – значит, сделаю.

– Ладно, – сказал я.

Это было не столько обещание, сколько компромисс. Мы уговорились: я встречаюсь с родителями Секо и даю им необходимые свидетельские показания, а она, хоть на время, соглашается забыть об искусственном оплодотворении. Идея принадлежала Секо. Она назвала это «деловым соглашением», но мне все равно стало грустно. Деловое ли соглашение, дружеское ли обещание – а ни к чему хорошему нас это не приведет…

За день до исчезновения Кона мне позвонили по внутренней линии и срочно вызвали в гинекологический кабинет. Голос Какие дрожал от ярости. Недоумевая, что происходит, я рысью домчался до кабинета, вбежал – и обнаружил рассевшегося на стуле Какие Кона. Сам Какие столбом стоял перед ним. Других докторов, по счастью, в кабинете не наблюдалось.

– Муцуки, я требую, чтоб он немедленно отсюда убрался!

Лицо Какие побелело от бешенства.

– Что ты натворил? – вопросил я.

Кон невозмутимо смотрел куда-то в сторону.

– Да ничего не натворил. Просто пошутил. Ни фига особенного!

Какие, однако, кипел от злости:

– Боже милостивый, да ведь это больница! Хватит с меня твоей вечной инфантильности!

– Инфантильности?!

– Что ты натворил? – спросил я снова.

Судя по состоянию, в коем пребывал Какие, я мог с уверенностью сказать – сотворил он что-то совершенно чудовищное.

– Вот. – Кон дернул подбородком в сторону стола, на котором стояла резиновая игрушка сантиметров так семь величиной. Шикарная желто-зеленая лягушка.

– Издеваешься?

Я переводил взгляд с Кона на Какие и обратно. Теперь дулись они оба. Это было просто нелепо – и я ощутил, как меня покидает напряжение.

– Поверить не могу!

Каждый из нас чего-нибудь боится. Какие – лягушек. Давным-давно он признался мне, что боится лягушек даже больше, чем женщин. Но все равно – не стоило ему уж так взрываться! Кон явно снова принялся за свои фирменные штучки. Притащиться черт-те откуда в больницу, только чтоб устроить этот глупый розыгрыш?!

– Симпатичная лягушка, – сказал я.

Какие же они оба еще дети! Вместо того чтоб рассердиться, я поневоле расхохотался. На мордахе Кона, решившего, что я принял его сторону, возникло самодовольное выражение.

– Оба вы психи. – Какие поник головой.

Мне показалось – он вот-вот заплачет. Лицо его, в момент моего прихода покрытое мертвенной бледностью, теперь приняло куда более знакомый пунцовый оттенок.

– А вот теперь ты и впрямь на спелую хурму смахиваешь, – заметил Кон, обыгрывая имя Какие, ведь «каки» и значит «хурма».

Я уже собирался сказать что-нибудь, но Какие меня опередил. Он смотрел на Кона в упор, с нескрываемым презрением.

– Безумие Секо ничуть меня не удивляет. – В голосе его звучало отвращение. – Я ей соболезную.

Судя по всему, то, что Какие приплел к происходящему Секо, возмутило не только меня.

– Ты к чему клонишь?! – рявкнул Кон.

– В понедельник ко мне приходила Секо, – объяснил Какие. В голосе его звенело торжество.

– Знаю. Она мне рассказывала.

– А рассказала она тебе, о чем мы говорили?

– Естественно. – Я покосился на Кона. Можно, конечно, попросить его выйти, – только не тот он человек, чтобы послушаться. – Об искусственном оплодотворении, так? Его лучше проводить в молодости, пока шансы на успех при использовании замороженной спермы высоки… И так далее, и тому подобное.

– Об этом говорил ей я, – сказал Какие. – А Секо пришла обсудить далеко не столь общие вопросы. Ее интересовала весьма конкретная вещь. Если честно, довольно странная…

Лицо Какие было серьезно. На мгновение он замолк.

– Даже не знаю, как сказать, – начал он.

– Скажи – и все.

Он молчал.

В подобных ситуациях с Какие приходится нелегко. Уговаривать и уламывать его пришлось минут пять, и лишь потом он начал выжимать из себя слова.

– Секо пришла, чтобы спросить… нет, мне и правда неловко, но она хотела знать, можно ли перемешать в пробирке твою сперму со спермой Кона. На предмет дальнейшего осеменения. Она полагает, что в таком случае ребенок будет принадлежать всем вам. Всем троим.

Я обалдел. Неужели такое вообще возможно?! Минуту или около того мы все хранили молчание.

И вот тогда-то Кон внезапно врезал мне в челюсть. Врезал со всего плеча, не сдерживаясь. Сила его удара отшвырнула меня к столу – кипа бумаг обрушилась на пол…

– Какого хрена ты вообще женился на Секо-чан?! Чтоб несчастной ее сделать, да?! – Его взрыв выглядел совершенно искренним, ни малейшей наигранности, – так не похоже на Кона! И до меня наконец дошло очевидное: все это время страдала не только Секо. Кону было не менее больно…

На следующий день после этого происшествия Кон исчез.

Я припарковался на стоянке. Отстегнул ремень безопасности. Вытащил кассету из магнитолы. Опустил верх. Выключил мотор. Секо не шевельнулась, не вышла из машины.

– Секо?

Пока мы ехали домой, она, считай, не сказала практически ни слова. Негромкая музыка омывала замкнутое пространство машины, а Секо сидела, каменно молчала и хмурилась.

– Ты по нему скучаешь? – спросила она, не глядя на меня. – Теперь-то, когда Кон ушел, скучаешь ты по нему?

Я покосился в ее сторону. От нее так и било напряжением. Сквозь боковое стекло она упорно смотрела в темноту снаружи.

– Да. Я скучаю по нему, – ответил я честно. И добавил: – Но чувствую я себя не одиноким, а, скорее, потерянным, что ли…

Несомненно, чувства мои далеко выходили за грань обычного одиночества. Очень странное ощущение, которое я никак не мог описать словами, отравляло всю мою жизнь. Много, много глубже, чем просто одиночество… Я по-прежнему не в силах был смириться с отсутствием Кона. Должно быть, нечто подобное приходится испытать одному из близнецов, когда другой умирает…

Неожиданно я понял – Секо плачет. Личико ее было искажено болью и страданием, и всхтипывала она по-детски громко.

Я принялся просить прощения, но Секо только закрыла лицо руками и зарыдала еще горче.

– Не извиняйся. – Она с трудом выдавливала слова, судорожно хватая ртом воздух. – Никто не виноват. Мы ничего не можем поделать!..

Как же мучительно она плакала! Я обнял ее, и она, по-прежнему рыдая, с поразительной силой обвила руками мою шею. Ее дыхание, ее горячие слезы обжигали мне лицо и горло. Она крепко вцепилась мне в волосы – да так и осталась, плача, держаться за них. Щипало, словно бы кто-то вновь и вновь кусал за шею. Я уже ни о чем не думал – просто держал в своих объятиях мяконькое, беззащитное тело Секо. Казалось, прошла вечность. Казалось, время остановилось.

– Мне уже малость получше.

Я отпустил ее. Выглядела она немножко смущенной, но глаза ее уже улыбались.

– Мы ведь, как ни крути, ничего не можем поделать, так? Я тоже по нему скучаю.

Очевидно возвращенная к жизни, она утерла мокрое лицо тыльной стороной руки. А потом, с необъяснимой для меня уверенностью, заявила, что Кон в любом случае скоро вернется.

Мы вышли из машины. Воздух сентябрьской ночи был мягок и прохладен, ласковый ветерок осушал слезы Секо, увлажнившие мою шею.

Дома я принял душ и вышел на веранду – посмотреть на звезды. Секо поливала чаем растение в горшке. Почти неестественно громко она пела «Ушки моей малышки». Обычно она присоединялась ко мне, выходила на веранду со стаканом виски в руке, но сегодня и близко не подошла, – да и мне никак не удавалось выбрать верный момент для возвращения в комнату. Вот смешно – нас обоих смутило то невинное объятие в машине! Глядя на собственное отражение в оконном стекле, я коснулся кончиком пальца своей правой щеки. Попытался вспомнить ощущение от прикосновения тоненьких белых рук Секо, ее горячий, мучительный шепот, ее губы… В небесах ярко сияли Кефей и Кассиопея.

– А давай, когда Кон вернется, будем все вместе за город ездить? Пикники устраивать и все такое? Ладно? – Секо словно из воздуха выросла рядом со мной.

Это случилось три дня спустя, в последнее воскресенье сентября. Я открыл глаза – и увидел, что кровать, стоящая рядом с моей, пуста. Я спустился в гостиную и нашел там плюшевого медведя, сжимавшего в лапах открыточку. Надпись на открытке гласила: «Поздравляю с годовщиной!» С годовщиной? Я вернулся в спальню, взглянул на календарь… Тридцатое сентября. День, в который мы познакомились.

Предполагалось, что мне следует помнить такие вещи, и я разозлился одновременно и на собственную забывчивость, и на Кона, из-за которого у меня все вылетело из головы. В поисках Секо я прочесал квартиру, но ее не было нигде – ни в ванной, ни на веранде, ни в кухне. В довершение прочего бесследно исчезли юкка и Сезанн. Без них наша гостиная выглядела совершенно чужой.

Зазвонил телефон. Я схватил трубку.

– С добрым утром! – Связь искажала голосок Секо. – Такой славный денек! Я внизу. Мы думаем закатить колоссальную вечеринку. Квартира 202. Спускайся скорее, я подарок тебе приготовила!

– Эй, не дави… чья хоть это квартира – 202?

Но Секо, естественно, отвечать и не подумала. Она продолжала возбужденно говорить:

– И оденься поприличнее, ладно? И еще – можешь взбивалку для шампанского захватить? Да, и консервы принеси. Ну, там – сардины, аспарагус, паштет…

Я сложил все, что она просила, в бумажный пакет и пошел приводить себя в порядок. Спустился через полчаса. Что там будет за вечеринка, я не знал, но, хоть Секо и велела одеться прилично, напяливать галстук посчитал излишним. Просто набросил поверх футболки твидовый пиджак.

Стоило нажать на кнопку звонка, дверь отворилась… и на пороге возник Кон! Голову его повязывала длиннющая алая лента. На нем были джинсы и какой-то сомнительный темно-синий блейзер. Для Кона – гигантский шаг к консервативному стилю одежды…

– Кон!!! – заорал я.

Наверное, я выглядел безумцем…

– Это твой подарок, – с улыбкой сообщила Секо, вышедшая в коридор вслед за ним.

Только тут до меня наконец дошло, при чем тут алая лента!

– Поздравляю с годовщиной! – фыркнул Кон, обернулся к Секо и добавил шепотом: – Ага, вот так я его и бросил навсегда, размечтался!

Радио было настроено на софт-роковую станцию. Юкка и Сезанн расположились у стола.

– Давайте выпьем! – сказала Секо.

– Извольте объясниться! – потребовал я. – Это что такое? Шуточка? Заговор какой-то? Что?!

Я пытался придать себе сердитый вид, но тщетно – голос мой звучал недоуменно и нелепо.

– Его путешествие продлилось лишь неделю, – сказала Секо, заговорщицки поглядывая на Кона.

– Да мне на дольше и бабок-то не хватило бы, – присоединился к ней Кон. – Какая при моих финансах Африка или даже хренов Китай! Я думал – за неделю все точно утрясется, но когда позвонил Секо-чан – она сказала, что ничегошеньки у нее не выходит. Я, типа, удивился…

– Мы чуть не до смерти о тебе беспокоились. – В поисках поддержки Секо взглянула на меня.

Да уж, еще слабо сказано, подумал я.

– И значит, до сегодняшнего дня вы оба молчали?

– Ага! – Секо и Кон закивали в унисон – так радостно, словно не сделали ровно ничего дурного. Нечто в духе: «А разве немножко безобидного вранья – это плохо?»

Я совершенно не представлял себе, как на это отвечать. Потрясающе. Просто роскошно!

– Секо-чан все приготовила, ну, я позавчера сюда и переехал. Такая плата зверская – пришлось в банке заем брать. Наверное, теперь еще приработку искать буду… – Кон усмехнулся. – А мы с тобой теперь соседи получаемся!

– Это розыгрыш? И что же будет дальше?

Ваза на столе ломилась под тяжестью груды овощей.

– Он до позавчерашнего дня жил в одном из этих жутких капсульных отелей  [14]14
  Капсульные отели – самый дешевый вид отелей в больших городах Японии. Здание делится на крошечные, разделенные пластиковыми перегородками «капсулы», в которых помещаются только постель на футоне и телевизор.


[Закрыть]возле станции Огикубо. Я туда пошла, с ним встретиться, – и, черт, такое странное место! Я жутко перепугалась. – Секо принялась разбирать принесенный мной пакет. – Ты хоть раз в подобных местах останавливался? – спросила она.

Кон откупорил шампанское. С помощью взбивалки я соорудил пузырьки в трех бокалах.

– За то, что Кон вернулся целым и невредимым, и за нас троих! За первый год нашей совместной жизни! – провозгласила Секо.

– И за счастливую семью, которая наконец-то добилась независимости! – закончил тост Кон.

Я поднял свой бокал. Снова окинул взглядом комнату. Белые стены. Белый потолок. Огромный вентилятор. В точности, как у нас в гостиной. Мы стоя пили шампанское, а по радио звучала старая, давно знакомая песенка Билли Джоэла.

Я с трудом сдерживал слезы. Любовь-единственное, что помогает нам продолжать жить. Жизнь без любви – попросту череда случайностей.

Что, кстати, за песня? Первая композиция с первого альбома Билли Джоэла, кажется. От одной щемящей мелодии уже заплакать можно!

– «She’s Got a Way», точно? – Кон, похоже, читал мои мысли.

Вот такой она и будет, наша жизнь, – завтра, послезавтра, день за днем… Я налил себе еще шампанского.

– Ладно, на следующий год, в порядке извинения, подаришь мне два подарка, – разрешила Секо.

Человечек на картине Сезанна рядом с ней улыбался самой счастливой улыбкой, какую я только у него видел!