Текст книги "Ты сияй, звезда ночная"

Автор книги: Каори Экуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Добрые друзья? И какого ж ответа он от меня ждет? Мы выбираемся из кабинки, сходим на твердую землю. Меня все еще малость пошатывает.

– Знаешь, не надо наезжать на Мидзухо-чан. Она всего лишь выполняла просьбу твоего мужа, – объясняет Ханеки, пока мы сходим по ступенькам, – и каждый мой волосок встает дыбом.

– Что ты сейчас сказал? Мой муж? Мой?

У выхода нас поджидают Мидзухо и Юта.

– Ответь мне, чей муж кого и о чем попросил?!

– Муцуки попросил. Меня… пригласить Ханеки-сан погулять с нами, – лепечет Мидзухо.

Мир плывет у меня перед глазами.

И пока Ханеки с Ютой поодаль крутятся на «тюльпане», Мидзухо рассказывает мне о телефонном разговоре, который состоялся у нее днем раньше. Рассказывает об идиотском звонке Муцуки. Он, похоже, уже тогда твердо решил с нами не ходить.

– Я пытаюсь узнать – почему? А он мне не говорит. А потом говорит-можно попросить тебя об одолжении? Говорит – знаю, что это прозвучит странно, но ты, случайно, не знакома с Ханеки, бывшим бой-френдом Секо? – Мидзухо тараторит все быстрее, она явно злится. – Я говорю – конечно, знакома, мы сколько раз все вчетвером общались, и все такое. А он спрашивает – не могла бы я, значит, пригласить вместо него в парк Ханеки? А я не знаю, что сказать. Я спрашиваю – да зачем? А он мне и отвечает: ну, понимаешь, состояние Секо в последнее время нестабильно. Депрессия у нее. Я говорю – ну и что с того? А твой Муцуки тут мне на полном серьезе и заявляет: по-моему, неплохо бы ей было любовника завести! Нет, вот так прямо и говорит, ты себе представляешь?! Я, конечно, говорю – я против. А он – что ты думаешь? Он смеется и говорит: я, понимаешь, в этом отношении для нее не гожусь. Не мое, понимаешь, это поле деятельности. А потом опять уже серьезно – только запомни, ей не любой ее бывший подойдет!

Кровь моя закипает от ярости. Хочется одного – немедленно помчаться домой и душу из него вышибить. Как он мог?! Глаза стало заволакивать слезами. Я прикрываю веки, но капли, горячие, как огонь, просачиваются сквозь ресницы и сбегают по щекам. Думаю – нет. Я его не прощу. Этого я не прощу ему никогда.

Я пытаюсь уйти, но Мидзухо хватает меня за руку.

– Ну, теперь твоя очередь объяснять, – заявляет она. – Что происходит? У вас, братцы, что, разлад какой-то?

И вот тут слезы льются рекой. Горло обжигает, я всхлипываю. Наверное, с этой красной до ушей физиономией я похожа на мартышку! Люди оглядываются в нашу сторону, но мне плевать. Значит, даже послание у него на пейджере сегодня утром – тоже часть хитрого плана?! А я-то за него беспокоилась, боялась – вдруг у него снова депрессия начнется, вдруг он опять есть перестанет! Я же на мертвых из-за него злилась!!! Подхватываю первое, что под руку попалось, – сумку Мидзухо – и принимаюсь швырять оземь ее содержимое, предмет за предметом. Упаковка желтеньких салфеток для рук. Косметичка. Записная книжечка. Коричневый кожаный футляр для темных очков. Щетка для волос. Пирожные для Юты. А Ханеки-то?! Господи, какой идиот! У него что – совсем ни стыда, ни совести?! Участвует в их кретинских интригах, делает, что ни прикажут! Я сажусь на землю и по-детски реву в голос.

Мидзухо присаживается рядом, гладит меня по плечу, но слезы не утихают. С карусели возвращаются Ханеки и Юта, вокруг нас потихоньку собираются люди. Я слышу их голоса, слышу, как кто-то спрашивает – ей что, с сердцем плохо?

В конце концов меня, впервые в жизни, кладут на носилки и уносят в медпункт. Кладут на жесткую белоснежную койку. Мне уже совершенно все равно, что со мной происходит. У меня плакать и то сил не осталось. Пожилая женщина в белом пальцами приоткрывает мои веки, осматривает зрачки. Спрашивает:

– Как вы там, живы?

Снимает с меня туфли. Прикладывает ко лбу холодное мокрое полотенце.

– Вы просто чуть-чуть отдохните, а потом посмотрим, как будете себя чувствовать, – говорит она и сжимает мое запястье. – Господи Боже, да у вас же пульс зашкаливает!

Я хочу сказать ей: «Не надо, зря время теряете», – но так приятно ощущать на глазах прохладу полотенца, так приятно, когда ступни в одних чулках овевает свежий ветер! Там, наверное, где-то – открытое окно. Бодрая музыка и веселые голоса. Вспоминаю – когда-то, много лет назад, я филонила на уроках физкультуры и проводила целые часы, вот так же растянувшись на койке в школьном медпункте.

– Я стопроцентно иду звонить Муцуки, – говорит встревоженная Мидзухо. – Где бы он ни был, уверена, способ с ним связаться есть.

– А я вот не считаю, что это – хорошая идея. Секо-сан – девушка экспрессивная. Иногда она способна на отчаянно импульсивные выходки. Полчасика, часик – и она совершенно успокоится. Не думаю, что стоит отрывать от работы ее мужа!

– Не в том дело, – выплевывает Мидзухо. – Речь о том, что виноват во всем он!

Щекой я чувствую чье-то дыхание. Чуть приоткрываю глаза – посмотреть, кто это. Из-под лежащего у меня на веках полотенца замечаю краюшек футболки Юты. Он склонился к кровати и серьезно меня рассматривает… да, я сейчас – зрелище еще то. Чувствую, как его взгляд ползет по моему лицу куда-то влево. Меня это начинает раздражать. Что делать – не знаю. Наконец, когда терпеть больше невозможно, рывком высвобождаю из-под простыни руку. На секунду он замирает… а потом протягивает свою дрожащую ручку и вкладывает ее в мою.

У него крошечная, теплая, влажная лапка.

Муцуки приезжает, когда я то ли сплю, то ли дремлю. Какой-то бодрствующей частичкой сознания улавливаю голоса – вот Муцуки благодарит медсестру, а Мидзухо отчитывает Муцуки, а Муцуки и Ханеки, официально представленные друг другу, делают надлежащие реверансы. Муцуки медленно подходит к кровати. Напрягаю все свои чувства, пытаюсь ощутить его всем своим существом. Его шаги. Самый факт его присутствия.

Он откладывает полотенце. Убирает волосы, прилипшие к моему лбу. Ладонь его сухая и теплая, как осеннее солнце.

– Прости меня. Прости.

Кончиками пальцев он касается моих век. Говорит, говорит, но так тихо, что я никак не могу разобрать слов. Думаю – он знает, я не сплю. Я словно заперта в клетку из водяных струй. Мяконькое такое заточение. Муцуки преотлично понимает, через что мне приходится проходить, да и я тоже все о нем знаю. А Ханеки? А поддельный вызов на пейджер? Не могу больше на него злиться. Чувствую его пальцы на своих веках. Ну почему мы снова и снова мучаем друг друга?

– Секо, Секо! – Мидзухо легонько тянет меня за ногу, пытаясь разбудить.

– Все нормально. Пусть спит. Я заберу ее домой. Я на машине, – говорит Муцуки, и меня передергивает. Мне почти страшно. Могу сказать с уверенностью: сегодня я смогу вернуться домой, только притворяясь спящей. Это очевидно.

Муцуки подхватывает меня снизу, поднимает – и я утыкаюсь лицом ему в грудь. Чувствую его тепло, слышу биение его сердца. Чувствую себя уютно, как ребенок. Да, мы с ним никогда не занимались любовью – и пусть, все равно наши тела идеально подходят друг для друга.

На парковке блеск закатного солнца отражается в бесчисленных рядах машин. Тело мое чуть покачивается в такт походки Муцуки. Приоткрыв глаза, я ищу взглядом старенькую, побитую малолитражку. Маленькую, темно-синюю. Любимую машину Муцуки.

– Мы, наверное, назад на метро поедем, – голос Ханеки.

Они собираются уходить, и тут Мидзухо идет с главного козыря.

– Дождаться не могу завтрашнего дня, уж тогда-то я найду концы в этой истории, – говорит она.

А я забыла поблагодарить пожилую женщину в белом. Как неудобно!

– Берегите себя, – услышала я ее слова, когда мы выходили из медпункта.

И все, что я помню о ней, – ее ноги. Длинные, худые, как палочки, подвижные ноги.

Даже в машине я продолжаю притворяться спящей. Муцуки молчит, только ставит одну из моих любимых кассет. Мы еле тащимся по дороге над обрывом, и я начинаю вспоминать дом. Веранду с белыми перилами. Лилового человечка. Древо Кона. Я хочу, чтоб мы поторопились, чтоб как можно скорее были дома. По-прежнему прикрыв глаза, я открываю окно машины, и нежные переливы голоса оперной певицы мягко плывут ввысь, в вечернее небо.

Серебряные львы

Я вернулся из больницы. Секо смотрела телевизор в гостиной – и, судя по всему, смотрела очень увлеченно.

– Привет, я дома, – сказал я, но глаза ее были по-прежнему прикованы к двадцатипятидюймовому экрану.

– Добро пожаловать домой  [6]6
  Так по традиции жена-домохозяйка приветствует мужа, вернувшегося с работы.


[Закрыть], – пробормотала она.

Новый телевизор мы купили в кредит. Я уже явственно видел огромные пятна пыли по всему экрану.

– Что смотришь?

– Телевизор смотрю, – молниеносно огрызнулась Секо.

Пока что выносить ее поведение было вполне возможно, и я просто пожал плечами и решил принять ее ответ за чистую монету. Снял рабочий костюм, почистил туфли, сходил в ванную умыться. Когда я вернулся в гостиную, передача уже закончилась.

– Что бы ты хотела на обед? – крикнул я, окидывая взглядом содержимое холодильника.

– Да все равно, – ответила она рассеянно, словно мысли ее блуждали где-то далеко, на волне телевизионной программы.

В холодильнике еще оставалось мясо для гамбургеров, которые мы частично использовали вчера, так что я решил пустить его на фрикадельки. Да. Суп с фрикадельками. Неплохо.

– Так и о чем была передача? – На сей раз я подбирал слова более осторожно.

– Это был документальный фильм. О диких животных. Там было про больную газель, она все бродила и бродила кругами, пока не упала мертвой. А потом про маленького слоненка, он наступил на собственный хобот и свалился. И про то, как зебры спариваются, и про то, как стая гиен сожрала гну. – Она продолжала, и в голосе ее слышалось восхищение. – Оказывается, антилопа гну может почуять дождь аж за пятьдесят километров! Но антилопы – слабые животные, а у них столько врагов – львы, гиены, гепарды… Каждый день антилоп убивает множество зверей!

Секо в подробностях повествовала мне об антилопах, пока я готовил обед. Теперь она не скупилась на детали. Меня удостоили весьма натуралистического описания, как именно убивают и пожирают бедняг гну. С какой скоростью гиены терзают свою добычу, какие жадные существа коршуны… Они даже мясо, оставшееся между ребер, выковыривают, сообщила мне Секо.

– Даже крошечные львята – и те! – рассказывала она. – Носики – маленькие, а все в крови. Они головенки прямо в раны засовывают и глотают, не жуя…

Я перевел взгляд от аккуратной линии свежеприготовленных фрикаделек вверх, к лицу Секо, и промолчал.

Во время обеда Секо, похоже, все еще думала о чем-то своем. (Обед в итоге вышел самый простенький: суп с фрикадельками и яйцами и тушеные грибы.) Увиденное явно произвело на нее сильное впечатление.

– Хочешь, сходим завтра куда-нибудь? – спросил я, пытаясь за уши втащить ее обратно в реальный мир. – В кино, например? Мы уже так давно никуда с тобой не выбирались…

Секо сказала – нет, она обещала зайти к Мидзухо. Со дня инцидента в парке развлечений прошла уже неделя, а она все еще не дала Мидзухо никаких объяснений.

– Может, мне с тобой пойти?

Секо покачала головой.

– Я не надолго. И вообще, завтра воскресенье. Твой день великой уборки.

Уборка! Ах, сколь манило меня все, заключенное в этом слове! Гора пыли, скопившейся за шкафчиком для обуви… плесень между кафельными плитками в ванной… Я словно бы готовился к битве!

После обеда Секо приготовила три чашки чая. Одну для себя, другую для меня, а третью-для Yukka elephantipes  [7]7
  Юкка слоновая (лат.).


[Закрыть].

– Слышал ты когда-нибудь о серебряных львах? – спросила Секо, доливая рому себе в чай.

– Что, очередная твоя звериная история про льющуюся кровь и вырванные кишки? – поморщился я.

– Нет. – Секо нахмурилась. – Нет, это легенда такая.

– А-а, легенда?

Какое облегчение! Я отхлебнул чаю с ромом и попросил:

– Расскажи мне. Что это за история?

А легенда, по словам Секо, была такая: раз в поколение в самых разных уголках мира почему-то одновременно рождается множество белых львят. Шерстка их так белоснежна, что прочие львы отказываются признавать их за своих, и очень скоро они исчезают из прайдов.

Секо продолжала:

– Но в действительности, понимаешь ли, львы эти волшебные. Они просто сами уходят из прайдов, уходят, чтобы жить вместе, самим по себе. Мяса они не едят, они травоядные животные. И еще, никто точно не знает почему, – только все они умирают молодыми. Они ведь от рождения-то не очень крепкие, да и едят совсем немножко, вот и умирают, от чего придется. Даже от сильного холода или жары… А живут они высоко в горах, среди скал, и люди, что видели, как их гривы развеваются на ветру, рассказывают, что гривы эти скорее серебряные, чем белые. Говорят, чудо как красиво.

Секо поведала мне все это без всяких явных эмоций. Травоядные львы, умирающие от жары? В жизни не слыхивал ничего подобного. Я совершенно не представлял себе, что ответить. Секо взглянула мне прямо в лицо и добавила:

– Иногда вы, ребята, чем-то мне напоминаете серебряных львов.

Я смутился. «Ребята» – это кто же? Она что – имеет в виду меня, Кона, Какие и Кашибе? Я не знал, что сказать.

Секо залпом допила остаток своего чая с ромом (наверное, уже давно холодного как лед) и вылила другую чашку в горшок с растением.

– Древо Кона любит чай с одним кусочком сахара и половиной чайной ложечки рома, – сообщила она.

Следующим утром Секо ушла из дома часов в десять, а я поставил на небольшую громкость диск Баха и немедленно принялся за уборку. Отдраил ванную, до блеска протер каждую кафелинку, вытер по всей квартире пыль – от пола до потолка. Пропылесосил полы, потом тщательно вымыл шваброй. Как раз задумался, стоит ли браться еще и за мытье окон, как зазвонил телефон. Это был мой отец. Он сказал, что звонит со станции метро.

– Ты не против, если я заеду? Я ненадолго… Да нет, все нормально, я уже поел… Что, ты еще нет? Да сейчас уже половина третьего…

– Мама с тобой?

– Нет, я один. А Секо дома?

– Ушла. Почему ты не предупредил, что зайдешь? Мы бы точно оба были дома.

– Ох, да не стоит устраивать такой шум из-за моего прихода! – Он неловко рассмеялся.

Не успел я положить трубку – вернулась Секо.

– Вот, это тебе в подарок. – Она протянула мне целлофановый пакет. В пакете плавала золотая рыбка. Судя по всему, возле дома Мидзухо случилось что-то типа распродажи бонсай, и там, среди прочего, оказался ларек с золотыми рыбками.

– Бог ты мой, с ума можно сойти!

В последнее время Секо, похоже, всерьез увлеклась животным миром. Из кармана очередной юбки она извлекла пакетик с рыбьим кормом и положила на стол.

– Отец звонил, сказал – сейчас зайдет в гости, – сообщил я, переселяя золотую рыбку в вазу.

– Когда?! – переспросила изумленная Секо.

Я взглянул на часы. Сказал – где-то минут через пять-шесть. Она воскликнула: «Я сейчас, мигом!» – и метнулась к входной двери. Торопливо надела вновь туфли, стала отпирать…

– Куда это ты?

– Купить чего-нибудь к чаю.

– Да не беспокойся так, – сказал я.

Секо затрясла головкой:

– Мидзухо говорит – надо беспокоиться. Когда в дом люди приходят, надо непременно их чем-то сладким угостить. Странно, а вот мне такое никогда и в голову-то не приходило! Помнишь, сколько раз твои родители приходили, а у нас только и было, что чай да всякая фигня, какую я сама люблю, – ну, огурцы там, помидоры, сыр…

– Да нормально все. Не думай ты об этом!

– И это – еще не все, – жестко заявила Секо. – Мне сегодня Мидзухо прямо целую проповедь прочла. Сказала – слушай меня так внимательно, словно это мой смертный час и последние мои слова! Для меня – истинная честь дружить со столь достойным человеком!

Я испытывал некоторое смущение.

– Ты говоришь о ней так, будто она и вправду умерла.

– Ой, что ты! – Секо звонко рассмеялась. – Покажите мне покойника, который умеет так отчитывать! Она сказала – мне необходимо учиться вежливости. Необходимо стать хорошей женой. Не то чтоб я абсолютно не понимала, как надо себя вести… просто надо быть более воспитанной. Ну, это Мидзухо мне так сказала.

Я молчал.

– Господи, твой отец же с минуты на минуту здесь будет! – С этим возгласом Секо вихрем вылетела из квартиры.

Стоило ей уйти – появился отец. Да, воскресенье обещало стать напряженным…

– Ты, когда заходил, с Секо не столкнулся?

Он ответил – нет. Его коротко остриженные волосы почти сплошь поседели.

– Ну, может, она в другую дверь вышла. Минуту назад еще была здесь, но потом ей срочно понадобилось снова уйти. Я сказал ей, что ты придешь. Полагаю, она ненадолго, – объяснил я, наливая ему кофе.

– По-моему, она просто воспользовалась поводом, – сказал он. Я ощутил внезапный приступ нервозности – сам, в сущности, не зная с чего. Не нравилось мне это. А отец продолжал: – Впрочем, для меня скорее всего так даже лучше. Мне необходимо кое о чем с тобой поговорить.

Отец сидел на диване очень прямо, тесно сжав колени.

– Ну и как же твоя семейная жизнь? – спросил он.

Этот человек всегда начинает за здравие, а кончает за упокой.

– О, мы вполне уживаемся.

– Ясно. – Он обхватил ладонями кофейную чашку. Неловко поерзал на месте. – У вас здесь прямо как в больнице.

– Как в больнице?

– Так пусто, стерильно. Очень в современном вкусе, полагаю.

В современном вкусе, значит. Я взглянул на отца, пытаясь уловить, нет ли в сказанном им скрытого значения. Но кажется, на сей раз он не собирался говорить двусмысленностей.

– А как Кон?

– Отлично. Довольно часто в гости приходит.

– Сюда?!

– Ага. Вообще-то он скорее к Секо приходит, чем ко мне.

На секунду повисло неуютное молчание. Мой отец грустно улыбнулся.

– Неужели? – сказал он.

В его поведении, в вымученной улыбке, насильно прилепленной к лицу, был некий оттенок трагизма. Только бы Секо поспешила, только бы поскорее вернулась! Все мои разговоры с отцом неизменно выходили именно такими – неудобными, буксующими. Сколько себя помню, – одно и то же. Снова и снова – его неловкая улыбка и мои судорожные размышления, что бы сказать, чтоб сказать хоть что-нибудь.

– Секо по-настоящему нравится Кон. Она говорит – у них много общего. Да и Кону она, кажется, симпатична. Ты растение видел, да? Это Кон нам на свадьбу подарил. Оно называется «Yukka elephantipes». Не помню, когда ты у нас в последний раз был, я тебе, наверное, забыл рассказать. – Я нес откровенную чушь, что в голову придет, из последних сил стараясь заполнить чем-то тишину. – Папа, а ты слышал когда-нибудь про серебряных львов? Они рождаются почти альбиносами – то есть они серебряные, – и, естественно, за то, что они так не похожи на других львов, их выгоняют из прайдов. Ну, они и уходят, очень далеко, и живут там стаями все вместе. Мне Секо о них рассказывала. Она говорит – мы с Коном напоминаем ей серебряных львов. Они не едят мяса, не слишком сильны, и большинство из них умирает совсем молодыми. Львы, умирающие молодыми! У Секо возникают порой совершенно потрясающие идеи, правда? – Я рассмеялся. Господи, утомительно-то как! С мамочкиными лекциями разбираться и то проще, чем с таким.

– Ну, насчет вас, мальчики, я не знаю, – отец взглянул на своего лепечущего чушь сына и отхлебнул кофе, – но, насколько я могу судить, Секо сама некоторым образом смахивает на этого серебряного льва.

Он выдал еще один неловкий смешок.

В этот миг зазвонил телефон. Слава тебе, Господи. Спасен звоном не колокольным, но телефонным. Я намертво вцепился в трубку-избавительницу.

– Муцуки?

Это было – словно голос величайшей твоей любви, вновь услышанный после многолетней разлуки.

– Ты где?

Мой вопрос Секо предпочла проигнорировать.

– Что лучше взять – мидзу-йокан или кудзудзакура  [8]8
  Мидзу-йокан и кудзудзакура – разные виды желе, традиционные японские сладости.


[Закрыть]?

– Что-что?

Она повторила.

– Да все равно, на твой вкус. – Если честно, мне было наплевать, но Секо внезапно резко замолчала, так что я перепугался и поспешно сделал выбор. – Мидзу-йокан. Да, совершенно точно – мидзу-йокан. Даже не сомневайся!

– Ясно. Мне и самой так показалось, – сказала Секо и повесила трубку.

Ее звонок позволил мне выиграть хоть немного времени, столь необходимого, чтобы взять себя в руки перед новым раундом беседы с отцом. Теперь настал мой черед задавать вопросы.

– Как мама? – спросил я.

Он поморгал, но все же ответил:

– Отлично. Ну, как всегда. Ты же знаешь свою мать…

– Да уж, что верно, то верно, – знаю.

– О, кстати, ты уж не говори матери, что я заходил к вам сегодня, – попросил он с непонятной улыбкой, глядя в свою чашку с кофе.

– Ладно. Не буду.

– Кажется, твоя Секо – хорошая жена.

Я скромно согласился. Секунду он смотрел на меня, а потом, так и не сказав ни слова, вновь уставился на свой кофе. Немой укор. Я знаю, все знаю, повторял я мысленно.

Ситуация снова стала напрягаться, но тут на выручку мне пришла вернувшаяся домой Секо. Гип-гип, ура!

– Я на минуточку зашел, просто поздороваться, – сказал отец.

Секо склонилась в глубоком, официальном поклоне.

– Мы так давно с вами не виделись. Как поживает матушка?

Все вернулось на круги своя. Я удалился в кухню готовить чай. За спиной я слышал голос отца:

– Я просто подумал – неплохо было бы заскочить к ним, узнать, как дела.

Так-так. И кто же теперь пользуется поводом?

– Да нет же, не стоит так беспокоиться, надолго я не задержусь. Просто супруга моя вышла по делам, вот мне и стало как-то не по себе дома, в одиночестве.

В кухонное окно светили косые лучи послеполуденного солнца. Близ раковины плавала кругами в своей стеклянной вазе маленькая золотая рыбка. Она была полностью отрезана от внешнего мира, оранжевое тельце радостно рассекало водную гладь. Взглянуть на такое – и уже ощущаешь покой и отдохновение.

Мы чашку за чашкой пили зеленый чай, поедали принесенное Секо желе мидзу-йокан и болтали о ерунде – об эпидемии гриппа, которая ожидается этим летом, о ценах на вишню… Теперь, когда Секо вернулась домой, казалось, сам воздух стал мягче. Сладость мидзу-йокана холодила язык. Отец держался одновременно робко и суетливо.

Тем же вечером, позже, я выяснил, что скрывалось под загадочными упоминаниями Секо о «смертном часе и последних словах» Мидзухо. Похоже, никакими допросами Мидзухо так и не удалось докопаться до истины.

– Мы с ней больше не общаемся, – сообщила Секо.

– Что?! – Я аж подскочил на месте, таким это было шоком – услышать от нее подобное. – Из-за чего?!

Давать объяснения Секо отказалась. Просто отныне они расстались, и этим все сказано, а до прочего ей и дела нет.

– Слушай, это дело касается только меня и моей подруги, ясно? А ты тут совершенно ни при чем.

– Не будь ребенком, – сказал я и отхлебнул глоток шипучего, отдающего апельсином коктейля, смешанного Секо.

– В той истории с парком развлечений виноват, в общем и целом, я один. Зачем вам-то с Мидзухо из-за этого ругаться?

Секо промолчала.

– Ты не можешь просто так, от фонаря, взять и порвать со своей лучшей подругой!

Секо метнула в меня яростный взгляд – но вновь не ответила. Сидела в молчании, сжимая в руке бокал.

– Мидзухо о тебе же и беспокоилась…

– И что же, ты полагаешь, я должна была ей отвечать? – совершенно спокойно парировала Секо. – Как я должна была объяснять, с чего это ты пригласил в парк Ханеки? Слишком хлопотно. Не буди лихо!.. У меня все здорово. И будет здорово, пока ты рядом. Пока мы вместе. А скучать по Мидзухо я не стану. У меня есть Кон, и доктор Какие, и доктор Кашибе, – заявила Секо решительно, и мне сразу вспомнились слова отца: да она и сама – серебряный лев… – Короче, можем мы больше никогда не поднимать тему Мидзухо? – Секо залпом и с явственным удовольствием прикончила остатки своего коктейля. – Ты свой что, допивать не собираешься?

– Да нет, – сказал я, – возьми.

И она забрала у меня бокал. Улыбнулась и принялась неторопливо потягивать напиток.

– Ух ты, приятный вкус – Кюрасао, тоник и Муцуки, – пробормотала она себе под нос.

Я поднялся.

– Пойду-ка я наполню ванну.

Наверное, в действительности для Секо это ничего не значило. На свой лад она была довольно простодушна. Но иногда она меня смущала… Ее беззащитные речи, ее наивные, доверчивые взгляды и улыбки… Что делать с подобными чувствами, я не очень-то знал. Но как могла она столь небрежно принимать такие кардинальные решения? Медленно, но верно она изолировала себя от мира, где обитали ее родители, Мидзухо, все, кого ей когда-нибудь доводилось любить. Любопытно, осознавала ли она сама, что делает?

– Ты ванну наполняешь? – В глазах Секо плясали веселые чертики. – Слушай, а давай нальем в ванну холодной воды и пустим туда рыбку? Получится плавательный бассейн для золотой рыбки! А мы сможем вести записи, за сколько минут ей удастся доплыть от одного края ванны до другого. Будем отмечать ее успехи. Знаешь, как с цветами делают, – с пурпурными вьюнками, или как их там? Посмотрим, какого прогресса она добьется за лето.

– Весьма поэтично.

– И ужас, до чего забавно! – Секо пришла в восторг, но в восхищении ее уже читалось, каким оно будет мимолетным. Смотреть на это почти что причиняло боль…

Я переключил воду с горячей на холодную и открыл кран. Вода с шумом хлынула в ванну. Я слышал, как в гостиной напевает Секо:

 
Рыбка, рыбка из сказки,
В своей колыбельке проснись,
Открой свои круглые глазки,
Готов для тебя сюрприз…
 

Может, мне самому сходить и поговорить с Мидзухо? Она заслуживает объяснений. Да и родители Секо – тоже, коли уж на то пошло. Мы и так уже залгались – дальше некуда.

– Му-цу-у-ки-и! – завопила Секо. – Хочешь немножко рыбьего корма? Он, правда, жесткий, сухой и жутко воняет… зато сможешь, типа, ощутить, каково это – быть золотой рыбкой!

– Нет. Я, пожалуй, пас. Спасибо, – ответил я, вытирая ноги о коврик.

Еще четверть часа – и ванна будет полна. Я решил: а нарисую-ка я таблицу. Такую, чтоб прогресс золотой рыбки был виден с первого взгляда. Хороший подарок для Секо. В мыслях моих уже возникала картинка: золотая рыбка в ванне, легко и изящно плавающая в холодной воде…