Текст книги "Любовь длинною в жизнь (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
– Если не позабочусь о том, чтобы его похоронили так, как он хотел, не получу вещи моей матери, – отвечаю устало. – Когда я была моложе, он никогда не позволял мне их носить. Мне не разрешалось видеть их, прикасаться к ним. Из всех игр разума, в которые отец играл, он знал, что это ранит меня больше всего. И продолжает играть со мной сейчас, даже после смерти. Все еще пытается контролировать, заставить делать то, что он хочет, подчинить своей воле.
– Вот дерьмо.
– Да. Так что... я должна решить, что важнее получить мамины вещи или избегать травмы, опознавая его тело.
– Прости, что я так говорю, но разве ты не жила без вещей своей мамы последние двадцать лет, Кора? Будет ли так уж плохо, если ты никогда не получишь их обратно?
Сильный аргумент.
– Дело даже не в ее вещах. Это всего лишь книги. Обувь. Платья. Вещи, которые мне не нужны, чтобы выжить. Но если позволю ему победить, как мне это пережить? Второго раунда уже не будет. У меня больше не будет времени противостоять ему. Он будет не более чем трупом, гниющим в земле, а я застряну с сознанием того, что позволила ему взять верх надо мной в последний раз.
Шейн обходит стойку и кладет руку мне на плечи.
– Тогда, мне кажется, ты точно знаешь, что тебе нужно делать, – говорит он.
– Да. Наверное. Но не сегодня. У меня нет сил.
Глава 16
Каллан
Терпение.
Настоящее
Я нетерпеливый человек. Не люблю ждать, никогда не любил, и все же ждал Корали больше половины своей взрослой жизни. Смотрю, как она выходит из «Уиллоуби», низко опустив голову, не сводя глаз с тротуара, и мне приходится бороться, чтобы еще немного потерпеть. Бежать через улицу, чтобы поговорить с ней, просто чтобы она посмотрела мне в глаза, чтобы была рядом со мной, – это все конечно хорошо. Но что это даст?
Сегодня утром она явно запаниковала, иначе не поднялась бы и не ушла до того, как я проснулся. С моей стороны было бы неразумно гоняться за ней по улицам Порт-Ройала в такой момент, когда ей нужно немного времени для размышлений. Отпускаю ее. Все время, пока она уходит, у меня внутри все зудит, меня пугает перспектива того, что Кора в любой момент может сесть на самолет обратно в Лос-Анджелес, и я вернусь туда, откуда начал, за много миль от нее, все еще выворачиваясь наизнанку из-за этого.
Шейн выходит из «Уиллоуби» вскоре после того, как фигура Корали исчезает из виду. Он направляется прямо ко мне – в отличие от Корали, он, должно быть, видел меня, прислонившегося к огромному дубу, на который мы карабкались, когда были детьми.
– Все, что тебе нужно – это плащ и бинокль, и ты действительно сойдешь за сталкера, – говорит он мне.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты реально выпустил своего внутреннего преследователя. Вот что это значит.
Шейн протягивает мне пиво, а затем делает большой глоток из своей бутылки. Я уже забыл, что здесь обычное дело, когда люди стоят на углу улиц и сплетничают, пока медленно напиваются и пьянеют. Я делаю глоток, глядя вдаль, подражая Шейну.
Он косится на меня краешком глаза.
– Если отец Корали прятал от нее мамины вещи, то где, по-твоему, они могут быть сейчас? – спрашивает он.
– Понятия не имею. Как он их ей вернет? Он мертв.
– Ну, его адвокат сказал бы ей, где они, да?
– Да. – Я думаю об этом. – Тогда, конечно же, адвокат знает, верно?
Шейн кивает. Пьет свое пиво.
– Я собираюсь закрыть магазин на вторую половину дня. Думаю, нам следует навестить Эзру Менделя.
***
– Не имею права обсуждать это с вами, джентльмены. Мне очень жаль, но я здесь только для того, чтобы обеспечить исполнение желаний моего клиента. – У Эзры такой взгляд. Он знает, что Шейн и я, вероятно, не из тех парней, которые покинут его убогий маленький офис с таким ответом. Шейн – гребаный плюшевый мишка, но он также довольно приличный актер. Он играл Питера Пэна в школьной постановке три года подряд, потому что все остальные дети в средней школе Порт-Ройала были ужасны. Сейчас он выглядит как злодей из фильма Гая Ричи.
– Твой клиент мертв, Эзра, – говорю я. – Мы стоим перед тобой, очень живые, очень злые и просим сделать нам одолжение. Почему бы тебе просто не оказать нам услугу и не дать нам то, что мы хотим.
Эзра грозит мне пальцем, нервная улыбка играет на его лице.
– Вы не можете просто угрожать мне, джентльмены. Я знаю вас. Как только вы уйдете отсюда, позвоню шерифу, можете не сомневаться.
Я поворачиваюсь к Шейну, изображая замешательство.
– Ничего не понимаю. Он все время называет нас джентльменами. Меня никогда раньше так не обзывали. А тебя?
Шейн качает головой.
– Нет. Может быть, психопат. Чокнутый. Но никогда не джентльмен.
Я заскочил домой и забрал бейсбольную биту, прежде чем мы отправились в адвокатскую контору Менделя, и старик теперь смотрит на нее, как на свернувшуюся змею, готовую ужалить. Честно говоря, верчу ее в руках, как будто собираюсь использовать в любую секунду.
– О, не обращай на нее внимания. Я говорил своему другу, что было бы очень весело пойти и разбить несколько шаров. После того, как мы закончим здесь, разумеется. – Я смотрю на его промежность, чтобы убедиться, что он точно знает, какие шары я имею в виду.
Эзра смотрит на телефон на своем столе, паника написана на его лице, но Шейн и я – стена мышц, стоящая между ним и его спасательным кругом. Он ни за что не позвонит, не пройдя сначала через нас, и, ну... этого просто не будет.
– Я нарушу закон, если отдам вам вещи мистера Тейлора без его разрешения, – говорит Эзра. – Я не имею на это права.
– И мистер Тейлор не имел права подвергать свою дочь физическому насилию в течение семнадцати лет. Но сейчас тут мало что можно сделать, не так ли? Я бы сказал, что перераспределение нескольких коробок с одеждой – это честный поворот, не так ли?
– Не знаю, где вы это слышали, мистер Кросс, но...
– Каллан. Зови меня Каллан. Мы все здесь друзья, верно? – Я хлопаю битой по ладони.
– Да, конечно. Каллан. Я знал Малкольма Тейлора несколько лет. Уверяю вас, хотя он, возможно, и был довольно суровым человеком, действительно не думаю, что он поднял бы руку на свою…
Мне даже невыносимо слышать, как он заканчивает фразу. Я поднимаю биту над головой и обрушиваю ее на его стол. Комната наполняется звуком трескающегося дерева и пластика. Чувствую, как кровь стучит в моих венах, слишком сильное давление в моей голове, когда я пытаюсь успокоиться.
– Если ты знаешь, что для тебя хорошо, – цежу я сквозь зубы, – больше не скажешь ни слова о Малкольме Тейлоре. А теперь, черт возьми, где вещи Корали?
Эзра Мендель сглатывает, его кадык дико подпрыгивает в горле. Шейн смеется себе под нос, широко раскрыв глаза, как будто не может поверить в то, что я только что сделал.
– Господи Иисусе, Кэл, – шепчет он.
– Эзра, я вот-вот совсем слечу с катушек. И меня мало волнует обвинение в умышленном уничтожение собственности. Также как и обвинение в нападении. Я ясно выражаюсь?
Эзра спотыкается о собственные ноги, обходя нас стороной и роясь в верхнем ящике стола.
– Да. Да, конечно. Вот. Вот, возьми это. – Он протягивает ключ Шейну, находясь при этом так далеко от меня, как только возможно. – Внизу есть замок. Коробки помечены.
– Спасибо, Эзра. Ведь это было не так уж трудно, не так ли?
Мы оставляем его там, прижавшегося к стене, белого как полотно.
Шейн толкает меня в плечо, когда я открываю замок на нижнем этаже.
– Ты же знаешь, что он всерьез собирается звонить в полицию, – говорит он.
– Он никому не позвонит. Гордость ему не позволит. – Внутри мы находим то, что ищем, и загружаем коробки в пикап Шейна. – Можем заглянуть в окружной морг на обратном пути? – спрашиваю я.
Шейн делает паузу, бросая на меня настороженный взгляд.
– Зачем? Ты не можешь разгромить морг, Каллан. Это правительственное здание. Это так не работает.
– Не волнуйся, не собираюсь я ничего громить. Просто хочу спокойно поговорить с ними.
– Черт. – Шейн выглядит так, будто у него вот-вот случится нервный срыв. —Знаешь, если меня арестуют, Тина тебя кастрирует. А потом она кастрирует меня, а я люблю свое барахло, чувак.
– Да, эта мысль приходила мне в голову. Я обещаю, что никого не арестуют.
Несмотря на это, я оставляю Шейна в машине у морга. Если эти парни не дадут мне то, что я хочу, у меня может возникнуть искушение устроить сцену, и я действительно не хочу возбуждать гнев его беременной жены. Угрожать людям бейсбольными битами и кричать на клерков морга – совсем не то, что я представлял себе сегодня, когда проснулся раньше, чертовски пьяный, все еще думая, что Корали лежит рядом со мной в постели.
Когда я толкаю дверь в морг, ошеломленная девушка лет двадцати с небольшим смотрит на меня, моргая сквозь очки с бутылкой кока-колы, как будто ее только что поймали за просмотром порно.
– Я могу помочь вам?
– Да. Мне нужно опознать тело Малкольма Тейлора.
Она тупо смотрит на меня.
– Вы член семьи?
– Нет.
– Тогда мне очень жаль, сэр, но...
– Как долго ты хочешь сидеть на этом замороженном мясе там... – Я сканирую ее странную футболку с НЛО, пытаясь найти значок с именем. Но его нет.
– Рэйнор, – говорит она.
– Рэйнор.
– По закону мы должны удерживать невостребованное тело в течение шестидесяти дней, прежде чем выпустить его для погребения.
– Ладно. Так ты хочешь, чтобы я приходил сюда каждый день в течение двух месяцев, беспокоил тебя, задавал тебе один и тот же вопрос утром, днем и ночью? Потому что именно это и произойдет.
– Э-э... я не знаю…
– Рэйнор, а что будет, если здесь отключат электричество? Что происходит со всеми телами?
– У нас есть резервный генератор, который поддерживает температуру, – медленно говорит она.
– А если и с ним будут проблемы? Кто первым придет утром и обнаружит на полу разлагающеюся, разжиженную человеческую плоть? И как сильно это будет пахнуть в разгар лета?
Рэйнор встает из-за стола, ужас растягивает ее лицо в пяти разных направлениях.
– Это было бы очень, очень плохо, – говорит она.
– Тогда, может быть, ты напишешь в своих бумагах, что я сын Малькольма Тейлора, и покажешь мне его сморщенную, покрытую инеем синюю тушу, прежде чем отправлюсь на поиски предохранителя.
Бедняжка Рэйнор. Она выглядит озадаченной.
– Не знаю, смогу ли я это сделать.
– Конечно, можешь. Ты ведь отвечаешь за бумажную работу, верно?
Она кивает.
– Тогда все проще простого. – Я приклеиваю на лицо свою самую очаровательную, самую мудацкую улыбку – ту, которая, как я знаю, нравится женщинам по какой-то странной, мазохистской причине – и крошечная улыбка трепещет на лице Рэйнор в ответ. Боже, я понятия не имею, как девушки могут смотреть в дуло заряженного пистолета и все еще хлопать ресницами, как будто они слепы к опасности, в которой находятся.
– Э-э-э... ладно, но я все еще не уверена. Это может доставить мне массу неприятностей.
– Я никому ни слова об этом не скажу, Рэй-Рэй, клянусь.
Она, кажется, забыла, что всего три секунды назад я намекал, что превращу нынешних обитателей морга в жижу, если не добьюсь своего. Вместо этого она протягивает мне какие-то бумаги, а сама звонит в морг техникам и просит их подготовить отца Корали к осмотру.
Мне приходится ждать двадцать минут, прежде чем парень в больничном халате появляется в двойных дверях позади Рэйнор и жестом приглашает меня следовать за ним.
Комната, в которую меня ведут, холодная и стерильная. Здесь нет ничего, кроме металлической каталки, в комплекте с бугристой формой тела на ней, покрытого бледно-голубой простынью. Парень, который привел меня сюда, откашливается и складывает перед собой руки в резиновых перчатках. На нем защитные очки, как будто ему попадают брызги в лицо, когда он выполняет свою работу.
– Дайте знать, когда будете готовы, – говорит он.
Я засовываю руки в карманы.
– Ага. Я готов. – Я натянуто улыбаюсь ему, покачиваясь на носках.
– Вы уверены, что вам не нужно время, чтобы собраться с мыслями? Это может быть травмирующим опытом для некоторых людей, особенно если они не совсем уверены, чего ожидать.
– Нет. Я понимаю, чего ждать. Смертельная бледность. Синие губы. Восковой цвет лица. Давайте начнем.
Судя по выражению его лица, парень думает, что я сошел с ума, но он осторожно, медленно отодвигает простынь, закрывающий верхнюю часть тела Малкольма, и делает шаг назад, чтобы я мог видеть.
Малкольм, ублюдок, выглядит почти так же, как и в прошлый раз, когда я его видел, если не считать цвета кожи. Хотя безжизненный, он кажется меньше. Может быть, он усох в последние годы своей жизни. Но все тот же жестокий изгиб рта. Между бровями по-прежнему та же злобная складка. Я наклоняюсь так близко, как только можно наклониться к останкам мертвеца недельной давности, и изучаю то, что от него осталось. Он причинил Корали столько боли. Физической и моральной. Разрушил все для нас во многих отношениях. Внезапно меня охватывает такое огромное и ужасное чувство ненависти, что не могу удержать его в себе. Я откашливаюсь и плюю ему в лицо. Слюна стекает по его правой щеке, растекаясь по алебастровой коже, пока не попадает в ухо. Это унижение заставляет меня улыбнуться.
– Прошу прощения, сэр. Вы не можете этого сделать. Не можешь плевать…
– Все в порядке. Можете сделать отметку и отдать мне документы. Мы все здесь закончили.
Глава 17
Корали
Нерешенная проблема.
Настоящее
Проходит два дня. Медленно бреду вдоль реки, лениво вьющейся через Порт-Ройал, отказываясь ступить на главную улицу. Бен снова звонил, но у меня нет сил написать ему и сказать, что я в порядке. У меня даже нет силы воли притвориться, что все еще люблю его и хочу быть с ним. Странно, но у меня такое чувство, что он знает правду. В конце концов Бен перестал звонить.
Я представляю, как он тр*хает какую-то другую девушку в нашей постели, которую мы делим в Калифорнии, и подозреваю, что именно этим он и занимался, но ничего не чувствую. Возможно, лишь облегчение. Конечно, не ревность и не печаль. Я знаю, что это ненормально, учитывая тот факт, что мы так долго были вместе, но эта история с Калланом вытесняет Бена. Она заменяет собой все.
Прошло пять дней с тех пор, как я прибыла в Порт-Ройал, и абсолютно ничего не добилась за это время. Помимо того, что постоянно ввязываюсь в споры и злюсь, мне кажется, что мое пребывание здесь было пустой тратой времени.
Я сижу на берегу реки, погруженная в свои мысли, в воспоминания о нас с Калланом, о наших нескольких летних каникулах, проведенных вместе здесь, фотографируясь, дурачась и влюбляясь, когда священник Сэм появляется из ниоткуда, весь в поту. Он снова в кроссовках, шортах и футболке. Насколько могу судить, этот человек никогда не занимается настоящим священнослужением.
– Корали? Корали Тейлор? Это вы. Ох, как прекрасно!
– Да? – Я щурюсь на него, прикрывая глаза от солнца.
– Я как раз хотел поговорить с вами о цветочных композициях. Знаю, что ваш друг сказал, что выбор за мной, но это кажется немного странным, если честно. Малкольм действительно дал довольно конкретные инструкции, но обычно близкие покойного хотят играть определенную роль в организации службы.
– Я думала, что еще ничего не могу... неважно. – Меня уже тошнит от этой дурацкой игры в домино. – Погодите, какой еще друг?
Сэм широко улыбается мне.
– Ваш друг с кладбища. Мистер Кросс. На днях он пришел с директором похоронного бюро и назначил дату. В следующий понедельник. То есть... – Его улыбка исчезает. – Вы ведь этого хотели, да? Он казался довольно непреклонным в том, что вы хотите, чтобы служба состоялась как можно быстрее.
Не могу в это поверить. Понятия не имею, как Каллану удалось устроить похороны Малкольма, но мне вдруг становится так легко. И вместе с тем, я испытываю противоречивые чувства. Он не должен был бегть вокруг, строить планы за моей спиной, но я так благодарна ему за это.
– Нет, нет, это прекрасно. Вы действительно можете выбрать цветы на ваше усмотрение. Каллан прав.
Священник Сэм кивает, хотя сейчас он выглядит немного неуверенным в себе.
– Если вам нужно больше времени...
– Нет! Мне определенно не нужно больше времени. Спасибо, Сэм. Я зайду в церковь позже и выпишу чек на все, что мне нужно оплатить.
Сэм снова бежит трусцой, вставляя наушник обратно в правое ухо.
– Не надо, – бросает он через плечо. – Ваш друг обо всем позаботился.
***
Я нахожу Каллана на заднем дворе дома его матери с бензопилой в руках. Он не слышит меня из-за громкого рычания мотора. Его старая «Лейка» лежит на ступеньке сама по себе, и как только я ее вижу, на меня обрушивается поток воспоминаний. Не могу поверить, что у него все еще есть эта штука. Он владел им задолго до того, как встретил меня. Кажется, камера уже должна была бы развалиться на куски. Незаметно сажусь на ступеньку и беру фотоаппарат. Я почти ничего не помню из того, чему меня учил Каллан, но знаю достаточно, чтобы изменить настройки освещения, сфокусировать объектив и сфотографировать его, когда он быстро движется по саду, срезая разросшиеся кусты и растения, за которыми так любовно ухаживала его мать.
Стараюсь не обращать на это внимания, но тот факт, что на Каллане нет рубашки, и по его спине струится пот, трудно не заметить. Он уже не такой загорелый, как раньше, когда мы бегали по Порт-Ройалу почти без одежды. Нью-Йорк не производит впечатления места, где люди ходят топлесс. Наблюдаю за ним, занятым работой, не обращающим внимания на то, что я присоединилась к нему, и на секунду восхищаюсь им.
Та совместная ночь была суматошной и торопливой. Мы срывали одежду друг друга, и у меня не было времени оценить его по достоинству, поразиться его сильным, мускулистым телом. И оценить, насколько он вырос с тех пор, как в первый раз разделся и предстал передо мной во всем своем беззастенчивом великолепии.
Теперь у основания его позвоночника есть две глубокие ямочки, по одной с каждой стороны, где линии его спины выгибаются, чтобы встретиться с лопатками. Я смотрю, как двигаются и напрягаются мышцы, пока он работает, и невольно вспоминаю, каково это – прижиматься к нему, когда он тр*хал меня прошлой ночью. Его тело феноменально. Я уже достаточно долго живу в Калифорнии, чтобы немного потерять чувствительность к горячим телам – их сотни буквально повсюду, – но это Каллан. Это тот человек, в которого я влюбилась, когда он был еще совсем мальчишкой. С ним всегда все будет по-другому.
– Ты так и будешь сидеть там, шпионить за мной и фотографировать, или принесешь мне стакан воды? – кричит Каллан.
Значит, меня все-таки застукали. В конце концов, должна была догадаться, что он не спустит глаз с его драгоценной «Лейке». Осторожно кладу камеру и поднимаюсь на ноги. Уверена, что должна ему что-то сказать. Я ужасно вела себя с ним, когда мы виделись в последний раз, и, похоже, с тех пор Кэл был очень занят тем, чтобы разобраться в моей жизни. Он не обязан был этого делать. По всем правилам, Каллан должен был лететь первым же рейсом обратно в Нью-Йорк, а я все еще пыталась бы выяснить, как разобраться во всей этой неразберихе.
Но пока не могу сказать ему спасибо. Я вообще ничего не могу сказать, поэтому отряхиваю юбку и иду через заднюю дверь на кухню, чтобы принести ему воды. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу пыльные картонные коробки, сложенные одна на другую на кухонном столе.
– О, боже мой! – закрываю рот ладонями.
Прошло очень много времени, но я бы узнала эти коробки где угодно. Я открывала и заклеивала их достаточно раз, чтобы они навсегда запечатлелись в моей памяти. Вещи моей мамы. Но как? Как, черт возьми, он их заполучил?
Я разворачиваюсь, собираясь выбежать на улицу и спросить его, но не могу, потому что он прямо здесь, стоит позади меня, возвышается надо мной весь в поту.
– Ты достал их для меня, – шепчу я.
– Ага.
– Как?
Каллан почесывает затылок, на щеке появляется ямочка.
– Я вежливо попросил, – он говорит это таким тоном, который заставляет меня думать иначе.
– Не могу поверить, что ты их вернул.
– Всегда пожалуйста.
– Но почему? Я ничего не понимаю. Зачем тебе было устраивать похороны, если коробки уже были у тебя?
Я знаю все характерные особенности Каллана как свои пять пальцев. Память о них была похоронена под годами причуд и черт характера других людей. Однако, когда я вижу, как губы Каллана изгибаются в подобии улыбки, зацикливаюсь на этой знакомой улыбке. Она словно прекрасная, отрезвляющая пощечина.
– Я знаю, ты думаешь, что было бы легче уйти от всего этого и никогда не оглядываться назад, Корали, – говорит он. – Но ты нуждаешься в завершении. Ты должна знать, что с этим покончено раз и навсегда. Единственный способ добиться этого – увидеть, как его хоронят, посмотреть, как земля скапливается на его могиле, чтобы знать, что он никогда не вернется.
Я бы не согласилась, но как же хорошо умею убегать. Это моя первая реакция, когда кажется, что все становится неуправляемым. Знаю, что избегать своего страха – это определенно не лучший способ справиться с ними. Мне тысячу раз говорил об этом мой психотерапевт. Я должна начать слушать. Должна начать встречаться со своими демонами лицом к лицу.
– Ты прав, – тихо говорю я. – Я просто не очень сильный человек, Каллан. И не из тех, кто может поднять подбородок и приготовиться к удару. Я принимала их слишком много и знаю, как тяжело вставать каждый раз.
Каллан проводит рукой по углу одной из картонных коробок, лежащих на кухонном столе Джо. Интересно.... Это здесь она сказала ему, что умирает? Почему-то так не думаю. В то утро я вылезла из его постели и оставила его спать. Представляю себе, как Джо тихо входит в его комнату и ложится рядом с ним на кровать, гладит его по волосам, грустно улыбается, ожидая, когда он проснется. Она смотрела на него таким взглядом, который ошеломлял меня, словно заново переживала тот день, когда родила его и впервые встретилась с ним, своим чудесным ребенком.
Я пыталась наблюдать за другими родителями с их детьми, чтобы увидеть, все ли матери и отцы любят своих детей так же сильно, но никогда не видела этого на их лицах. И решила, что, может быть, это просто любовное общение, которое происходит между людьми за закрытыми дверями, и что я достаточно счастлива, достаточно благословлена, чтобы быть свидетелем этого между Джо и мальчиком, которого любила.
– Ты гораздо сильнее, чем думаешь, – говорит Каллан.
Его глаза кажутся темнее внутри, колеблясь от теплого шоколада до почти черного. Раньше я знала, что он чувствует, основываясь на цвете его радужек – чем темнее они были, тем более значимо было то, что он изучал в тот момент. Обычно меня.
– Если бы я была сильной, то осталась бы.
В глазах Каллана вспыхивает тревожный огонек.
– Когда ты ушла, Синяя птица, мне было больнее всего на свете. Но сквозь гнев и боль я понял, почему ты это сделала. Многие годы ты пряталась от своих друзей. От школы. – Он качает головой. – От меня. А потом потеряла ребенка…
Какого хрена? Я отшатываюсь от него, ударяясь спиной о кухонный стол. Какого черта он заговорит о ребенке? Не должен был. Он не должен даже думать об этом. Я чувствую себя опустошенной, но в то же время наполненной ледяной водой. Как он может произнести эти слова вслух, не вздрогнув? Как он вообще может вспоминать об этом?
– Не надо, – умоляю я. – Пожалуйста, боже мой, не надо.
– Корали…
– Каллан, я серьезно.
– Господи, Корали, это было двенадцать лет назад. Мы сами были детьми. Я думаю, мы сможем обсудить это, не срываясь друг на друге.
Я трясу головой так сильно, что кажется, будто мой мозг грохочет внутри моего черепа.
– Ты не понимаешь. Мы не можем… – Это единственное, о чем я не могу с ним говорить. Если сделаю это, то скажу что-то такое, чего не должна говорить, скажу что-то не то, и он поймет, что я солгала. Боже, я должна убраться отсюда к чертовой матери прямо сейчас.
Гнев сменяет разочарование в глазах Каллана. Он стискивает челюсти, тяжело дыша в нос.
– Почему? Потому что потеря нашего ребенка не причинила мне боли? Потому что я парень? Потому что я ни хрена не горевал?
– Нет. Нет, просто… для меня все по-другому. Ты не прошел через это. Ты не почувствовал, как это закончилось.
– Как это, черт возьми, я не почувствовал, – рявкает он. – Я остро это почувствовал. Я держал тебя в своих объятиях в школе, когда ты сказала мне, и чувствовал, что ты тоже немного умираешь. Это ранило больше, чем мог понять в то время.
Боже, я хочу объяснить ему все как следует. Хочу объяснить, что произошло, но знаю, как он отреагирует. Он обвинит меня, и будет прав. Это была моя вина. Если бы я сказала что-нибудь о своем отце раньше, если бы я была достаточно храброй, Малькольм никогда не смог бы причинить мне такую боль. Он не смог бы сбросить меня с лестницы. Ударить меня в живот. Шлепать и пинать меня так сильно, что казалось, будто мое тело раскалывается на миллион кусочков.
Я смотрю в пол, не сводя глаз с черного пятна на носке моих красных кроссовок.
– Спасибо, что принес мне мамины вещи, Каллан. Позже мне придется заехать на своей машине и забрать их. Надеюсь, все в порядке.
– Не будь такой гребаной киской, Корали. Знаю, что не должен был продавать ту фотографию. Это была самая дерьмовая вещь, которую я когда-либо делал, но не хотел причинить тебе боль. Мне было семнадцать, и казалось, что наступил конец света.
– Дело вовсе не в этой дурацкой фотографии, Кэл! – Я задыхаюсь, пытаясь взять себя в руки. – Я ушла не из-за этого. – Слова вылетают прежде, чем успеваю их остановить.
Я закрываю рот, жалея, что не могу перемотать последние несколько секунд назад, чтобы вернуть их. Но теперь уже слишком поздно. Я уже нажала на курок, а Каллан выглядит так, будто его только что подстрелили.
– В смысле? Что ты имеешь в виду?
–Я не... черт.
Каллан наклоняется вперед и смотрит на меня сверху вниз.
– Что ты хочешь этим сказать? Скажи мне прямо сейчас, или я сойду с ума. – Вижу, что он говорит правду. В его глазах появляется дикий огонек, совершенно новый для меня.
– Это из-за фотографии, – бормочу я. – Мне было все равно. Весь Порт-Ройал видел мой подбитый глаз. В то время для меня не имело значения, видел ли это весь мир. Я просто сказала, что расстроилась из-за этого, потому что... потому что больше не любила тебя, Каллан. Я не хотела быть с тобой!
Выпрямившись, Каллан моргает, глядя на меня. Он сжимает челюсть, голова дергается назад через мгновение, как будто то, что я только что сказала, наконец дошло до него. Жду, чтобы он выглядел удрученным или еще что-нибудь. Но этот момент не наступает. Каллан продолжает смотреть на меня так, будто у меня две головы. Постепенно в его глазах появляется сталь. Он протягивает мне руку ладонью вверх.
– Пойдем со мной, Синяя птица.
– Нет, Каллан. Мне нужно идти.
– Хочешь, чтобы я перекинул тебя через плечо? Я могу.
– Не смей этого делать!
– Ладно, тогда думаю, что мы сделаем это здесь.
Он подходит ближе, прежде чем я успеваю остановить его или отойти. Я все еще жду, что он будет раздавлен моей вопиющей ложью, и не в себе из-за внезапной близости. Его присутствие подавляюще, поглощает меня, заставляя тело гудеть от энергии. Его запах наполняет меня. Жар, исходящий от тела, зажигает меня, голова кружится. Он так близко, что я вижу, как бешено бьется его пульс в углублении горла.
– Я не твой дружок из Лос-Анджелеса, – ворчит Каллан. – Я не Фрайдей, не Шейн и не Тина. Я не из тех, кто проглатывает что-то просто потому, что слова вываливаются у тебя изо рта. Я знаю тебя, вижу тебя насквозь. Твое сердце – это мое сердце. Твое дыхание – мое дыхание. Твоя душа – моя душа. Твоя боль... твоя боль – это моя гребаная боль. Так что не жди, что я поверю тебе, когда ты говоришь, что разлюбила меня, потому что смотрел тебе в глаза, когда ты прощалась со мной, Синяя птица. Мое сердце разбилось вместе с твоим. Мои легкие перестали дышать вместе с твоими. Моя душа болела, когда болела твоя. Мне казалось, что моя боль убивает меня, как и твоя. Тогда ты меня любила. И никогда не переставала. Ты все еще любишь меня, так же, как я, бл*дь, люблю тебя.
Каллан обрушивает свой рот на мой, его губы крепко прижимаются к моим, и я чувствую все это сразу – все, о чем он говорил. Наши души, сердца, тела и умы по-настоящему едины, разрываясь и склеиваясь вместе снова и снова. Я не могу пошевелиться, когда он целует меня. У меня такое чувство, будто ноги замурованы в цемент. Мне хочется отшатнуться, дать ему пощечину, выскочить из кухни и захлопнуть за собой дверь, но я не могу: в этот момент все мое существо соединяется с ним, потерянное и найденное одновременно, пойманное в водоворот, с которым невозможно бороться. Это сила природы. У меня было бы больше шансов выдержать ураган.
Я чувствую себя маленькой, уязвимой. Чувствую себя спасенной.
Каллан обнимает меня, крепко прижимая к своей обнаженной груди. У меня перехватывает дыхание, я задыхаюсь от его поцелуев. Мой разум плывет, раскачиваясь от страха к облегчению, когда он клеймит мой рот, доказывая свои слова.
Но уже знаю, что он был прав. И полностью осознаю, что без Каллана я лишь наполовину человек, эмоционально изуродованный и отвергнутый в этом мире. В конце концов, что-то обрывается внутри меня. Больше не могу с этим бороться. Да и не хочу. Быть без него слишком тяжело. Как будто я в ловушке, бегу по железнодорожным путям. На горизонте появляется скоростной поезд, который приближается все ближе и ближе, как бы быстро ни бежала. Спасения нет. Как бы быстро ни двигалась, поезд всегда догонит меня. Каллан всегда будет рядом, и я всегда буду любить его. Так в чем же смысл? Какой гребаный смысл скрывать от него что-то?
Я целую его в ответ, мое сердце выпрыгивает из груди, руки дрожат, когда впиваюсь ногтями в его широкую мускулистую спину. Его кожа горячая и скользкая от пота под моими ладонями. Когда открываю рот шире, позволяя Каллану провести языком по моим губам, он вздрагивает и стонет. Этого достаточно, чтобы у меня закружилась голова. Я тоже скольжу языком ему в рот, пробуя его так же, как он пробует меня, и едва удерживаюсь на ногах. Кэл сжимает меня крепче, как будто чувствует, что я слабею. Он стягивает мои волосы в кулак на затылке, чтобы запрокинуть мою голову назад и быстро двинуться вниз, целуя линию подбородка, шею, ключицу.
– Черт, Синяя птица. Ты единственное, чего я хочу в этой жизни. – Он задыхается, скользит руками вниз по моей шее, рукам, грудной клетке, дергает ткань моей рубашки, пытаясь проникнуть под нее. – Ты нужна мне. Мне нужно быть внутри тебя прямо сейчас.
До встречи с Беном у меня было несколько бойфрендов. Некоторые из них почти достигли двенадцатимесячной отметки, прежде чем я пугалась и рвала с ними по той или иной причине. Знала, что у нас ничего не получится, потому что ни один из них никогда не вызывал у меня таких чувств. Ни от кого из них у меня не возникало ощущения, что они возвращают меня к жизни, давая то, что никогда не смогу найти сама. Я оставила эти попытки с Беном, это был единственный способ остаться с ним, но теперь, когда чувствую это мощное, невероятное буйство эмоций с Калланом, знаю, что никогда не смогу вернуться.
