Текст книги "Любовь длинною в жизнь (ЛП)"

Автор книги: Калли Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Фрайдей открывает входную дверь, на ней огромный халат, похожий на палатку, и пара старых тапочек, волосы в огромных бигуди, и женщина размахивает лопаточкой в руке, протягивая ее мне.

– Отлично. Ты помешивай, пока я закончу хлеб, дитя.

Она, конечно, понятия не имела, что я приеду, но опять же это Порт-Ройал – кто-то всегда придет на ужин, если приготовить достаточно еды. На кухне маленький прямоугольный обеденный стол, за которым я ела в детстве, уже накрыт на пять персон.

– Ожидаешь большой вечеринки сегодня вечером, Фрайдей? – спрашиваю я.

Она подталкивает меня к огромной кастрюле с гумбо (прим. перев.: блюдо американской кухни, распространенное в штате Луизиана. Представляет собой густой суп со специями, похожий по консистенции на рагу), который пахнет невероятно.

– Ну, конечно. Ты одна из приглашенных.

На самом деле я не хочу оставаться здесь, если появятся другие люди, но опять же, какая-то компания может быть именно тем, что мне нужно. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не напиться до одури прямо сейчас, лежа в своей стерильной двуспальной кровати.

– Ты все еще можешь приготовить так, как я тебя учила, дитя? – спрашивает Фрайдей.

Я издаю мычащий звук, вдыхая теплый, пряный, восхитительный запах, исходящий от большого чана с тушеным мясом на горячей плите.

– Конечно, могу. Хотя не так часто, как хотелось бы. Мой парень, Бен, не любит острой пищи. У него несварение желудка.

Фрайдей прекращает яростно месить тесто и кладет руки на бедра, бросая на меня крайне недовольный взгляд.

– Дитя, ты не можешь быть с мужчиной, который не ест острой пищи. Должно быть, он ужасен в постели. Никакой страсти. Никакого огня.

Я смеюсь. Мы с Фрайдей никогда не говорили о моей сексуальной жизни. Невероятно странно, что она говорит об этом сейчас.

– У нас все хорошо, спасибо.

– Просто хорошо – этого недостаточно, Корали. Ты теперь пылкая, страстная женщина. Взрослая. У тебя есть потребности, которые должны быть удовлетворены. Модный мальчик из Лос-Анджелеса, который не ест острую пищу, не сможет удовлетворять эти потребности, это ясно как божий день.

Правда в том, что Бен никогда не заставлял меня кончать. Не совсем так. Ему удавалось это пару раз пальцами и один раз ртом, но я не хочу делиться этой информацией с пожилой женщиной, стоящей по другую сторону кухни. Это будет только топливо для костра.

– Я счастлива, Фрайдей. Это ведь хорошо, да?

– Что-то не вижу, чтобы ты крутила колесо от счастья.

– Я слишком стара для этого.

Фрайдей хмыкает, яростно стуча кулаком по хлебному тесту.

– Чушь собачья! Ты никогда не бываешь слишком стар для счастья. Черт возьми, моя старшая сестра сейчас делает сальто и стойку голове. В следующем месяце ей исполняется семьдесят, и она нашла мужчину, который выпускает пар из ее ушей.

– Тьюсдей? С кем-то встречается?

Мать Фрайдей была прагматичной женщиной. Она назвала своих дочерей по дням недели, в которые они родились: Фрайдей, Тьюсдей, и Уэнсдей (прим. перевю: пятница, вторник и среда). Уэнздей умерла от пневмонии за год до моего рождения, но я прекрасно знаю Тьюсдей.

Фрайдей кивает со всей серьезностью.

– Да, мэм. Она познакомилась со своим кавалером вечером на мосту в округе Пикенс. Он пожарный в отставке, можешь поверить.

Фрайдей всегда предполагает, что мне будет трудно поверить в то, что она мне говорит. Это, конечно, оборот речи, но я чувствую тепло каждый раз, когда слышу, как она это произносит. Это напоминает мне о том, как я часами слушала ее сплетни, когда была моложе, когда мы вместе готовили, читали или смотрели телевизор в те короткие промежутки времени, когда отец разрешал мне приходить сюда.

Через некоторое время она начинает напевать, и мы погружаемся в спокойное молчание. Трудно поверить, что прошло двенадцать лет с тех пор, как мы это делали в последний раз. Хотя я поддерживала с ней связь посредством писем (нечастых) и телефонных звонков (по крайней мере, раз в месяц). Начинаю чувствовать, как меня охватывает спокойствие, пока я помешиваю, а она напевает.

В конце концов тишину нарушает громкий стук в дверь. Фрайдей бросает взгляд через плечо.

– Открой пожалуйста, дитя мое. Иначе я никогда не поставлю этот хлеб в духовку.

– Конечно. – Я иду и открываю входную дверь, сжимая лопатку так же, как это делала она, когда открывала мне дверь. И подхожу очень близко к тому, чтобы использовать ее как оружие, когда вижу человека, стоящего по другую сторону двери. – Ты, должно быть, шутишь.

Каллан Кросс держит бутылку вина, его губы складываются в натянутую улыбку. Выглядит чертовски потрясающе. На нем темно-бордовая рубашка на пуговицах с черным узором пейсли. Манжеты, которые он закатал до локтей, чуть более темного оттенка, близкого к фиолетовому. Черные узкие джинсы и пара кроссовок придают ему непринужденную атмосферу Нью-Йоркского хипстера. Он использовал какое-то средство для укрощения своих локонов. В общем, выглядит великолепно.

– Знаю, – говорит он, морщась. – В винном магазине закончилось вино из Мальбека. Пришлось брать Бленд.

– Зачем ты здесь, Каллан?

– Потому что Фрайдей пригласила меня. И потому что я знал, что ты будешь здесь.

– Даже я не знала, что буду здесь.

– Ну конечно, – говорит он, протискиваясь мимо меня. – А где еще тебе быть во вторник вечером?

Конечно, это так. Вечер вторника всегда был вечером ужина в доме Бошам. Когда я училась в школе, то была здесь каждый вторник вечером в течение многих лет. Этот день всегда был непростым для Каллана: у него был баскетбол, а затем футбол, в зависимости от сезона, но он приходил сюда и забирал меня после каждой игры, потный и взлохмаченный, заставляя чувствовать то, с чем я не знала, как справиться в то время. Удивлена, что Каллан вспомнил мой вторничный ритуал, который был так давно, когда он полностью вылетел у меня из головы.

– Каллан. – Я строга, почти до грубости. – Я не хочу тебя сейчас видеть.

Каллан Кросс, мой прекрасный Кэл, парень, о котором так долго мечтала, пожимает плечами.

– Тем хуже. Я уже много лет не пробовал настоящего гумбо. Но если ты хочешь уехать, вперед, – он ухмыляется самым возмутительным образом, бочком проскальзывает мимо меня и неторопливо идет по коридору, крича на ходу. – Фрайдей! Фрайдей, где ты, сексуальная женщина? Я больше не могу сдерживаться. – Смотрю, как его спина исчезает в дверном проеме кухни, и это чувствуется таким обыденным. Так нормально, что он здесь, и ведет себя так, как будто все это просто должно было быть.

Я хочу выйти прямо из дома Фрайдей, спуститься по ступенькам ее крыльца, сесть в машину и уехать, но не могу. Ключи от машины в сумочке, которая стоит за обеденным столом Фрайдей. Если бы у меня была малейшая идея, как завести машину без ключа, и я не беспокоилась о возмещении ущерба арендной компании, то взломала бы проклятый «Порше» и просто оставила свои вещи здесь. К сожалению, угон автомобиля не был моим развлечением в подростковом возрасте.

Просто стою и слушаю, как понижается и повышается голос Каллана, когда тот разговаривает с Фрайдей на кухне. Он что-то говорит низким, знакомым рокочущим голосом, а она хохочет – он всегда знал, как добиться реакции от старушки. Внезапно вся эта ситуация становится просто невыносимой. Я не могу этого сделать. Одному богу известно, как это удается Каллану. Просто находиться с ним в одном городе, дышать одним воздухом, видеть один и тот же восход и один и тот же закат, переживать одни и те же воспоминания – это слишком тяжело. Я хочу вернуться в Калифорнию, в свой безопасный маленький пузырь. Не хочу сталкиваться с призраком моего отца и горько-сладкими воспоминаниями о человеке, которого когда-то так любила, что готова была умереть за него.

Сейчас я просто чувствую, что умираю, и не знаю, что делать.

– Корали?

Оборачиваюсь, и женщина, выбирающаяся с пассажирского сиденья красного седана, смотрит на меня так, будто это она увидела привидение. Невозможно не узнать ее прямые темные волосы. Высокий регистр голоса тоже не из тех, что я когда-либо забуду. Тина Фулсом.

В старших классах Тина была чирлидером. Не из тех, кто терроризирует низшие эшелоны кастовой системы старшей школы или властвует своей популярностью над другими, менее популярными детьми. Нет, в средней школе Порт-Ройала никогда не было таких чирлидерш. Тина была пышным ребенком, у нее были огромные сиськи еще до того, как у всех нас появились тренировочные лифчики, и она всегда, казалось, была в каком-то крестовом походе: крестовом походе за спасение тропических лесов / голодающих детей в Африке / бездомных Нью-Йорка / публичной библиотеки / приходящего в упадок яхт-клуба Порт-Ройала. В руке она всегда держала блокнот с ручкой на веревочке, и у нее был самый раздражающий способ заставить вас ходить по школьному двору, побуждая людей подписывать то, что казалось бесконечной, невероятно бессмысленной петицией.

Проблема Тины заключалась в том, что девушка была слишком чуткой. Она чувствовала боль всех остальных до такой степени, что ее родители заставили перестать смотреть новости в выпускном классе после того, как мать нашла дочь остановившейся на обочине дороги, рыдающей во все горло после особенно душераздирающей статьи о ситуации с бродячими собаками в Чарльстоне.

Прямо сейчас, когда Тина медленно приближается к дому Фрайдей, ее уже переполняют слезы.

– О, господи, я не могу поверить, что ты здесь, – говорит она. Ее голос дрожит, явно на грани срыва. – Мне так жаль, что тебе пришлось вернуться в Порт-Ройал.

Позади нее из седана вылезает еще одно знакомое лицо: Шейн Уиллоуби. Высокий, худощавый парень из средней школы, всегда пытающийся найти штаны, которые бы подошли его смехотворно длинным ногам. Дети обычно издевались над ним из-за трех-четырехдюймового зазора между лодыжками и низом джинсов. Первый раз, когда я увидела, как Каллан кого-то ударил, это когда он запустил правый хук в баскетболиста, который посмел издеваться над Шейном.

Шейн ничего не говорит. Он поднимается по ступенькам навстречу мне, и к тому времени, когда достигает третьей ступеньки, находится достаточно высоко, чтобы обнять меня и заключить в свои объятия. Когда я смотрю вниз, его штаны такие длинные, что ему пришлось закатать их пару раз.

– Ты должна была попрощаться, – мягко говорит он мне. – Двенадцать лет – слишком долго, чтобы не видеть твоего лица, Тейлор. Просто жестоко, на самом деле.

В оцепенении я протягиваю руку и обнимаю его в ответ.

– Иногда нужно быть жестоким, чтобы быть добрым, верно?

– Возможно, доброй к себе. Мы все очень страдали из-за того, что не знали, что с тобой случилось. Только что ты была здесь, а в следующую минуту...

Я отпускаю Шейна, опустив взгляд в землю.

– Мне очень жаль. Иногда, как бы ты ни старался, этого все равно недостаточно, понимаешь? Мне нужно было уйти. Если бы я осталась, случилось бы что-то ужасное.

– Я пыталась найти тебя на Facebook, – говорит Тина.

Слезы текут по ее щекам, гоняясь за созвездием веснушек, которые, как она всегда надеялась, исчезнут, когда станет старше. Но я испытываю некоторое облегчение, видя, что они остались. Без них она каким-то образом стала бы другим человеком. Прошло так много времени, что Тина, несомненно, стала другим человеком, и уверена, но вид коричневых пятен на ее переносице и щеках в некотором смысле успокаивает.

– Я никогда особо не заморачивалась со всеми этими социальными сетями, – говорю я. – Не в моем стиле.

Если, конечно, не ищу бывших бойфрендов.

Тина кивает, как будто понимает, раскрывает объятия, чтобы обнять меня. На ней свободная рубашка, так что я не замечаю округлившийся животик до тех пор, пока не чувствую, как он прижимается к моему собственному животу. И удивленно отстраняюсь.

– О, ничего себе! Ты беременна?

Тина кивает. Она выглядит настолько счастливой, что готова взорваться прямо здесь и сейчас.

– Двадцать две недели. Очень неожиданно, но в то же время очень приятно.

Я смотрю на живот Тины, изумленно и слегка испуганно. Как странно. Тина берет меня за руку и прижимает ее к своему животу, прижимая мою ладонь к маленькой твердой округлости, и кровь приливает к моему лицу. Было бы невероятно грубо отдернуть руку, но меня внезапно охватывает страх. Не хочу прикасаться к ней вот так. Действительно не хочу.

Тина делает извиняющееся лицо.

– Прости, Корали. Думаю, что сейчас он спит. Хотя обычно просыпается после того, как я ем. Очень непоседливый. Мы всегда можем попробовать еще раз позже.

–Ты можешь... ты можешь сказать, когда он спит?

Тина смеется, звонко и громко.

– Конечно. Замечаешь, когда он перестает брыкаться и извиваться. Поначалу страшновато. Когда он делает сальто назад круглосуточно, это утомляет, но в то же время успокаивает. По крайней мере, ты знаешь, что он жив. Когда ребенок останавливается на все более и более длительные периоды времени, то начинаешь беспокоиться, что что-то не так. Оказывается, он просто спит более длительными периодами, когда растет.

Морщусь, прежде чем успеваю остановиться. Обычно я мастер скрывать свои мысли, но эта проскальзывает мимо меня прежде, чем успеваю ее обуздать. Тина, естественно, это замечает. Она улыбается улыбкой женщины, опьяненной детскими гормонами.

– Это не так странно, как кажется. К этому очень быстро привыкаешь. Большинство женщин любят быть беременными. Это такой приятный опыт. Я так понимаю, у тебя еще нет детей, Корали?

– Нет. Нет, я просто... у меня не было времени. – Я словно выдолбленная оболочка человека.

– Просто у нее еще не было подходящего парня. – За моей спиной к нам подкралась Фрайдей. Сумасшедшие, жесткие волосы, которые слишком коротки, чтобы собрать их в хвост, стоят дыбом, торча во все стороны. Когда-то эти волосы были черными, как смоль, но теперь они совершенно белые. Она сменила домашний халат на красивую цветастую рубашку и юбку до колен. – Вам, ребята, лучше войти внутрь. Каллан открыл бутылку вина, и клянусь, что он собирается выпить все это еще до того, как еда будет готова.

– Иисус. – Шейн торопливо поднимается по оставшимся ступенькам и идет на кухню, вероятно, чтобы положить конец пьянству Каллана, прежде чем он действительно допьет бутылку.

Тина следует за ним, быстро обнимая Фрайдей, прежде чем исчезнуть внутри.

– Я так и знала, что ты об этом подумаешь, – говорит Фрайдей, кладя мою сумочку на качели на крыльце. – О том, чтобы сбежать от меня.

– Так и было. – Облегчение захлестывает меня. Я могу уйти. Могу уйти, не видя Каллана снова этим вечером, что заставляет меня чувствовать легкую головокружение. На секунду я так счастлива, что могу поцеловать Фрайдей за то, что она дала мне такой прекрасный выход, но потом вижу выражение ее лица, и мое счастье исчезает. Она не хочет, чтобы я уходила.

– И сколько времени тебе понадобится, чтобы простить меня, если я уйду? —спрашиваю я.

– Уже к утру ты будешь прощена, девочка. Ты же меня знаешь. Но ты лучше, чем это. Бегство никому не принесет пользы. Ни тебе. Ни мальчику. Ни твоим друзьям. Ни мне. Никому.

Я задумываюсь на секунду.

– Он не успокоится, Фрайдей. Вряд ли мы сможем пережить эту трапезу без того, чтобы он не сделал или не сказал чего-то, что расстроит меня. И сегодня он уже сделал это.

– Так пусть он тебя расстроит. Попытайся понять. Если это самое худшее, что, по-твоему, может случиться, тогда тебе придется остаться. Теперь вы выросли. Оба взрослые люди. Вы можете обсудить свои проблемы и пройти мимо них, независимо от того, каковы они. И если вам не суждено быть друзьями или любовниками, или даже знакомыми, то вы можете, по крайней мере, сказать, что сделали все возможное, чтобы исправить ситуацию. Это уже что-то, не так ли?

Исправить ситуацию? На это уйдет больше времени и сил, чем у меня есть. Для этого потребуется чудо. А вот Фрайдей похожа на щенка, которого пнули. Я никогда не видела ее такой. Она всегда была более склонна запугивать или принуждать меня делать то, что она считает для меня хорошим, но в данный момент она выглядит грустной.

– Тьфу. Ладно. Но, пожалуйста... не сажай меня рядом с ним. Я не могу…

Фрайдей сияет, сверкая на меня ослепительно белыми зубами.

– Не волнуйся, дитя мое. Сама сяду рядом с тобой. И если этот парень даже подумает о том, чтобы доставить тебе неприятности, я не прочь пнуть его задницу, поверь мне.

Каллан

Я больше люблю виски, чем вино, но принести бутылку виски к Фрайдей было бы ужасной идеей. Она бы просто конфисковала его, стоило мне переступить порог. Никогда не видел, чтобы старушка пила что-нибудь, кроме крошечного стаканчика мятного ликера, и то не часто.

Но когда Корали возвращается на кухню, мне ужасно хочется выпить чего-нибудь покрепче. И говоря о крепости... определенная часть моего тела движется в этом направлении тревожно высокими темпами, и не думаю, что смогу что-то с этим поделать. Корали так чертовски красива. Она всегда необычно выглядела, когда мы были моложе. Я помню, как Даррен Уэзерс был совершенно сбит с толку, когда я сказал, что веду Корали на танцы для старшеклассников. Он спросил, почему ее, а не любую другую девушку, которую мог бы взять, и я сказал ему правду. Сказал, что она была самым очаровательным человеком, которого мне когда-либо посчастливилось увидеть. Он нахмурился, прищурившись, глядя на нее, склонив голову набок, и сказал, что так и думает, но каждому свое. Меня тянуло к ней, и отрицать это было невозможно. Сейчас, по прошествии стольких лет, она немного повзрослела, но на нее все равно приятно смотреть.

Ее зеленые глаза все такие же колдовские, как и всегда. Темное пятно в ее радужной оболочке, которое, как я сказал, похоже на шторм, бушующий на Юпитере, все еще там. Нижняя губа все еще немного полнее с одной стороны, чем с другой, хотя и не так заметна, как когда ей было пятнадцать.

Я не могу перестать пялиться на ее чертовы ключицы, когда она берет с плиты огромную кастрюлю с гумбо для Фрайдей и ставит на стол посреди кухни. Мне всегда нравились ее ключицы. Они были ярко выражены и чертовски чувствительны. Я покусывал их зубами, стараясь не кончить, как неопытный юнец, когда она стонала и извивалась подо мной.

Поднимаю глаза, и Корали хмуро смотрит на меня, очевидно, точно зная, о чем я думаю, смотря на изящную колонну ее шеи.

– Итак. Корали. Ты живешь в Лос-Анджелесе? Чем зарабатываешь на жизнь? – спрашивает Шейн.

– Я все еще художница, – говорит она отрывисто.

– Ну, конечно! Не могу поверить, что забыла об этом. Ты всегда была такой талантливой. Значит, выставляешь работы в галереях?

Тина даже не взглянула на меня с тех пор, как вошла в дом – определенно все еще злится из-за всей этой истории с шафером, – но она, кажется, слишком заинтересована в том, чтобы сосредоточить свое внимание на Корали.

Корали садится на единственное оставшееся место за столом – напротив меня. Она выглядит очень сердитой, когда бросает на Фрайдей не слишком дружелюбный взгляд. Старушка улыбается в ответ, делая вид, что не чувствует арктического холода, пробегающего по ее коже.

– Да, иногда, – говорит она. – Хотя обычно я продаю свои работы за комиссионные. Вещи обычно покупаются и оплачиваются еще до того, как я их начинаю.

Тина выглядит изумленной.

– Вау. Это невероятно. Ты, должно быть, очень востребована.

Корали неловко пожимает плечами. Ей всегда было трудно принимать комплименты по поводу ее работы. Похоже, это не изменилось.

– Ты должно быть встречаешься со многими известными людьми? – фонтанирует Тина.

Я знаю, что Шейн любит эту женщину, но у меня всегда была мечта, что однажды утром он проснется и решит, что влюбиться в Тину и жениться на ней было самой большой ошибкой в его жизни. Дерьмово, знаю. Вот такой я дерьмовый человек.

Корали накладывает себе на тарелку немного гумбо, не сводя глаз с еды.

– Нет. Почти никогда. Я работаю дома. У меня есть студия в задней части дома. Это... безмятежно. Мне так больше нравится.

Тина выглядит опустошенной.

– Какая жалость.

– Вообще-то мне почти ни с кем не приходится встречаться, – тихо говорит Корали. – И это меня вполне устраивает.

Корали вручает столовую ложку Тине, которая передает ее непосредственно Шейну, чтобы он мог кормить ее, как гребаного ребенка.

– Не думаю, что мне понравилось бы сидеть в комнате в одиночестве целый день, – говорит она. – Полагаю, твоя работа очень похожа на эту, не так ли, Каллан?

О. И вот, наконец, она заговорила со мной. Я одариваю ее натянутой, дерьмовой улыбкой.

– Нет. Я весь день окружен людьми. Парень, который приносит кофе. Парень, который отвечает на звонки. Парень, который меняет освещение. Визажисты и парикмахеры.

– Вообще-то я имела в виду съемки дикой природы. Как та, которая помешала тебе прийти на нашу свадьбу.

– О. Да. Полагаю, съемки природы могут быть довольно одинокими. – Я не выгляжу пристыженным, сожалеющим или даже слегка раскаивающемся. Если это то, чего она ждет, тогда она не на того напала.

Шейн сердито смотрит на жену, которая отказывается признать его молчаливую просьбу о вежливости и вместо этого грустно улыбается Корали.

– Прости, что мы не пригласили тебя на свадьбу, Корали. Мы просто понятия не имели, куда отправить приглашение. Мы спросили Каллана, но...

– Каллан не виноват, что мы не смогли послать ей приглашение на свадьбу, Ти, – говорит Шейн. – Давай просто пресечем это в зародыше прямо сейчас, хорошо? Прошло очень много времени с тех пор, как мы все вместе ели. Давай не будем все портить.

Откинувшись на спинку стула, Тина скрещивает руки на груди и, поджав губы, пристально смотрит на меня.

– А как насчет этого? Я не стану упоминать о том, что Каллан подвел тебя в самый последний момент, если он извинится. Искренне.

– Он уже это сделал.

– Когда?

– Сегодня утром.

– Ну, он не извинился передо мной.

– Тина, я искренне сожалею, что вынужден был выполнять свои рабочие обязанности. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем присутствовать на вашей свадьбе. Фотографирование черепах, вылупившихся из яиц на пляже в Коста-Рике, и рядом не стоит с тем, как ты размазываешь свадебный торт по лицу этого бедного ублюдка.

– О, боже мой! Почему ты такой мудак? – Тина откидывается на спинку стула, и я вижу, что не только Шейн немного округлился в талии.

Я думаю упомянуть об этом, но потом ловлю взгляд Фрайдей и закрываю рот. Господи, эта женщина могла бы заморозить ад своим взглядом, если бы действительно захотела.

Прежде чем она может потребовать, чтобы я извинился перед Тиной в более искренней, менее саркастической манере, решаю, что, возможно, будет лучше сделать это самостоятельно.

– Окей. Ладно. Ты права, – говорю я ей. – Это было дерьмово, что я не пришел. Должен был подумать об этом. Мне действительно очень жаль. Полагаю, эти вещи более важны для людей, чем я думаю. Если вы, ребята, возобновите свои клятвы через десять лет, буду там как штык. Даю тебе слово.

Тина выглядит немного шокированной. Она, вероятно, не ожидала, что я не отреагирую на то, что она назвала меня мудаком, сдерживая свое поведение и давая ей то, что она хотела. Если чему-то и научился за последние десять лет, работая с очень взвинченными женщинами, так это тому, что гораздо лучше признавать свои ошибки и уступать их требованиям, чем воевать с ними. Как бы ужасно это ни звучало, мне все равно, если у Тины лопнет кровеносный сосуд, и она устроит мне ад. Но меня волнует Фрайдей. Я не хочу портить ей вечер, и она одобрительно кивает мне.

Следующие полчаса Тина и Шейн проводят за едой, задавая Корали один вопрос за другим. Действительно ли в Калифорнии каждый день солнечно? Видела ли она Ди Каприо в продуктовом магазине? Есть ли у нее парень?

Я чуть не давлюсь своим гумбо, когда она отвечает «да» на последний вопрос. Она молода и безумно красива, так что, конечно же, у нее есть парень. Меня не должно шокировать, что она с кем-то встречается, в конце концов, за эти годы я успел переспать с половиной женского населения Нью-Йорка. Наверное, просто никогда не ожидал, что мне придется услышать от нее самой, что она в отношениях с кем-то другим. Мне никогда не приходило в голову, что в один прекрасный день сяду за один обеденный стол с ней и услышу ее рассказ о каком-то придурке по имени Бен.

Ненавижу имя Бен.

– Да. Он юрист. Работает в основном на общественных началах для города, – говорит Корали, засовывая ложку еды в рот. Она выглядит так, будто ее сейчас стошнит.

– Так круто! Значит, он много занимается благотворительностью? – воркует Тина.

Корали кивает.

Итак, этот придурок Бен – чертов святой, судя по всему. Он стабилен, делает добрые дела в обществе и помогает нуждающимся. Он уже заставляет меня хотеть ударить кого-нибудь. Я никогда не хочу с ним встречаться.

– Думаешь, что в конце концов ты выйдешь за него замуж? – спрашивает Тина.

Корали роняет ложку в тарелку, и та издает громкий звон. Гумбо разливается повсюду, по всей скатерти.

– Черт, мне так жаль. Фрайдей, сиди, я все уберу.

Но старушка уже встала и схватила мокрую тряпку из раковины.

– Все в порядке, дитя. Садись. Ответь на вопрос Тины.

– Конечно, нет, – говорю я. – Она не выйдет замуж за Бена.

Все оборачиваются и смотрят на меня. Шейн поднимает брови вверх. Фрайдей выглядит ошеломленной. Может быть, мне не следовало быть таким категоричным в своем заявлении, но это правда. Корали сжимает белую салфетку в руках, и я вижу панику в ее глазах.

– Почему бы мне не выйти замуж за Бена?

– Потому что. Двенадцать лет назад ты сказала, что никогда не выйдешь замуж. В то время ты казалась довольно непреклонной.

– Это было двенадцать лет назад, Каллан. Я ведь могла уже передумать, верно?

Я отрицательно качаю головой.

– Прости, но это невозможно.

– Ерунда. Почему это невозможно? Раньше я ненавидела майонез. Теперь не могу есть картошку без него.

– Это не одно и то же, и ты это знаешь.

Чувствую, как температура в комнате поднимается, приближаясь к точке кипения. Она просто не сможет этого сделать…

Корали отодвигает стул, откашливается и встает из-за стола.

– Я недостаточно хороша для того, чтобы выйти замуж? – спрашивает она. – Слишком сломлена? Слишком сумасшедшая? Тащу за собой слишком много багажа? Поэтому, Каллан?

– Нет, я не об этом говорю. Даже близко нет.

– Тогда что? Ты не можешь знать глубины моих отношений с моим парнем и не можешь утверждать, выйду ли я за него замуж.

Я наклоняюсь через стол.

– О, но я знаю. Мне это прекрасно известно. Ты могла бы сказать «да», если бы он спросил. Возможно, ты даже добралась до гребаной церкви в день своей свадьбы. Но ты не хуже меня знаешь, что в тот момент, когда ты пойдешь к алтарю, поймешь, что это неправильно. Что ты не должна этого делать. Потому что есть только один человек на этой планете, за которого ты должна выйти замуж, и это точно не Бен-добрый-самаритянин. Это я.

Дыши.

Дыши.

Дыши, черт возьми.

Я осторожно кладу ложку в миску, мои уши горят, как в огне. Чувствую, как мои вены и капилляры расширяются, открываясь шире для прилива крови, которая растекается по моим рукам и ногам, туловищу и голове. Черт, чувствую, что... я не чувствовал себя так уже много лет. Ни разу с тех пор, как был подростком, все еще боролся со своими буйными гормонами и безудержными эмоциями.

Шейн, Тина и Фрайдей... все трое сидят в абсолютной тишине, уставившись в свою еду. Корали нависает надо мной с другой стороны стола. Кажется, за последние несколько секунд она выросла на целый фут. Девушка смертельно неподвижна, застывшая, как грозная мраморная статуя Боудикки, которую я однажды видел в Лондонском музее, ее глаза сверкают огнем и серой, руки дрожат по бокам.

– Ты... ты не имеешь права так со мной разговаривать, Каллан. Ты... ты не имеешь права... говорить со мной о браке. Тебя вообще не должно быть здесь. Почему ты вернулся? Зачем? Чтобы мучить меня? Чтобы разбить мне сердце? Потому что, позволь сказать тебе... – Она хватает свою сумку и пытается перекинуть лямки через плечо. – Я не могу больше мучиться. И мое сердце не может больше разбиться. Обе задачи уже выполнены.

Я не могу смотреть, как она уходит. Мне надоело смотреть, как Корали стремительно уходит из моей жизни. Смотрю на картину на стене, сжимая челюсти, когда она шепчет извинения на ухо Фрайдей и целует ее в щеку. Продолжаю смотреть на картину, когда бормочет очень тихое прощание Шейну и Тине, и все еще смотрю на картину, когда выбегает из комнаты, входная дверь в дом хлопает пять секунд спустя.

На картине изображена Элджи, маленькая тявкающая собачонка, которая была у Фрайдей и которая, по-видимому, уже давно умерла. Она выглядит так, будто смеется надо мной с портрета маслом – маленькая засранка всегда любила Корали больше, чем меня.

Шейн прочищает горло, отправляя в рот еще одну ложку гумбо.

– Ну, – говорит он, не отрываясь от тушеного мяса. – Признаюсь, все прошло гораздо лучше, чем я ожидал.

Глава 10

Корали

С Днем рождения, чудик.

Прошлое

В первый раз, когда Каллан Кросс стучит в мою дверь, я не так напугана, как должна была бы. В течение последних шести месяцев он каждое утро провожал меня в школу, но при этом встречал достаточно далеко от моего дома, чтобы у отца не было никакой возможности увидеть нас вместе. Каждое утро он появляется рядом со мной, задыхаясь, ухмыляясь от уха до уха, с наушниками Walkman, запутавшимися вокруг шеи, на грани удушения, и каждое утро обязательно говорил мне, что я должна «перестать строить ему глазки», иначе он собирается поцеловать меня.

Я отрицаю, что строю глазки, но втайне хочу, чтобы Калан поцеловал меня. Мы даже не держались за руки, но мне кажется, а иногда и ему кажется, что мы больше, чем просто друзья.

Так что да. Сегодня утром все по-другому, потому что Каллан не догоняет меня на улице. Сегодня суббота, и он подходит к входной двери и вежливо стучит по ней, как будто это совершенно нормально и совсем не повод для беспокойства. В любой другой день его действия стали бы серьезной проблемой, но не сегодня. Сегодня особенный день. Я открываю дверь и вижу его во всем его великолепии в рваных джинсах и футболке, с убийственной улыбкой на лице и свертком, завернутым в синюю бумагу в руках.

– С Днем рождения, чудик, – говорит он мне.

Мое сердце, словно воздушный шарик, парит в груди.

– Сам ты чудик.

Я отступаю назад, чтобы впустить его в дом, и Каллан входит, даже не пытаясь скрыть свое любопытство, когда оглядывает коридор и гостиную справа от нас.

– Знаешь, – говорит он, протягивая мне сверток, – действительно хреново, что твой отец каждый год уезжает из города в твой день рождения, и это ужасно. Большинство родителей хотят остаться и отпраздновать рождение своих детей вместе с ними.