Текст книги "Ядовитые мальчики (ЛП)"

Автор книги: К. Л. Тейлор-Лэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Мы не убиваем его, Флинн. – говорит Беннетт, засовывая руки в карманы брюк и бесшумно войдя в комнату справа от меня.

Я напеваю, щелкая челюстью.

Я буду делать то, что хочу.

– Позволь мне вести, получить от него ответы, которые я хочу, и я позволю тебе сломать ему ногу. – говорит Беннетт, склонив голову набок, и мы оба смотрим на скользкого маленького насильника на больничной койке.

– Я хочу сломать ему гребаную шею.

Беннетт задумчиво хмыкает:

– Линкс говорил что-то подобное. – он делает паузу, с отвращением фыркая. – Я полагаю, ты мог бы испортить другую сторону его лица, чтобы соответствовать тому, что сделал твой брат.

Я зажмуриваюсь, этого недостаточно.

– Мы же не убиваем кого-то в больнице, Флинн, пораскинь мозгами. – тихо ворчит он, цыкая на меня, как будто я раздражаю.

Я вздыхаю, уставившись в потолок, молясь о чертовом терпении. Нож прожигает дыру в моем кармане, когда я выдыхаю:

– Неважно, начинай говорить.

Я подкрадываюсь к кровати, смотрю на его умиротворенное гребаное лицо, покрытое синяками. Облизывая губы, я поднимаю взгляд на Беннетта, и губы растягиваются в улыбке, которая заставляет его покачать головой. А затем я хлопаю Криса ладонью по лицу, зажимая ему нос.

Он вздрагивает, застонав, когда я сжимаю его изуродованное лицо. Его пальцы подергиваются, но руки держатся на каких-то гребаных ходулях, удерживающих его конечности вверх и подальше от тела.

– Привет, Крис. – шиплю я, наклоняясь к нему, чтобы наши глаза были на одном уровне. – Если ты хочешь дожить до еще одного несчастного гребаного дня, ты будешь очень молчалив, пока слушаешь, а потом ответишь на все вопросы моего брата.

Я отворачиваюсь от него, свирепо улыбаясь Беннетту. Снова переводя взгляд на Криса, я облизываю губы, проводя по тыльной стороне ладони кончиком языка.

– На самом деле. – выдыхаю я, склонив голову набок. – Я думаю, ты собираешься петь, как гребаная канарейка.

Я перевожу взгляд с него на него широко раскрытыми, водянистыми глазами.

– Разве нет? – схватив его за лицо, я с силой киваю ему головой, дергая ее взад-вперед. – Да? – настаиваю я, прижимаясь носом к костяшкам пальцев над его лицом.

Затем он кивает сам, дрыгая ногами, потому что я знаю, что у него заканчивается кислород, и мне это нравится. Я практически чувствую его запах в воздухе.

– Сейчас я освобожу твое лицо, а ты… – говорю я тихо. – будешь чертовски молчалив. Понятно?

Он снова кивает, в движении его головы слышится отчаянная мольба. Я сильнее щиплю его за нос, просто для пущей убедительности. Его глаза зажмуриваются от боли, по щеке катится слеза, а затем я отпускаю его, и он делает именно то, что я ожидал.

Он кричит.

И я так сильно бью его по голове, что слышу, как что-то хрустит.

– Флинн. – огрызается Беннетт, подходя ближе, и я, прищурившись, смотрю на него.

– Остынь. – шепчу я, и он хмурится сильнее, хватает меня за запястье и дергает прочь, занимая мое место у кровати, оставляя меня расхаживать взад-вперед.

Он бьет Криса по щеке, и маленький засранец стонет, приходя в себя. Мне хочется вырвать его язык. Беннетт вытирает руку о бедро своих штанов, как будто он действительно предпочел бы никогда больше не прикасаться к этому придурку.

Но это нормально, потому что у меня руки чешутся.

– Твой отец, Крис. – говорит Беннетт, протягивая руки к толстым пластиковым перилам сбоку от кровати, и пальцы обвиваются вокруг них. Он крепко сжимает их, вены вздуваются под его оливково-загорелой кожей. – Он работает с человеком по фамилии Кэррингтон. Майкл Кэррингтон.

Крис действительно хочет умереть, потому что идиот закатывает глаза, как самозваный маленький богатый придурок, которым он и является, но Беннетту похуй, он продолжает говорить, очевидно, уже все зная…

– Твой отец использовал Кэррингтона для перевода денег между бизнес-счетами, возвращая себе деньги, при этом следя за тем, чтобы все это оставляло слишком очевидный бумажный след, который указывал бы прямо на строительную компанию Джейсона Адамса. Верно?

– Откуда ты знаешь, что… – начинает Крис, бледнея, когда Беннетт наваливается на него, полностью игнорируя.

Мой взгляд скользит по Беннетту, его поза прямая, но расслабленная, как будто он на самом деле не знал этого. Он просто знал, что этот парень будет достаточно глуп, чтобы подтвердить его подозрения после того, как потратил весь день и большую часть ночи на звонки, соединяя точки.

Это то, что он делает, вот почему Беннетт – лидер.

Вот почему мы следуем за ним.

За это мы его и любим.

Я хмурюсь, мое сердце колотится все сильнее и сильнее, пока Беннетт продолжает говорить. Свинец ложится у меня под ложечкой, пока я воспринимаю все это. Что он говорит, что это значит.

Это происходит только тогда, когда я нокаутирую Криса, выворачиваю ему лодыжку под углом в сто восемьдесят градусов и плюю на него для пущей убедительности. Что я смотрю на своего брата, нашего лидера, когда он мчит нас в аэропорт, и знаю, что он сделает для Поппи все, что угодно, точно так же, как сделал бы для нас.

Глава 48

ЛИНКС

Слишком много времени уходит на то, чтобы добраться до Англии.

Дождь хлещет вниз, с грохотом барабаня по крыше, неистово стучась в окна. Беннетт въезжает в открытые железные ворота, шины скользят по длинной изогнутой кирпичной подъездной дорожке.

В поле зрения появляется дом, два уровня из темно-красного кирпича, окна в виде перекрестных люков. Половину дома покрывает какая-то виноградная лоза, сейчас только голые ветви, но я уверен, что в теплое время года из окон почти ничего не видно.

Беннет останавливает машину у подножия крыльца. Большая входная дверь из темного дерева имеет круглое стеклянное окно с витражами.

– Каждый знает, что делать. – говорит Беннетт, заглушая двигатель, и мы все киваем.

Я чувствую себя больным, зная то, что знаю сейчас. Я бы хотел, чтобы мы никогда не причиняли ей вреда. Я хочу, чтобы я никогда не причинял ей боли. Я хотел бы вернуть все назад, но если бы я это сделал, возможно, мы бы потеряли ее. Может быть, мы не смогли бы спасти ее.

Как будто она спасла нас.

Флинн работает с дверью, отпирает ее и открывает в мгновение ока, пока мы все стоим вокруг него. Холодный дождь промокает нас насквозь, но никто не возражает. Все мысли сосредоточены на поставленной задаче.

Флинн и Кинг заходят первыми, дальше Беннет и Рекс, я замыкаю. Я закрываю дверь. Слышу шум за пределами этого зала. Я смотрю вниз, на лиственные породы, думаю о красных лужах, о женщине, слишком похожей на Поппи, лежащей мертвой посреди них.

Я моргаю, проходя мимо большого овального зеркала, изящного комода, прижатого к стене, и лестницы справа от меня.

Когда я вхожу в большую открытую комнату, совмещенную с кухней, отец Поппи уже сидит в кресле. Задняя часть дома отделана стеклянными стенами, вся мебель из дерева и дорогих тканей с витиеватыми узорами.

Майкл Кэррингтон – высокий, широкоплечий мужчина, плотные каштановые волосы зачесаны назад, кожа белая, лицо очень бледное, и мне нравится думать, что это из-за нашего присутствия. Его темно-бетонные глаза сузились, глядя на моего брата, тонкие губы поджались.

– Как я и сказал. – спокойно говорит Беннетт, садясь напротив него за стол, переплетая пальцы.

Кинг удерживает отца Поппи на месте, положив руки ему на плечи.

– Мы здесь по поводу вашего дела с Кристофером Мэтьюзом.

Он усмехается:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Пятнадцать лет назад вы переводили деньги между бизнес-счетами, направляя те, которые не принадлежали ему, обратно вашему деловому партнеру Кристоферу Мэтьюзу. И все это время следили за тем, чтобы это оставило чрезмерно очевидный, ложный, мошеннический бумажный след, указывающий прямо на строительную компанию Джейсона Адамса. Убедились, что вы с Мэтьюзом быстро разбогатели, а бедный, ни в чем не повинный Адамс был отправлен в тюрьму на двадцать лет за растрату среди длинного списка других преступлений, в которых он был невиновен. Верно? – Беннетт устрашающе спокоен. То как он выплескивает информацию, похоже на какую-то бесстрастную компьютерную программу.

Губы Майкла шевелятся, но он не произносит ни слова, и кулак Флинна врезается ему в щеку. Его голова откидывается в сторону. Он сплевывает, сильно принюхиваясь, прежде чем снова поднять голову.

– Но вы не сразу согласились работать вместе, не так ли, Майкл? Нет. – язвительно смеется Беннетт, кладя ладонь на стол. – Есть период времени, когда вы, предположительно, перестали работать с Мэтьюзом, потому что хотели оставить все деньги себе. И что произошло потом? Потому что вы, в конце концов, снова начали с ним работать. Вот чего я не могу понять, что он вам дал, чтобы убедить? Сколько вам понадобилось денег, чтобы разорить мою семью? – Беннетт рычит Майклу в лицо, ударяя обеими руками по столу и наклоняясь вперед.

Из носа Майкла текут сопли, из брови капает кровь, изо рта тяжело вырывается дыхание.

Он поднимает глаза на Беннетта, удерживая его взгляд:

– Пошел нахуй.

Мой брат пристально смотрит на него, а затем медленно его руки скользят обратно по дереву, когда он выпрямляется, чтобы встать. Его темные глаза поворачиваются к Флинну. Тот улыбается.

Он бьет Майкла по лицу с глухим стуком костяшек пальцев, когда его кулак соприкасается с костью, а Кинг удерживает его на стуле, заломив руки за спину.

Флинн бьет отца Поппи по лицу, кровь капает у него изо рта, брови, носа, но Флинн продолжает, ожидая, когда Беннет снова заговорит.

Я отключаюсь от шума насилия, оглядывая дом семьи Кэррингтон – ни фотографий, ни личных вещей. Ничего, что указывало бы на то, что здесь живет или когда-либо проживала семья.

– Ты еще что-нибудь хотел бы разгласить? Я уже все знаю. Я просто хотел бы услышать это из твоих уст. – говорит Беннет, уставившись в свой телефон и читая сообщение на экране.

– Он убил мою жену. – выпаливает Майкл, скрежеща окровавленными зубами, и я могу сказать, что мой брат на мгновение ошеломлен, хотя сдерживает свою реакцию, как профессионал.

Но Майкл еще не закончил:

– Я заставил его убить мою жену ради дополнительной доли денег. – он пожимает плечами, как будто это ничего не значит. – Ее родители оставили ей миллионы, и я, черт возьми, хотел их. Она всегда жертвовала их на благотворительность и всякую чушь, растрачивала впустую. Она стояла на пути моего бизнеса. Поэтому я предложил ему партнерство и небольшую долю ее денег.

Беннетт стоит, стиснув челюсти, пристально глядя на меня.

И это я спрашиваю, думая о Поппи, о том, как она дрожит, когда кто-нибудь упоминает ее отца:

– Зачем ты отправил Поппи к нему? Зачем отдал ее Крису? Что было в этом для тебя?

Майкл смотрит на меня, оскалив разбитую верхнюю губу, но закатывает свои гребаные глаза и говорит:

– Она не более чем обуза, мягкая, как ее мать. Она мне ни к чему, а мальчик Мэтьюз хотел поиграть с ней, после этого он получил бы ее наследство, когда они поженятся. – он пожимает плечами. – Он мог убить ее, продать, делать все, что ему заблагорассудится.

Он снова пожимает плечами, сплевывает кровь на пол и откидывается на спинку стула.

– Я получил пятьдесят пять процентов наследства авансом, вот насколько отчаянно он нуждался в ней, брал кредиты дороже своей жизни. Так почему бы не позволить ему заполучить ее?

Как будто комната кружится, он так легко отказывается от собственной плоти и крови, и все ради дополнительных денег, которые ему не нужны.

Я не могу удержаться от смеха:

– Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышал.

– Мне плевать, что вы, головорезы, думаете. – огрызается он в ответ. – Я бы отдал эту сучку бесплатно. Это избавило бы меня от кучи хлопот, но этот парень не умеет торговаться, чтобы спасти свою жизнь. Жалкий маленький засранец.

– Ты знаешь, что твоя пятилетняя дочь в это время была дома? – спокойно спрашивает Флинн, его голубые глаза теперь остры, как ножи.

Я не могу не думать о крошечной Поппи, запертом в одном из шкафчиков за его спиной. Отсюда виден холл, где мы все собрались в столовой. Должно быть, она могла слышать все, что случилось с ее мамой.

Он хмыкает, но это звучит раздраженно, как будто ему все равно, что пытаться объяснить, просто это то, что есть.

Этот человек – чистое зло. То, как он развратил стольких людей, организовав убийство собственной жены. Продал свою единственную дочь. И все это во имя денег.

Но мы не полиция.

Нашему отцу осталось отсидеть всего несколько лет.

Наша мама стала счастливее.

Мне лучше.

Беннетт спас нас.

Мы пришли сюда только ради нашей девочки.

Значит, мы тоже можем спасти ее.

– Я хочу, чтобы вы подписали этот документ. – говорит Рекс во главе стола, скользя по небольшой стопке хрустящих белых бумаг. На носу у него очки в толстой черной оправе, из страниц торчат маленькие зеленые наклейки. – Подпишите у каждого маркера.

– Что это? – спрашивает Майкл, уже берясь за ручку.

– Помимо всего прочего, это право опеки. Каждый документ уже подписан судьей и несколькими врачами. – Флинн улыбается, когда Рекс объясняет. – Это отменяет ваши полномочия заместителя. Вы отдаете Поппи на попечение Беннетта. Она будет его подопечной, он берет на себя полную юридическую и медицинскую ответственность за нее.

Единственное, в чем он не имеет права голоса, – это ее денежные активы, которые она унаследует от своей матери в двадцать один год. Он не хочет брать власть над какой-либо ее частью, но если мы хотим забрать ее из этой гребаной больницы, нам нужно что-то решительное.

– И ты думаешь, я просто подпишу это? – Майкл усмехается, его темные волосы растрепаны.

– Я знаю, что вы собираетесь это сделать, Майкл. – смеется мой брат. – Потому что, если вы этого не сделаете, я разрушу всю вашу гребаную жизнь точно так же, как вы разрушили мою.

– Да? А как же Мэтьюз? – он смеется, словно бросая вызов.

Беннетт откидывается на спинку стула, раскачиваясь на задних ножках, и скрип дерева громко разносится по комнате.

– Во-первых, Мэтьюз – это ваша гребаная проблема, а не моя. Я уверен, вы найдеие какой-нибудь беспощадный способ справиться с ним. А во-вторых, у меня есть видеодоказательства всех ваших маленьких свиданий с некоторыми очень влиятельными людьми, Майкл. Я знаю, многие не думают, что Картель имеет какое-либо присутствие здесь, в старой доброй Англии, но ты и я. – Беннетт приподнимает темную бровь. – Мы знаем по-другому, не так ли, Майкл?

Майкл сглатывает, с вызовом глядя на моего брата, на висках у него выступают капельки пота, а затем он берет первую страницу и расписывается первым зеленым маркером.

Я все время задерживаю дыхание, наблюдая, как по спине струится пот, когда Рекс выводит пальцем каждую строчку, а Майкл подписывает рядом с пальцем.

У меня кружится голова, когда все заканчивается. Сердце бешено колотится в груди, когда Беннетт кладет мобильник на деревянную поверхность стола. Рекс забирает документы, передает их через плечо Флинну, чтобы тот просмотрел еще раз, поправляя очки на своих пепельно-каштановых волосах. Мы не можем позволить себе никаких мелких промахов.

Майкл смотрит на телефон, экран набора номера поднят, его губы хмурятся.

– Для чего это? – усмехается он.

Руки Кинга болезненно сильно сжимаются у него на плечах.

– Ты позвонишь в Брайармур и скажешь этому доктору Сорену, что он вот-вот потеряет своего любимого пациента.

Глава 49

ПОППИ

Пальцы сжимают мои плечи, хотя я и не сопротивляюсь. Всего за несколько часов, что я здесь, на моей светлой коже уже образовались синяки от отпечатков пальцев. Мои босые пальцы ног цепляются за цементный раствор между плитками, когда они тащат меня по коридору. Дождь хлещет по крыше с такой силой, что я чувствую его вибрацию до костей.

Во рту пересыхает, я пытаюсь сглотнуть. Порошкообразная сухость на кончике языка, застрявшая в горле, как густой песок, почти душит меня. Это первое, что они сделали со мной. Накормили меня пригоршней таблеток, от которых у меня начнутся галлюцинации или рвота, а возможно, и то и другое вместе, в кратчайшие сроки.

Подкашивающаяся, я безвольно повисаю между двумя носильщиками, их большие руки липкие и холодные. От этого дрожь пробегает по моему обнаженному позвоночнику, медицинский халат толщиной с бумагу, завязанный на спине, открывает мне мир на место, в которое я никогда больше не хотела возвращаться.

Я могу сказать, что доктор Сорен самодоволен, хотя вижу только его затылок, когда мы следуем за ним по бесконечным ярко-белым коридорам. Он насвистывает, эхо от него подобно раскатам грома разносится по длинному, широкому пространству. В сочетании с шумом дождя наверху кажется, что бесконечная тьма наконец-то сгущается. Что-то, чего я не смогу изменить.

Что, если я никогда отсюда не выберусь?

Рыдание застревает у меня сквозь зубы, и все внутри меня уже настолько иссякло, что я не думаю, что смогла бы заплакать, даже если бы захотела. Чего я не делаю. Я не собираюсь отдавать этим людям свои слезы. Больше нет. Я слишком много плакала из-за вещей, которые действительно важны. Люди, которые, несмотря ни на что, любят меня.

Я знаю, что это так.

Я знаю, что люблю их.

Я вспоминаю лицо Рекса в кабинете декана, его обещание.

– Мы всегда найдем тебя.

И теперь я дрожу совсем по другой причине.

Доктор Сорен останавливается перед знакомой стальной дверью, всего четыре комнаты на всем верхнем этаже.

Одиночка.

– Это поможет прояснить голову, Поппи.

Это то, что он сказал мне, когда меня впервые привезли сюда много месяцев назад. И с тех пор каждый раз, когда я возвращалась, он говорил что-то подобное.

Теперь он просто толкает дверь, носильщики втаскивают меня внутрь помещения, пустого, если не считать односпальной кровати.

Без борьбы я позволила им повалить меня на койку, без простыней, без подушек, без всего, чем я могла бы попытаться навредить себе. Кожаные наручники быстро застегиваются на моих запястьях и лодыжках. Ремешки застегиваются на бедрах, животе и груди. Я обмякла, и мне все еще кажется, что я умираю. Я едва ощущаю собственное дыхание, моя грудь так медленно поднимается и опускается, что, скорее всего, приняли бы меня за труп.

Я умираю, но лишь недавно обрела жизнь.

Они сломали меня.

Они восстановили меня.

Мы все исправили.

Они все еще показывают мне, как им жаль.

Для нас это не может так закончиться.

Не после всего.

– Добро пожаловать домой, Поппи. – кричит доктор Сорен с порога, в его голосе слышится насмешливая, злая улыбка. – Так чудесно, что ты вернулась. Приятных снов, нам нужно многое наверстать на наших занятиях.

Выключая свет, он погружает меня в мой собственный личный ад.

Вот тогда я начинаю кричать.

– Поппи.

Застряв где-то между сознанием, я чувствую, что плыву, как будто падаю. Как будто я одновременно очень тяжелая и очень легкая, булыжник и перышко.

– Мисс Фостер.

Нахмурившись, я пытаюсь разлепить веки, трепеща ресницами. Я поднимаю руку, потирая костяшками пальцев глаза. Резкая боль в запястьях, когда я прижимаю их к лицу, заставляет меня задыхаться. Глаза распахиваются, когда я вспоминаю, где нахожусь.

Но мои руки свободны от наручников, к пальцам ног возвращается чувствительность. Я дрожу от холода, наконец заставляя себя открыть глаза ровно настолько, чтобы прищуриться. В комнате слишком много света, лампочка над головой заливает огромное клиническое белое пространство ярким, почти голубым оттенком, заставляя мои глаза снова зажмуриться.

Я не могу понять, почему у меня развязаны наручники. Почему меня не поднимают с койки, почему чьи-то руки не щиплют меня за кожу, не дергают за глазницы.

Открываю глаза, нервно моргая, и хмурюсь сильнее, снова дрожа от ледяного холода. Это все равно что оказаться запертой в морозильной камере, едва одетой, без простыней. У меня болит позвоночник, когда я приподнимаюсь, чтобы сесть, свешивая затекшие ноги с края кровати.

– Мисс Фостер, ваш опекун здесь, и ему не терпится вернуться в дорогу, так что, пожалуйста, вставайте побыстрее.

Бросив взгляд в сторону двери, я замечаю высокую пышную женщину, которую я никогда в жизни раньше не видела. Дверь за ее спиной открыта.

– Опекун? – спрашиваю я, во рту пересохло, язык отяжелел.

Мой отец никогда раньше здесь не был.

Он никогда не делает грязную работу сам.

В какую новую игру играет Сорен?

– Да, ваш опекун, мистер Адамс, очень настойчивый молодой человек.

Тогда я резко поднимаю взгляд, вытягивая шею.

Опекун.

– Адамс? – слово срывается, когда я повторяю его, моргая от яркого света.

Женщина переминается с ноги на ногу, ее пепельно-светлые волосы падают ей на плечо, когда она смотрит поверх них, через открытую дверь, на что-то, чего я не могу разглядеть в холле.

– Да. – медленно произносит она, оглядываясь на меня и опускает подбородок. – Пожалуйста, поторопись.

Кладу руки по обе стороны от болезненного пружинного матраса, пытаюсь подняться на ноги, но локти просто не выдерживают моего веса, и я падаю обратно на койку.

– Носильщик! – зовет женщина, щелкая пальцами. – Принесите инвалидное кресло, быстро, быстро.

Мое дыхание тяжелое, слишком частое, легкие горят от резких, быстрых вдохов воздуха, когда меня осторожно усаживают в инвалидное кресло, так же осторожно поднимая ноги и ставя их на подножки.

Кажется, что все расплывается, когда меня вкатывают в лифт. Женщина в светлой юбке-карандаше и темно-синей блузке нажимает кнопки, сканируя свое удостоверение личности, чтобы мы могли двигаться.

– Где доктор Сорен? – хрипло спрашиваю я, горло болит от того, что я кричала, пока не уснула. – Разве он не должен меня отпустить?

Женщина оглядывается через плечо, смотрит на меня сверху вниз, и в уголках ее рта появляется странное, напряженное выражение:

– Он сейчас с другим пациентом. – а затем она снова поворачивается лицом к открывающимся дверям.

Думаю, это мой первый настоящий вдох. Зная, что он занят другим. Не мной.

Он не может бороться за то, чтобы удержать меня здесь.

Потом я слышу его.

Его глубокий рокот наполняет комнату, стеклянный фасад здания за окнами темный.

Как долго я здесь нахожусь?

Беннетт стоит у стойки администратора, сильно перегнувшись через изгиб дерева в угрожающей позе. Человек за ней отодвинулся от стола, пытаясь избежать его гнева. Он поднимает руку, указывая на них пальцем и что-то бормоча себе под нос.

Облегчение захлестывает меня, как будто мои внутренности только что растаяли лужей.

– Мистер Адамс! – зовет его дама, ведущая меня по коридору, а носильщик толкает ручки моего инвалидного кресла всего в нескольких футах позади.

У меня кружится голова, когда я наблюдаю, как медленно, так угрожающе медленно Беннетт переводит взгляд на женщину. Таким взглядом только убивать.

Но именно тогда он видит меня.

Пока женщина продолжает говорить, а меня подталкивают все ближе и ближе, двери за спиной Беннетта открываются. Внутрь врывается ледяной воздух. Мои зубы стучат, глаза слезятся, а затем обсидиановые глаза Беннета отрываются от меня и возвращаются к женщине, стоящей перед ним, когда она передает ему планшет.

Мое инвалидное кресло останавливается, и Линкс мчится ко мне. Обесцвеченные светлые волосы в сумасшедшем беспорядке на его голове, золотисто-карие глаза дикие. Остаток пути он проскальзывает по полу. Его голени ударяются о плитку, когда он падает передо мной на колени.

Слезы текут из моих глаз, когда его большие руки обхватывают мои щеки. Он поднимается на колени, прижимаясь губами к моему лбу, снова и снова.

– Мне так жаль. – шепчет он. – Мне чертовски жаль. Теперь ты у нас. Ты всегда будешь с нами. Прости, прости, прости.

Линкс заключает меня в объятия, запах кедра и красных ягод обволакивает меня, его тепло проникает под мою кожу, когда он поднимает меня. Мои пальцы едва касаются пола, когда я рыдаю в изгиб его шеи. Мои руки безвольно опущены по бокам.

– Мы никогда не позволим, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Сокровище. Больше никогда.

– Ты в порядке, принцесса? – успокаивающий рокот Райдена достигает моих ушей в тот же момент, когда его теплая рука находит мою обнаженную спину, и я поднимаю глаза, натыкаясь на его серо-стальные.

Я киваю, хотя рыдаю сильнее. Губы Кинга приближаются к моей макушке, его рука обхватывает мою голову.

Флинн появляется с другой стороны от Линкса, и его руки хватают меня. Его рот приближается к моему, и он яростно целует меня.

– Теперь ты у нас в руках, Ангел. Навсегда.

Рекс подходит к нему сзади, когда наши рты расходятся, и лоб Флинна прижимается к моему виску. Рука Кинга все еще баюкает мой череп.

Я обращаю свое внимание на Хендрикса, его светло-зеленые глаза теплые, на лице мягкая улыбка, он медленно пожимает плечом:

– Я же говорил тебе, что мы всегда найдем тебя, Котенок.

Глава 50

ПОППИ

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ

– Беннетт, сейчас слишком жарко для бега. – хнычу я, тяжело дыша и уперев руки в бедра, когда медленно поворачиваюсь по кругу, скрываясь в тени леса под бесконечным пологом деревьев.

Я смотрю вверх с закрытыми глазами. Даже сейчас, около десяти вечера, техасская жара невыносима для меня, но я улыбаюсь, когда слышу его приближение.

Хруст его медленных шагов, как будто сейчас он не пытается спрятаться. Это заставляет меня нахмуриться, дрожь пробегает по телу, мурашки покрывают обнаженную кожу. Беннетт всегда молчит, когда выгоняет меня отсюда.

Я открываю глаза, вглядываясь в деревья впереди. Еще не совсем темнота, но я вижу приближающуюся темную фигуру, и это не Беннетт.

Даже сейчас я зову его, надеясь, что это он, и мои глаза играют со мной злую шутку:

– Беннетт? – я почти задыхаюсь, боюсь, что у меня встанет комок в горле.

Я дрожу, мне то жарко, то холодно, по коже бегут мурашки. Я облизываю губы, мое сердце бешено колотится, руки опускаются по бокам, и я делаю шаг назад. В последнюю секунду я вдыхаю его запах, бергамот и табак, но уже прижимаюсь к нему спиной.

– Это было невесело, Леденец. – его дыхание скользит вдоль моего горла.

Его губы скользят по гладкой коже у меня за ухом.

– Ты даже не пыталась убежать от меня? – шепчет он. – Тебе так отчаянно нужен мой член?

Его дыхание неестественно прохладное для такого жара, и мои мурашки покалывают сильнее, покрывая мою плоть. Мои соски напрягаются, превращаясь в бриллиантовые заостренные точки.

– Давай поиграем еще раз. – костяшки его пальцев скользят по внешней стороне моих бицепсов, когда он поднимает руки, кладя их мне на плечи.

Я дрожу. Мои колени подкашиваются, сердце колотится о грудину:

– Я досчитаю до десяти, и если ты сможешь убежать от нас, то получишь все, что захочешь.

Я дрожу в его объятиях. Его большие пальцы массируют мои плечи, наша обнаженная кожа соприкасается. На Беннете только свободные баскетбольные шорты и кроссовки. На мне короткие шорты и майка на бретельках, на ногах кроссовки.

– Все? – я шепчу вопрос, мы никогда раньше не делали этого с другими.

Дрожа сильнее, я вглядываюсь в тени, ночь еще не совсем опустилась.

Мне становится лучше, находясь в неведении. Теперь, когда я иду на терапию, я получаю реальную помощь.

– Хмм. – хмыкает Беннетт, издавая смешок, утыкаясь носом в мою шею. – Все.

Я облизываю губы, откидываюсь на него, чувствую, как его твердый, как сталь, член прижимается к моей пояснице.

– Я позволил им присоединиться к нам сегодня вечером. – тихо говорит он.

Его губы скользят по всей длине моей шеи к плечу. Его зубы нежно прикусывают ее, губы посасывают, язык облизывает.

– Потому что они, как и я, жаждут попробовать тебя на вкус, Леденец.

Я дрожу. Мое тело не знает, должно ли ему быть жарко, холодно, напугано оно или возбуждено. Теперь я вижу, как они приближаются, второй затемненный силуэт присоединяется к первому.

– Вы хотите, чтобы я бежала. – говорю я, глядя прямо перед собой, пока Беннетт целует губами мою кожу, и его братья медленно появляются в поле зрения.

– Ты же знаешь, что да. – мрачно усмехается он, заставляя меня дрожать сильнее. – Как ты думаешь, Леденец, чего еще мы от тебя хотим? – выдыхает он, и я напрягаюсь.

Его большие пальцы успокаивающе вырисовывают круги на мягкой коже моих предплечий.

– Вы хотите чтобы я дралась. – шепчу я, переводя взгляд с Флинна на Райдена, единственных двоих, которых я могу ясно видеть, но я знаю, что Линкс и Рекс тоже где-то там, за пределами этой маленькой поляны.

Беннетт стонет, и звук вибрирует у меня по позвоночнику:

– Хотим. – он проводит губами по моей челюсти.

Его левая рука перемещается на другую сторону моего лица, наклоняя мою голову к плечу. Его член дергается напротив меня.

– Тебя это устраивает, Леденец? – он спрашивает серьезно, и у меня дрожат ноги.

Он знает, независимо от того, что со мной случилось, что мне нравится, когда он притворяется, что принуждает меня.

Я киваю головой, и его губы наклоняются к моим. Эти темно-карие глаза встречаются с моими, наше дыхание смешивается, а затем он произносит это вслух, как подтверждение:

– Это не делает тебя неправильной, красавица. Тебе может нравиться все, что захочешь. – выдыхает он, слова танцуют на моем собственном языке, когда он вдыхает их мне в рот. – Мне это также нравится, нам всем нравится давать то, что тебе нужно.

Наши губы соединяются в невинном поцелуе, и я тянусь к нему. Мои руки находят его бока, когда он выгибает мою шею. Еще сильнее закидываю подбородок за плечо, ощущая, как под его кожей перекатывается твердая рябь мускулов при соприкосновении с моими пальцами.

– Хорошо. – шепчу я, усиленно моргая, пока его рот продолжает дразнить мой.

Его губы касаются моих собственных, но дальше он не идет.

Затем он улыбается широкой зубастой улыбкой, от которой мое сердце воспламеняется, а внутренности сжимаются, как у нападающей гадюки.

– Беги, маленький Леденец, беги так, словно от этого зависит твоя жизнь, и не позволяй нам легко поймать тебя. – он целует меня в щеку приоткрытыми губами, когда отпускает мое лицо, проводя языком по всей длине моей челюсти.

А потом он отпускает меня, и я убегаю, когда он кричит "десять", за которым слишком быстро следует "девять".

Я перепрыгиваю через ветки и мчусь сквозь кусты в направлении, противоположном тому, где были Райден и Флинн. Я слышу шум вокруг, мое сердце колотится все сильнее и сильнее, пот стекает по моей спине, скатывается в ложбинку между грудями.

Я делаю глубокий вдох, мои ноги ступают по твердой, сухой земле. Листья шелестят вокруг меня на легком вечернем ветерке, и крик вырывается из моего горла, когда чьи-то пальцы заплетаются в кончики моих волос.

Но это не конец, пока они по-настоящему не поймают меня, и я не останавливаюсь. Пряди моих волос выбиваются из головы. Я не останавливаюсь и слышу ворчание у себя за спиной, похожее на хрюканье Рекса. Он самый медлительный, он слишком много курит, хотя и говорит, что пытается бросить, как я бросила принимать таблетки, но от него все еще пахнет дымом и марихуаной, и я думаю, мне это просто нравится.