Текст книги "Иммунитет (СИ)"

Автор книги: Jana Mazai-Krasovskaya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Флитвик прикрыл глаза и продолжил:

– Волосы, цвет мантии, нет, даже смена обшлагов… или шарфа! Северус, вы, как декан Слизерина, фанат зеленого, конечно?

– Безусловно.

– Мудро. Сменить образ вы сможете удивительно легко и быстро. И раствориться в толпе, если что. Приучайте всех к вашему виду, всегда одинаковому – и в нужное время вас не узнают даже прямо в лицо. А студентки… О них мы поговорим немного позже. И не думайте, что я бы не поднял эту тему в ближайшее время!

====== 9. Цветы далекого лета ======

Несколько дней прошли просто чудесно: наконец потеплело, и освоение гоблинской ментальной техники, по инициативе Флитвика проходившее на свежем воздухе с прекрасным видом на озеро, шло у Северуса не совсем как по маслу, но вполне успешно. Ему труднее было объяснить Учителю свои техники и техники Реддла, как они договорились называть Того-кого. Но Флитвик оказался настойчив, так что Снейпу пришлось тоже примерить на себя роль учителя и понять, что с педагогикой у него не так чтоб очень. Совсем никак, точнее. И заниматься этим его совершенно не прельщает.

С коллегой уровня Флитвика это было еще куда ни шло: тот знал не меньше него, оперировал теми же понятиями, и объяснения сводились к описанию «как я это делаю» безо всяких дурацких отступлений на «почему», «зачем» и «что будет, если не получится». В конце недели оба уже довольно свободно могли находиться в памяти друг друга и работали теперь над повышением чувствительности и разными видами блокировок.

– Ну что ж, менталистика – козырь для нас обоих. – Северус улыбался: наконец у него получилась защита, через которую Учитель не мог проникнуть незаметно. – Не приведи Мерлин нам оказаться по разные стороны…

– Вряд ли это возможно. Пока вы на своей стороне, и я – на ней.

– И наоборот.

– Да, друг друга нам опасаться не стоит. Но иметь в виду, что когда-нибудь мы, точнее, наши… работодатели могут не быть союзниками, надо.

– Несомненно.

– Что ж, сегодня поработаем над таким всесторонне прекрасным вопросом, как женщины, – он смерил ученика долгим взглядом и недовольно вздохнул: – Сделайте глаза поменьше и лицо попроще, друг мой, и напомните, чего вы недавно от меня хотели?

– Совета о том, как избавиться от внимания старшекурсниц…

– А поподробнее? Чем вам мешает внимание учениц? Глазки строят?

– Если бы только глазки. То коленку высунут, так чтоб я обязательно увидел, то приворотным намажутся, то духами, аж смердит, то мантию приоткроют, а там такая одежда… кхм. После идеи с «немытой головой» хоть перестали пытаться прижиматься в узких проходах. Я ж нормальный здоровый мужчина. Молодой. И… – он махнул рукой, – это иногда уже ни в какие ворота!

– И что вы при этом чувствуете? – спросил Флитвик, изобразив на лице соответствующую содержанию вопроса наивность.

– Иезуитский вопрос, – констатировал Снейп, сжимая уголки рта. – И это от моего почти столетнего Учителя.

Флитвик молча смотрел на него, выжидая. Северус фыркнул.

– Ответ озвучить? Давление в паху. И. Раздражает. Это. Меня.

– Вас раздражает их поведение или ваша реакция?

– Все!

– Друг мой… Девушки – это природа… это – стихия. Давайте все же начнем с вас.

Северус заинтересованно посмотрел на Учителя.

– Это ваша физиология, и пытаться что-то с этим делать – все равно что плевать против ветра. Не стоит идти против самой природы, будь ты хоть трижды великий маг. А вы ведь пока еще и единожды не великий, или я не в курсе? Вы серьезно полагаете разумным раздражаться на себя за то, что вы нормальный здоровый мужчина? Подумайте и огласите мне ваши резоны.

Молчание несколько затянулось, наконец Северус произнес:

– Да, умеете вы повернуть…

– А вы – закопаться в собственные предрассудки. Весьма странные, смею сказать. Ваш пубертат вроде давно уже прошел, чтоб эти вопросы вгоняли вас в краску. И молодые девушки должны вызывать у вас вовсе не раздражение, даже если они пытаются вести себя слишком, на ваш взгляд, раскованно.

– Вы что… Мне?.. Это же школа!

– Да Мерлин с вами, при чем тут школа, – замахал руками полугоблин.

Возмущенный тем, что им интересуются девушки, двадцатидвухлетний Снейп прожженного шпиона умилял и одновременно настораживал. Нездоровую тенденцию придется как-то переломить, и, кажется, делать это выпало на его долю… Неожиданно. Но ему есть чем поделиться – недаром он неделю откладывал этот разговор. И он продолжил:

– Девочки-девушки, у которых еще не все выросло, а если выросло, то не созрело тут, – он постучал пальцем по лбу, – одна гормональная буря и полный ноль опыта. И столько же знаний и искусности. Что они вам могут дать? Ну… кое-что, конечно, могут. Свежесть и остроту ощущений. Но для вас эта острота будет бОльшей частью в нарушении запрета и маячащей перспективе Азкабана. Тут я с вами совершенно согласен, это абсолютно не нужно. Ни вам, ни им, что бы они сами об этом ни думали.

Побагровевший было Северус перевел дух. Так с ним еще никто не разговаривал. С ним об этом вообще никто не говорил, если уж на то пошло… А Флитвик совершенно свободно владел темой. Ну да, возраст, опыт. Интересно, у него… кто-то был? А может, и дети есть? Нет, он не будет его спрашивать.

А Учитель продолжал говорить совсем уж крамольные вещи, но таким тоном, словно на уроке давал классификацию бытовых заклинаний.

– Вам необходимо сбрасывать напряжение, в том числе и то, что возникает в ваших чреслах.

Он взглянул на ученика и возмутился:

– Да прекратите уже краснеть, Северус, вы ученый или как?! Я, конечно, понимаю, что сублимация половой энергии в умственную дает весьма неплохие результаты, особенно судя по вашим последним работам. И это прекрасно. Но выплеск энергии в ее собственном русле, смею вам сказать, ничуть не хуже, а главное – иначе. И тоже весьма благотворно действует на вашу любимую мыслительную деятельность, пусть и не сразу. Вы же исследователь, мой друг, вам имеет смысл и пробовать, и практиковать, желательно регулярно. Но вам нужна профессионалка, хотя бы на первое время. Мы запланируем это на завтра.

Последняя фраза, по мнению Северуса, точно была излишней.

– Не нужен мне никто!

– Учени-ик… не борзей. Учитель видит смысл, значит, твоя задача тоже его найти. Волосы как следует прополощи. Впрочем…

Он махнул рукой, спрыгнул с высокого кресла, взмахом руки возвращая его в исходное состояние крупного булыжника, и, не оглядываясь, направился в сторону замка.

Распоряжение насчет волос Северус выполнил. Не было смысла изо всех сил держаться за свое, если дал согласие быть учеником. Эксперимент над собой… Решено, так он к этому и будет относиться. Но кто бы мог предусмотреть такой поворот?

Маггловскую одежду ему приготовили домовики, видимо, тоже по просьбе Филиуса – она лежала на стуле возле кровати, когда он вышел из ванной в небрежно наброшенном халате. Он повертел в руках какие-то синие грубой ткани брюки с просторными расширяющимися книзу штанинами и футболку, к счастью, черную и довольно просторную. Вздохнул. Оделся. Закрепил палочку, сунул в карман немного маггловских денег – держал запас по старой привычке. Еще раз вздохнул: пора было идти.

– Душераздирающие звуки, – чуть ядовито прокомментировал полугоблин, тут же оказавшийся рядом. – Утра, Северус.

«Чары невидимости… Он что, так тут и сидел? И… я при нем одевался?»

Флитвик фыркнул, давая понять, что прочитал его мысли, но ответом не удостоил.

До границы антиаппарационной зоны они добрались быстро и молча. Учитель аппарировал его сам, ничего не объяснив заранее. В лицо слегка ударил свежий ветер с легким запахом дыма. Северус потянул носом.

– Недалеко море? Запах…

– Да. Хочешь аппарировать на берег?

Он пожал плечами.

– Сначала – дело.

Флитвик широко улыбнулся.

– Сначала я было думал отвести тебя к профессионалкам… Но ты слишком хорош для тех, кто любит за деньги. Как бы хорошо они ни умели… это не то. Туда мы еще успеем. (Северуса слегка передернуло). Ты говоришь, дело… Пусть будет дело. Только учти, что как ученый, ты не имеешь права абстрагироваться.

– И все-таки, где мы?

– Пембри. Небольшая деревушка в Уэльсе. Если еще немного подняться наверх, откроется отличный вид на залив Кармартен. Что ты знаешь про детей цветов, Северус?

– А? Впервые слышу… Что это?

– А хиппи?

– Ну… что-то мелькало, но я никогда не интересовался. Какая-то странная молодежь.

– Ты говоришь так, словно сам – старик. Но то, что ты не знаешь, скорее хорошо. Ты увидишь и поймешь все сам, не опираясь ни на что, кроме собственного опыта. Да, так определенно лучше.

Они медленно спускались с холма, обходя редкие деревья.

Костер на берегу речки, пара странных фургонов… Противный запах бензина… а, уже нет, только возле машин. Люди в ярких и пестрых одеждах.

– Куда вы меня притащили, учитель? К цыганам? Или это бродячий цирк? Не могу поверить!

– И не верь, Северус, – улыбнулся в пушистые усы Флитвик, легким движением набрасывая на них обоих чары невидимости. – Присядь… Надо же дать тебе осмотреться, а то начнешь всякие глупости творить. Сиди, смотри, дыши… наблюдай.

Внизу начали отбивать немного рваный ритм маленькие барабанчики. Тихо вступила гитара. И через несколько тактов невыразимо нежно в их разговор вступила простая и чистая мелодия скрипки. Люди в ярких одеждах, в основном все молодые, начали собираться в круг возле костра. Одна из женщин запела.

…When I find myself in times of trouble

Mother Mary comes to me,

Speaking words of wisdom —

Let it be…

Удивительным образом оказалось, что это была песня и о нем… Голос, чуть хрипловатый, не сильный, но уверенный в чем-то, чего он даже не знал. Ей начали подпевать, покачиваясь, обнимаясь друг с другом, и он ощутил себя так, будто подглядывает в открытое окно за интимной сценой: неловко, но… красиво и оторваться невозможно.

– Тергео, – прошептал Учитель, приобняв его за плечи. Он рвано вдохнул и только потом почувствовал, что его лицо высыхает от наведенного теплого ветерка. Он не хотел слушать дальше: ему хватило этой песни, но вот в круг встал парень, по виду его ровесник, с таким голосом…

…Хэй, Джуд… Не вешай нос, в нашей жизни и так хватает слез…

– Не вешай нос, Северус…

Этот голос, легкий и чистый, был так убедителен – видимо, верил, искренне верил… нет, ЗНАЛ, что прав.

– Hey Jude, don’t be afraid, – певец посмотрел прямо на него, и Северус понял: чары невидимости больше не существуют. – You were made to go out and get her…

Он встал и пошел вперед, к ним, словно отвечая на только что прозвучавшие строки. Круг расступился, едва он подошел, а потом произошло невероятное: на его плечах оказались чьи-то руки, кто-то придержал его за пояс, и он стал частью этого круга, раскачиваясь в такт песне, влево-вправо вместе со всеми…

Песня закончилась, руки отпустили, певец щербато улыбнулся, подмигнул и легонько ткнул его кулаком в плечо. Северус не очень уверенно ответил ему тем же. Никто не спрашивал, откуда он взялся. Девушка у костра замахала рукой, подзывая всех, и его увлекли за собой случайные соседи.

Ему протянули кружку с каким-то дешевым, но явно крепким пойлом, которое быстро сделало голову легкой, слишком быстро – так что он потом старался больше делать вид, что пьет. Ему передали видавшую виды миску с каким-то непонятным, но, как оказалось, вполне съедобным и даже вкусным содержимым.

С ним понемногу знакомились, называя то ли клички, то ли обрывки имен. Северус назвался Грачом, и этого было вполне достаточно для тех, кого он хоть сколько-то интересовал. К его удивлению, таких было немало. Пузырь (девчонка все время надувала жвачку), Старик (который был едва ли не моложе остальных), Борода, Битломанка, МакКартни (тот самый певец, «просто Мак, дружище!»), Полтора уха (Северусу даже продемонстрировали!), Коготь, Малиновка, Хвостик (тоненькая девушка с косичками), Гонщик, Стрекоза, Музыкант (этот парень мог играть на всех инструментах, что были в этом лагере)… Голове было легко, и она уже не хотела больше никого запоминать…

Посуду у него и его соседей забрала Стрекоза, тряхнув медно-рыжими кудрями и понесла мыть к речушке. К ней по пути присоединилась тихая черноволосая девушка в яркой цветастой шали то ли на юбке, то ли в качестве ее замены, он не разглядел. Парень, что пел, МакКартни (это настоящее имя или?), глядя на него, затянувшись, передал по кругу свою сигарету. Северус растерялся: курить он никогда не пробовал, даже в его маггловском окружении в Паучьем никто особо не дымил, как-то так вышло.

Когда дошло до него, он осторожно втянул дым ртом и вдохнул было, но тут же закашлялся и, вызвав общий смех, напрягся, уже готовый ответить за обиду. Но смех продолжался и звучал… совершенно не обидно! И это открытие потрясло его едва ли не больше всего. Смеялись как-то мягко, сдержанно, кто-то похлопал его по плечу, кто-то подмигнул заговорщически… Он не знал, что такое возможно – за час почувствовать себя своим среди совершенно незнакомых людей.

Черноволосая девушка присела перед ним на корточки, и он с удивлением понял, что тот платок действительно заменял ей юбку: узорчатая ткань разошлась, приоткрыв нежно-сливочное стройное бедро, и он с огромным трудом отвел глаза, чтобы посмотреть ей в лицо.

– Зови меня Ветерок.

– А ты меня – Грач.

– Я знаю. Похож, – она потянула его за руку в новый круг, где уже отбивали ритм маленькие и звонкие барабаны, возле одного из которых он увидел Флитвика. Нет, даже не увидел бы, наверное, если бы тот не помахал ему рукой. В голове начиналась какая-то чехарда…

Ветерок… Симпатичная девушка, черноволосая, почти как он, была совершенно не похожа ни на кого из его знакомых. Вот она повела плечом… Улыбнулась. Славно так, как будто он ей действительно был… интересен. Он попытался объяснить ей, что совершенно не умеет танцевать, но она расхохоталась, словно это была отличная шутка.

– Так не бывает! – убежденно заявила она. – Все умеют, и ты это узнаешь прямо сейчас.

И вытащила-таки его в круг. Двое парней – МакКартни и, кажется, Дрозд начали дуэтом…

…We Can Work it Out…

Ритм, легкий, ускоряющий сердцебиение, ведущий за собой, заставляющий двигаться – он сделал шаг, другой – теплые сильные пальцы взяли его за руку, повернув, подтолкнули, и он, как в первый раз в общий круг, влился в этот ритм и эту музыку. И это опять оказалось легко.

Ритм ускорился, движущиеся гибкие молодые тела позолотило заходящее солнце. Пряно-влажные запахи трав и реки перемешались, разгоряченная кожа так близко. Она касается его рук, приникает к самой груди, отчего внутри поднимается жар, но, ведомая ритмом, отстраняется, чтобы вернуться через несколько ударов обратно, к нему, ей… кажется… понравилось. В кругу две пары почти сливаются друг с другом – как танец может быть таким откровенным? Как вообще можно так, при всех? Он чувствует, что краснеет, и больше старается не смотреть в их сторону.

Ветерок… Вернувшись с очередной волной танца, она привстает на носочки и целует его в… нос. Фыркает, хихикает, видя его замешательство и… больше не отходит. Как будто специально музыканты замедляют ритм, сменяя песню.

– Don’t Let Me Down… – Дрозд будто обращается к нему… Хотя, конечно, это обман – парень смотрит совсем в другую сторону, на ту, что пела… Малиновка, да.

И Ветерок, теплая, гибкая, между двух его ладоней, лежащих на ее талии – когда он успел? Дыхание перехватывает, ладони влажнеют, внизу… начинается.

– Don’t Let Me Down… – она начинает тихо подпевать.

Он тихо офигевает от содержания песенки… Ну, если… Он не подведет. Кажется, он никогда не дышал так глубоко. Закатное солнце уже не золотит, а обнимает красными бликами пару легких облаков на западе, и красным отсвечивает горячая и нежная кожа рядом. Она прижимается к… Что ты делаешь со мной, что ты делаешь?!

Почему-то они оказываются на берегу в стороне ото всех – до них почти не долетают звуки, а костер совсем далеко… Юбка-платок становится их ложем. Этой ночью он узнает, что значит небо в алмазах. Они были разной величины и яркости, узнать и ощутить их все было невозможно, но они старались. Ему даже показалось, что у нее возникла еще одна пара рук, и он тут же пожалел, что не может отрастить и себе. Едва удерживаясь, чтобы не провалиться в сон на волнах отступающего острого наслаждения, он успел подумать, что повторить стоит, а еще надо будет сварить Филиусу целый котел Феликса…

Да, сколько бы ни было сил у молодых и здоровых, они тоже когда-то заканчиваются. Они уснули еще до рассвета, завернувшись в тот самый платок – его хватило на двоих…

Солнечный луч… нет, Джентл сидит рядом с ним с маленьким зеркальцем в руках и играет солнечным зайчиком… Она убирает его сразу, как только он, морщась, открывает глаза.

– Привет. Как дела? – прохладные губы целуют его в нос.

Дела… Он улыбается и понимает, что ничего говорить не надо. Вот так все просто…

Она не одета, только прикрыта своими длинными черными волосами, отливающими на солнце. Так красиво… Он приподнимается, чтобы отдать ей юбку. Она смеется и опять целует его. Снова в нос. Нежно и щекотно, будто мотылек садится.

Его природа уже требует свое, но он находит силы спросить, самому непонятно, зачем, но вот захотелось узнать, и все тут.

– Зачем ты целуешь его?

– Кого его? Тебя!

– Мой нос…

– А что? Нельзя?

Он усмехается:

– Никогда не считал, что этот клюв годится для поцелуев.

Звонкий хохот – куда там колокольчикам, они вообще ни о чем – становится ему ответом.

А потом она ложится прямо ему на грудь своей чудесной грудью. Да что ты творишь, ненормальная, утром! – хочет воскликнуть он, но стискивает зубы, потому что она хочет что-то сказать…

– Дурачок, – жаркий шепот в ухо заставляет пробежать мурашки. – Он просто создан для поцелуев.

Он уже тяжело дышит, глядя в ее такие близкие лучистые глаза. И она шепчет прямо ему в губы:

– Ты создан для любви. Мы все созданы для любви.

Потом, все остальное будет потом… Учитель оставит его здесь – на неделю. И будет прав. За это время не остынут чувства, но с глаз спадет пелена.

Он еще узнает горечь их «свободной любви». Он еще увидит и грязь, и сминающую чувства и сознание тяжесть после эйфории с косячком… Щедрость и убожество, смешанные так, что уже не различить… Бессильный протест – и силы  жить так, не как все. Все потом. Непротивление злу ему будет понять труднее всего, но он поймет, зная уже точно, что это – не его. Он – боец. А потому…

Он поймет, но не примет и уйдет своей дорогой. Но он научится многому. Прощать. Чувствовать. Понимать. И даже петь.

А пока – несколько дней он просто будет любимым и желанным. Просто так. Несколько дней. Иногда это вовсе не мало.

Let it be…

====== 10. Перевоплощение ======

Гарри лежал на пузе и смотрел телевизор. Он раздумывал о том, что недавно выдала его магия – о яйце из одеяла. Рядом пристроился дожевывающий яблоко брат.

– Ого! – он огрызком показал на экран, где в этот момент крупным планом показывали процесс питания личинки стрекозы. – Такое бы в ужастик! Покруче «Чужого» будет!

Гарри оценил. А потом представил, что вместо яйца он сделал из себя личинку такого вот… и содрогнулся от ужаса и восторга. К нему пришла еще одна идея, которую захотелось немедленно обсудить с миссис Филдс, и он поскакал было к телефону… Однако по пути ему попалась тетя, и он не преминул спросить у нее, насколько реален внеплановый выезд в Манчестер.

Обломали его прямо на лету: вне уже устоявшегося расписания везти его было некому и некогда. А отпускать одного… Нет уж. Живым он тете нравится больше. Это было приятно и еще не совсем привычно. Зато Гарри наконец успокоился и осознал, что торопиться-то особенно некуда. Послезавтра поедет и обо всем поговорит. А поделиться он и с Дадли может. Втихаря.

Старшие Дурсли ужастики не одобряли: Гарри смотрел их только у психолога, а потом в красках пересказывал брату. Тот завидовал и мечтал увидеть сам, но стоило ему заикнуться о том, чтобы купить кассету с мини-сериалом «Оно»… последовавшую за этим сцену лучше не вспоминать. Благо, Дад не выдал ни его, ни психолога… или как ее, психотерпе… миссис Филдс, короче. Сказал, что слышал, как ребята в школе рассказывали.

Но живое воображение не отпускало. «А если вместо яйца сделать куколку, интересно, как Дадли заорет, если зайдет и увидит меня таким? Он же хотел посмотреть… Главное, я знаю, как выбираться из куколки, по телевизору показывали – через спину: значит, сгорбиться, надавить спиной, и сзади все порвется. Это попробовать уже не так страшно! Интересно, а про вылупление из яйца передача есть?»

Гарри еле дождался вечера, и хотя брат с рогатками, тетя с книгами, а потом и дядя со своими выкладками о «Гринготтсе» не давали ему особо задумываться о будущем эксперименте, тот все равно присутствовал где-то на заднем плане его мыслей, занимая его, как дальние горы – горизонт. И когда Гарри сразу после вечернего чая направился прямиком в свою спальню, тетя Петунья даже лоб его потрогала, не приболел ли. А он только и ждал, когда наконец можно будет замотаться в одеяло и… попробовать! Ведь если что, Дадли снова ка-ак даст кулаком…

Закутавшись в одеяло, Гарри представил, что он – личинка стрекозы. Во всех подробностях, почему-то начиная с хвоста но, когда он дошел до того, что считалось ртом, ему стало страшно: а что, если Дадли убежит? А он не сможет выбраться? Он подумал, что из яйца, наверное, тоже можно будет вылезти, как из кокона личинки… А если бы у него были еще острые зубы… Уплывая в сон, он вспомнил Чужого и похолодел. Нет, он не хочет быть таким. Норберт у Хагрида и то был куда симпатичнее… но тупой. Интересно, умные драконы бывают? А анимаги, когда превращаются, становятся по уму, как животные или остаются, как люди? Эх, надо было дочитать ту главу… В голове промелькнула недавно прочитанная страница с заклинанием, и это было последним, что он вспомнил перед тем, как уснуть.

Петунье спалось тревожно: несколько раз она просыпалась и прислушивалась, но в спальне племянника все было тихо. Встала она, едва рассвело. Почему-то на цыпочках прокралась к комнате Гарри и прислушалась. Тишина. За соседней дверью посапывал Дадли. Она улыбнулась, повернулась и пошла на кухню, решив сначала сварить себе кофе и собраться с мыслями. Будить племянника ни свет ни заря не было никакого смысла.

«Что со мной происходит? – спрашивала Петунья себя, отхлебывая горячий ароматный напиток. – Все тихо, спокойно. Почему у меня душа не на месте?!» Она отхлебнула еще глоток, поморщилась, добавила пол-ложечки сахара и отпила еще. Одобрительно кивнув сама себе, она вышла и открыла дверь в сад.

Свежий воздух, влажный настолько, что в нем видны были солнечные лучи, щебетание птиц, молодые кусты новых роз, на которых уже начали распускаться бутоны, ее успокоили. Она сладко потянулась. Хотелось пройтись босиком по поблескивающей росой траве (точно, ночью дождило), но… правильно ли это будет для респектабельной жены и хозяйки дома? Прислушавшись к собственному дому, еще спящему, она сбросила домашние туфли…

Удивительно, но утренняя прогулка по саду помогла ей обрести решимость все-таки открыть дверь племянника. Она ахнула еще с порога: на кровати под одеялом лежало что-то круглое, серо-коричневое, размером немного больше Гарри. Прислонившись к косяку, она долго испуганно смотрела на кровать, наконец робко позвала:

– Гарри? Ты… тут?

Ей никто не ответил.

Надо бы подойти поближе, но… тревога нахлынула вновь, а подходить к этой штуке с пустыми руками… Может, там и Гарри, а если нет? Не зря ее терзали нехорошие предчувствия!

Она развернулась и отправилась вооружаться. Нет, «бульдог» она брать не стала, хотя, раздумывая, пару минут крутила его в руках. Кухонная утварь показалась ей почему-то уместнее. Привычка, наверное. Хотелось вернуться в спальню и разбудить Вернона: с ним она чувствовала бы себя гораздо увереннее, но у мужа была непростая неделя… А может, просто пока никуда не торопиться, и оно само проснется? Она присела обратно на кровать, в глубокой задумчивости опираясь щекой о скалку.

Скрип двери в комнате сына заставил ее подскочить. Ее ребенок проснулся и сразу пошел к брату… Он не должен идти туда один! Растолкав ничего не соображающего спросонья Вернона, она поспешила к сыну.

Мать и сын молча стояли и пялились на серо-коричневое кожистое… яйцо, иного слова подобрать не получалось. Когда Петунья оттащила Дадли от постели брата, тот уже откинул одеяло, которое прикрывало «это безобразие» (как прошептала Петунья), и теперь они обозревали его во всей красе.

– Гарри! – крикнул Дад, но яйцо не отозвалось.

Он было дернулся, но мать держала крепко.

– Что может вылезти из… такого? – спросила она, и Большой Дэ неожиданно задумался. Он полагал, что кроме Гарри ничего не вылезет, но… надо бы проверить.

– Я тихонечко, – пообещал он матери, мягко освобождаясь от ее рук. А потом подошел к кровати и осторожно постучал по яйцу. – Гарри, ты тут?

Внутри что-то зашуршало, яйцо зашевелилось, его поверхность задрожала… внутри раздалось совершенно явственное кряхтение. Норовящего помочь Дадли снова оттащили подальше, к самой двери, как он ни сопротивлялся. Но тут по поверхности совершенно бесшумно прошла трещина, и это почему-то показалось страшным… Еще одна… Затаив дыхание и покрепче ухватив скалку, Петунья пыталась задвинуть сына себе за спину. Где же Вернон?!

И тут яйцо лопнуло, выворачиваясь, словно прорвался уродливый бутон. На постели сидел… Дракон. Точнее, дракончик. Небольшой – размером примерно с самого мальчишку – с красивой шкурой цвета кофе с молоком на боках, плавно переходившего на спине в темно-шоколадный.

– А Гарри где? – ошеломленно поинтересовался Дад.

Дракончик посмотрел на свои лапы и судорожно выдохнул.

Огненный плевок растекся было по кровати, но зверь быстро упал прямо на пламя и практически сразу его потушил. Дадли охнул. Петунья закусила губу, перехватила скалку и пожалела, что не взяла с собой кувшин с водой, надо бы сбегать… но не могла заставить себя сдвинуться с места. И даже крикнуть мужа не могла.

Дракончик выглядел… испуганным. Он зачем-то вытянул вперед свои крылья, посмотрел на них, потом приподнялся на лапах… заглянул себе под живот… и с тяжким вздохом упал на подгоревшую кровать.

– Гарри, это ты? – робко спросила Петунья. Хотя она, кажется, уже знала ответ.

Дракончик приоткрыл один глаз и кивнул.

– Вау! – кузен бросился к нему, не обращая внимания на мать. Петунья рванулась следом за сыном, и…

– Ну что тут такого, потрогала дракона. Он теплый, ручной… э-э… то есть домашний.

Вернон скептически поднял брови, но супруга продолжила:

– На имя Гарри отзывается. И кожа такая… приятная, – оправдывалась она перед мужем, которому за завтраком кусок в горло не лез.

А какому отцу семейства он бы лез, приведись ему завтракать с живым и, черт побери, настоящим драконом вместо собственного племянника? В его голове пронеслась уже масса всего: вот дом горит, вот племянника, то есть дракона, в зоопарк забирают, вот их одолевают журналисты… ученые… приезжают спецслужбы! От открывающихся перспектив у бедняги волосы вставали дыбом. Какой тут аппетит: скажите, что с драконом делать?! А ему еще на работу… Что будет делать жена с… этим? А вдруг тому в голову что взбредет?

– Он спокойный, правда, Гарри? – было просто ужасно называть именем племянника это животное, но вело оно себя довольно похоже на него.

– Он клевый! – сияющий сын хлопал дракона по спине и оглаживал глянцевую коричневую шею, не забывая жевать: завтрак был почти праздничным.

Дракон, совершенно как Гарри, шмыгнул носом…

Да, этот завтрак в семье Дурслей был достоин отдельного описания. Сначала пришлось решать, как вообще кормить дракона и пускать ли его за стол (вопроса «чем кормить» почему-то не возникло). Притерпевшись к новому виду племянника, Петунья заговорила было об умывании и чистке зубов, но стоило зверюге приоткрыть рот, как она… передумала. Ей было трудно оставить своего ребенка наедине с… этим но, глядя, как дракончик ластится к ее сыну, она все же решилась уйти на кухню. Кормить семью все равно надо. Тем более сейчас. Она только оставила рядом с Гарри-драконом ведро воды, так, на всякий случай.

Отдельно можно было бы изложить, как они помогали путающемуся в собственных ногах и крыльях животному спускаться вниз по лестнице… Дадли хохотал, да и Петунья бы присоединилась к веселью, не будь ей настолько страшно. Вернон сопровождал их, держа наготове огнетушитель. Не зря: разозлившись, дракончик не единожды выпускал из себя огненные залпы, так что лестница в доме издали походила теперь на десерт «негр в пене».

Когда встал вопрос об отлучении от стола, дракон вылупил зеленые глазищи и из них побежали настоящие слезы. Вернон мысленно сплюнул и махнул рукой. Изведя на рыдающего зверя пару кухонных полотенец, Петунья сдалась и поставила на стол металлическое блюдо. Дракон устроился на полу: сесть на стул он все равно бы не сумел. Петунья по привычке положила рядом столовые приборы. Дракон грустно вздохнул, посмотрел на нее с укором, и в животе у него громко забурчало. Она быстренько наполнила его импровизированную тарелку…

Дракон старался есть аккуратно, насколько это вообще возможно без помощи рук. Приличная горка на его блюде быстро исчезала. Он старательно подхватывал крошки длинным раздвоенным языком, отчего все, кроме Дадли, вздрагивали, и периодически кидал умильные взгляды на Петунью: на завтрак были оладьи с кленовым сиропом, а аппетит у дракона оказался… вполне драконовским. А глаза… глаза Лили, да. Та тоже умела выпрашивать вкусненькое. Петунья смахнула набежавшую слезу.

– Жалко, что ты говорить не можешь… Точно не можешь? – Дадли не отлипал от дракона, будучи от него в совершенном восторге. Это вам не щенки бульдога… Это…

Но тут дракон напрягся… И выдал какой-то нечленораздельный звук.

– Нет, дорогой, все закончилось… и мука, и яйца, – дрогнувшим голосом призналась Петунья.

В этот момент дракон рванул к задней двери, точно как собаки Мардж, когда их надо было выпустить…

Так что дальше она действовала на автомате.

Проснувшись внутри яйца, Гарри в этот раз ничуть не испугался, а сделал так, как в фильме: выгнулся спиной вверх и уперся в твердую оболочку, стараясь ее продавить. Получалось плохо: почему-то она немного растягивалась, а не ломалась. Он напрягся еще, кряхтя от натуги, его темница бесшумно лопнула, и он увидел свою кровать.

Как-то странно увидел… А потом услышал вопрос брата, и понял. А потом думать было некогда, надо было кровать тушить. А потом… у него не получилось вернуться обратно в себя. И это было страшно.

Немного выручал Дадли своим веселым ржанием и… лаской. Руки кузена удивительным образом успокаивали, едва только касались его шкуры.