
Текст книги "Покоренный "атаман""
Автор книги: Иван Дроздов
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
Глава двенадцатая
1
Борис Ильич пришел на работу рано. На столе в массивной желтой папке лежала верстка книги, присланная из Москвы. В десятый раз прочитал слова на титульном листе: «Малогабаритная электронно–вычислительная машина для горных предприятий». Вверху – «Б. И. Каиров, профессор, доктор технических наук, член–корреспондент Академии наук, лауреат Государственной премии».
«Судиться не станет, – со смутной тревогой подумал он о Самарине. – Нет, нет, этому медведю не придет в голову».
Из карманчика портфеля достал телеграмму от Соловья. Тот сообщал о предварительном согласии председателя назначить Каирова директором создающегося в столице научно–исследовательского института Горной автоматики.
С тех пор дни в лаборатории потекли веселее. Слух о предстоящем назначении Каирова распространился с быстротой электрической искры. Кто–то к этому слуху присовокупил известие – он сам это слышал – о скором избрании Бориса Ильича действительным членом Академии наук. И еще добавлял, что квартиру Каирову готовят где–то на Ленинских горах в специальном особняке.
В лаборатории все переменилось. Лица многих сотрудников засветились надеждой: может, и меня возьмет Борис Ильич в столицу!..
Телеграмму Соловья Каиров поместил на своем письменном столе под стеклом на самом видном месте. Даже в те часы, когда в кабинете собиралось много народу, он подолгу останавливал на ней взгляд.
Проворнее забегал по коридору Папиашвили. Он чувствовал себя героем, именинником. Как же! Книга, над которой так много потрудился Леон, выходит в свет.
Но особенно переменилась Инга Михайловна Пришельцева. Придя на работу, она уже не проскальзывала в дверь, как прежде, а останавливалась у входа в институт, закуривала и стояла минут пять–десять сначала одна, потом с кем–нибудь из подошедших «автоматиков». Мимо нее проходили сотрудники института. И каждый, уважая ее возраст, здоровался с Пришельцевой. Одним она кивала головой, другим сдержанно улыбалась, третьих – о, третьи относились к особой категории, – их Инга Михайловна видела, но не замечала, и, когда «третьи» проходили мимо, Пришельцева поспешно затягивалась папиросой, нервно поводила тонкими ноздрями, из ее желтых потускневших глаз струился холодок неприязни.
К таким «третьим» относились пять физиков, приехавших из Москвы. По слухам, распространившимся в институте, они составят основу какой–то большой и очень важной лаборатории. Им будто бы отведут целый этаж в здании института. Сегодня Пришельцева задержалась у крыльца дольше обычного; попыхивала папироской, украдкой поглядывала в сторону детского парка: оттуда должна была появиться машина с новым директором института.
Стоявший с Ингой Михайловной Леон Папиашвили заметил ее нетерпенье, но вида не подал, лениво говорил о пустяках, отвечал на вопросы, но сам, между прочим, думал: «Хитра ты, бестия, да я‑то тебя хитрее». И от этой мысли испытывал удовольствие, ему хорошо было сознавать себя не пешкой, не простаком в этом тонко устроенном и хитро переплетенном механизме, а фигурой, играющей едва ли не первую роль.
Теперь, когда Каиров получил верстку книги, Леон считал, что одной ногой он уже ступил на порог московского института, где будет директором Каиров. Одного только он не подозревал, а именно того, что о том же думала и Пришельцева. Она ведь тоже собирала материалы для книги.
Подъехал директор. Завидев у подъезда Пришельцеву и Леона, он пошел к ним навстречу. На нем было желтое короткое пальто с широким поясом и костяной пряжкой, серая каракулевая папаха. Тонкий бескровный нос оседлали массивные, с золотой ниточкой по коричневому пластику, очки.
– Всю ночь видел сон, будто министерство не утвердило институтский отчет, – сказал, подавая руку Пришельцевой, а затем Леону.
Пришельцева вынула папиросу и, хотя она только что бросила окурок, вновь закурила. Желтые глаза округлились и заблестели, будто изнутри их подсветили электричеством.
Директор пропустил Пришельцеву в дверь, сам прошел за ней, а вслед за ними проследовал Папиашвили.
Они медленно поднимались на третий этаж.
– Осиротить нас решили? – сказала Пришельцева.
– Как? – не понял директор.
– Каирова отпускаете. Напрасно, напрасно. Институт, можно сказать, вырастил человека, до академика довел…
– Как? И академик уже? – воскликнул директор, но тут же осекся. Ему было неудобно показывать свою неосведомленность.
Шли молча. Леон в восхищении покачивал головой. «Ну, шельма!.. Пугает директора: знай, мол, с кем имеешь дело – не вздумай написать Каирову плохую характеристику. Ну, шельма!..»
2
Старинная люстра, расплескав хрусталь, заливает светом зал заседаний. Полсотни человек сидят в дубовых креслах, одиннадцать за столом и один на трибуне.
Заседает коллегия только что созданного Министерства угольной промышленности республики.
На трибуне – молодой человек. Он говорит:
– Топливный комитет возвратил совнархозовский проект автоматизации новых шахт – в нем много ручного труда, не предусмотрены автоматизированные процессы.
Сидящий в центре министр – он был председателем совнархоза – Иван Иванович Добросклонов перебивает оратора:
– А институт изгоняет электроников.
С откровенной неприязнью смотрит министр на Каирова, сидящего в ближнем ряду, и в знак согласия кивающего головой.
Перед самым заседанием Борис Ильич предпринял неожиданный и дерзкий маневр: он написал докладную в обком, в которой обвинил ныне покойного директора института в роспуске группы электроников. С присущим ему красноречием Борис Ильич живописал гонение, устроенное «талантливому инженеру–самоучке» (почему самоучке?) бывшим директором института и предлагал немедленно возобновить работы по созданию шахтной электронной автоматики.
– Мы имеем струги–автоматы, – говорил докладчик, – но струги могут рубить уголь, транспортеры доставлять его в откаточный штрек, а дальше?..
– Дальше ручками да ножками, – бросил реплику Каиров.
Оратор не возмутился бесцеремонной репликой Каирова, он даже не взглянул в его сторону и с прежним бесстрастием продолжал:
– Инженер Самарин создал электронную машину – Советчик диспетчера. При испытаниях на шахте зеленодольцы убедились, что она на двадцать процентов увеличивает производительность угледобычного струга. Но странное дело: институт вместо того, чтобы продолжать работы по электронике, прекращает их. Да и сам изобретатель занял непонятную позицию: он не хочет предъявлять машину к сдаче, утверждает, что она еще не готова.
Но вот какое заключение сделала комиссия, приезжавшая из Москвы: «Работы инженера Самарина заслуживают самой высокой оценки. Схема малогабаритной счетно–решающей машины основана на уже существующих образцах, но оригинальная компоновка узлов, добавление новых механизмов и секций позволили изобретателю сообщить портативному недорогому аппарату большую разрешающую способность. Если же А. Ф. Самарину в содружестве с учеными московского института удастся завершить свои работы и применить в машине сверхчистые проводники, то мы получим аппарат, значение которого выйдет далеко за пределы угольной промышленности».
Министр жестом прервал оратора:
– Товарищ Самарин! Вы слышали, что утверждают москвичи? Наконец, у нас есть результаты испытаний на «Зеленодольской». Почему вы не предлагаете машину к сдаче?
Самарин поднялся. Отвечать не торопился.
– Московские эксперты ошиблись: машина не готова, – сказал он хрипловатым от волнения голосом.
Самарин хорошо знал, на что идет. Скажи он здесь, что машина готова, что ее можно предлагать в серию, – работы по Советчику диспетчера тотчас бы прикрыли. И тогда бы у него и у московских ученых появились новые трудности в проведении опытов со сверхчистыми проводниками. Этого боялись москвичи, этого боялся и Самарин.
Министр опустил над столом седую голову. И смотрит исподлобья. В зале тишина: все ждут грозы.
– Вы любопытный человек, товарищ Самарин. – Извините, чудак, не понимающий элементарных вещей. Мы говорим: ваша машина устраивает нас и в нынешнем виде. Для ее окончательной доводки мы подключим институт, заводы. Вам будет выдано авторское свидетельство, крупное вознаграждение. Мы представим вас к Ленинской премии. А вы говорите: не готова. Ну? что же вы нам скажете теперь?
– Мне надо над ней работать, – повторил Самарин.
Министр некоторое время сидел в прежней позе. Потом медленно поднялся, стукнул по столу тыльной стороной ладони:
– А я говорю: она готова!.. Англичане не дураки! Они не станут выбрасывать свои фунты на ветер!
Самарин привстал от удивления. «Сэтби? Конечно, это его работа».
Каиров вытянул шею.
Министр вынул из папки лист, тряхнул над головой:
– Вот оценка вашей машины: Англия отваливает за нее миллионы. А что я могу ответить на запрос торговой палаты?
Добросклонов снова тряхнул листом и сунул его в папку.
Дело для Андрея принимало неожиданный оборот.
Все карты его были биты, надо было делать другую ставку. Хитрить он не умел. Пошел прямо: Выложил все: и почему он упорствует, и как тревожится за судьбу опытов. А когда сбивчиво и взволнованно договорил последнюю фраз, в зале наступила какая–то особая, застывшая тишина.
Андрей не видел никого; стоял, крепко вцепившись в спинку кресла. И на него никто не смотрел. Министр гладил колпачок автоматической ручки, пуще прежнего хмурил густые, сросшиеся у переносья брови. Но вот он повернулся к стенографистам, сказал:
– Пишите приказ по министерству. «Создать при институте Горного дела лабораторию электроники. Ассигнования производить из фондов «На науку». На шахте «Зеленодольская» расширить опорный пункт института. Начальником лаборатории назначить Самарина Андрея Фомича». Все! Перерыв.
Ни на кого не взглянув, министр вышел из зала в боковую служебную дверь. Впрочем, если бы он и хотел посмотреть в эту минуту на Самарина, он бы не увидел его лица. Самарин по–прежнему крепко сжимал спинку кресла и смотрел на побелевшие пальцы. Он хотел справиться с собой и никому не показать бурно нахлынувшей радости.
Глава тринадцатая
Андрей бежал со ступенек вприпрыжку. В кармане лежал пригласительный билет. Еще утром его прислала Маша. «Администрация театра приглашает Вас посмотреть премьеру спектакля «Покоренный «Атаман».
Нет, Мария не знает всех перипетий его борьбы. Для нее он был и остается человеком ординарным, ничем не привлекательным.
Спектакль уже начался, когда он вошел в театр. Занавес раскрылся, и над сценой, расцвеченные феерическим серебром, засияли слова: «Покоренный «Атаман». Вверху – имя автора: «Евгений Сыч». Но вот растаяли буквы, исчезла синеватая кисея, и в глубине сцены, среди далеких терриконов, Андрей увидел высокую башню. От башни к гряде терриконов тянулся мерцающий золотистый луч…
Мечта Константина Пивня. Его мечта, Андрея!..
К Самарину подошла женщина, подала ему программу. Андрей кивнул и продолжал смотреть.
За стеклами башни он видел силуэты людей, пульты электронных приборов.
Да, такой и он видел свою машину. Она возьмет на себя труд мастеров, инженеров и техников. И вознесутся над степью башни. Они зашагают над всеми угольными пластами, люди выйдут на поверхность и встанут к приборам. Слово «забойщик» перестанет существовать. И «крепильщик» – тоже, и «рабочий очистного забоя». В угольном крае будет распространенным другое слово, современное: «оператор».
Но где Мария?.. Когда она выйдет на сцену?..
Стал читать программу. В самом конце синим карандашом было приписано: «Сегодня играю для Вас».