Текст книги "Судьба чемпиона"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Ты, Юрий, утри слезы и больше их никому не показывай. Ведь мы с тобой мужчины. Верно? А насчёт дедушкиного архива не беспокойся. Мы сегодня же сменим замки в мастерской и отныне вместе будем стоять на страже дедушкиных картин, дневников и писем. А сейчас позволь представить тебе нашу гостью: её зовут Галя. Она любит дедушкины картины, но сейчас мы промёрзли на невском ветру и хотели бы чаю.

– Я сейчас. Я живо!

– О-о! Это мужской разговор!

Грачёв принял от Галины плащ, предложил посмотреть развешенные по стенам картины. Сам пошёл на кухню помогать Юрию. На вопросительный взгляд мальчика сказал:

– Гимнастка. Невеста моего младшего брата.

Юра приподнялся к уху Грачёва, шепнул: «Красивая!..»

– Понимал бы чего!

– Был бы жив дедуля, портрет бы с неё написал.

А через полчаса они сидели за большим обеденным столом. Грачёв, помешивая чай, и ни к кому в отдельности не обращаясь, спрашивал:

– Ну, Юрий, как жить будем?

С Юрием Грачёв познакомился в суде, встречались с ним несколько раз – обсуждали, как жить дальше, идти ли Юрию в детский дом или жить под чьей-нибудь опекой. Хотелось Юрию жить с дядей Костей.

– Ну, чего молчишь?

– Не знаю,– буркнул Юрий.

Хотел прибавить: «Я как вы», но сдержался. Он уже давно подготовил себя к мысли жить вместе с дядей Костей, но вот как и где? Не знал. Втайне он надеялся, что дядя Костя переедет к нему. Ездить-то в Комарово далеко.

Грачёв не стал пытать его, заговорил серьёзно, как со взрослым, и так, чтобы и для Гали разъяснилась ситуация. Галя же слушала их разговор с нескрываемым изумлением: она то на Костю смотрела во все глаза: серьёзно ли он всё это говорит, то на Юрия. Она хотела бы спросить его: «А где твои родители?» Но из чувства деликатности молчала, хотя тайна эта всё больше её захватывала и она со всё возрастающим вниманием прислушивалась к разговору.

– Доложу тебе, Юрий – дом в Комарово мне бросать нельзя. И тебе тут без присмотра жить не очень удобно. К тому же, не сегодня-завтра тебе предложат в детском доме жить, а квартира и мастерская к другим перейдут. Ведь тебе нет и четырнадцати.

– А куда девать вещи, мебель? У дедушки много картин.

– Обо всем мы с тобой позаботимся, но пока надо решать главный вопрос – твою судьбу. Если ты хочешь, я тебя усыновлю и тогда наша судьба будет общей – до конца. Квартиру твою нам оставят, а мастерскую...

Юрий сник. Трудно ему было расставаться с мастерской. В то же время своим уже недетским умом он понимал правоту дяди Кости. И Галина, сидевшая рядом, обняла его, привлекла к себе. Юрий от этой неожиданной ласки расчувствовался, слезы полились у него по щекам.

– Ну-ну, мастерскую пусть берут, а картины мы в Комарово перевезем. И мебель тоже.

Лицо Юрия прояснилось, он смотрел на Грачёва, и в глазах его светилась благодарность к этому большому, сильному человеку.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Однажды накануне выходных Очкин позвонил в цех Грачёву:

– Приготовь катер. Прогуляемся по Финскому заливу.

И не спрашивал, хочет этого Грачёв или не хочет,– Очкин привык повелевать.

Катер куплен сразу же после переезда Очкина в Ленинград и был сдан на хранение сторожу лодочной станции близ того места, где Очкин получил надел и затеял строительство дома. Катер большой, с крытой кабиной на два отделения: спальное на четыре человека и кают-компания на двенадцать – шестнадцать мест. Грачёв хотел бы пригласить брата с Галей, Мартыновых, ребят бы своих прокатить, да опасался, что Очкин откажет. Не любит он быть на людях, устает от них на работе.

– Что молчишь? Поедем или нет? К тебе, говорят, брат приехал – зови брата.

– А Мартыновых – Веру Михайловну с сыном?

– Зови Мартыновых.

– Со мной ещё ребята будут.

– Какие ребята?

– Мои. Куда я их дену. Роман. Юрий.

– Чего ты к ним привязался, не понимаю.

– Усыновил Юрия.

– Ну и ну! Насовсем, что ли?

– Как же ещё! Ясное дело. Теперь мы – одна семья. А Роман его товарищ.

– Химик ты, Костя. Такими вещами не шутят. Вдруг опять задуришь?

– Теперь нет, не задурю. Сказал же,– с языка чуть не сорвалось «тебе» – не посмел; хотел сказать «вам» – не сказалось.

– Зови и ребят! Да только двигатель проверь. Не подвёл бы!

– Двигатель проверю, а и откажет – не страшно. У меня на этот случай парус есть, а ребят натаскаю ставить его, убирать и складывать.

Утром в воскресенье погода была ненадёжна: со стороны Кронштадта набежали кучево-дождевые облака, спеленали солнце. Грачёв, поёживаясь от сырой прохлады, спустился к заливу, расчехлил катер – белый с игривым названием «Смышлёный». Уткнувшись тупым носом в песчаный берег, он резво качался на волнах. Зиму «Смышлёный» стоял на берегу на деревянных колодках, зачехлён и смазан, а едва Финский залив освободился от ледяных торосов, Грачёв по просьбе Очкина осмотрел его, сделал пробные прогулки, подготовил к летнему сезону. С наступлением тепла они с Очкиным несколько раз плавали по Финскому заливу, огибали Кронштадт, проходили Ломоносов, Петродворец и дальше, описав дугу, приближались к Ленинграду, и уж затем, держась северного побережья, возвращались в Комарово.

Сегодня Грачёв с тревогой поглядывал на небо. Дождя не обещали, но облака быстро летели над серой рябью залива. На востоке они образовали тучу, и солнце лишь изредка снизу пробивало её толщу и мощными золотыми столбами упиралось в купол неба.

Вот и лето в разгаре, а настоящего тепла у невских берегов ещё не видели, холодом дышат датские проливы, ветер гонит и гонит по небу дождевые тучи. По прогнозу ожидался ясный день. Где же он?

Участники экспедиции накатили разом: на служебной «Волге» прибыла семья Очкиных; вслед за ними подъехали на собственном «жигуленке» мать и сын Мартыновы; и немного позже, с одной электрички, дружной ватагой скатилась с песчаного холма молодёжь – во главе с капитаном. «При полном параде,– подумал Константин, выйдя из капитанской рубки и оглядывая брата в идеальной, горящей золотом погон и пуговиц офицерской форме.– У него, верно, нет цивильной одежды. Сказал бы мне».

– Дядя Костя! Я с вами – на мостик! – кричал Роман.

– И я! – бежал вслед за ним Юрий. К трапу подходила и Галина. Она была в длинной, замшевой песчаного цвета юбке, в таком же жакете; на руке светло-коричневый под цвет волос плащ с капюшоном. Вадим протянул ей с катера руку, но она, легко отстранив её, вбежала на борт. И Костя-капитан подал ребятам команду: «Убрать трап!»

Катер, описывая плавный полукруг, лёг на курс. Впереди, над тем местом, где должен быть Кронштадт, показались светлые облака. Отражая лучи ещё неяркого в эту пору солнца, они воспламенили верхушки волн серебряной ослепительной рябью. Грачёв весь был поглощён управлением катера; не видел, что происходило в кабинах и на палубе. Справа от него сидел Роман, слева – Юрий. Счастливые, они во все глаза смотрели вперед и каждый из них чувствовал себя капитаном.

Грачёву было хорошо с ребятами. В общении с Романом и Юрой он не только занимал время, но и удовлетворял ещё какую-то высшую потребность души: как бы утверждал себя среди людей.

На палубе возле бортиков – слева и справа – никого не было. И на переднюю палубу – там принайтованы к полу две лавочки и могли ещё стоять два-три человека – никто не выходил. «Женщины в кают-компании,– подумал Грачёв,– а Очкин и Вадим зашли в спальный салон, там Очкин, наверное, открыл бутылку».

Берег за кормой едва виднелся, а впереди по курсу крепость-остров хотя и приблизился, но был ещё далеко, и дома, и береговые укрепления едва различались.

– В море вышли,– объявил ребятам Грачёв.– Не страшно вам?

– Тут везде Финский залив,– заметил Роман.

– Нисколечко не страшно,– заверил Юрий.

– Это он так называется – залив,– продолжал стращать капитан,– а чем не море! Северное, суровое. Тут если вправо свернём – в Балтику выйдем. Там штормы, крутая волна – ой-ей-ой!..

– Дядя Костя! – придвинулся Роман.– Дай штурвал. Я сумею.

– Нет, Роман. Штурвал я тебе не дам. Волна свирепеет. Вон видишь – всё круче забирает. Подставишь бок – катер словно щепку опрокинет.

Ребята нахмурились: да, конечно: катером управлять – дело нешуточное. С восторгом смотрели они на дядю Костю. И чего он только не умеет делать!

Облака над островом Котлин сумрачно-лиловые, сверху они подрумянились, будто пирожки на огне; длинной и нестройной чередой тянулись к Ленинграду. На глазах разделялись, рвались на части, а там и вовсе растворялись в прозрачной синеве неба. Света становилось больше. Ветер стихал. Но странное дело: движения воздуха почти не слышалось, а волны вздымались всё выше, их бег становился резвее.

– Вон-вон! – показал Грачёв ребятам,– блестит полоска. Там катера и лодки. Туда пойдём. Там мелко, можно стать на якорь. Рыбу ловить будем.

Развернул катер, взял новый курс. На палубе появились пассажиры. Вера Михайловна, Ирина и Варенька, заглянув на мостик, поприветствовав ребят и капитана, прошли к носовым лавочкам. Справа к окну рубки подошли Вадим и Галина. Вадим был навеселе. Фуражку сдвинул на затылок, волосы взъерошены.

– Капитан! Умерил бы качку! Женщины в кают-компании стол накрыли.

– Постараюсь.

– Послушай, брат! Я хочу жениться. Благословляешь? Вот невеста!

Хотел обнять Галину, но та отстранилась, строго посмотрела на Вадима и покраснела.

– Характер! У неё характер, понимаешь? Без пяти минут чемпионка. Ты, Костя, как думаешь: чемпионки выходят замуж?

Вадим снова пытался обнять Галину, но та решительно отстранилась; он держал ее за руку – сильно, грубо, и она, видимо, не желая усугублять сцену, будто бы покорилась. Константин на лице брата заметил выражение, какое обыкновенно бывает у пьяных. Всё внутри у него вздыбилось. Он хотел бы схватить Вадима, швырнуть на носовую палубу. А Галина?.. Она спокойно, просительно смотрит в глаза пьяному. Смотрит с мольбой, почти со слезами. Лишь бы тот не буянил.

– Галя! – позвал Костя.– Идите сюда. Садитесь рядом.

Попросил Романа сходить в кают-компанию, прикрепить тарелки. Галя села рядом с капитаном. Бегство Галины подлило масла в огонь. Вадим, шатаясь, перешел на левую сторону, дернул ручку дверцы. Она не подалась. Тогда он с яростью рванул ручку и с мясом выдрал замок. В руке у него осталась ручка, и он ошалело вертел ею перед носом, словно не понимая, что произошло. Галя с ужасом приклонилась к Косте, схватилась за его руку. Костя ни одним движением не выдал закипевшую ярость. Из последних усилий сдерживал себя.

Нос катера уже резал полосу мелководья. Здесь Грачёв собирался встать на якорь, но сейчас он прибавил газу и взял курс на ближайшую лодочную станцию. Галя с минуту, вся дрожа, сидела возле него, но затем покинула мостик, подала руку Вадиму, повела его на лавочку.

Катер ракетой летел к берегу.

Причалили к пирсу. И Грачёв, сойдя с мостика, позвал брата. Сказал:

– Послушай, Вадим, я забыл купить сигареты. Вон на берегу ларёк – купи, пожалуйста, пачку сигарет. Я тем временем посмотрю двигатель.

– Но ты же не куришь.

– Мне нужно. Сходи, пожалуйста.

Вадим спрыгнул на пирс и нетвёрдой походкой направился к табачному ларьку. Грачёв же сильно оттолкнул катер. Взошёл на мостик и дал газу. Катер, круто взрезывая волны, устремился в море. Юрий дернул за рукав Константина.

– Там дядя Вадим. Мы его забыли.

– Нет, Юра, дядя Вадим просил высадить его в Кронштадте. Подошла Галина, села рядом с Костей. Сказала:

– Зачем вы это сделали?

Не сразу ответил Грачёв. Он в эту минуту с ужасом думал о том, что и Вадим, как и он, унаследовал страшное свойство: бузить в пьяном виде.

Сказал Галине:

– Слоны взбесившегося собрата убивают.

Больше он не говорил – до самой той минуты, когда, достигнув мелководья, поставил катер в ряд с другими лодками и дал команду ребятам бросить якорь.

Волнения моря почти не было, и так долго ожидавшийся обед проходил спокойно, как в ресторане. О Вадиме никто не спрашивал, и только Очкин, выйдя из спальной каюты и не найдя своего товарища по выпивке, буркнул себе под нос:

– Кого-то тут не хватает.

Как-то братья Грачёвы решили пройтись по вечернему Ленинграду.

Некоторое время молчали. Первым заговорил Вадим.

– Ты чего это воспитывать меня вздумал? Я этой глупостью не страдаю, а если и выпью, так с толком, в милицию не попадаю.

– А там, на катере, тоже пил с толком?

– Там перебрал малость, потому как Очкин: пей да пей! Директор всё-таки, как отказать?

– А у вас, в армии – ну, там, где ты служишь – многие пьют?

– Пьют и бросать не собираются. Скорее воду пить перестанут, чем водку, потому что не видят в ней особой пагубы.

– Ну, кто не видит, а мы должны видеть.

Слова подыскивал мягкие, не обидные:

– Тебе, как я заметил, водочка уж поднесла подарочек – век будешь помнить.

– Ты о чем? – всполошился Вадим.

– О предмете любви твоей. Галя вряд ли пойдёт за тебя замуж. Пожалуй, не пойдёт.

– Я и сам боюсь,– согласился Вадим.– Она ведь и на катер со мной ради тебя пошла. Говорит, брат твой старший мне очень нравится. Дразнит меня. Я, конечно, понимаю её женские хитрости, а всё же слушать неприятно. Говорю ей со смехом: он тебе в отцы годится. А это уж, говорит серьёзно, мне виднее, куда он годится. Смотри у меня, брат. Невесту не отбивай. Вон Вера Михайловна: постарше, правда, тебя, но дамочка – пальчики оближешь. И проблемы одним махом решаются: квартира, машина, шмутки. Комплекс современных благ! – И тут же, с тревогой в голосе попросил: – Сходи к Галине. А?..

– А пить бросишь? Могу ей пообещать?

– Брошу! Напрочь, вот как ты буду – сухой.

– А если откажет?

– Тогда запью.

– Из армии выгонят.

– Тебя выгнали – не пропал.

– Не нравишься ты мне, Вадим, со своей философией. Столько мякины в голове.

– Постой, постой! Ты никак хоронить меня собрался. Не рано ли отпевать вздумал? Я всё-таки капитан армии, куча подчинённых. И никто ни в чём плохом меня не упрекает.

– Хватит, Вадим! Я тебе всё сказал, а долг братский выполню: с Галиной поговорю. Завтра же постараюсь с ней встретиться.

На том они и расстались. На душе у каждого остался неприятный осадок.

На следующий день вечером после работы Грачёв позвонил Галине.

– Ах, это вы! – раздался приветливый голос.– Я ждала вашего звонка, и сама собралась звонить, да не знала, куда. Хотела поблагодарить вас за чудесную морскую прогулку.

– Мне, право, неловко за инцидент с братом.

– Что вы, Константин Павлович! Это я краснела перед вами. Чуть было не испортили людям прогулку. Простите, пожалуйста!

– Будем считать, что ничего не случилось. Хотел спросить: когда можно посмотреть ваши тренировки? У меня есть к вам поручение.

– Мы с папой живем за городом. Приезжайте к нам.

– Домой?.. Боюсь стеснить вас. Не лучше ли...

– Нет, приезжайте завтра. Я хочу видеть вас у себя дома. Познакомлю с папой.

Грачёв записал адрес и хотел положить трубку, но Галя вдруг предложила:

– А лучше я за вами заеду. Завтра у меня тренировка, я буду в городе на машине. Вы позволите?

И, не дожидаясь ответа, сказала:

– Назначайте место и час встречи.

Условились встретиться у проходной завода. Костя положил трубку и некоторое время сидел, пытаясь уразуметь смысл неожиданного приглашения. Одна мысль вертелась в голове: «Она любит Вадима, хочет сгладить возникшую у них размолвку».

Являлась, конечно, и другая догадка, но он гнал её, переключал мысли на цель и мотивы завтрашней встречи. Он старший брат Вадима, кому же больше позаботиться об устройстве его судьбы.

Рассеян был на работе; привычную операцию делал дольше обычного, задумывался. Саша говорил:

– Что с тобой? Ты будто сонный. Какая тебя нынче муха укусила?

Не стал ждать Александра, вышел из проходных один. Галя его окликнула. Она стояла у автомобиля иностранной марки. Раскрыла дверцу переднего салона, села за руль. С ходу, с некоторым шиком набрала скорость. Двигатель работал бесшумно, тянул легко – чувствовалась большая мощность.

В нескольких местах красовалась надпись «Форд».

– Машина американская,– с невольным почтением к мастерам и технике проговорил Грачёв.

– Мы с отцом жили в Америке двенадцать лет. Я там выросла.

– Тогда понятно. С автомобилями они сейчас уходят вперёд.

Проговорил эту фразу и покраснел. «Нашёл, о чём беседовать с девушкой». Галина ждала продолжения, но Константин молчал. Смотрел в сторону от дороги. И тогда Галина заметила:

– Русские любят наводить на себя критику. Мой папа тоже часто ругает Россию, но я патриотка и всё русское люблю, а если американец возьмется нас ругать, я ему говорю: вы не знаете русских и Россию и лучше больше говорите о себе. А в чужом глазу и соломинка кажется большой палкой.

Минуту – другую ехали молча, но потом Галя как бы с сожалением продолжала:

– Казалось бы, я и сама должна быть американкой – жила там и в школе училась, а вот духом их не пропиталась. Дух во мне русский остался. Видно, гены в нас такие.

– А как вы понимаете – русский дух? Я вот много лет живу на свете, а духа своего не знаю.

– Дух – в смысле: душа, характер,– то, что есть в человеке, но разглядишь не сразу. Американец? Он везде поспеет, во всякую щель пролезет, всё раздобудет. Русский же неповоротлив, он не возьмёт и того, что под ногами лежит.

– Так американцы о нас говорят?

– Я и сама так думаю. В отпуск приезжала, так люди у нас как в раю жили. Квартиру – получай, газ, вода, электричество – пожалуйста. И заболел если, и в институт пошёл – всё даром. Я там, в Америке, как стану подружкам рассказывать – не верят. Смеются надо мной.

Галя говорила с нажимом, и будто бы родная речь ей стоила усилий. Слышался чужой, заморский акцент, не все слова попадали точно на своё место.

– Я хочу свою Россию видеть, как невесту – во всей красе. А заморские гости пусть у нас учатся, ума занимают. У меня такое желание там развилось, в Америке. Это неправду говорят, что у человека, живущего за рубежом, патриотизм из сердца уходит. Наоборот получается. Там всякое плохое слово в адрес своей страны – как ножом по сердцу. Помню, мне до слёз хотелось, чтобы о России говорили только хорошее.

– Да, вы я вижу, патриот, но извините, я не хотел задеть вашей национальной гордости.

– Нет, вы, пожалуйста, продолжайте. Расскажите о своём заводе, что вы там делаете.

Позади остались мосты через Черную речку, Малую и Среднюю Неву, машина выкатила на Приморское шоссе, слева от которого тянулся городской парк.

Грачёв хотел бы сменить тему, но терялся, сидел молча, смотрел обочь дороги.

Выручила Галя:

– Вы старше Вадима, но мне кажется, не на много. А? Так я говорю?

– Спасибо, но к сожалению, лет мне много: тридцать пять.

– Тридцать пять! Цветущий возраст для мужчины. И вы хорошо сделали, что ушли из бокса. Ужасный вид спорта! Теперь для них придумали защитный шлем, но всё равно – я не могу видеть, как они бьются. Ваш нос, ваши губы – всё осталось цело, это очень хорошо. Скажите Вадиму, чтобы он бросил свой противный бокс.

«Вспомнила о Вадиме»,– подумал он. И у него появилась надежда на счастливый исход его миссии. Вот только как бы половчее подступиться к разговору.

В Комарово у двухэтажного деревянного дома резко затормозила. Въехали в кирпичный, тёплый гараж. Тут и ещё стояла машина – тоже иностранная. «Видимо, отца»,– подумал Грачёв, но ничем не выказал своего интереса. Очкины тоже имеют две машины, и гараж у них не хуже будет, и особняк, и всё прочее. Людей с подобным достатком и у нас теперь много.

В стене дома, рядом с дверью – сеточка переговорного устройства и кнопка. Нажав её, услышали женский голос: «Кто к нам идёт?» – «Нина Павловна, откройте, это я, Галина». Замок щёлкнул, дверь дрогнула. Загибавшийся углом коридор привел в просторный холл, из которого наверх вели две лестницы. Посредине холла на ярком ковре стояла ещё не старая худенькая женщина – Нина Павловна. Поклонилась Грачёву, но тотчас перевела взгляд на Галю, точно хотела этим сказать: появление в доме нового человека её мало интересует. С Галей говорила вежливо, но суховато, без заискивания подчиненного человека.

– Нина Павловна, голубушка, соорудите чего-нибудь. А вас...– обратилась к Грачёву,– приглашаю вот сюда. Я покажу вам папин кабинет.

Поднялись наверх по левой лестнице. Здесь была площадка и две двери – в левую сторону и правую. Показав на правую, Галя сказала:

– Две мои комнаты. Но вас туда не зову,– вечный беспорядок, другое дело папина сторона.

Раскрыла левую дверь. Тут был просторный кабинет с большим письменным столом посредине, с двумя кожаными диванами, креслами и сплошь уставленный шкафами с книгами. На полу лежал толстый ручной работы ковёр, всё было прибрано, сияло чистотой.

– Садитесь здесь,– показала Галя на кресло у окна.– Я хочу вас видеть.

Сама села на диван.

– В этом доме мы живём вдвоём с папой. Он сейчас на работе.

И минуту спустя:

– Пойдёмте на другую половину.

Правое крыло верхнего этажа примерно так же было устроено, как левое. Только на месте кабинета отца были две комнаты. Во второй стоял письменный стол и тоже много книг.

– Вам нравится эта комната? – спросила Галя.

– Да, здесь очень хорошо.

– А у вас есть своя квартира?

– Нет.

– Где же вы живёте?

– Мир не без добрых людей.

– Если хотите, живите здесь.

Грачёв посмотрел на Галю: серьёзно ли она говорит?

– Зачем вам квартирант? Ведь это обуза.

– Вы-то обуза! Было бы очень хорошо, если бы вы у нас жили. И папа был бы доволен.

Вспыхнула догадка: им нужен работник! Сторож, садовник, слесарь. Как нужен Очкину, Бурлову. Интересно, кто у неё отец? Дипломат, наверное. В Америке жили.

– Вы меня совсем не знаете. Может, я пьяница, дебошир.

– Я вас узнала и сразу поняла. Вы очень хороший человек, вас любят дети, а дети не ошибаются. Вы не пьёте, не курите – я и это заметила. У вас есть и много других достоинств, но только вы их скрываете. А, может, вы себя плохо знаете, а то бы стали зазнаваться.

Разговор казался Грачёву несерьёзным, тон шутливым.

– Да зачем же вам нужен жилец в доме? – спросил он, подстраиваясь под её детски-непосредственный тон.

– Ах, нужны, нужны... Так рассуждают немцы, да ещё американцы – во всём видеть выгоду, здравый смысл. А если мне бывает скучно в этом большом и пустом доме? Если мне грустно и хочется кому-то излить душу? Если мне ночью страшно? Наконец, я люблю общество мужчин. Я могу любить общество мужчин?

– Тогда вам нужно выйти замуж.

– Замуж? Ах, и вы тоже, как папа – замуж, замуж!.. Вы же знаете: мне много лет! Я научилась угадывать в людях слабости. Мне говорят: ты привередлива, а это значит: ты старая дева. Мне подойдёт жених во всём положительный. Мужчины все пьют и курят. Ни того, ни другого не могу выносить. Люблю сильных, уверенных в себе, независимых, а таких нет. Или мне кажется, что их нет.

Снизу донесся голос:

– Идите обедать!

За столом Галя продолжала:

– В Америке культ силы, ловкости и всезнайства. Если на экране женщина – то непременно стройная, длинноногая, а если мужчина – то бицепсы и зверское выражение лица. Потребуется время, чтобы у меня всё это вылетело из головы.

Грачёву чудилось: она его дразнит, она с ним играет. Он боялся, что говоря о сильных, она скажет: как вы, например. И тогда бы он смешался, из него бы выпрыгнула та самая робость, которую она не прощает мужчинам.

Всё время ждал, когда Галя заговорит о Вадиме – хотя бы упомянет его, что-нибудь спросит, но нет, девушка о нём забыла, словно бы он и не существовал.

Решил напомнить о брате, сказал:

– Вадим переводится в Ленинград, вот будет у вас помощник.

Галя при этих словах перестала есть, отодвинула тарелку, задумалась. Потом решительно подняла на Грачёва взгляд, сказала:

– Вам показалось, мы дружны с ним, или он, может быть, что сказал. Он дважды меня провожал, это и всё. На этом кончились наши отношения. Вадим как раз из той породы мужчин, которых я активно не приемлю,– больше того, я таких боюсь.

– Почему? – непроизвольно вырвалось у Грачёва. Он откинулся на спинку стула, с изумлением и некоторой обидой за брата смотрел на девушку.

Отвечать она не торопилась. Снова принялась за еду. И лишь минуту-другую спустя, заговорила:

– Мне ваш братец показался баловнем судьбы, из тех, которым всё валится с неба и они ни за что не борются. И даже будто бы бравируют лёгкими победами, беспечно идут навстречу судьбе. Такие мне не симпатичны.

Неожиданно просто Галина разрешила все вопросы и сомнения Грачёва; он вдруг почувствовал себя свободным и будто бы даже обрадовался развязке.

Больше о Вадиме не заговаривал. А потом и стал прощаться.

– Мне нужно идти. Спасибо за угощение.

Галя не стала его удерживать.

Константин вышел на улицу и скорым шагом направился к электричке.

Вадима не жалел. Он был уверен, что союз Вадима и Галины, если бы он и случился, не составил бы счастья им обоим.