Текст книги "Под опущенным забралом"

Автор книги: Иван Дорба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ
ПОРОГ

Женщина, когда рожает, терпит скорбь, потому что пришел ее час; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости; потому что родился человек в мир.

От Иоанна 16.21

1

Большой черный мохнатый тарантул полз прямо на него. Движения тарантула были медленными и неуверенными. Эти твари с детства вызывали в Олеге гадливость. Чегодов взял веточку и хотел отбросить паука в сторону и вдруг заметил, что тело вибрирует, словно по нему прокатываются черные волны, а приглядевшись, содрогнулся: маленькие черные паучки деловито сновали вокруг матери-паучихи, впивались в нее клешнями. Паучиха проползла еще десяток-другой сантиметров, обессиленно остановилась и сникла.

Олег вскочил с зеленой, освещенной ярким солнцем полянки и… проснулся.

Было темно. Вагон чуть потряхивало на стыках рельсов, пахло пылью и угольной гарью, рядом похрапывал Околов. Паровоз заметно сбавлял скорость. По стенам купе поплыли световые полосы. Фонари, точно какие стражи, заглядывали в окно и, казалось, спрашивали: «Не едут ли тут шпионы?»

Олегу вспомнились проводы: бегающие глаза и фальшивая улыбка Георгиевского, виновато понуренная голова председателя Белградского отделения НТСНП Давнича, наглый взгляд начальника охраны исполбюро Радзевича и сияющее лицо Байдалакова: «С богом, Олег Дмитриевич! До встречи у кремлевских стен! Исполбюро надеется, что вы возглавите Кишиневское отделение НТСНП.

Там наш ударный центр, туда мы скоро переправим типографию «Льдина» и мощную радиостанцию. Не забывайте: конспирация, конспирация! После первой же радиопередачи в Кишиневе появятся большевистские агенты, чтобы выявить радиостанцию. Сразу посыплются ноты, правительственные заявления… Вы окажетесь между светом и тьмой, на пороге жизни и смерти. Одна ошибка, и крах. Понимаете? Законы жизни примитивны, как пинок ногой, как окрик жандарма: «Стой! А ну иди сюда!»». Олегу вспомнилось детство, ласковый голос матери, небо на закате, зеленый лес, ржаное поле, цветущий луг…

Вспомнив о Байдалакове, Олег подумал:

«Какой же он словоблуд. Неужели прогресс невозможен без таких негодяев, неужели без них исчезло бы понятие о нравственном потенциале, нарушилась бы гармония согласования чувств общества? По их вине или по какой другой причине царит теперь в Европе, особенно у нас, русских эмигрантов, какофония?»

За стенкой вагона задребезжал свисток проводника, где-то затрубил в рожок главный кондуктор, ему отозвался паровоз, и поезд мягко пополз в черную ночь. Опять монотонно застучали под полом колеса. Отогнав набегавшие мысли, Олег поглядел на спящего Околова, повернулся на другой бок и погрузился в сон.

На озаренном утренним солнцем перроне их встретил среднего роста седоватый человек в очках с толстыми стеклами.

– Михаил Леонидович Ольгский. – Он протянул руку для пожатия. – Очень приятно. Здесь живу под фамилией Винявского. А вы будете зваться Яном Рогальским. Ты, Жорж, – обратился он к Околову, – отныне Станислав Муха. Пойдемте, машина ждет.

И они направились на привокзальную площадь…

Уселись в ожидающий их «опель» и покатили по улицам города. Утопающий в садах Бухарест показался Олегу после Белграда настоящей европейской столицей. Волчица, кормящая Рома и Ремула на Дворцовой площади, кривые улочки, обитатели которых смотрят друг другу в окна, широкие проспекты, фонтаны, дома с античными колоннами – все было другим.

– Городу пастуха Букура далеко до братьев, вскормленных волчицей, – словно угадав мысли Чегодова, заметил Ольгский. – И все-таки эта колония Древнего Рима, начиная с языка, лишь отдаленно напоминает Вечный город. Бухарест – город богачей и нищих, спекулянтов и воров, проституток и сутенеров. Взгляните: день только начинается, а на главных улицах уже видны бедняки и продажные женщины…

– Тон здесь задает сластолюбивый король Кароль с его рыжей фавориткой, – проворчал Околов, щуря глаза на портрет в витрине магазина.

– Вот знаменитый парк Кисми-Джу, а сейчас сворачиваем на улицу Извор. Запомните, Извор, сорок три «бис», пятый этаж, двенадцатая квартира. Мост через канал ведет на Извор. Там наша школа, – пояснил Ольгский.

Вскоре машина остановилась у восьмиэтажного здания грязновато-фисташкового цвета. «№ 43в» – значилось на углу дома.

Околов отворил дверцу машины, пожал Олегу руку и, подхватив свой чемоданчик, покровительственно произнес:

– До скорого, Олег! Миша отвезет тебя, он снял комнату недалеко отсюда. Завтра, а лучше послезавтра, приходи на занятия. С десяти до трех. Ла реведере![2]2
  До свидания! (рум.)


[Закрыть]

– А что же с моей поездкой в Кишинев? – спросил Ольгского Олег.

– Пока откладывается. Румыны, эта чертова сигуранца, не дают разрешения нашим людям на въезд в Бессарабию, не говоря уж о типографии и радиостанции. Но вы не теряйте зря времени, пройдите «курс наук» у наших польских учителей. Конспирация, радиодело, шифровка и прочие хитрые штуки. А покуда гуляйте по городу. Объясняйтесь только по-немецки или по-французски. Многие знают эти языки. А вот вам и леи, тут тысяча. На первые дни хватит. Наш телефон: два раза по двести двадцать один.

Машина остановилась у мрачного дома.

Ольгский познакомил Олега с хозяевами и уехал.

Устроившись в меблированной комнате, умывшись и переодевшись, Чегодов отправился в центр. Пообедал в кафе. Прогулялся по улице в ожидании нужного часа и, убедившись, что за ним никто не следит, зашел в телефонную будку и по поручению Хованского набрал нужный номер, сказал пароль:

– Я из Ясс к Сергею. – И назвал кафе. Трубка прошипела в ответ что-то невнятное.

На другой день, в пять часов вечера, Чегодов отправился в небольшое уютное кафе неподалеку от центра, просидел битых полтора часа за чашкой кофе с неизменным ромом, читая белградскую «Политику», положив на стол, как было условлено, пачку дешевых сигарет «Марошеште». Томясь от безделья и скуки, он ругал сам не зная кого за опоздание, а когда время истекло, решил: «Наверно, что-то помешало. Приду завтра!»

Но кто-то не пришел и завтра. Третий раз Чегодов позвонил через неделю.

Сергеев явился в кафе уже в последний момент. Это был плотный блондин с серо-свинцовыми глазами, тяжелым подбородком, крепкого сложения и мужицкими руками.

– Здравствуйте. – Он бросил свою пачку сигарет «Марошеште» на стол. – Заждались? – Отодвинул стул, посмотрел на Олега и поставил стул обратно, махнул рукой, взял свою пачку сигарет, закурил, сунул в карман и, хмуро улыбнувшись, буркнул: – Расплатитесь, и поедем!

Чегодову он сразу не понравился. Раздражала самоуверенность и недоверчивый, сверлящий взгляд. Не располагали к откровенности и грубоватые манеры Сергеева. Хованский был пунктуален и неизменно внимателен.

Кругом ни души. Только у бакалейной лавки, наискосок от кафе, не то хозяин, не то приказчик в белом халате, держась одной рукой за ручку двери, другой указывал полной женщине с большой бельевой корзиной на плече на вывеску в конце переулка. Шагах в пятидесяти от лавки стояла машина.

Таксист, увидев вышедшего из кафе блондина, своего клиента, включил мотор и подкатил к самой двери. Едва они уселись в машину, шофер, отделенный от пассажиров толстым стеклом, не спрашивая, свернул в проулок, видимо, он знал, куда ехать.

– Зовите меня Петром Ивановичем, – повернувшись к Чегодову, произнес негромко Сергеев. – А теперь рассказывайте! – И не спускал с Олега тяжелого пытливого взгляда, пока Чегодов вкратце не передал все, о чем просил Хованский.

Олег про себя думал о Сергееве: «На Бобчинского-Добчинского ты не похож!»

– Алексей Алексеевич просил передать вот это, – и Чегодов протянул чистый блокнот. – Там адреса и характеристики активных членов НТСНП, проживающих в Румынии, а также тех, кого, вероятно, пошлют в школу на Извор, 43 «бис»…

– Кто начальник? – перебил Олега Сергеев.

– Фиктивный руководитель разведшколы – сотрудник двуйки Ельяшевич, он фигурирует здесь как Борис Николаевич, а фактически начальник «Закрытого сектора НТСНП» Околов. Его помощник Михаил Леонидович Ольгский, он же Винявский. Околов живет по польскому паспорту под фамилией Муха, Станислав Муха. А вот, поглядите мой паспорт, – и Чегодов протянул Сергееву документ, выданный польским посольством и завизированный румынской полицией.

Сергеев внимательно оглядел паспорт с грифом посольства, печатями, подписями и фотографией и сунул его в карман пиджака, сказав:

– Я возьму документ, а при следующей нашей встрече…

– Вы ничего не возьмете! – вспылил Олег и решительно протянул руку. – Дайте-ка сюда!

Сергеев, не привыкший к такому «нахальству» своих сотрудников, недоуменно пожал плечами и вернул документ.

– Так на чем мы остановились? – примирительно спросил он.

– Как вам известно, после ликвидации «Железной гвардии» Кароль взял курс на сближение с Германией, и потому польская разведка и ее школа – нежеланные гости в Бухаресте, поскольку школа становится лишь передаточным пунктом и работает на англичан, французов и лишь в какой-то мере на румын. А Околов и Ольгский в поте лица своего трудятся на японцев. Кстати, на вилле советника японского атташе Нумира находится типография НТСНП, так называемая «Льдина».

– Ясно! Она ведь привезена из Берлина? – удивился Сергеев.

– Алексей Алексеевич просил передать, что после провала переговоров Георгиевского с Риббентропом типографию «Льдина» пришлось эвакуировать. Байдалаков ведет какую-то игру с немцами за спиной генсека!

Услышав слово «генсек», Петр Иванович Сергеев невольно с укоризной посмотрел на Чегодова.

– В этой игре принимает участие редактор выходящей в Берлине пронемецкой газеты «Русское слово», некий Владимир Михайлович Деспотули, ему покровительствует министр Третьего рейха рейхслейтер Альфред Розенберг. Околов, видимо, об этом осведомлен, и одна из моих задач – проверить верность этих данных, – продолжал рассказывать Чегодов.

– Сейчас вся эмигрантская сволочь будет лизать им задницу! – не утерпел Сергеев. И тут же спохватился: – Ну, ну, не гляди на меня волком!… Не обижайся…

– Эмиграция разнолика, одни за немцев, другие против. Нельзя всех стричь под одну гребенку, примитивно!… – И Олег отвернулся и уставился в окно.

– Да, да, конечно, есть среди вас и порядочные люди, – подмигнул Сергеев. – А Хованский ничего больше не передавал?

– Нет! – бросил сухо Чегодов.

– Тогда попрошу вас выслушать и мои задания. Первое: кто из диверсантов, когда и зачем будут переброшены в Советский Союз? Второе: их характеры, легенды, под которыми собираются жить, какие у них будут документы, их фотографии. Третье: шифры, общие и индивидуальные, коды, адреса, по которым они будут писать, и, наконец явки. Уверены ли вы в том, что они не переправят без вас типографию и радиостанцию ближе к советской границе? Не провороньте!

– Командует парадом Околов, и поэтому я ни за что поручиться не могу. Что же касается прочих заданий, то они почти невыполнимы. И «проворонивать» мне нечего! – холодно объяснил Чегодов.

– Что значит невыполнимы? Вы умный человек, постарайтесь! Извините, довезти вас до дому не могу. – Петр Иванович постучал в стекло водителю, машина резко затормозила.

Сергеев полез в карман и вытащил несколько свернутых в трубку ассигнаций, по тысяче лей каждая, хотел вручить их Олегу, но Чегодов покачал головой и отвел его руку.

– Вас намеревались послать в Бессарабию… задержка ваша неслучайна. Если что-то с вашей отправкой прояснится, сразу же меня информируйте! Звоните. Злоупотреблять встречами не следует ради вашей же безопасности. Будьте осторожны, если что не так, прошу прощения. – Сергеев, крепко пожимая Олегу руку, широко улыбнулся.

На том они расстались.

2

Петр Иванович Сергеев, капитан НКВД, проехал несколько кварталов в глубокой задумчивости, остановил такси и пошел пешком. Чегодов ему не понравился. «Напрасно Хованский с ними так возится, белая кость, голубая кровь, сколько фанаберии, как со мной разговаривал! Никогда белякам нас не понять, всегда будут носить камень за пазухой. Бары! Нельзя им доверять!»

Сергеев невольно вспомнил 1939 год, Краснодар, когда ловили группу диверсантов из НТСНП, возглавляемую Колковым, озверелое лицо его дружка, тупую боль удара по голове, оранжевые круги перед глазами и провал в черную бездну. Он провел рукой по волосам.

«Конечно, сведения Олег передал интересные, и про типографию, и про японцев, и про радиостанцию, про переориентацию НТСНП на Германию. А вот о новом председателе румынского отдела Лукницком не знает. Странно… Разведчик из Олега вряд ли получится. Вспыльчив, резок, вроде того «правдолюба» Колкова! Дворянское воспитание! Хованский тоже бывший царский офицер, засиделся в осином гнезде. Просил, кажется, начальство не применять к Колкову высшую меру! Донесения Хованского тоже надо сквозь лупу рассматривать».

Перед капитаном всплыла, как живая, сцена его разговора с Колковым в Днепропетровском НКВД. Вот в кабинет вводят Колкова. Он очень бледен, озирается по сторонам, как затравленный волк, глаза горят лихорадочным, злым блеском. Того и гляди накинется. «Садись, Колков-Волков-Войнов. Вон стул!»

Тот, вздрогнув, как от удара плети, продолжал стоять.

«Садись! И не таращи на меня глаза. Не в кабинете у Байдалакова».

«А вы, лейтенант, мне не тыкайте! Привыкли…» – Колков не договорил, задохнулся от ярости.

Сергееву стало не по себе, и он потянулся к звонку, чтобы вызвать конвой. А Колков тупо уставился на калориферы у высокого зарешеченного окна. Вдруг медленно согнулся и, как разъяренный бык, метнулся головой на отопительную батарею. Железо глухо звякнуло, и Колков, охнув, рухнул на пол и, скорчившись, обхватив голову руками, глухо застонал.

Сергеев позвонил и подбежал к лежащему. Волосы того уже напитались кровью, а из зияющей раны медленно сочился большой сгусток, как ему показалось, мозга…

С этими мыслями Сергеев дошел до угла, свернул на другую улицу и остановился у витрины ближайшего магазина. «Все-таки нельзя без страховки идти на свидания с людьми, которых не знаешь! Да и вообще я веду себя неосторожно! Назначаю сразу две встречи!»

Увидав вдали такси, Сергеев поднял руку. Усаживаясь в машину, невольно посмотрел на проходящий мимо «грахам». Переднее сиденье, чуть развалясь, занимал плотный мужчина в сером костюме. Взгляд его был до того пристальным, пытливым и, пожалуй, даже насмешливым, что Сергееву стало не по себе.

««Грахам», кажется, полицейская машина, – подумал Сергеев. – А типа, который сидел в ней, я вроде бы видел до встречи с Чегодовым у входа в кафе. Неужели это хвост? Похож на шпика. Наглый, цепкий и насмешливый взгляд. Что делать?» – Сергеев, плохо зная румынский язык, на ломаном французском велел таксисту свернуть раз, другой, третий. Наконец, заметив ползущий трамвай, он остановил такси у остановки и быстро вскочил в задний вагон трамвая. Уже сидя в трамвае, капитан увидел, как знакомый «грахам» проследовал за только что покинутым такси.

«За мной идет слежка, – решил Сергеев, – заметив, что меня нет, он остановит такси и узнает у водителя, что я сел в трамвай, и сразу же догонит меня, тут один маршрут. Надо выходить!»

На остановке он покинул трамвай и пересел в другой. Сойдя с трамвая, направился к магазину, где его уже поджидал толстый служитель советника японского атташе бессарабец Георгиу. А в ста шагах виднелась вилла японца.

* * *

Прибыв в Румынию, капитан Сергеев, зная о связи НТСНП с японцами, задался целью обзавестись своим человеком в их логове. Ему повезло.

Он познакомился с рабочим Иваном Савицким, бывшим солдатом белой армии. Узнав, что Савицкий ходит в советское посольство с просьбой вернуть его на Родину, Сергеев несколько раз обстоятельно беседовал с ним, насмешливо грозя ему пальцем:

– Знаем мы вас, беляков! Сперва надо Родину заслужить…

Однажды Иван принес обрывок листовки, призывающей к свержению советского строя. Показав листок Сергееву, Иван рассказал, что живет на квартире у румынского коммуниста, познакомился с братом хозяина Георгиу, который работает у сотрудника японского военного атташе Нумира – сторожит его виллу. Там часто бывают какие-то русские, они печатают антисоветские листовки и брошюры, а по воскресеньям тщательно запирают комнату типографии и куда-то уходят. Это очень заинтересовало Сергеева. По словам Ивана, Георгиу – румынский подпольщик; партия коммунистов здесь жестоко преследуется (это Сергеев и без него знал), и для того, чтобы казаться благонадежным, Георгиу вступил в «Железную гвардию».

Через Ивана Сергеев узнал, что Георгиу согласен помогать русским. В одно из воскресений на виллу был послан опытный слесарь, чтобы подобрать ключ к английскому замку и к сейфу, который, по объяснениям, Георгиу, был вмонтирован в стену той самой комнаты, где печатались листовки. В следующее воскресенье Сергеев намеревался повстречаться с Чегодовым и побывать в доме Нумира. И вот встреча с самим Георгиу у магазина почему-то встревожила Сергеева, все смешала в его сознании. Ему вдруг почудилось, что и Георгиу, и Чегодов действуют заодно; Чегодов либо ловкий провокатор, обхитривший Хованского, втершийся к нему в доверие, либо он разиня, сам того не зная, привел за собой хвост. В любом случае Чегодов – опасная личность. Да и Георгиу надо опасаться. Что же делать? Сергеев стоял на улице, несколько растерявшись: можно ли доверять этому румыну? А лукавый Георгиу, выпятив живот, кивал ему головой. У Сергеева не было выбора. Вот сейчас появится автомобиль «грахам», и, чтобы избавиться от слежки, нужно куда-то спрятаться. Но куда? Лучше всего идти к вилле Нумира, будь что будет.

– Там никого нет, можно спокойно зайти, – сказал Георгиу.

Столь быстрое приглашение опять насторожило Сергеева. «Шарахнут по голове, затащат в подвал и будут пытать. Наши не знают, что я пошел к Нумиру. Чертов «грахам»!» – И все-таки переступил порог. Пока Георгиу запирал калитку, Сергеев оглядел небольшой двор, палисадник у каменной стены и невольно покосился на забранные толстой решеткой маленькие оконца подвала, на парадное крыльцо и черный ход.

– На первом этаже, – поднимаясь по ступенькам, объяснял Георгиу, – зал, кухня и моя комната. На втором, пожалуйста, по этой лестнице, гостиная, спальня и кабинет, в нем сейчас типография.

Сергеев прислушался. Кругом стояла глубокая тишина, ни одного звука не доносилось даже с улицы. Георгиу достал из кармана ключ и отпер дверь.

Это была просторная комната. Посреди – типографский станок, у стены – два больших шкафа, между ними на столе радиопередатчики, а под столом еще один радиопередатчик – портативный. В углу навалены кипы листовок и брошюр. В стене сейф между окнами, выходящими на улицу.

– Георгиу, встаньте у окна и смотрите, не проедет ли мимо «грахам», а я тем временем осмотрю сейф, – сказал Сергеев.

Сейфа ему отпереть не удалось. Ключ не подходил. То ли слесарь чего-то недоучел, то ли изменили шифр. Боясь сломать ключ или поцарапать замок, Сергеев отошел от сейфа, осмотрел шкафы, ящики письменного стола и вдруг в одном из них среди книг, карт и брошюр нашел записку и при первом же взгляде понял, что это код:

РККА – «папин племянник»

Народ – «папа»

Компартия – «тетя»

Голод – «тетка»

Еврей – «теща»

Рабочая молодежь – «мальчики»

Учащиеся – «девочки»

Восстание – «музыка»

Бунт – «спектакль»

Недовольные советской властью – «братья»

Член НТСНП – «сестра»

Деньги – «открытка»

Литература – «лекарство»

Документы – «очки»

Террор – «счастье»

Оружие – «Совет»

Война – «погода»…

«Вот это важно, это находка. При перлюстрации писем, идущих за границу, сразу можно определить, кто пишет. Из-за одного этого стоило сюда приехать. Но как быть с сейфом?»

– Черный «грахам» остановился у нашего дома, и оттуда выходит человек в сером костюме, плотный, – быстро проговорил Георгиу.

– Он один?

– Один.

Раздался звонок. Георгиу нерешительно посмотрел на Сергеева.

– Скажите: в доме никого нет, вилла пользуется экстерриториальностью. Если необходимо, вызову, мол, своего хозяина. Будет настаивать – впустите. Я запрусь здесь.

Прошло несколько томительных минут. Чего только не передумал Сергеев, стоя за плотно закрытыми дверьми и вслушиваясь в разговор, который перевел для себя так:

– Здесь их кабинет. Он всегда на запоре, господин полицейский, мне не велено никого в дом пускать. Никто туда пройти не мог, никого нет, убей меня бог! – объяснял Георгиу.

Тот подергал за ручку двери.

– Не врешь? Смотри, я проверю! Мы шутить не любим! – Он еще раз подергал за ручку двери. Потом голоса удалились, хлопнула наружная дверь, и Сергеев увидел в окне, как грузный мужчина в сером костюме сел в машину и уехал.

Десять минут спустя Сергеев покинул виллу японского сотрудника военного атташе.

Через два дня Георгиу был уволен со службы. А капитан Сергеев, оправдывая свой провал, написал рапорт, в котором ставил под сомнение добросовестность Чегодова.

Это и послужило причиной шифровки Хованскому в Белград.