Текст книги "Под опущенным забралом"

Автор книги: Иван Дорба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Иван Васильевич Дорба
Под опущенным забралом

К ЧИТАТЕЛЮ

В 1981 году издательство «Молодая гвардия» выпустило первую книгу романа-трилогии «Белые тени». В 1983 году она вышла в «Роман-газете». В данном издании читателю предлагается вторая и третья книги: «В чертополохе» и «Третья сила», сведенные в один том с общим названием «Под опущенным забралом».

Читателю, незнакомому с содержанием первой книги, необходимы краткие пояснения.

Действие в первой книге происходит в Югославии, в двадцатые и тридцатые годы, сначала в небольшом герцеговинском городке-крепости Билече, потом в Белграде. Главный герой романа советский разведчик, бывший кадровый морской офицер, Алексей Алексеевич Хованский, который послан с заданием провести операцию по изъятию находящегося у воспитателя Донского кадетского корпуса белого генерала Кучерова списка английских агентов, оставленных на советской территории при отступлении врангелевских войск. Хованскому поручено также, внедрившись в белоэмигрантскую среду, вести разъяснительную работу среди молодого поколения, привлекать честных юношей и девушек на служение своей Родине.

После гражданской войны за пределами нашей страны оказались не только злобно настроенные против Советской власти капиталисты, помещики, сановники и политиканы, но и выброшенные водоворотом революции простые казаки, солдаты, офицеры, интеллигенты, принявшие по воле случая участие в войне на стороне белых армий.

Эти люди и особенно их дети мало-помалу все яснее осознавали совершенную роковую ошибку участия в войне против революционного народа.

Советское правительство с самого начала вело работу по возвращению на Родину всех потенциальных друзей и честных патриотов Отечества. Из-за границы приехали такие писатели, как Алексей Толстой, А. Куприн, скульптор Коненков, художники, военные, ученые, не говоря уже о солдатах и казаках.

Алексей Хованский находит в Югославии в Билече взаимопонимание с генералом Кучеровым и получает от него список агентов. Однако о находящемся у генерала списке известно польской и английской разведкам (Ирен Жабоклицкой-Скачковой и ее мужу – украинскому националисту Скачкову), врангелевской спецслужбе (полковнику Павскому) и бывшему кайзерскому шпиону фон Бе-рендсу. Ни одна из спецслужб не может допустить возвращения Кучерова на Родину, и его убивают при попытке покинуть кадетский корпус.

Алексей Хованский сумел собрать вокруг себя преданных, честных молодых людей, среди них летчик югославской армии, сын донского казака, вахмистра, Аркадий Попов и его товарищи по кадетскому корпусу: Иван Зимовнов, Алексей Денисенко, Олег Чегодов, Георгий Черемисов, Александр Граков, Николай Буйницкий и другие. Им помогают югославские патриоты – черногорец-коммунист Васо Хранич, духанщик Драгутин, его дочь Зорица, белградский коммунист Любиша Стаменкович. Борьба за души сыновей иедавних врагов Советской власти осложнена тем, что новое поколение молодежи завлекают в свои многочисленные организации беспринципные вожаки, связанные с иностранными разведками, пичкая неискушенную молодежь профашистскими идейками. В частности, речь в романе идет о пресловутом НТС (Народно-трудовом союзе) с его идеями «солидаризма», с его вожаками – председателем Байдалаковым, генсеком Георгиевским, с обер-шпионами Околовым, Вюрглером, вербовавшими неопытных в политике молодых людей, играя на их патриотизме, на желании «бороться за Россию», а в действительности уготавливая им роль шпионов для выполнения заданий польской, английской, японской, румынской и, наконец, фашистской разведок.

Незадолго до второй мировой войны Хованскому после проведенной операции удается проникнуть в тайны «Закрытого сектора» НТС и в какой-то мере обезвредить его подрывную деятельность, заслав своего человека в диверсионную школу.

Во второй книге романа, «В чертополохе», дана картина начала второй мировой войны, в которой энтээсовцы стараются играть роль якобы независимой от фашистской Германии и борющейся с Советским Союзом так называемой «третьей силы». «Чертополох» – это «солидаризм», а точнее, сорняк на полях истории, и судьба его мало чем отличается от тех трав, которые выпалывают на полях.

В завершающей книге автор стремился показать, как спустя двадцать лет после победы революции в российской эмиграции иссякла та «третья сила», о которой В. И. Ленин писал: «Эту третью силу мы не видим, она перешла за границу, но она живет и действует в союзе с капиталистами всего мира, которые поддерживают ее…».

Иссякла ненависть, питавшая ее, в умах и сердцах большинства. Вместо нее воскресала вера в новую Родину, и она крепла по мере того, как возрастал отпор Красной Армии оголтелому фашизму. А все те, кто был отравлен звериной ненавистью, кто упивался шовинистическими идейками нацизма, юдофобии и сепаратизма, кто пошел с врагом против матери-Родины, отцов, братьев, сестер, – были уничтожены или вышвырнуты на свалку.

Работая много лет над романом «Белые тени», автор учитывал, как важно в настоящее время рассказать о судьбах соотечественников, которые находятся за пределами Родины. Автором руководило желание правдиво, с документальной точностью поведать о трагических и героических событиях довоенной и военной поры. Антисоветская пропаганда за рубежом не умолкает. Судьбы двухмиллионной послереволюционой эмиграции, «России № 2», не могут быть нам безразличны. И путеводной нитью романа являются слова В. И. Ленина: «…систематически проследить за важнейшими стремлениями, за важнейшими тактическими приемами, за важнейшими течениями этой русской контрреволюции… Это не общая теория, это – практическая политика…».

В ЧЕРТОПОЛОХЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
МОСТ

Патриотизм – одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками и тысячелетиями обособленных отечеств.

В.И. Ленин

1

Шифровку из Москвы Алексей Хованский получил 20 июня 1940 года, за пять дней до установления дипломатических отношений СССР с Югославией. Не в силах скрыть свою радость, он поймал себя на том, что улыбается, идя по улице, и вот уже третья встретившаяся девушка лукаво строит ему глазки.

«Неужели я смогу наконец вернуться домой? Отпустили хоть бы на месяц, даже на неделю, никто бы тут моего отсутствия не заметил! Я ведь без конца езжу по стране… А кто здесь меня заменит? Нет, не пустят, наверняка откажут», – думал он, все ускоряя шаг, спускаясь по крутой улице Кнеза Милоша к себе домой.

Усевшись за письменный стол, он зажег спиртовку, на которой обычно варил себе кофе, поставил на нее джезве[1]1
  Джезве – медный сосуд для варки кофе «по-турецки».


[Закрыть] и в ожидании, пока закипит вода, постарался воспроизвести в памяти предыдущую шифровку:

«XII 39 Центр тчк Необходимо послать в Бухарест надежного и толкового агента для выявления работы диверсионно-шпионской школы НТС тчк Связь с Сергеевым телефон 372174 пароль из Ясс к Сергею тчк Проследить за движением типографии «Льдина» тчк Вам вынесена благодарность за хорошую работу тчк Граф № 7».

На эту шифровку пришлось ответить лишь три месяца спустя:

«1140 тчк 29 11 40 Олег Чегодов выехал в Бухарест он пройдет курс подготовки в разведшколе на улице Извор 43 бис кв 12 тчк После окончания школы по специальному заданию председателя НТС Байдалакова он перевезет типографию «Льдина» в Кишинев, чтобы там организовать выпуск антисоветских листовок тчк Прошу принять во внимание мои прежние донесения о Чегодове он вспыльчив самолюбив но глубоко порядочен тчк На квартире известного вам Берендса я познакомился с немецким ставленником генералом Михаилом Скородумовым полагаю это позволит узнать его окружение и планы Служу Советскому Союзу тчк Иван № 2».

Над джезве появился парок, Алексей подержал над ним запечатанный конверт и, когда заклеенный угол отошел, при помощи сильной лупы убедился, что верхний слой бумаги не сорван и нет признаков, указывающих опытному человеку, что письмо подвергалось перлюстрации. Бегло пробежав текст, касавшийся сугубо личных, семейных дел, написанный женским почерком, он расстелил письмо на газету, достал из тумбы стола канцелярский клей и щедро смазал им как исписанную, так и чистую половину почтовой бумаги. И тут же поперек написанных строк начали проступать цифры.

Сняв с полки книгу, он в соответствии с условленной в тексте буквой принялся за расшифровку. Вскоре он прочитал следующее:

«VI 40 Центр тчк Чегодов не вызывает доверия тчк Связь с ним прервана тчк Будьте предельно осторожны в выборе своей агентуры тчк Первого второго третьего июля вам назначается встреча в ресторане гостиницы «Код српске Круне» на Узун-Мирковой улице тчк «Надежду» вы узнаете по светло-синей сумке и бриллианту на мизинце она темная шатенка глаза карие тип восточный будет сидеть справа третий четвертый пятый стол от шестнадцати до восемнадцати тчк Граф № 7».

«Почему же Чегодов не вызвал доверия у Сергеева? – недоумевал Хованский. – Олег не мог предать, не в его это характере, тут что-то случилось! Но что?»

Припомнилось и последнее письмо Олега из Бухареста, он жаловался на «дядюшку», который принял его «мордой об стол» и «разговаривал как со своим кучером». Все они, эти эмигранты, и отцы и дети, больно уж ранимые. Казалось бы, жизнь на чужбине в унижении и бедноте должна была их закалить. «И закалила, – продолжал рассуждать Алексей. – Но у них есть больное место, ахиллесова пята – Россия! А у таких, как Чегодов, – Советская Россия! – которую они в своем воображении рисуют эдакой идеальной Аркадией, с людьми, исповедующими только высокую нравственность! И кто знает, может быть, не будь этой идеализации, пошли бы они за мной или нет? Не за ту старую «святую Русь» с ее церквушками, с мужичком-богоискателем, богато одаренным, а порой узколобым, свирепым и добрым, великодушным, завистливым и в то же время погрязшим в пороках и предрассудках; не за эфемерную идею «третьего Рима» и, наконец, не во имя собственного благополучия, а в надежде, что воцарится правда, правда, готовая совладать с эгоизмом; не за «упражнение для высших чувств» готовы идти новые «эмигранты», точнее, дети белых эмигрантов, а за добытую в крови и муках истинную правду! Правду коммунистов, которая несет людям избавление… И какими нужно быть нам здесь, на форпостах, да и там у нас, в Союзе, чтобы Чегодов и другие, такие, как он, поверили в новую жизнь!»

2

25 июня дипломатические отношения Югославии с Советским Союзом были установлены, а 3 июля Хованский встретился со связной в фешенебельном ресторане на Узун-Мирковой улице. Алексей заметил «Надю» сразу, хотя она и не отличалась ничем от белградских аборигенок и чем-то была похожа на черногорку.

«Все хорошо обдумано, не учтено только то, что порядочные женщины в Белграде в отличие, скажем, от Бухареста, Будапешта или Вены в ресторан одни не ходят. Впрочем, я придираюсь, исключения возможны; чего только не делает любовь!» Алексей подошел к столику, отослал жестом принимавшего у связной заказ кельнера, подозвал стоящего в стороне обера и, буркнув: «Иван!» – уселся на стул рядом.

Подошедший обер почтительно принял заказ, посоветовал взять седло дикой козы, вскользь заметив, что они «лиферанты двора» и как раз отослали туда для принца другое седло.

– Но ваше будет, полагаю, сочнее, наш повар – высокий класс! – заключил он, поднимая палец к носу.

Узнав, что связная кроме русского и грузинского – она была грузинкой – ни на каком языке не говорит, Алексей предложил ей в присутствии кельнера сказать несколько фраз по-грузински, а сам, кивая, твердил:

– Ара, батоно! Ара, генацвале! – полагая, что «ара» означает «да», а не «нет».

И, когда на них перестали обращать внимание, они заговорили о делах. Надежда строго произнесла:

– Центр рекомендует вместо Чегодова срочно подготовить и послать кого-либо из завербованных энтээсовцев в Кишинев и в Черновицы. На днях Бессарабия и Буковина, верней ее северная часть, войдут в состав Украинской ССР…

– Я сделаю все возможное, но предупреждаю, что послать туда двух человек практически невозможно да и нецелесообразно. Продолжаю настаивать на связи с Чегодовым, он не предатель, и к тому же под его надзором будут и типография «Льдина», и радиостанция, которую энтээсовцы собираются направить в Бессарабию.

– «Льдина» дрейфует, сейчас она на вилле сотрудника военного атташе Японии в Бухаресте. Румынские власти во избежание недоразумений запрещают ее ввозить в Бессарабию. И кормят Околова «завтраками».

– Типографию хотят спасти, понимают, что нацмальчикам так или иначе ее не уберечь от «всевидящего ока Москвы»! Кстати, «Национально-трудовой союз нового поколения» начинает интересовать немцев все больше, а когда гитлеровцы приберут организацию к своим рукам, тягаться с такими прожженными шефами разведок, как Канарис, Шелленберг, Гиммлер, Риббентроп, Розенберг, нам будет значительно трудней.

Хованский чокнулся бокалом о бокал грузинки и отпил вина.

– Дуракам в разведке делать нечего. – Грузинка насмешливо вскинула густые брови. – Японцы да и поляки тоже не лыком шиты. Околов неглуп. Мы пробовали уже не раз, не идет на крючок! Но сестру его, Ксению, завербовали…

– Ну, я не очень верю в ее искренность! – поморщился Хованский.

– Почему, генацвале? – Собеседница сузила глаза. – Ксения сама рассказала о своей встрече с братом. Она сообщила нам, что мать получает из-за границы от сына письма, причем их опускают в Витебске, а это значит, что у Георгия Сергеевича там свой резидент. Если резидент из Югославии, то это уже ваше упущение! Поищите получше… Необходимо разоблачить!…

– Вы это серьезно? – настороженным шепотом произнес Алексей.

– Все, что я говорю, согласовано с товарищем «Графом»! Ясно?

«Откуда у нее такая самонадеянность? Такой безапелляционный апломб? Если Сергеев такой же, как мадам, то, конечно, с Чегодовым у него ничего не вышло! Неужели там разучились понимать людей? Что это? Их безнаказанность? Ожесточенность в борьбе с истинными и мнимыми врагами или навязанное сверху недоверие? А может быть, внутренняя мобилизованность, так нам всем необходимая накануне грозных событий – войны?» Алексей, пристально глядя грузинке в глаза, тихо отчеканил:

– Мы все виноваты, что у нас на Родине орудуют резиденты иностранных разведок. Я не имею возможности посылать с каждой партией в школу Околову своего человека. Допускаю: кое-кто из энтээсовцев проник на территорию СССР. Все предвидеть невозможно. Страшнее то, что Байдалаков не прочь сотрудничать с немцами. Германия готова к войне с нами! Не сомневаюсь: нам с нею предстоит схватка, и жесточайшая. А там у вас слишком предвзятое мнение об эмиграции. Это ошибка!… При разумной политике из здешних «беляков» можно создать могучую «пятую колонну».

– Вы увлекаетесь, Алексей Алексеевич! Белая эмиграция к нам враждебна. – Острый взгляд собеседницы был строг и властен.

– Они по-своему любят свою «святую Русь» и теперь, после захвата немцами Польши, понимают, какая страшная угроза нависла над нашей Родиной. Они ведь читали «Майн кампф»; многим стало ясно, что это не маниакальный бред, а программа действий для немцев. Русские, по мнению Гитлера и его клики, неполноценная раса, они подлежат уничтожению. Когда вспыхнет война, а она начнется, видимо, очень скоро, многие белоэмигранты станут помогать нам. Поверьте мне, из них можно сколотить диверсионные, разведывательные отряды и боевые единицы сопротивления немцам во всей Европе.

Женщина покачала головой:

– Группы Сопротивления? Организации Сопротивления? – И вдруг распрямилась в удивлении: – Я доложу об этом самому высокому начальству! – И зоркие глаза ее уже по-новому разглядывали Хованского.

– Эмигранты многими узами связаны со средой, в которой живут, – продолжал Алексей. – Многие из них воевали, есть интеллигенты, способные восстановить местное окружение против оккупантов и, в свою очередь, оккупантов против населения. Российские беженцы рассеялись по всей Европе, сидят в каждой щели. Нам бы чуть-чуть изменить к ним отношение. А разведка…

– Генацвале, нашей разведкой в Германии, должна вам сказать по секрету, заинтересовался сам Иосиф Виссарионович: ему нужно взять реванш за свои промахи в оценке гитлеровской дезинформации…

Она замолчала, ожидая, пока кельнер уберет тарелки и поставит жаркое, а как только тот удалился, в голосе ее зазвучали доверительные нотки:

– Наш разведчик «Радо», с которым вы связаны через резидента в Гамбурге, наладил близкий контакт с полковником Генштаба бывшей кайзеровской армии Германии, неким Рудольфом Рассером, который живет ныне в Швейцарии в Люцерне. Он ненавидит Гитлера и всю его свору. Рассер близок с некоторыми генералами в ставке фюрера, категорически несогласными с политикой Третьего рейха. Эти генералы и сообщили о дате нападения на Польшу («Белый план»), О вторжении в Норвегию («Белый медведь»), в Люксембург и Францию («Желтый медведь»); в Бельгию и Голландию. Их сведения в основном точны. Имей это в виду, держи в памяти на всякий случай. Гитлер в ближайшие два года войны с Советским Союзом не начнет. Таково мнение.

Хованский вздохнул:

– Ох, в это не верится. У меня впечатление другое: немцы убедятся, что Балканы им не угрожают с тыла, и тотчас ринутся на Советский Союз. Фашизм может жить только разбоем. Это мое убеждение… Но оставим это, у нас еще немало вопросов!

Просидели они с добрый час и, казалось, обговорили все. Грузинка, которая назвалась Латаврой, сбросив с себя нарочитую сухость, исподволь, в завуалированной форме растолковывала ему обо всем происходящем на Родине. Объяснила сложную обстановку внутри страны, трактовку внешних политических событий, задачи, стоящие перед разведкой, коснулась характера «Графа», то есть непосредственного начальника Хованского, поделилась с ним последними данными о работе абвера, согласно которым внимание Канариса нацелено на Югославию.

Вставая из-за стола, они поняли, что расставаться им не хочется, и, когда Алексей, проводив ее до ближайшей улицы Каплара, остановился, она невольно попросила:

– Пройдемте еще немного. – Нежно взяла его под руку, но тут же остановилась, оглянулась: – Вам нельзя! Прощайте и берегите себя! – И скоро ее легкая, стройная фигурка уже удалялась в проулок.

– До свидания! – бросил ей вслед Хованский, а про себя прошептал: «Прощай!»

С щемящим чувством безнадежности он медленно зашагал в сторону Калемегдана, уселся на свою любимую скамью, где когда-то в ожидании встречи с Абросимовичем любовался раскинувшейся равниной, пурпуром догорающей зари и ее отблесками на широкой глади вод Савы и Дуная, железными громадами мостов и думал о том, что грядут новые времена, приходят иные, молодые люди и предстоят трудные дела. «Ах, как много недоверия и страха. Латавра милая, чуткая, сердечная женщина, но и она с излишним недоверием смотрит на завербованных мною людей: «Держите их в руках!», «Припугните! Нечего с ними цацкаться!» Не таковы ведь были принципы Дзержинского! Как она не понимает, что нельзя так с ними! Чегодов и другие – это не «агенты», а мои друзья, хорошие люди. Чегодов честен, надежней каменного моста! И вот чем-то не угодил…»

Накануне отъезда Чегодова в Румынию Хованский много раз беседовал с ним. Олегу предстояло организовать в Кишиневе выпуск антисоветской литературы и переправку ее через границу в СССР, а также руководить радиопередачами на советских граждан. Одновременно по заданию Хованского Олег должен был связаться с советским разведчиком и выполнять его задания. Жора Черемисов рассказывал о проводах группы Околова, в которой был и Чегодов, о келейной встрече в ресторане на Дунайском вокзале, на котором присутствовало все исполбюро НТСНП; о речи Георгиевского, призывающего наводить идеологические мосты с Россией; крокодиловых слезах Байдалакова при посадке в вагон… Столько было работы с Олегом, и на тебе! – неужели все пропало?…

Теперь, после многих лет, наведен дипломатический мост СССР – Югославия. Наведен под нажимом левых сил, широких народных масс, вопреки королевскому двору, нашим врагам. А их немало! Фашисты задумали вовлечь Балканы в свою орбиту. Создают «пятые колонны», вербуют агентов среди политических деятелей, военных, развертывают широкую пропагандистскую и подрывную работу. Намечается заключение Пакта трех держав, «оси» Япония – Германия – Италия. И опять – не разрушили бы фашисты наш мост с Югославией…

«Беречь каждого, кто сможет помочь нам на нашем тайном фронте. А Чегодова не уберегли! Пожалуй, виноват в этом и я. Где Олег сейчас? Что с ним произошло?…»

Алексей Хованский задумчиво глядел на темные воды Дуная.