Текст книги "Штурм"

Автор книги: Иван Стрельбицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

«Катюши»

Перед штурмом на наш командный пункт приехали командир 2-го гвардейского минометного полка майор И. И. Рышкевич с замполитом Г. К. Смирновым. Четко представившись, Рышкевич стал докладывать о состоянии части.

В руке держит рапортичку, а докладывает на память исчерпывающе, точно. На вопросы отвечает уверенно. «Полк, видимо, хорошо сколочен, и командир молодец», – думаю я.

– Как, по-вашему, будет драться полк? – спрашиваю Смирнова.

Замполит сначала подумал, потом не торопясь ответил:

– Хорошо будет драться. Он – на своем пути.

– Что это значит?

– Что значит? – Смирнов опять помолчал и потом дал обстоятельный ответ: – Здесь, на юге, мы два года назад начали войну. Семнадцатого сентября сорок первого прибыли из Москвы. Костяк полка – московские рабочие. Разгрузились в Большом Токмаке. На второй день пошли в бой. Тяжело тогда было воевать. Много несли потерь, особенно от авиации. Но еще тяжелее стало, когда пришлось отступать. Оставили Донбасс, покинули Ростов, докатились до самых берегов Волги. В степях Таврии и Дона остались могилы наших бойцов. Так что мстить, и жестоко будут мстить оккупантам наши бойцы за сорок первый и сорок второй годы. Они возвращаются старой дорогой и уж не свернут с нее.

23 августа минометный полк «катюш» подивизионно поддерживал наступление бригад 2-го механизированного корпуса. Соседняя стрелковая дивизия заняла село Кринички, но гитлеровцы потеснили ее. Создалась угроза правому флангу армии. Рышкевич получил приказ: немедленно перебросить в район села Кринички дивизион «катюш».

– Тебе выпала честь помочь пехотинцам, – сказал майор командиру 2-го дивизиона капитану М. И. Якубу.

– Благодарю за доверие, – весело ответил тот и, не теряя времени, направил в указанный район батареи старших лейтенантов М. П. Сулимина и К. А. Французова. За четверть часа машины прошли десять километров и заняли позиции у подножия кургана Калмыцкого.

Якуб выскочил на курган, быстро окинул взором передний край неприятеля. Там, в лощине, шумели моторы танков и автомашин. Мотопехота под прикрытием танков сосредоточивалась для контратаки.

– Не успеете! – громко крикнул Якуб. – Сейчас мы вас поджарим.

Проходят считанные секунды, и вот могучие залпы «катюш» уже сотрясают все вокруг. Над лощиной столбом поднималась пыль, в воздух взлетали обломки машин, комья земли, камни. За первым метким ударом последовали другие залпы минометных батарей. Снаряды ложились в цель. Они поражали людей, разрушали танки, в груды лома превращали автомобили. Фашисты в панике метались, искали спасения в укрытиях, но немногим из них суждено было остаться в живых.

С вершины кургана капитан хорошо видел, как после меткого огневого налета минометчиков наша пехота бросилась в атаку и без труда вновь взяла Кринички. На поле боя осталось триста убитых и раненых гитлеровцев. Четыре танка застыли на обочине дороги.

Так действовали гвардейцы-минометчики. Все расчеты в полку были хорошо сколочены, работали дружно и сноровисто. В батареях солдаты знали знаменитое суворовское правило – быстрота и натиск.

Был такой случай. 28 августа 1-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-лейтенанта И. И. Миссана с боями подошел к Мокрому Еланчику, занятому 336-й пехотной дивизией немцев. В это время мы были на наблюдательном пункте командующего артиллерией корпуса полковника Ионова, в трех километрах восточнее села Анастасьевка.

Противник, по-видимому, запаздывал с подготовкой обороны и, стараясь задержать нас хотя бы до вечера, несколько раз бросался в короткие контратаки.

Ионов, получив донесение от разведывательного самолета и быстро просмотрев его, приказал командиру 1-го дивизиона дать залп по балке Байкова, где сосредоточились танки и пехота противника. Через несколько минут батареи выехали на позиции, находившиеся в полукилометре от нас.

В этот момент четыре немецкие самоходки незаметно по оврагам подошли к нашему наблюдательному пункту и обстреляли «катюши». Загорелись две боевые машины с поданными на рамы минами. Но уже прозвучала команда «Огонь». Два бойца бросились в пламя, включили рубильники, и мины понеслись на цель. Самоходки так же быстро исчезли, как и появились.

Я тихо спросил замполита майора Смирнова:

– Кто эти люди, что вели огонь?

Он медленно ответил:

– Те, кто на своем пути. Лейтенант Болотов. Всего несколько месяцев, как из училища. Другой – бывалый солдат Коршунов. С первого дня воюет в нашем дивизионе. Несколько раз ранен.

Вскоре самолет-разведчик сообщил о блестящих результатах залпа минометчиков. Скопление танков и пехоты в балке Байкова было рассеяно.

В боях за Донбасс, а потом и на Молочной нам часто придавали 4-й гвардейский минометный полк, которым командовал майор И. И. Попов.

Это тоже был замечательный полк.

Его третий дивизион поддерживал в наступлении 33-ю гвардейскую стрелковую дивизию. 27 августа части были остановлены сильным пулеметным и минометным огнем у села Сухая Крынка.

Артиллерия дивизии тотчас же нанесла мощный удар. Но подавить огневые средства противника, находившиеся на обратных скатах, не смогла. Тогда командир дивизии возложил эту задачу на третий дивизион 4-го гвардейского минометного полка. Мин в дивизионе было всего на один залп, бить надо только наверняка. Командир дивизиона капитан Н. И. Королев с тремя разведчиками в маскировочных халатах проник в тыл противника на небольшую высоту. Отсюда по радио дал команду об открытии огня. «Катюши» блестяще справились со своей задачей: на поле боя остались двести убитых и раненых, а также три подбитых самоходных орудия.

Залп минометов послужил сигналом к атаке. Пехотинцы, дружно поднявшись, выбили гитлеровцев с занимаемого ими рубежа.

Этот же полк в дальнейшем поддерживал 40-ю гвардейскую стрелковую дивизию, нашего соседа справа. Бой развернулся на подступах к Гуляй-Полю. Одна из боевых машин с минами на направляющих рамах налетела на засаду немецких автоматчиков. Командир расчета старший сержант Чирцов, получивший пулевое ранение, скомандовал расчету: «Ложись!», – и открыл огонь из автомата. Завязалась перестрелка. Чирцова пронзила вторая пуля, но он продолжал командовать расчетом. Оккупанты потеряли с десяток автоматчиков и отошли. Получив подкрепление, они, ведя огонь на ходу, вновь стали приближаться к минометчикам.

На помощь расчету кинулся начальник разведки дивизиона старший лейтенант И. Е. Козлов с группой бойцов. Им удалось пробиться к машине. Офицер попытался выпустить мины по врагу, но электропроводка оказалась перебитой.

Гитлеровцы решили во что бы то ни стало захватить «катюшу». Две роты бросились в атаку. Однако минометчики дивизиона сильным огнем прижали их к земле.

А в это время передовой отряд 40-й стрелковой дивизии овладел Гуляй-Полем.

Боясь окружения, обе роты неприятеля поспешно отступили, оставив на поле боя до сорока трупов.

В этой схватке, отстояв грозное оружие, пали смертью героев старший лейтенант Козлов, старший сержант Чирцов и десять их храбрых товарищей.

Днепровский вал

Ночной рейд

Когда теперь, много лет спустя, думаешь о причинах успешных боевых действий войск Южного фронта в Донбассе, то в первую очередь хочется сказать об удачном выборе времени для наступления. Еще в середине августа 1943 года начались решающие бои в районе Харькова. Немецко-фашистское командование сняло с Миуса часть танковых и пехотных соединений. Воспользовавшись ослаблением противника, наши войска перешли здесь в наступление.

На огромном пространстве Донецкого бассейна развернулось жестокое сражение. Армии Южного фронта, окрыленные победами, неудержимо рвались вперед. Каждый день позади оставались освобожденные рудники, заводы, города, рабочие поселки Донбасса. А тут еще пришла радостная весть: освобожден Харьков!

Теперь нам известно, что противник вовсе не думал расставаться с этим крупнейшим промышленным районом.

В книге «Утерянные победы» генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн сообщает о выступлении Гитлера в марте 1943 года в Запорожье, в штабе группы армий «Юг». «Совершенно невозможно отдать противнику Донбасс, даже временно, – говорил Гитлер. – Если бы мы потеряли этот район, нам нельзя было бы обеспечить сырьем свою военную промышленность… Что же касается никопольского марганца, то его значение для нас вообще нельзя выразить словами. Потеря Никополя (на Днепре, юго-западнее Запорожья) означала бы конец войны».

Оккупанты превратили Донбасс в неприступную, как они говорили, крепость.

Однако фашисты вскоре поняли, что, захватив Донбасс, они не покорили советских людей. С гордостью за своих земляков – донецких шахтеров – слушал я показания пленного немецкого фельдфебеля: «За всю войну мы не видели худшего ада, чем в Донбассе. Что там мужчины! Женщины, дети, старухи – все взялись за оружие. Мы в бункерах оказались отрезанными от своих войск».

Да, нашим наступавшим войскам неоценимую помощь в освобождении Донбасса оказывали партизаны.

На каждом промежуточном оборонительном рубеже мы с помощью партизан уточняли систему обороны и особо важные объекты врага, отсеивали ложные цели от действительных и зачастую вели огонь на основании данных партизан. В районе Донецко-Амвросиевки артиллеристы огнем дальнобойной артиллерии уничтожили большие склады боеприпасов. Это облегчило захват важного узла обороны противника.

В конце августа 1943 года наши войска вышли к реке Мокрый Еланчик, где у немцев была вторая полоса обороны.

Сопротивление противника усиливалось. Чтобы продолжать наступление, нам требовалось подтянуть артиллерию, сосредоточить стрелковые дивизии.

Тут очень кстати в одном из освобожденных рудничных поселков мне повстречался генерал Т. И. Танасчишин, командир 4-го механизированного корпуса, переданного в оперативное подчинение нашей армии.

Коренастый, с открытым мужественным лицом, он производил впечатление решительного, волевого человека.

– Прошу, прошу, – сказал генерал, вводя меня в просторный, хорошо сохранившийся дом с железной крышей. – Мне надо поговорить с командармом. Думка у меня есть. Хочу прорвать ночью оборону немцев на этом вот рубеже, – показал он на карте. – Днем не миновать больших потерь в людях и в танках. Другое дело ночью: и урон будет несравнимо меньший, и задачу быстрее выполним. Разрешит ли командующий?

Танкисты Танасчишина славились удачными ночными действиями, и я охотно обещал ему поддержку.

30 августа на командном пункте у станции Квашино командарм созвал совещание Военного совета. Сюда прибыли командиры корпусов и дивизий. Командир 13-го гвардейского корпуса генерал П. Г. Чанчибадзе, маленький, подвижной, не расстававшийся с кубанкой даже летом, и генерал-лейтенант И. И. Миссан, командир 1-го гвардейского корпуса, – прямая противоположность Чанчибадзе: широкоплечий, всегда спокойный, задумчивый.

Командарм попросил нас высказать свои соображения о прорыве второй оборонительной полосы.

Кто-то предложил прежде всего подтянуть войска, подвезти боеприпасы, предпринять разведку боем. Это займет три дня. И потом – снова наступать.

Начальник штаба полковник П. И. Левин поднял руку:

– Одну минутку!

Он быстро раскрыл блокнот, просмотрел какие-то записи и потом твердо заявил:

– Задержка в наступлении даже на сутки будет выгодна не нам, а противнику.

Тут я вспомнил Танасчишина и сообщил о его замысле командарму. Захаров не очень-то верил в успех ночных действий, но все же, хлопнув по столу ладонью, сказал:

– Быть по сему! Так и решим: танкисты Танасчишина попытаются ночью прорваться в тыл врага. В случае удачи пехота будет развивать и закреплять их успех.

Остаток дня ушел на подтягивание артиллерии, занятие позиций, пристрелку реперов и целей.

Под вечер ко мне на наблюдательный пункт приехал Танасчишин. Он был возбужден, и это понятно! Ему предстоял самый трудный в боевой практике ночной штурм.

– Как с минными полями? Обнаружили? Проходы сделали? – с ходу задал он первый вопрос.

– Пойдем к стереотрубе, посмотрим, – предложил я.

Впереди – непаханое, выжженное солнцем поле. Дальше – скат и небольшая река. То тут, то там мелькают лопаты. Это наши пехотинцы спешат углубить к ночи мелкие окопчики. У реки начинается передний край обороны неприятеля. Противоположный берег безлюден. Ни кустика, ни деревца, только кое-где виднеется засохший бурьян да свежевыброшенная земля. Тем не менее внимательные разведчики по малейшим признакам довольно быстро распознали систему вражеских укреплений. В спешке противник не замаскировал их: недалеко от речки хорошо выделялось на местности недавно поставленное минное поле. Противотанковые мины закопаны в шахматном порядке. Ветер сдул сухую землю, и лунки, в которые заложены мины, отлично видны. Это обрадовало и развеселило Танасчишина.

– Вот дурни! Даже замаскировать не сумели!.. А мои-то пошли туда. Беспокоюсь, как у них там дела? – спросил он подошедшего начальника штаба артиллерии армии полковника Н. Г. Бордюкова, сменившего Степанова.

– Ваши танкисты сняли комбинезоны, шлемы и вон лазят с артиллеристами у самой реки.

Танасчишин с удовлетворением отозвался:

– Там мой новый помощник – товарищ точный, дело любит.

Я пригласил комкора в землянку, развернул графический план артиллерийской поддержки войск корпуса. План был очень прост: вся артиллерия, которая успеет засветло занять позиции, ровно в час ночи откроет огонь по траншеям противника на фронте протяженностью в три километра. Налет будет продолжаться тридцать минут, за это время танки с исходных позиций подойдут к разрывам снарядов.

– По вашему сигналу, – сказал я, – половина артиллерии переносит огонь в тыл фашистов на три-четыре километра, где находятся батареи, а половина создает на флангах огневое окаймление.

Танасчишин задумался.

– Надо учесть, – сказал он, – что рев сотен танковых моторов может выдать наш замысел, и тогда их артиллерия откроет с флангов заградительный огонь.

Командующий армией, утверждая приказ о ночном рейде, учел это предостережение командира и прибавил по километру с каждой стороны участка прорыва для подавления обороны противника артиллерийским и минометным огнем.

Закончив согласование всех вопросов взаимодействия артиллерии и танков, мы вышли из блиндажа на свежий воздух. Наступила теплая августовская ночь. В темном небе светили яркие звезды. Сверчки пели свою бесконечную песню. Танасчишин молчаливо прислушивался к их однообразной музыке.

– Тысячи лет ярко горят звезды и трещат кузнечики. Так будет и завтра, и еще много, много лет. А вот кое-кто сегодня и видит и слышит все это в последний раз, – с душевной грустью произнес Танасчишин, и в его искренних словах звучала любовь к жизни.

Минутами не слышно ни одного выстрела. Только вспышки осветительных ракет напоминают о том, что в полукилометре от нас – коварный враг.

– Вас не беспокоит, что танки будут освещены? – спросил я комкора.

– Наоборот, – ответил он, – я заинтересован, чтобы как можно больше было ракет, и особенно в глубине обороны противника. – И он рассказал, как зимой его «выручили» гитлеровцы, беспорядочно освещая ракетами свои боевые порядки. – Мои танкисты без труда обнаруживали цели и здорово громили тогда фашистов. Дадим им жару и сегодня…

– Желаю успеха, генерал. Артиллеристы помогут вам.

В час ночи неожиданно для немцев началась наша интенсивная артиллерийская подготовка. Когда, по расчетам штаба, в основном были подавлены огневые точки врага и деморализована его пехота в траншеях, загрохотали танки Танасчишина. Дерзко громили противника отважные бойцы. Генерал Танасчишин с гордостью рассказывал мне при встрече в штабе армии о коммунистах А. И. Селиванове и Г. И. Хотяшове. Механик-водитель старшина Селиванов не растерялся, когда выбыли из строя командир и башенный стрелок. Гусеницами танка он уничтожил четыре пушки, два дзота и до взвода пехоты. А разведчики мотоциклетной роты под командованием старшего лейтенанта Хотяшова взяли в плен больше пятидесяти солдат, а также летчика, приземлившегося в районе действий этой роты.

Ночной бой очень сложен и удается только хорошо обученным бойцам и опытным командирам.

Наступил предрассветный час. Вспышки орудийных выстрелов постепенно бледнели. Танасчишин, никогда не заботившийся о маскировке, уже вызвал свой «виллис» прямо к амбразуре наблюдательного пункта, чтобы отправиться вперед. В это время со стороны противника показались три наших танка Т-34. Один за другим они спустились в лощину и на наших глазах, внезапно открыв огонь, атаковали батареи истребительного полка, приняв их за вражеские. Артиллеристы издали без труда узнали свои танки, выскочили вперед, закричали и замахали руками. Только тогда танкисты опомнились. Оказалось, в пылу боя они потеряли ориентировку и не заметили, что вышли к своим позициям.

Вот так иногда бывает на войне.

Как мы потом узнали от пленных, в стане врага ночью царила паника. Гитлеровцы яростно обстреливали друг друга и почти совсем потеряли управление.

Мы выиграли этот ночной бой. К восходу солнца танкисты Танасчишина на шесть-семь километров прорвали оборону врага. В эту брешь немедленно устремились стрелковые дивизии.

Огневой «мешок»

Наши войска вновь начали преследование отступавшего противника. В начале сентября передовые отряды 2-й гвардейской армии вышли на рубеж Кутейниково – Кузнецово – Михайловская, фронт наступления достигал теперь пятидесяти километров.

Командование противника пыталось задержать советские войска на этом рубеже. В штаб армии поступили тревожные данные авиационной разведки: из района Волноваха – Хлебодаровка в направлении на Донецко-Амвросиевку, то есть на наш правый фланг, выдвигается до двух дивизий моторизованной пехоты с танками.

Положение осложнялось тем, что наши войска растянулись на значительную глубину. Артиллерия на тракторной тяге и обозы оказались далеко позади. Только противотанковые полки шли вслед за передовыми отрядами дивизий.

Надо было срочно принимать какие-то контрмеры. Генерал Захаров вызывает своих помощников, знакомит их с обстановкой.

– Судя по данным воздушной разведки, – говорит он, – дивизии противника на марше растянулись километров на пятьдесят – шестьдесят. По-видимому, командующий шестой немецкой армией генерал Холлидт решил спешно нанести контрудар по нашим частям, чтобы выиграть время для отвода своих войск на укрепленную линию Донецк – Мариуполь.

Звонит телефон. Дежурный офицер докладывает:

– У аппарата командующий фронтом генерал-полковник Толбухин.

– Наверняка интересуется, что мы предпринимаем, – высказывает предположение Захаров, подходя к телефону. – Слушаю, Федор Иванович… Наши намерения? Вот сейчас как раз решаем, что делать.

Хмурое лицо командарма вдруг прояснилось.

– Очень хорошо, – говорит он. – Через полчаса доложу. – Положив трубку, сообщает нам: – В помощь армии выделяется шестьдесят бомбардировщиков Пе-2 и полтораста штурмовиков Ил-2. Теперь нужно решить, как лучше использовать самолеты, артиллерию, все наши средства.

Первым поднялся Левин.

– У противника и у нас общий недостаток – растяжка колони, – напомнил начальник штаба. – Зато мы сильнее его в воздухе. Нам надо использовать это преимущество, расчленить и задержать его колонны на подходе. В этом случае получим выигрыш во времени, подготовим противотанковую оборону и сможем бить врага по частям. Не так ли, Иван Семенович? – обратился Левин ко мне. Я кивнул в знак согласия. – Предлагаю три четверти всей авиации направить на вторые эшелоны противника с таким расчетом, чтобы часа на три задержать их продвижение. Начать воздействие немедленно. Оставшуюся авиацию, преимущественно штурмовиков, держать в готовности. Она ударит по первым эшелонам врага, когда они подойдут к переправам через реку Кальмиус. Стрелковым корпусам ускорить выдвижение артиллерии в головы своих дивизий, а механизированному – сосредоточиться на левом фланге для нанесения удара.

Командарм утверждает предложение Левина с некоторыми поправками. Совместными усилиями мы разрабатываем план отражения контрудара.

Мы не могли сразу определить направление главного удара врага и поэтому придержали самолеты. Зато когда головные танковые части противника подошли к реке Кальмиус, южнее Старо-Бешево, «илы» нанесли им немалый урон.

Прибывшие к нам на наблюдательный пункт командир 7-го штурмового авиационного корпуса генерал-майор авиации В. М. Филин и заместитель начальника штаба 8-й воздушной армии полковник А. И. Харебов сообщили, что вторые эшелоны противника около двух часов находятся под воздействием бомбардировщиков. Замысел по расчленению вражеских колонн проводится в жизнь успешно.

Все же передовые части противника, хотя и понесли потери на переправах, вышли к рубежу, занятому нашими отрядами. Завязались ожесточенные бои. На флангах гитлеровцы пробиться не смогли, а в центре 87-я гвардейская стрелковая дивизия стала с боем отходить под прикрытие артиллерии. Здесь генерал-майор Цаликов срочно развертывал 3-ю гвардейскую дивизию. В свою очередь и гитлеровцы принялись усиливать войсками это направление.

Артиллеристы заняли позиции по флангам прорыва и начали обстреливать вклинившиеся группы неприятеля. Невзирая на потери, гитлеровцы упорно рвались вперед, расширяя и углубляя прорыв на участке гвардейцев. Сюда же устремились и потрепанные авиаторами части второго эшелона немцев. Бой разгорался. Возле хутора Вышневый-Курьянский пылало около десяти танков и бронетранспортеров противника.

87-я гвардейская медленно отходила. Враг вползал в своеобразный огневой «мешок».

Захаров связывается по телефону с Толбухиным. Командующий фронтом выделяет еще пятьдесят «илов». Командарм, радостно возбужденный, держит в обеих руках телефонные трубки и кричит одновременно Чанчибадзе и Свиридову:

– Готовьтесь, ждите моей команды, лично возглавьте контратаки. Нельзя упустить такой момент! Вы поняли меня? Хорошо. – И он опускает трубки.

Обращаясь ко мне, он приказывает:

– Тымчику ни одного артполка. Все, что подходит, ставьте только на фланги. Где «катюши»? Сколько их?

Узнав, что артполки занимают позиции на флангах, Захаров успокоился.

Мы продолжали подтягивать артиллерию на фланги, к «воротам» прорыва. Гитлеровцы уже занимали в наших боевых порядках участок глубиной до десяти, а по фронту до двенадцати километров.

К этому моменту мы сосредоточили достаточно сил на флангах прорыва. Вот тогда-то и ударили советские артиллеристы. Казалось, не было такого места, где мог бы укрыться враг, попавший в этот «мешок». Гитлеровцы несли громадные потери. А командование 6-й немецкой армии во главе с генералом Холлидтом по-прежнему требовало от своих войск развития «успеха». Доклады их командиров об огромных потерях штаб Холлидта не принимал в расчет. В эфире непрерывно звучали категорические призывы: «Форвертс!», «Форвертс!»[8]8
  Вперед! (Немецк.)


[Закрыть]

На пятом часу боя были отмечены первые факты самовольного выхода из «мешка» отдельных групп и подразделений противника.

Генерал Г. Ф. Захаров предупредил командира 33-й гвардейской стрелковой дивизии полковника М. А. Кузнецова и командира 2-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта К. В. Свиридова:

– Будьте готовы к нанесению удара по противнику в направлении на хутор Колосков.

И вот по сигналу командарма 33-я стрелковая дивизия с севера, а 2-й механизированный корпус с юга обрушились на фланги противника. Обескровленные немецкие войска, оставив на поле боя горевшие танки, бронетранспортеры, убитых и раненых, стали поспешно отходить. В довершение всего над полем боя появилось около сорока «юнкерсов», которые по ошибке высыпали бомбы на своих солдат.

Так бесславно закончилась одна из попыток командующего группой армий «Юг» фельдмаршала Манштейна восстановить положение в Донбассе.

Поздним вечером подполковник М. И. Князев, один из самых энергичных офицеров артснабжения штаба армии, принес мне только что составленные ведомости расхода боеприпасов. В отдельных дивизиях осталось так мало снарядов, что на другой день воевать было нечем. Особенно плохо в 59-м и 22-м артполках. Там всего по три-четыре снаряда на орудие, а во 2-м гвардейском минометном полку – ни одной мины.

Тут зашел Сергеев, радостно возбужденный, все еще находящийся под впечатлением разгрома неприятеля. Заглянул в ведомости и усмехнулся:

– День резвились, а к ночи подсчитали и прослезились. – Посмотрев на меня, постарался утешить: – Ну, полно тебе переживать. За завтрашний день боишься? Да ведь подвезут же боеприпасы! Небось уже и сам Князев принял меры.

– Через сутки только будут снаряды, – сказал я огорченно. – А тут иные полки умудрились за четыре часа боя лимит четырех суток израсходовать.

– Эх, Иван Семенович! Вспомни гражданскую, когда ты батареей командовал. Неужели не представляешь себе психологию молодого комбата? Сегодня ведь мы устроили гитлеровцам самый настоящий огневой «мешок». Это понимать надо.

Я невольно вспомнил этот разговор через много лет, работая над архивными материалами. В одной из папок мне попалась отчетная карта оперативного отдела штаба 2-й гвардейской армии с интересным названием «Организация артиллерийского „мешка“». Не помню теперь, кто автор этого заглавия – Сергеев или Захаров. Одно могу сказать: оно точно выражало суть дела. Для гитлеровцев это была страшная мясорубка, причем в роли мясника выступал генерал Холлидт. Он старательно гнал тысячи немцев в огневой «мешок», обрекая их на верную смерть.

Войска 2-й гвардейской армии неудержимо двигались в глубь Донбасса, выдвинув вперед сильные отряды. Перемолов в «мешке» танковые войска противника, мы сравнительно легко вышли на рубеж Донецк – Мариуполь.

Командир 87-й гвардейской дивизии полковник Тымчик энергично руководил действиями своих передовых отрядов. Один из них, под командованием капитана Н. Н. Ратникова, 7 сентября на машинах достиг шахты «Мария» и ворвался на восточную окраину Донецка. Через полчаса сержант Герасименко и рядовой Жуйков водрузили красное знамя над зданием драматического театра. Почти одновременно с северо-востока вступили в город передовые отряды 5-й ударной армии. А на улицах рабочие и партизаны продолжали добивать факельщиков и подрывников.

Город был освобожден 8 сентября войсками Южного фронта с ходу и почти без потерь.

Желто-бурый дым стлался над городом. Кругом, куда ни глянешь, остовы обгоревших зданий. На центральной улице, где до войны высились красивые высокие дома, теперь были развалины и пустыри. Кто-то из товарищей показал мне немецкую газету «Донецкий вестник» от 1 сентября 1943 года. В ней бургомистр писал: «С некоторых пор по городу стали ходить тревожные, очень волнующие население слухи о безнадежном положении немецких войск на фронте и о том, что приход большевиков в Юзовку[9]9
  Прежнее название города Донецка.


[Закрыть] – это дело нескольких дней. Усилившееся движение машин по улицам города рассматривается как явное отступление немецких частей». Автор уверял, что «положение немецких войск прочно, как никогда». Едва ли сам он верил тому, о чем писал, а что касается народа, то его обмануть нельзя.

После освобождения Донецка нам привелось побывать в штабе генерала К. А. Цаликова, разместившемся в селе, километрах в тридцати юго-западнее города. В просторной хате нас радушно встретил сам командир 3-й гвардейской стрелковой дивизии, высокий, стройный осетин лет сорока. В нашей армии он был известен как храбрый боевой генерал. Меня поразила его необычная взволнованность.

– Ну посудите сами, – начал он так, словно продолжал давно начатый разговор, – что мне делать? На пути от Волги до Донбасса мы потеряли в боях почти всех наших старых бойцов. Особенно жалко тихоокеанских матросов. И вот теперь дивизия сплошь шахтерская. Ничего не скажу – смелые люди. Но их же надо учить. А времени для этого нет. Какие из них сегодня солдаты? Вы слышите, что творится на дворе? Я только что пришел из сельсовета, а они уже здесь!

За окном раздавались нестройные голоса, с каждой секундой они становились все громче. Наконец в дверь настойчиво постучали. Адъютант вышел и тотчас же вернулся.

– Вас просят, товарищ генерал, – доложил он Цаликову.

Мы вышли на улицу. У крыльца столпились люди. Тотчас же выступил вперед статный старик с георгиевским крестом на груди. Он оглянулся и, подождав, когда все замолчат, начал:

– Товарищи командиры! Мы все здесь шахтеры, и нет тут ни одного моложе пятидесяти годов. Так разве это резон – не принимать нас в войско? Вот мы и требуем сформировать из нас добровольческую бригаду, включить ее в ваши войска как отдельную часть. Мы хотим бить фашистов, мстить им. Посмотрите на него. – И он показал рукой на сумрачного чернобородого шахтера, безучастно глядевшего вдаль. – Злодеи убили у него жену, повесили сына, угнали в Германию двух дочек. Как, по-вашему, есть ему за что мстить фашистам, гнать их с нашей земли?

Цаликов молчал, лицо его было освещено какой-то внутренней радостью.

Я спросил георгиевского кавалера:

– Не знаете ли вы, товарищ, в каком положении Гришинские рудники?

– Да был я там. – Старик посмотрел в сторону Гришино. – Немцы наладили электростанцию, подготовили крепеж. Хотели добывать уголь…

– Вот где вы можете помочь Советской власти. Кому же это сделать, как не вам, старым шахтерам?

– Что верно, то верно, – угрюмо вставил чернобородый, до сих пор безучастно слушавший наш разговор. – Уголек, он, конечно, очень нужен. Но я так понимаю: надо сперва выбить фашистов с Украины.

– Теперь у нас силы много, техника мощная, получше гитлеровской, – попытался я уговорить шахтера. – Помогайте стране углем. У нас, кроме тощего подмосковного, другого поблизости пока не имеется.

– Нет, товарищ генерал! – воскликнул старик, решительно прервав мои слова и в упор посмотрев на меня. – Не возьмете, все равно пойду бить Гитлера проклятого… Да и все они! – добавил шахтер, взглянув на своих товарищей.

– Все, все пойдем! – раздались в ответ возбужденные голоса.

Я хотел уже уезжать, но упрямый старик с Георгием на груди задержал меня: видно, не все высказал, что не давало его душе покоя.

– Вот, – продолжал он, – в сорок первом вы уходили из Донбасса. Горько было. Как же так? Собирались воевать на чужой земле, ан сами врага на тысячу километров к себе пустили? Еще горше стало, когда фашист на шахты пришел. Ну, думал я, Красная Армия не устояла, а ты что же не пошел в войско? Заговорила совесть. Соберемся вечером в хате, все «годки» мои, и вспоминаем, как в том же сорок первом за селом остались брошенными наши танки КВ. Немцы уважительно поглядывали на них! Внутрь лазили, головами качали: «гут, гут», мол. У них таких и в помине не было. А почему наши бросили их? Ни горючего, ни боеприпасов. Скорбно на душе было. Сами видим: техника у нас лучше, чем у них… Почему же отступаем? И стали мы казниться: надо бы и нам в армию. И чем дальше шло время, тем больше совесть горела, грызла души. Цаликов пошутил: