Текст книги "Штурм"

Автор книги: Иван Стрельбицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

На наблюдательный пункт мы добрались быстро. Земля и тут буквально перепахана снарядами и бомбами. Когда я уезжал отсюда утром, передний край находился в трех километрах. А сейчас здесь спешно окапывается пехота. В километре от нас, в лощине, идет бой. Слышны орудийные выстрелы и автоматные очереди. Это солдаты 5-й гаубичной бригады и 1095-го армейского артполка настойчиво отражают атаки врага. Из оврага тянутся столбы густого черного дыма – горят фашистские танки.

Генерал-лейтенант Крейзер по телефону просит передать благодарность артиллеристам.

– Любой ценой надо удержать огневые позиции. А с наступлением сумерек пехота перейдет в контратаку и займет свои траншеи. Вы же знаете фашистов, – в голосе Крейзера звучит ирония, – ночью они боятся воевать. Авиация их не поддержит в темноте, а своим артиллеристам они не очень-то доверяют по ночам.

В телефонной трубке слышу крики: «Воздух! Воздух!» – и почти одновременно мембрана доносит характерные звуки близких разрывов бомб… Начался очередной налет на командный пункт Крейзера. Я уже хотел положить трубку, но с противоположного конца провода донесся спокойный голос:

– Чанчибадзе и Миссан просят помощи. Продумайте использование армейского противотанкового резерва сто тринадцатого истребительного полка.

Наши офицеры-артиллеристы шутили: у майора Ф. М. Долинского, командира 113-го истребительно-противотанкового полка, какой-то особый нюх: он чувствует на расстоянии, когда речь идет о нем. И на сей раз майор очень кстати оказался на наблюдательном пункте. Как всегда, Долинский был одет подчеркнуто опрятно, с каким-то кавалерийским «шиком». Фуражка с высокой тульей, по-видимому сшитая на заказ, надета чуть набекрень. Защитная гимнастерка с широкими рукавами туго подпоясана, галифе хорошо отглажены, новые сапоги блестели. Все, начиная с порывистых движений, четкого доклада о положении в полку и кончая аккуратностью в одежде, говорило о его исключительной энергии. Четыре ордена Красного Знамени украшали широкую грудь офицера. Столько орденов в то время никто из знакомых мне артиллеристов не имел.

– Будьте готовы к выходу на помощь Чанчибадзе или Миссану, – на ходу сказал я Долинскому.

– А Долинский всегда готов, товарищ генерал, – громко ответил он и, красиво приложив правую руку к фуражке, звонко щелкнул каблуками.

– Это хорошо. Однако еще раз проверьте все на месте.

– Есть! – Он лихо повернулся и выбежал из блиндажа.

Бой не прекращался. Неприятель спешил до заката солнца прорвать позиции артиллеристов. Командиры полков подполковники Щеголихин, Казачков, Тихонов и другие возглавили оборону своих батарей. Временами гитлеровцам удавалось захватить то или иное орудие. Тогда командир полка собирал, где мог, бойцов и с небольшим отрядом контратаковал и отбивал пушки или гаубицы.

По телефону и по радио на наблюдательный пункт непрерывно поступали то радостные доклады об отражении атак противника, то печальные вести о гибели батарей и их замечательных бойцов.

Особенно трудно приходилось личному составу 114-й пушечной артбригады и 1095-го армейского артполка. Их орудия, возвышающиеся над окопами, противник хорошо видел.

Командир 114-й пушечно-артиллерийской бригады, умный и волевой полковник Л. И. Митюрев, доложил по телефону:

– Танки и пехота атакуют наши батареи. Много потерь. Разрешите перейти на запасные позиции.

– Переводить батареи в тыл сейчас нельзя.

– Разрешите тогда пойти мне самому на батареи.

– Это можно.

Позже я узнал, что Митюрев не раз возглавлял небольшие группы штабных разведчиков и связистов по освобождению огневых взводов, попавших в окружение.

Самоотверженно руководил самообороной батарей командир 217-го гвардейского полка подполковник Нестеренко. Ему удалось отбить три сильные атаки танков. Командир орудия коммунист старший сержант А. П. Подопригорин и сержант А. А. Тягущин подбили «королевский тигр».

В эти дни героизм артиллеристов стал массовым. Старший лейтенант В. К. Журавлев был тяжело ранен, но не согласился покинуть поле боя и до вечера продолжал командовать батареей. Командир батареи 4-го пушечного полка лейтенант А. Г. Костюков вместе со своими солдатами за день отбил три атаки, уничтожив при этом три танка и одну самоходную пушку.

В трехстах метрах от нас трактор ЧТЗ вез снаряды. Вокруг него стали рваться мины. В задней части прицепа вспыхнуло пламя. Сидевшие наверху бойцы спрыгнули и разбежались. Занялись снарядные ящики и дополнительные пороховые заряды. Огненные языки уже подобрались к трактору. Казалось, промедли еще мгновение, и в воздух взлетит сотня снарядов, а от трактора останется одно воспоминание. В этот момент из кабины выскочил человек с курткой на голове. Он подбежал к прицепу, охваченному огнем, отсоединил его и, прыгнув к рулю, рванул вперед трактор. Сзади раздался оглушительный взрыв.

С опаленным лицом, усталый, мимо наблюдательного пункта ехал этот бесстрашный воин. Я вышел ему навстречу.

– Сержант Васильев, – доложил он, сойдя с трактора.

Это был тракторист из 1100-го пушечного полка. Поблагодарив за спасение трактора, я спросил, почему он пошел на такой страшный риск. Васильев достал из кармана обгоревшей куртки паклю, неторопливо вытер руки и только после этого стал отвечать:

– Так им что до трактора, товарищ генерал? Они же за него не отвечают. А с меня спрос. Что я сказал бы своему командиру, если бы пришел к нему пешком? А у нас с тракторами беда. Вчера фашисты пять машин уничтожили. Сейчас в полку по одному трактору на два орудия. Как же его не спасать?

* * *

День на исходе. Наступают сумерки. С минуты на минуту можно ожидать прекращения атак гитлеровцев. Вот уже доложили Ионов и Петюшкин, что на их участках схватки затихают.

– Все идет как по расписанию, – замечает Ионов. – Фашисты готовятся к отдыху и… – Не успел полковник высказать свое предположение, как на огневые позиции гаубичных полков обрушился град снарядов. Огонь, видимо, вели не менее двухсот орудий.

Доложил командарму.

– Эге, – сказал он, – немцы изменяют своим привычкам, хотят, видимо, воевать и ночью. Либо их артиллеристы опоздали с подготовкой к налету, как, между нами говоря, и у нас с вами иногда бывает, либо они собрали все силы на одном направлении и хотят прорваться до ночи к Миусу. Следите и в случае необходимости самостоятельно используйте армейский противотанковый резерв. Где он сейчас?

– Долинский здесь! – внезапно раздался его звонкий голос.

Все рассмеялись.

– Откуда узнали, что о вас разговор будет?

– Обстановочка, товарищ генерал, – весело ответил майор.

Почувствовав запах водки, я спросил:

– Выпили?

– Так точно! Законных сто грамм…

Огневой налет артиллерии противника вскоре прекратился. Началась атака танков и пехоты. До двух батальонов автоматчиков под прикрытием пятидесяти танков атаковали 1095-й армейский артиллерийский полк. Здесь, пожалуй, был наиболее слабый участок нашей обороны. Следовало немедленно помочь полку.

– Где же Долинский? – спрашиваю адъютанта.

– Он здесь! – выскочил вперед лихой майор.

– Выводите полк немедленно! Занимайте рубеж возможно ближе к тяжелым орудиям для отражения атаки. Положение очень серьезное. И всему командному составу находиться на позициях. Поняли, командир?

– Так точно! За Долинского можете быть спокойны! Долинский танки не пропустит!

Меня и радовало боевое настроение майора, и в то же время вызывали тревогу его излишняя самоуверенность и манера говорить о себе в третьем лице.

Минут через десять «студебеккеры» с подпрыгивающими на пахоте пушками промчались мимо нас. Орудийные выстрелы и автоматные очереди слились в сплошной гул.

Выход полка на противотанковый рубеж был своевременным. Танки противника уже прорвали оборону тяжелого полка и устремились дальше. В этот момент они и были встречены бронебойными снарядами 113-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка.

Уже стемнело.

Гитлеровцы начали поспешно окапываться, чтобы утром вновь повторить все сначала.

Мы же считали ночь своим союзником. Генерал Чанчибадзе любил повторять: «Ночь – это наше время». Под покровом темноты стрелковые полки дружными контратаками выбили противника с захваченных им позиций. Пехота вновь заняла свои траншеи, правда, не первые и вторые, а третьи, последние перед огневыми позициями артиллерии. Но и это – шаг вперед.

К рассвету артиллеристы перегруппировались с таким расчетом, чтобы помочь пехотинцам противотанковым и массированным огнем.

«Суд» идет!

С группой офицеров я находился на своем наблюдательном пункте. Внезапно позвонил командующий армией:

– Прошу срочно ко мне.

– Нельзя ли повременить? Танки атакуют. Сосредоточиваю огонь гаубичной артиллерии, чтобы отбить напор танков.

– Нет и нет! Приезжайте немедленно!

– Что случилось?

– По телефону не могу.

Ничего не поделаешь, надо ехать. Минут через сорок прибыл на командный пункт генерала Я. Г. Крейзера.

– Жив? Ну, слава богу! А мне только что доложили, что десять минут назад ваш НП взлетел на воздух, – дружелюбно встретил меня командарм. – Видишь сколько начальства набралось?

Присмотревшись, я только теперь заметил в темноватом углу землянки Маршалов Советского Союза С. К. Тимошенко, А. М. Василевского, генералов Ф. И. Толбухина, К. А. Гурова и еще нескольких человек, неизвестных мне. «Надвигается что-то большое», – мелькнула у меня мысль.

Маршал Василевский предложил выйти на свежий воздух.

– В блиндаже душно, – заметил он.

Я истолковал эти слова по-своему: приближается гроза.

Возле землянки командарма, рядом с глубокой щелью, поставили походные столики. С одной стороны сели гости, с другой – Крейзер, Субботин, Разуваев, Свиридов и я.

На какое-то мгновение все смолкли, ожидая начала большого и важного разговора. Молчание нарушил С. К. Тимошенко. Сурово и предостерегающе прозвучали его первые слова, обращенные к командующему армией Якову Григорьевичу Крейзеру:

– Я прибыл по поручению Ставки. Вы должны объяснить причины невыполнения приказа. Почему армия не вышла на реку Крынка?

Генерал встал. Без малейшего замешательства, уверенно и четко он доложил о все возрастающем воздействии противника с воздуха, о контрударе его свежих танковых дивизий.

Однако этот ответ не удовлетворил маршала:

– Если армия не в состоянии выполнить задачу, виноват командарм.

А в воздухе, как бы подтверждая слова Крейзера, свирепствовала вражеская авиация. Самолеты усердно бомбили старый командный пункт, откуда мы ушли вчера. Справа раздавались раскатистые взрывы полутонных бомб.

К столу подбежал оперативный дежурный офицер с красной повязкой на рукаве. Забыв спросить разрешение у маршала, он взволнованно зашептал что-то Крейзеру на ухо.

В общий гул канонады вдруг ворвались длинные и короткие, как щелканье бича, пулеметные очереди. Все с тревогой смотрели на командарма. Лицо его оставалось невозмутимым.

– Что там случилось? – заинтересовался Семен Константинович Тимошенко.

– Танковый корпус СС в четвертый раз атакует наш правый фланг, – спокойно ответил Крейзер. – Командир тридцать третьей гвардейской дивизии генерал-майор Селиверстов смертельно ранен. – И, немного помедлив, закончил: – Разуваева и Стрельбицкого прошу отпустить. Они примут меры.

– Действуйте по своему усмотрению, – сказал маршал.

Крейзер встал, подошел к нам и сообщил как о чем-то обыденном:

– Чанчибадзе доложил, что эсэсовская танковая дивизия «Райх» снова вклинилась в оборону тридцать третьей и рвется к переправам через Миус.

«Если 33-я не отсекла пехоту противника, – подумал я, – танки через полчаса выйдут к переправам. Это всего в двух километрах отсюда».

Взглянул на Крейзера. Яков Григорьевич умел сохранять самообладание в любых условиях. Конкретно и неторопливо, без нервозности, он излагал свой план отражения нового натиска неприятеля. Начальник штаба армии генерал-майор Разуваев внимательно слушал его, уточнял отдельные распоряжения, делая заметки в блокноте.

– Распорядитесь резервом, – говорил командующий Разуваеву. – Узнайте у Чанчибадзе обстановку. Прикажите генералу Миссану подготовить двадцать четвертую дивизию к вводу в бой.

– Что у вас осталось в противотанковом резерве? – обратился Крейзер ко мне.

– Сто тринадцатый истребительно-противотанковый полк, три часа назад выведенный из боя.

– Прикройте переправы и сразу же создавайте себе новый резерв… И поскорее возвращайтесь. Желаю успеха.

Мы быстро отправились на места, чтобы ускорить выполнение срочного распоряжения.

– Не знаю даже, что еще вывести в резерв. Вся истребительная и дивизионная артиллерия в действии. Легкие пушки из дивизий не возьмешь, на них держится противотанковая оборона, – сокрушался я.

– Гаубицы, гаубицы бери, Иван Семенович! Они у тебя на «студебеккерах». Любо было глядеть, как вчера артиллеристы раскалывали танки пополам! – успокаивал меня Разуваев.

– Да, но какой ценой?..

– Но ведь мы не на параде, дорогой мой. Надо воевать. И не просто воевать, а побеждать. И я верю – победим! – вдохновенно закончил он.

Когда подходили к блиндажу Разуваева, из двери выскочил комендант штаба без фуражки, с растрепанными волосами. Он кричал своему помощнику:

– Бери две роты из охраны штаба и бегом на опушку леса! Занимай оборону!

– Спокойно, спокойно, майор, – широко улыбаясь, сказал Разуваев. – Вы потеряли фуражку.

Комендант пытался что-то доложить, но генерал перебил:

– Ну что? Прорвались танки? Ваши роты все равно их не остановят. А коменданту в любой ситуации не полагается быть кисейной барышней. – Он говорил медленно, с расстановкой: – Не надо суетиться, и скажите об этом своему помощнику. Надеюсь, вам известно, в каком случае нужна поспешность… Догадываетесь, майор?

Комендант майор П. В. Гортейчук немного успокоился, на его лице появилась улыбка.

– Вот и хорошо, – похвалил Разуваев. – А теперь действуйте.

Шофер Митя Мищенко подъехал и круто развернул «виллис». Мы вскочили в машину и поехали в штаб артиллерии. Полковник Степанов, отдававший какие-то распоряжения офицерам около блиндажа, доложил, что через боевые порядки 33-й дивизии прорвались вместе с танками четыре батальона автоматчиков. Бой идет на огневых позициях 114-й артиллерийской бригады. Отходившие пехотинцы попали под бомбежку. Началась паника.

– Выслать сто тринадцатый истребительный к переправам, – распорядился я. – А мы сейчас же отправляемся навстречу отступающим.

Прихватив с собой телефонистов и радистов «для усиления», мы на двух «виллисах» вымахнули из оврага по направлению к роще.

Навстречу бежали пехотинцы с пулеметами и винтовками. За ними из-за деревьев выскочили две автомашины с противотанковыми пушками.

Заметив нас, солдаты замедлили бег, потом перешли на шаг.

– Кто приказал отходить? – крикнул я, выпрыгнув из машины.

– Не знаю, – нехотя ответил солдат с автоматом на шее. – После бомбежки по цепи скомандовали: «Пошел к переправе!»

Из леса все подходили и подходили бойцы, недоуменно оглядывались по сторонам, не понимая, что происходит. В толпе собравшихся показался сержант.

– Где ваш командир? – спросил я.

– Я принял командование, товарищ генерал. В роте не осталось в живых ни одного офицера.

– И драпаете со всеми? Хорош командир роты!

– Я не драпал, товарищ генерал, – ответил он хриплым голосом, – хотел задержать. Да разве их остановишь…

– Соберите роту и возвращайтесь назад. Сейчас прибудет артиллерийский полк. Поможем.

Сержант бросился собирать бойцов. Он распоряжался проворно, умело, без крика и шума. Скоро вокруг него собрались все, кто только что в панике бежал в тыл. Они стояли понурив головы. Чувствовалось, люди сознают свою вину.

– Тоже мне вояки, – незлобиво журил их сержант. – Испугались. Кого, спрашивается. Битых фашистов. Нешто забыли, как они из донских степей удирали. Заставим их опять бежать. Так, что ли, хлопцы? – повысил голос сержант и озорно подмигнул солдату с перевязанной головой.

В толпе сразу почувствовалось оживление, люди выше подняли головы, послышался говор:

– Сплоховали.

– Да с кем этого не бывает.

– Виноваты, что там говорить.

– Искупим свою оплошность.

– Все равно фашистам несдобровать, – прозвучал чей-то бас, и только тут я заметил настоящего богатыря в порванной гимнастерке.

Сержант терпеливо слушал этот разноголосый хор. Сначала он мрачнел, потом по сердитому лицу пробежала еле заметная улыбка, а последняя реплика солдата-богатыря привела командира в восторг.

– Раз так, то шагом марш! – И бойцы пошли в траншеи.

Паника прекратилась. За теми, кто успел добежать до переправы, сержант послал нескольких солдат. Вскоре и они вернулись на свой рубеж.

Пока мы наводили порядок среди пехотинцев, автомашины с орудиями стояли в стороне.

Теперь надо было браться и за «бога войны».

Идем к автомашине, на прицепе у которой 45-мм пушка. В кузове группа солдат-артиллеристов во главе с лейтенантом, прислонившимся к борту, у большинства повязки на головах и руках.

– Почему увозите орудие? – спрашиваю офицера.

Он пытается приподняться. Страдальческая гримаса искажает лицо.

– Ранен в плечо, – пояснил солдат с перевязанным лицом.

– Это орудие – все, что у нас осталось от батареи, – с трудом доложил лейтенант.

– А вы знаете святой закон артиллериста: орудие ведет огонь, если остался хотя бы один боец?

– Знаю, товарищ генерал. Виноват. Не выдержали.

– Это плохо. Но дело поправимо. Раненых отправьте на медпункт. Орудие изготовьте к бою.

Наши силы нарастали. Подоспел сюда и 113-й полк. Его батареи уже занимали противотанковый рубеж.

Атака противника захлебнулась. Теперь можно вернуться на совещание, или, как говорили мы потом, на «суд».

За столиком, под яблоней, было тихо. Маршал сосредоточенно рассматривал карту, лежавшую на столе. Крейзер молчаливо смотрел вперед. Толбухин, натужно склонив грузное тело, что-то говорил на ухо неизвестному мне генералу.

С разрешения маршала я коротко доложил Крейзеру о происшедшем и принятых мерах.

– Хорошо. Подробнее потом. Сейчас продолжим…

Тимошенко оторвался от блокнота. По-видимому желая помочь Крейзеру конкретнее ответить на ранее заданный вопрос, он сказал:

– Может быть, артиллерия плохо помогала отражать танковые атаки?.. Подумайте, командарм, что же помешало вам выполнить задачу.

Наступила пауза. Легче всего, конечно, было подтвердить, что артиллерия не справилась с делом и поэтому танки вклинились в плацдарм. Крейзер не мог так поступить. Он никогда не кривил душой.

– К артиллеристам у меня нет никаких претензий, – категорически заявил он. – Есть, наоборот, большая солдатская благодарность. Артиллеристы делали и делают сейчас все, что в их силах.

Крейзер замолчал. Голосу командарма вторили частые орудийные выстрелы. Это наши дальнобойные пушки били прямой наводкой. Несмотря на большие потери от авиации, артиллеристы продолжали на широком фронте отражать атаки противника.

– Может быть, вас подвели танки? – спросил Толбухин.

– Да, поначалу я не очень был доволен их действиями у Степановки, – немного подумав, ответил Крейзер. – Вернее сказать, докладами их командиров. Но потом увидел, что танкисты ведут себя в бою отлично, и к ним я тоже никаких претензий не предъявляю.

Грохот разрывов заглушил последние слова командарма. Все вокруг загремело, задрожало. Немецкая эскадрилья сбросила два десятка бомб вблизи штабных землянок. Не успела она уйти, как опять торопливо застучали зенитки: появилась новая группа самолетов противника. Всем нам пришлось укрыться в щелях. Тут я почувствовал сильный удар в плечо. Осколок зенитного снаряда угодил в погон, и я с благодарностью вспомнил затею адъютанта, который недавно «для красоты» втиснул внутрь погона жестяную пластинку. Она-то и спасла от ранения, хотя с неделю руку нельзя было поднять.

Но вот все стихло вокруг. Налет закончился. Мы вылезли из щелей и перешли в блиндаж. Здесь царило прежнее напряжение, все молчали в ожидании конца затянувшегося разговора. В этой молчаливой тишине необычайно сурово прозвучали слова маршала Тимошенко:

– Генерал Крейзер от командования армией освобождается. – Он помолчал немного, затем сообщил: – Новым командармом назначается генерал-лейтенант Захаров Георгий Федорович.

От группы приехавших генералов отделился низкорослый, плотный человек с глубоко запавшими глазами. Командующий фронтом Ф. И. Толбухин сказал ему:

– Вступайте в командование армией. Ваши ближайшие задачи ясны: вторую гвардейскую вывести в резерв фронта, заново укомплектовать ее людьми и техникой, обучить солдат и офицеров воевать. Действуйте!

Гости распрощались и направились к машинам.

– Прошу задержаться, – сказал нам Захаров и вышел из блиндажа проводить уезжающих.

Крейзер тоже вышел. Мы остались, притихшие, удрученные свалившимся на нас позором, чувствуя себя без вины виноватыми. Якова Григорьевича Крейзера мы любили и уважали. Он сумел создать в штабе настоящую, рабочую, творческую обстановку. Никакие тяжелые события на фронте не выводили его, по крайней мере внешне, из душевного равновесия. И это всегда помогало ему принять обдуманное, правильное решение. Мы лишились умного, тактичного и смелого руководителя. «Каков-то будет теперешний?» – думал я.

Новый командарм вернулся в блиндаж быстрой и решительной походкой. Остановился у стола и, нервно комкая карту, окинул нас изучающим, недружелюбным взглядом. Мы доложили о состоянии частей, ответили на вопросы о себе. Наконец он сказал несколько слов о дисциплине и о «самом главном моем требовании» – неукоснительном исполнении приказов.

Выполняя приказ командующего фронтом, наша армия вышла в резерв. Легко сказать, отошла. Сложно и трудно войскам армии выйти из боя, когда противник с воздуха парализует всякий маневр, а его танковые соединения врываются в боевые порядки.

Вот со всеми этими трудностями и пришлось встретиться нашей армии в те нелегкие для нее дни. Выйти из тяжелого положения нам могли помочь танки. Однако механизированные корпуса успели потерять их почти все. Штаб фронта тоже не имел свободных соединений и ничем помочь не мог. Оставалась надежда на артиллерию.

Артиллеристы вели бои в передовых порядках пехоты, а иногда и впереди нее. В ночь на 1 августа нам удалось вывести из боя часть гаубичной артиллерии и переправить ее за реку Миус. С помощью этих батарей мы и обеспечили отход остальных войск.

Пехотинцы короткими контратаками выручали артиллеристов. Наиболее удачными были действия 87-й стрелковой дивизии под командованием полковника К. Я. Тымчика. Не раз он возглавлял контратаки по освобождению окруженных батарей, нанося существенные потери врагу.

31 июля я с трудом пробрался на наблюдательный пункт Тымчика. Он только что вернулся из правофлангового 262-го стрелкового полка. Усталый, сильно похудевший, со впалыми щеками, полковник, однако, держался бодро и даже весело. Обычно сосредоточенный и сдержанный, он на сей раз радостно и возбужденно рассказывал о том, как бойцы отразили две атаки и из-под носа у гитлеровцев вывезли на руках четыре гаубичные батареи.

Рассказ комдива нарушил разноголосый говор. Мимо нас стремительно пробежала вперед большая группа бойцов во главе с высоким кудрявым подполковником.

– Домников! – закричал Тыычик. – Куда это?

На мгновение подполковник остановился, тяжело переводя дыхание, и скороговоркой ответил:

– Вот там, в километре отсюда, в балке, дивизион тысяча сотого полка не может отбиться от немецких автоматчиков. Надо помочь!

– А роту откуда взял? – спросил Тымчик.

– Да это не рота, тут и обозники, и повара, и легкораненые, – торопясь и собираясь бежать вслед своему отряду, объяснил подполковник.

– Ну беги, да смотри поосторожнее там, людей береги.

Домников быстро догнал солдат, и скоро отряд скрылся в лощине.

Не прошло и часа, как оттуда выползли тракторы с орудиями.

Ко мне подошел командир батареи, левая рука его была на перевязи, а через грязный бинт просачивалась кровь.

– Ранен? – спросил я.

– Пустяки, царапина, – ответил капитан. – Спасибо подполковнику, вот орел так орел! Вовремя пришел к нам на помощь. Сам с десяток фашистов скосил, да его бойцы не меньше сотни положили. Хорош был офицер… – закончил он, пытаясь одной рукой зажечь спичку.

– Как это «был»? – закричал Тымчик. – Убит, что ли?

– Ранен в живот. Он, пожалуй, не жилец. – В голосе командира звучала горечь.

Вскоре артиллеристы вынесли подполковника из лощины и остановились около нас. На желтом лице раненого ярко блестели воспаленные глаза.

Пересиливая боль, он старался весело рассказать, как удалось спасти орудия и «пощипать фрицев».

Полковник Тымчик по-отечески обнял Домникова:

– Поправляйся, дорогой. Ты честно выполнил свой долг.

– Я скоро вернусь. Этот месяц у меня, как всегда, невезучий. Но еще повоюем! – тихо отозвался он.

Темнело. Бой затихал.

– Кто такой Домников? – спросил я Тымчика.

– Замполит двести шестьдесят четвертого полка. Сибиряк. Ему лет двадцать пять, не больше. Храбрый. Бойцы рассказывают о нем целые легенды… Может быть, потому, что здорово любят его. Да и как его не любить? Одно плохо – горяч. Помните, он говорил, что месяц у него «невезучий». Мелких ранений у него хоть отбавляй, а тяжелых – по одному каждый год войны, и все приходятся на июль.

– Жаль, очень жаль. Ранение в живот, да еще в такую жаркую пору. Надежд мало.

– Вылечат его, обязательно вылечат, – бурно запротестовал Тымчик. – В нашем медсанбате молоденький врач, хирург Олечка, его невеста. Она прошлый год из костлявых рук смерти его вытащила. Вылечит и теперь! Хорошая семья будет после войны, – задумчиво произнес полковник.

Скажу тут же, что Тымчик оказался прав. Домникова оперировали, и он поправился.

Тяжелые испытания выпали на долю бойцов истребительно-противотанковых частей. Это они, прикрывая наши части, принимали на себя основную тяжесть ударов противника. Артиллеристы насмерть стояли на своих позициях. Батарея 747-го артполка под командованием лейтенанта А. А. Конника, попав в окружение, вела огонь прямой наводкой, отражая бешеный натиск пехоты и танков. Солдаты дрались до конца, порой врукопашную отражали атаки автоматчиков. Несколько танков сгорело на подступах к орудиям, сотни трупов вражеских солдат устилали поле боя. Артиллеристы батареи вместе с лейтенантом ценой своей жизни отстояли важный участок обороны. Никто из них не дрогнул в минуту грозной опасности.