Текст книги "Штурм"

Автор книги: Иван Стрельбицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Кое-кто уже стал сомневаться в «затее» начальника политотдела. Но тот стоял на своем.

– Стемнеет, и румыны сдадутся, – говорил подполковник Н. Д. Ермоленко. – Я уверен, что они будут с нами в одном строю.

И он оказался прав. 5 декабря, на рассвете, сдались в плен остатки румынского десанта во главе с подполковником Пискулеску. А небольшой гитлеровский гарнизон, окопавшийся на западной оконечности косы, был почти полностью истреблен.

Румынские солдаты до отправки в тыл успели подружиться с советскими бойцами. Многие пленные изъявили желание участвовать в борьбе с фашизмом за освобождение Румынии.

* * *

Неоценимую помощь оказывали Советской Армии партизаны.

В 3-й гвардейской стрелковой дивизии, стоявшей в обороне у Казачьих лагерей, мне рассказали следующее.

Выйдя к Днепру, наши войска ощутили острую нужду в плавучих средствах. Все пароходы, баржи и даже лодки немцы угнали в Херсон.

Узнав об этом, херсонские партизаны обещали увести захваченный фашистами советский пароход со всем его экипажем, лодками и снаряжением.

Командир дивизии генерал Цаликов заинтересовался этим предложением, но сомневался в его осуществимости. Не так легко было благополучно пройти мимо вражеских батарей, кроме того, пароход могли обстрелять и наши. Запретить же вообще стрелять по приближающимся судам рискованно, так как гитлеровцы не раз пытались высадить десант.

– Риск – благородное дело, – уверенно ответил связной партизан, когда генерал рассказал ему об этих опасениях.

В назначенный день небольшой пароход «Слепнев» с русской командой под охраной оккупантов отчалил от пристани и пошел в свой обычный рейс. Капитан парохода Гаевой, пожилой человек, с полной готовностью взялся за выполнение опасного задания. Его поддержал и экипаж, тайно вооруженный и подготовленный к побегу.

Когда наступил подходящий момент, Гаевой подал команду. Пароход круто изменил курс, направившись в один из многочисленных притоков Днепра. Это был сигнал экипажу к атаке. Каждый матрос заранее наметил себе «объект». Через пять минут часть охранников перебили, а некоторых, поднявших руки, связали и заперли в трюме.

Экипаж действовал быстро и решительно. Немцы на берегу не сразу сообразили, в чем дело. Когда же поняли, открыли беспорядочный и малоприцельный огонь, а капитан вел судно по ломаному курсу, умело используя извилистые протоки и плавни.

Пароход приближался к нашему берегу. И случилось то, чего опасался командир дивизии. Грянули два орудия, застрекотали пулеметы и автоматы.

Капитан тоже ожидал этого «сюрприза». С мостика раздалась спокойная команда:

– Малый ход! Поднять флаг Советского Союза!

На мачте взвилось алое полотнище. Мелководное судно остановилось в плавнях. Пальба смолкла. Капитан с двумя матросами причалил в шлюпке к нашему берегу под радостные крики «ура».

Экипаж и пленные сообщили важные сведения об организации обороны неприятеля. Вполне исправный пароход с опытной командой и шлюпками очень пригодился нам при форсировании Днепра.

А совсем недавно, когда я завершал работу над этой книгой, удалось узнать о трагической судьбе славной команды «Слепнева». Штаб Одесского военного округа сообщил мне, что после освобождения Херсона пароход подорвался на мине и затонул. Погибла почти вся команда, в том числе и Гаевой.

* * *

В начале 1944 года нам часто приходилось бывать в Цюрупинске. Это, по существу, дачный район Херсона, утопающий летом в зелени фруктовых садов и виноградников. Их разделяют днепровские плавни. В мирное время здесь беспрерывно сновали пароходики. Теперь их разъединила война: Херсон оказался у немцев, Цюрупинск – у нас. По соседству с городом, на позициях 1095-го армейского артиллерийского полка, собирались на занятия старшие командиры.

22 февраля я с группой офицеров штаба армии собрался к артиллеристам и сам сел за руль.

– Что вы, товарищ генерал, при всех-то! – всполошился шофер.

Я моментально вспомнил один из недавних приказов и неохотно уступил ему место.

Дело было вот в чем. В ноябре 1943 года войска фронта преследовали гитлеровцев, отступавших от Молочной. Командующий 44-й армией генерал-майор В. А. Хоменко, сидя за рулем «виллиса», заблудился и влетел в село, занятое оккупантами. Вместе с ним сидел в машине и мой знакомый – генерал-майор артиллерии С. А. Бобков. Гитлеровцы поначалу растерялись и с удивлением глазели на приехавших к ним советских генералов. Командарм воспользовался этим и стал разворачивать машину. Однако мотор заглох. Пока шофер заводил ручкой двигатель, немцы опомнились и открыли огонь по машине. Хоменко и Бобков погибли.

Вот тогда-то и запретили генералам до конца войны садиться за руль.

Шофер, посмеиваясь, дал газ, и машина выехала на дорогу. Было мокро и холодно. Свинцовые тучи сплошь обложили небо, сыпал то снег, то дождь.

– Ну и погодка, – сердито сказал кто-то из офицеров, поеживаясь от холода. – Разве это зима? Вчера весеннее солнце, сегодня снег.

А мне было тепло. Согревала кавказская бурка – подарок старого друга. Незадолго перед этим, проезжая через Большие Копани, я повстречал соратника времен гражданской войны удалого артиллериста 9-й кубанской кавалерийской дивизии полковника Новомлинова. Мы очень обрадовались друг другу, накоротке вспомнили мятежную юность. На прощание он и подарил мне кавказскую бурку. И вот, запахнувшись в нее поплотнее, я почувствовал, какая это неоценимая вещь: и ветер, и дождь, и сырость тебе нипочем.

В Цюрупинск мы приехали еще засветло, успели побывать на двух батареях, проверить их готовность к ведению огня.

Ночь пролетела незаметно. Я быстро оделся и вышел на воздух. Безоблачное небо, тишина, пригревает ласковое южное солнце.

За забором вдруг раздался взрыв хохота.

– Это разведчики штаба полка, – пояснил адъютант. – Слушают веселые рассказы бывалого солдата. Сам он, говорят, при этом никогда не улыбнется.

На улице послышались звуки баяна, донеслось пение.

Сегодня День Красной Армии. Да, двадцать шесть лет назад родилась славная, победоносная армия, первая в мире армия рабочих и крестьян.

Для меня этот день был дорог еще и тем, что исполнилось четверть века службы в армии.

В памяти, как вихрь, пронеслись незабываемые годы армейской жизни. Гражданская война. 1919 год. Добровольцем вступаю в Красную Армию. Получаю назначение в артиллерийскую батарею. Потом – бои с бандами на Украине, белогвардейскими войсками Деникина. Затем – упорное, напряженное учение на командных артиллерийских курсах в Москве, и в это время призыв В. И. Ленина: «Все на борьбу с Деникиным!» Октябрь 1919 года. Вступление в партию. 22 февраля 1920 года – окончание курсов и назначение в 1-ю Конную армию командиром взвода. Служба в Интернациональной кавалерийской бригаде…

Командир полка подполковник Р. И. Иванов, нарушив мое раздумье, поздравляет с праздником.

– В Херсон из Николаева вновь подошли эшелоны, – докладывает он. – Командир дивизии требует открыть по ним огонь из тяжелых орудий, стремясь обезопасить действия своей разведки, а мне жаль разрушать город. Ведь пройдет некоторое время, и Херсон будет освобожден, станет снова советским, и навсегда.

А артиллеристы готовятся к открытию огня. Голос телефонистки из штаба полка доносит:

– Второй дивизион по цели сто семь готов. Третий дивизион – две батареи готовы!

– Где эта цель? – спрашиваю командира.

– Скопление танков в районе Говардовской улицы, – сообщает Иванов.

– Огня по городу не открывать, – предупреждаю командира полка и командира дивизии.

В этот момент распахивается дверь и перед нами предстают капитан Б. И. Вельяшев – командир фотографической группы при штабе артиллерии армии – и его помощник сержант И. Пастернак. Полушубки в грязи и песке. Лица исцарапанные, но довольные, улыбающиеся.

– Что с вами?

– А что? – удивляется Вельяшев. – Ничего. Пришлось поползать по земле под огнем противника.

– Жаль, зеркала нет, посмотрели бы на себя.

– Пустяки! Это неудачные следы удачного путешествия.

– Да где вы были?

– В Херсоне, – басом отвечает Пастернак, снимая со спины большой ящик с перископическим дальносъемочным фотоаппаратом.

– Не хвастай, – одергивает его Вельяшев. – Под Херсоном…

И он рассказал о своих приключениях.

По заданию штаба артиллерии армии они должны были сфотографировать порт Херсона. Ночью с Пастернаком переправились через плавни. Рассвет застал их на пляже, во взводе боевого охранения, рядом с городом. Неискушенные разведчики выставили свой дальносъемочный фотоаппарат, приготовились запечатлеть панораму города. Немцы, увидев на пляже что-то черное, громоздкое, может быть приняв это за какое-то новое оружие, открыли огонь из минометов.

Пришлось срочно отступать, ползком пробираясь сквозь заросли лозы. Однако Вельяшев успел сделать два снимка.

– И вот Херсон у нас в ящике, – закончил капитан, весело блестя глазами.

Борис Ильич Вельяшев, до войны работавший фотокорреспондентом ТАСС, на фронте умело использовал фотоаппарат в целях разведки. Жизнерадостный, всегда улыбающийся, он был смелым и храбрым офицером.

Рассказ разведчиков нарушил зуммер телефона. Звонил начальник штаба армии полковник Левин:

– Георгиев[12]12
  Так мы условно называли командующего армией Г. Ф. Захарова при телефонных переговорах. – Прим. авт.


[Закрыть] вызывает вас немедленно. Получено приятное письмо.

Штурм

Первые трудности

В полдень приехали в штаб армии – в село Преображенка, раскинувшееся в сорока километрах к северу от Перекопа. Село большое, широкие прямые улицы с добротными домами убегают вдаль.

В доме командарма слышатся возбужденные голоса.

– Поздравляю, товарищи! Наша армия будет участвовать в освобождении Крыма, – с ходу сообщает Георгий Федорович. – Конец обороне!

Смотрю на В. И. Черешнюка, П. И. Левина, И. Н. Брынзова – все взволнованы и обрадованы неожиданным известием.

Командарм изложил боевую задачу. Войска 4-го Украинского фронта наносят главный удар с севера и вместе с наступающей с востока Приморской армией уничтожают крымскую группировку врага. Наша армия прорывает перекопские и Ишуньские позиции и во взаимодействии с 51-й армией, форсирующей Сиваш, овладевает Севастополем, очищая от неприятеля всю юго-западную часть полуострова. Наступление назначено на 1 марта.

– Какими силами будем решать эту задачу? – спрашивает командующий и отвечает: – Из трех прежних корпусов остается только один – тринадцатый гвардейский, а выбывающие в резерв заменяются пятьдесят четвертым и пятьдесят пятым стрелковыми корпусами.

Это создает известные трудности. Старые соединения и части были хорошо известны. Их командиров мы привыкли понимать с полуслова, что особенно важно в критические моменты. Теперь придется заново узнавать людей. Подробнее нас ознакомит с обстановкой и задачами Толбухин на совещании у Крейзера.

Незадолго до рассвета все руководство 2-й гвардейской армии во главе с командармом выехало в штаб 51-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер.

Непрерывно моросил дождь. Колеса автомашин грузно оседали в липкую черноземную грязь. Наконец часа через четыре добрались до селения Комрат-Казеут, где размещался штаб.

Здесь уже собрались командиры 54-го и 55-го корпусов генералы Т. К. Коломиец и П. Е. Ловягин со своими командующими артиллерией. Войска их заняли позиции у Перекопа в ноябре 1943 года, сразу же после прорыва на Молочной.

Ожидали генерала армии Ф. И. Толбухина. Скоро он прибыл в сопровождении генералов С. С. Бирюзова и Н. Е. Субботина. Поздоровавшись, тотчас же начал рассказывать о сложившейся обстановке на нашем фронте.

– Прошу иметь в виду, что Гитлер и его генералы не собираются покидать Крым, – сразу же предупредил Федор Иванович. – Они придают полуострову большое значение. Удержание Крыма, по их мнению, поможет оккупантам по-прежнему оказывать политическое влияние на Румынию, Болгарию и на нейтральную Турцию. Что имеет противник в Крыму? Двенадцать немецких и румынских дивизий, специальные части. Они входят в состав семнадцатой германской армии, которой командует генерал-полковник Еннеке. Всего здесь насчитывается до двухсот тысяч солдат и офицеров, около трех с половиной тысяч орудий и минометов, более двухсот танков, сотни полторы самолетов. Все это нам придется перемолоть, чтобы освободить Крым.

Начальник штаба фронта генерал-лейтенант С. С. Бирюзов уточнил распределение средств усиления между 51-й и 2-й гвардейской армиями. Большую часть артиллерии и танков получали наши соседи. Да это и понятно – 51-я армия будет наносить главный удар через Сиваш. На нашу долю тоже приходилось достаточно артиллерии. 2-я гвардейская артиллерийская дивизия под командованием инициативного генерала Л. Н. Алексеева вновь поступала в наше распоряжение. Плохо было только с танками – мы получали всего 18 огнеметных танков и 24 самоходные артиллерийские установки с израсходованными моторесурсами.

– Считаю своим долгом, – сказал Бирюзов, внимательно оглядев собравшихся, – предостеречь вас, товарищи, от недооценки сил и возможностей фашистов на Перекопе и Сиваше. На Миусе и Молочной оборону преодолевать было трудно. Но здесь будет труднее. Командарм пятьдесят первой товарищ Крейзер хорошо это знает. Тут у противника укрепленные районы с железобетонными и прочными дерево-земляными сооружениями. Чтобы разгромить их, необходима организация самой детальной разведки. В прорыве укрепленных позиций Перекопа решающую роль должна сыграть артиллерия. Советую обратить внимание на разведку системы огня и инженерного оборудования. Не очень доверяйте имеющимся данным. Лучше начать все сызнова.

Позже мы убедились, насколько был прав начальник штаба фронта. Проверка разведывательной информации корпусов показала, что многие данные устарели и не подтвердились. А ведь до штурма оставалось всего четыре дня.

В заключение еще раз выступил командующий фронтом. Толбухин сообщил, что через два-три дня заканчивается совместная операция 3-го и 4-го Украинских фронтов по ликвидации крупной группировки противника на никопольском плацдарме.

– Что еще вам сообщить хорошего? – спросил Федор Иванович.

– Как там союзники разворачиваются? – поинтересовался Захаров.

– Ну что же, проведем вечер вопросов и ответов, как в былые времена, – улыбаясь, отозвался командующий. – Да, вопрос о втором фронте заслуживает большого внимания. В сорок втором и сорок третьем годах союзники не выполнили своих обещаний, и в будущем – это, правда, мое личное мнение – все зависит от нас с вами. Чем скорее выйдем к нашим границам, тем быстрее откроется второй фронт.

– В какой мере, – спросил Крейзер, – высадка союзников в Италии оказывает влияние на действия немцев на наших фронтах?

– Ну, это, конечно, еще не второй фронт. Можно привести любопытные данные: к концу сорок третьего года на Восточном фронте Гитлер держал около двухсот шестидесяти дивизий, а во Франции и Италии – меньше семидесяти пяти. После высадки англичан и американцев в Италии Гитлер позволил себе снять тридцать дивизий из Франции и перебросить их на Восточный фронт. Выводы делайте сами. Готовьтесь серьезно и быстро.

Когда Бирюзов прощался с нами, я спросил его:

– Неужели нельзя хотя бы на неделю отсрочить наше наступление на Крым?

Мне показалось, что генерал испытывает то же беспокойство, что и все присутствующие. Поразительно короткий срок отводился на подготовку одной из серьезнейших операций. Но он ответил четко и лаконично:

– Во-первых, неделя ничего не даст, а во-вторых, мы с вами старые солдаты и знаем, что такое приказ.

К вечеру мы приехали в поселок Кременчук, где разместился новый командный пункт. Это в десяти километрах от Перекопа. Сюда, поближе к новым корпусам, уже успело перебраться и полевое управление нашей армии.

Штаб армии в эту ночь напоминал растревоженный муравейник. Артиллеристы до утра не сомкнули глаз. Проверялись расчеты по подавлению батарей противника, планировался вывод армейской артиллерии и 13-го корпуса на огневые позиции. А едва забрезжил рассвет, мы с начальником штаба Кацем и начальником отделения разведки Дмитриевым уже были в пути – знакомились с вновь прибывшими частями.

В совхозе «Червоный чабан» встретились с генералом Чанчибадзе. Поговорили об обстановке, и обоим стало ясно, что к назначенному сроку не успеем подготовиться так, как хотелось бы. Таврическая весна в разгаре, а она обычно бывает затяжной – то солнце припекает, то несколько дней подряд идут дожди вперемешку со снегом. Вот и сегодня грязь непролазная. Даже «студебеккеры» еле ползут колоннами. Части опаздывают, боеприпасов на станциях много, а на позиции их подвезено мало.

С трудом добрались до хутора Ставки, где разместился штаб 55-го стрелкового корпуса. Командира корпуса генерал-майора П. Е. Ловягина мы встретили при выезде из хутора. Короткая беседа у машины о применении дымовых завес живо напомнила мне, что комкор до войны был начальником Академии военно-химической защиты. Старый химик всегда стремился использовать свои знания на фронте.

В штабах артиллерии 54-го, 55-го корпусов и 2-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва мы долго проверяли данные о противнике, изучали карты и схемы, на которых были показаны артиллерийские позиции врага. В итоге пришли к выводу, что все эти данные во многом устарели или нуждаются в тщательной проверке. На схемах числились батареи, засеченные звукоразведкой два месяца назад. Прав был генерал Бирюзов, говоря, что все надо начинать сначала.

Сроки подготовки к наступлению истекали, а работы было непочатый край.

Опасный промах

Во время подготовки к штурму Турецкого вала нам предстояло на открытой местности развернуть около 25 артиллерийских полков и бригаду гвардейских минометов. Трудности усугублялись еще и тем, что их приходилось размещать на сравнительно небольшом участке в тридцать квадратных километров. Перемещение частей тоже оказалось весьма сложным делом. Наступила весенняя распутица. Дороги развезло.

Поручив контроль за передвижением полков начальнику штаба подполковнику Кацу, я продолжал руководить разведкой и планированием артиллерийского обеспечения наступления, переезжая из одного корпуса в другой. Как-то поздно ночью Кац позвонил мне и доложил, что сотни орудий застряли на дорогах в грязи.

Командующий армией, узнав об этом, метал громы и молнии.

– Иван Семенович, беда! – сообщал мне полковник Левин. – Захарову доложили, что артиллерийские полки придут на позиции с опозданием в самом лучшем случае на трое суток. Что с ним творится – трудно тебе передать. Он во всем винит Каца и хочет отдать его под суд Военного трибунала.

Действительно, мы недооценили трудности передвижения частей, плохо организовали марш и поэтому запаздывали с выходом в новый позиционный район. В первые двое суток некоторые артиллерийские полки прошли всего сорок километров и – что самое страшное – сожгли все горючее. Оставалось всего несколько дней до штурма, а предстояло еще преодолеть полтораста километров непролазной грязи.

Через четверть часа после разговора с Левиным я выехал в штаб армии. Вспомнил, как в начале 1942 года предали суду офицера штаба артиллерии Северо-Западного фронта за то, что четыре артполка не были своевременно выведены на позиции, и мне стало не по себе. Военный трибунал тогда милостиво обошелся с ним, разжаловав в рядовые.

В штабе артиллерии бросилась в глаза суета, нервозность и характерная в подобных случаях бестолковщина. Позвал Каца, начальника оперативного отделения подполковника А. Д. Ханадьяна и своего заместителя по противовоздушной обороне, попросил рассказать о перемещении войск. Кац доложил, какой разнос учинил ему командарм.

– Скажите лучше, какие меры вы приняли?

Он не успел ответить. Меня попросил к телефону прокурор А. М. Березовский.

– Командарм требует провести следствие по обвинению Каца в срыве сроков наступления. Где мне его увидеть? – звучал в трубке резкий голос прокурора.

Усилитель разносит его слова по всему блиндажу. Вижу, как бледнеет Кац.

И снова звонок. С главного поста воздушного наблюдения, оповещения и связи сообщают, что самолеты бомбят две артиллерийские колонны, застрявшие без горючего.

– Слышите, что там творится? – говорю Кацу. – Но прежде всего спокойствие, Михаил Аркадьевич. Докладывайте, что вы предприняли.

Оказывается, Кац своевременно, еще за двое суток, послал заявку начальнику управления тыла о срочном подвозе горючего артиллерийским полкам. Но в последнюю минуту член Военного совета по тылу полковник Александров отправил горючее в другие части. Он, конечно, мог не знать о нашем кризисном положении, а Кац не проявил настойчивости.

На выручку застрявшей в грязи артиллерии мы взяли больше половины тракторов в других частях, остававшихся на прежних огневых позициях. Все офицеры штаба выехали в части, находившиеся на марше. Полковник Александров быстро направил артчастям остатки горючего.

Отдав все распоряжения, я пошел к командарму. Захаров с ходу раздраженно бросил:

– Видите, я был прав, когда не соглашался назначить Каца начальником штаба артиллерии. Я против своей воли подписал приказ.

После получасового крупного разговора по душам я вынужден был заявить:

– Или отдавайте под суд Каца одновременно со мной, или не трогайте его. Главная вина лежит на мне… Но сейчас уже приняты необходимые меры.

– Скажите, что же все-таки представляет собой Кац? Будет из него толк? Он очень молод, ведь ему не больше тридцати лет.

– Ему тридцать три. А вспомните-ка наших командиров гражданской войны. Они были моложе, а руководили подчас соединениями покрупнее, чем мы с вами…

– Ну а как он в бою?

– Мне приходилось видеть Каца в очень трудной обстановке на Миусе. Несколько раз он под огнем врага выводил на позиции истребительный полк для отражения танковой атаки.

Командующий был удовлетворен.

– Тогда пусть работает. Скажите об этом Березовскому.

Несмотря на огромные трудности, нам все же удалось подтянуть артиллерию в районы сосредоточения. Справились с этой задачей и наши соседи из 51-й армии. Их артиллерийские полки переправлялись по трехкилометровому мосту через Сиваш. Гитлеровцы непрерывно бомбили его. Ни днем ни ночью не прекращались там воздушные бои. Зенитчики израсходовали десятки тысяч снарядов, прикрывая переправы.

Но подготовительная страда на этом далеко не закончилась. Два стрелковых корпуса еще находились на подступах к переднему краю. На огневых позициях не хватало боеприпасов, из-за распутицы прекратился подвоз авиационного горючего на аэродромы. А время шло, сроки подготовки к наступлению истекали.

В эти дни мы также особое внимание уделяли взаимодействию различных родов войск. Дело в том, что впервые для поддержки атаки пехоты мы решили подготовить минометный огневой вал. Под прикрытием мощного огневого вала стрелковые полки должны были подняться на штурм Перекопа. Но солдаты, особенно из молодого пополнения, порой робко и неумело применялись к огневому валу. При встрече я напомнил об этом командующему армией.

– Что же делать? – спросил Захаров.

– Единственный выход – научить пехоту и минометчиков взаимодействовать.

Это ему понравилось.

– Так и сделаем.

Через три дня были организованы учения. В десяти километрах от передовых позиций саперы успели подготовить учебный полигон. С большой точностью они под руководством генерала Брынзова воспроизвели копию перекопских позиций противника и первых его трех траншей.

Еще накануне мы с Левиным обучали пехотный батальон наступать при поддержке минометов. Много при этом обнаружилось недостатков. Бойцы спешили, плохо приноравливаясь к медленному полету мин. Командир батальона, давая сигнал на перемещение огневого зала, забывал о медленном полете мин и тут же поднимал роты для атаки последующих траншей. Это могло привести к поражению их своим же огнем.

Но вот все готово к показному учению. «Противник» – чучела с немецкими касками – в траншеях. С нашей стороны – стрелки в глубоких окопах и минометчики.

На полигоне командиры рот и батальонов трех стрелковых дивизий, которые должны были наступать с самой удаленной, южной части плацдарма.

Пехотный батальон под прикрытием минометного огневого вала по нескольку раз атаковал траншеи «противника». Постепенно взаимодействие было налажено, пехотинцы стали уверенно бежать за перемещающимися разрывами мин. К концу учения произошел прискорбный случай: огневой вал задел наступавших, и несколько человек получили ранения.

Произошло это потому, что некоторые мины не дошли до цели, так как при стрельбе использовались отсыревшие заряды. Немедленно было отдано распоряжение тщательно просушить все заряды.

26 февраля в штабе 51-й армии вновь собралось совещание. Сюда прибыли Маршал Советского Союза А. М. Василевский, генерал армии Ф. И. Толбухин, генерал-лейтенанты С. С. Бирюзов, Н. П. Анисимов, Н. Е. Субботин и другие.

Командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант С. А. Краснопевцев сообщил, что из-за весенней распутицы прекратился подвоз боеприпасов.

Потом поднялся генерал-лейтенант Н. П. Анисимов, начальник управления тыла 4-го Украинского фронта.

Высокий блондин с приветливым, дружелюбным лицом, он производил впечатление человека с мягким, уступчивым характером. Может быть, таким он и был в общежитии, в обычных взаимоотношениях с людьми. Но на службе его знали другим. Армии должны иметь все, что им необходимо. Заботиться об этом – его долг. И тут он не допускал ни для себя, ни для подчиненных никаких поблажек. В трудных обстоятельствах он не грозил сослуживцам, не оглушал их начальственными окриками, а своим ровным голосом говорил: нужно сделать так-то и то-то. И каждый делал все, что от него требовалось.

В современных условиях фронтовой тыл – очень сложная область боевой жизни. Тем более здесь, в южных степях, с единственной железнодорожной линией и без метра шоссейных дорог. Пожалуй, ни один тыл фронта не имел столько преград на своем пути, сколько их преодолел наш 4-й Украинский. Несмотря на это, войска обеспечивались всем необходимым. Поэтому-то с таким уважением мы относились к Николаю Петровичу Анисимову и так были благодарны ему и его помощникам.

Его доклад был посвящен снабжению армий. Анисимов оперировал цифрами, говорил, чего и сколько не хватает фронту на период наступления. Особенно тяжелое впечатление сложилось у меня о положении с горючим в 8-й воздушной армии. Февраль был на исходе, а бензин все еще не подвезли на аэродромы. В заключение генерал сказал:

– Войска к наступлению не готовы. Боеприпасов, горючего и продовольствия пока не хватает.

Александр Михайлович Василевский внимательно рассматривал данные о подвозе снарядов и горючего, делая отметки красным карандашом на полях ведомостей. Покачав головой, он сказал Толбухину:

– Пора, Федор Иванович, звонить Верховному. Тут дело ясное. Не готовы к наступлению. Тянуть нельзя.

Толбухин по прямому проводу доложил о положении дел в Ставку Верховного Главнокомандования. Через некоторое время оттуда пришел ответ: операцию отложить до 28 марта.

На следующий день мы с подполковниками Дмитриевым и Ханадьяном выехали на Турецкий вал, где был наш передовой наблюдательный пункт.

Еще в 1943 году советские танкисты и конники захватили центральную часть вала и небольшой плацдарм в трех километрах к югу от него, около городка Армянск.

Местность здесь ровная, и наши наблюдатели с высоты пятнадцати – восемнадцати метров хорошо просматривали тыл немецкой обороны. Но и гитлеровцы, занимая западный и восточный отроги вала, отлично видели весь плацдарм и артиллерийский позиционный район.

В пяти километрах от вала мы вышли из «виллиса».

Утопая в грязи, с трудом пробирались ходами сообщения. Облегченно вздохнули, когда ввалились в небольшой блиндаж, грязные и усталые. Полковник Утин, мой заместитель, встретил нас радушно.

С чувством глубокого уважения вспоминаю этого скромного боевого офицера. Много раз ему приходилось под огнем врага управлять артиллерией. И теперь его наблюдательный пункт был под постоянным обстрелом.

С Турецкого вала, насколько видит глаз, открывается унылая картина. Слева развалины Армянска. За городком бывшая железнодорожная станция, от которой остались только высокая, пробитая снарядами водонапорная башня и поваленные набок цистерны. Сзади, в нашем тылу, неоглядная степь с разбросанными по ней курганами. Там виднеется город Перекоп, разрушенный белогвардейцами еще в 1920 году. О нем напоминают лишь поросшие бурьяном холмики.

Внимательно всматриваемся в траншеи противника. По движению касок обнаруживаем перемещение солдат.

– С утра немцы ведут себя беспокойно, – сообщает Утин.

Над нами прошуршал тяжелый снаряд, за ним второй, третий. На перекрестке железнодорожного полотна и противотанкового рва раздались взрывы.

– Ясно, – говорит Дмитриев, – контролируют пристрелку реперов[13]13
  Точка на местности, по которой производится пристрелка.


[Закрыть].

По ступенькам, вырезанным в склоне вала, к нам поднимается начальник штаба армии полковник Левин.

– Приветствую вас, «боги войны», – говорит он дружелюбно. – В чем дело? Иван Семенович? Что это фрицы голос подают?

– Трудно сказать. Очевидно, проверяют старые пристрелочные данные. Судя по темпу пристрелки, к вечеру артиллерия у них будет готова к поддержке своей пехоты. Но что именно они замышляют, не берусь разгадать.

Левин рассмеялся:

– Поближе к рассвету Еннеке пошлет свою авиацию бомбить Преображенку. Ведь он, вероятно, не получил распоряжения Бирюзова о переезде оттуда штаба второй гвардейской армии. А в Преображенку переехал начальник тыла. Представляешь, что там может быть сегодня ночью?

Много лет прошло с тех пор. В 1958 году мне на глаза попалась трофейная карта командира немецкого 49-го корпуса генерала Конрада. С большой точностью на ней отмечены флажками и командный пункт 2-й гвардейской армии, и штабы наших корпусов. Знали и мы, где находились тогда штабы их дивизий, корпусов и 17-й армии во главе с Еннеке. Однако здравый смысл говорит: уничтожай штабы тогда, когда надо сорвать управление войсками. Поэтому до поры до времени мы не трогали их. Но гитлеровцы иногда делали исключение из этого неписаного правила.

Случилось это в ту пору, когда мы только готовились к штурму Перекопа. Руководить боевыми действиями армии с наблюдательного пункта на Турецком валу, конечно, мы не могли. Артиллерийским огнем противник в любую минуту мог порвать все проволочные средства связи и сковать управление. Поэтому командарм сам выбрал в двух километрах к северу от вала место для наблюдательного пункта.

Саперы долго строили блиндажи, увеличивая накат за накатом. Над блиндажами выросли довольно внушительные холмы, резко выделявшиеся на местности. Это, видимо, вывело противника из равновесия. И тогда немцы обрушили на наблюдательный пункт огонь артиллерийского дивизиона большой мощности. Два снаряда прогнули рельсы, завалили угол в блиндаже, но не пробили его. Однако использовать наблюдательный пункт после этого было нельзя.