Текст книги "Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)"
Автор книги: Иван Майский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 63 страниц)
На аэродроме в Александрии нас встречал личный адъютант Наххас-паши по имени Азис-Абеб. Это был высокий, отлично сложенный египтянин в красной феске и в сверкающей позументами форме военного образца. Он прекрасно говорил по-английски и по-французски и блистал светским лоском и любезным обращением. Азис-Абеб сразу же сдал H.M.Харламова на попечение египетских моряков, а меня прямо с аэродрома повез к премьер-министру.
Резиденция Наххас-паши помещалась в роскошной гостинице, стоявшей на самом берегу моря. Меня ввели в большую комнату, служившую премьеру приемной. Спустя мгновение в нее не то вбежал, не то вкатился сам Наххас-паша. Он приветствовал меня, как старого друга, и рассыпался в самых изысканных, комплиментах по адресу СССР, Красной Армии, Советского правительства и меня лично. Когда эта неизбежная часть восточного церемониала была закончена, я спросил Наххас-пашу:
– Вы получили мое ответное письмо?
– Да, получил, – ответил мой собеседник, – но только три дня назад.
– Как три дня назад? – изумился я. – Мое письмо было послано вам месяц назад!
– Совершенно верно, – усмехнулся Наххас-паша, – но вы послали его через Лондон… Ну, а ведь вы знаете Нашат-пашу…
Наххас-паша не договорил, но по его жестам и выражению лица было ясно, что. он хочет сказать. Затем Наххас-паша хлопнул в ладоши, и из соседней комнаты выбежал его секретарь. Он что-то сказал тому на своем языке, и минуту спустя на столе появилась папка с какими-то документами.
– Вот взгляните, – обратился ко мне Наххас-паша.
Это были шифровки, которыми Лондон и Каир обменивались на протяжении последнего месяца. Все они были на французском языке, так что я мог свободно читать. Я с недоумением взглянул на своего собеседника и спросил:
– Разве ваша шифрованная переписка ведется на французском языке?
– Да, по-французски, – ответил Наххас-паша, – наш собственный язык для этих целей мало приспособлен.
Вот как!.. Я невольно вспомнил, что французский язык был заменен русским во внутренней переписке российского министерства иностранных дел только при Александре III.
Шифровки, показанные мне Наххас-пашой, разрешили загадку, над которой я тщетно ломал голову в Москве. Оказалось, что Нашат-паша, желая насолить своему премьеру, разыграл следующий трюк: А.А.Соболев переслал мое ответное письмо Нашат-паше 27 июля, т.е. сразу же после его получения из Москвы. На следующий день, 28 июля, Нашат-паша отправил в Каир телеграмму с сообщением о получении письма, но вместо того, чтобы передать по телеграфу точный текст письма, он ограничился очень кратким изложением его содержания, присовокупив в конце: «Текст письма следует». Не имея подлинника письма, Наххас-паша считал неудобным ставить вопрос на окончательное решение правительства. А между тем письмо из Лондона «следовало» крайне медленно и попало в руки Наххас-паши только 26 августа, т.е. почти через месяц после его отправки из Москвы.
– Выходит, таким образом, – заметил я, – что Нашат-паша послал вам мое письмо на волах.
– Вот именно, на волах! – расхохотался Наххас-паша.
Затем он продолжал:
– Но как только я получил текст вашего письма, я немедленно, в тот же день, 23 августа, ответил вам. Вот мой ответ.
И Наххас-паша протянул мне листок бумаги, который я быстро пробежал. В своем ответе египетский премьер с радостью констатировал «полное согласие между нашими двумя правительствами по вопросу об установлении нормальных дипломатических отношений между Египтом и СССР» и в конце письма заявлял, что «установление дипломатических отношений между нашими двумя странами… с этого момента должно считаться состоявшимся».
– Это копия моего письма, – пояснил Наххас-паша. – Оригинал отправлен три дня назад в Лондон воздушной почтой… Я не знал, что буду иметь удовольствие так скоро видеть вас в Египте… Иначе я задержал бы оригинал до вашего приезда… Прошу вас взять эту копию с собой.
Я выразил удовольствие по поводу счастливого окончания наших переговоров и спросил:
– С какого же числа мы будем считать дипломатические отношения между нашими странами установленными?
Наххас-паша на мгновение задумался и затем с живостью воскликнул:
– Будем считать их установленными с сегодняшнего дня – с 26 августа 1943 г.! Сегодня мы закончили с вами переговоры… К тому же сегодня у нас большой праздник, который чтут все мусульмане, – Рамадан…
Наххас-паша подбежал к открытому окну и, обращаясь ко мне, продолжал:
– Вот взгляните… Весь город расцвечен флагами… Все ходят по улицам веселые и довольные… Хорошая дата для начала отношений между нашими странами!
– Ну, что ж, – ответил я, – пусть 26 августа 1943 г. станет датой установления дипломатических отношений между СССР и Египтом. Надеюсь, наши потомки будут вспоминать эту дату с удовлетворением.
– Да, да, – воскликнул Наххас-паша. – Я не сомневаюсь в этом!
– Теперь, – заметил я, – у нас остается последняя, уже совсем маленькая задача: согласовать текст коммюнике для печати, которое оповестит народы наших стран о происшедшем событии.
Наххас-паша в знак согласия кивнул головой. Затем мы принялись за работу, и через десять минут перед нами на столе лежал текст коммюнике. Наххас-паша тут же отдал его для переписки машинисткам. Было установлено, что коммюнике будет опубликовано одновременно в Москве и Каире 7 сентября 1943 г.
Когда все было сделано, Наххас-паша вдруг воскликнул:
– А не следует ли нам отметить это счастливое событие?
– Прекрасная мысль! – откликнулся я.
Наххас-паша снова хлопнул в ладоши, и опять на сцене появился секретарь. Премьер обменялся с ним какими-то не понятными для меня словами. Спустя несколько минут приемная стала наполняться ближайшими сотрудниками Наххас-паши. Потом два официанта принесли на подносе бокалы и… бутылки с содовой водой!
– Извините меня, – кивнул Наххас-паша на бутылки, – я страдаю язвой желудка, и врачи категорически запретили мне употребление алкоголя…
Я вежливо пошутил:
– При хорошем деле содовая вода может быть не хуже шампанского.
Наххас-паша обрадовался и воскликнул:
– Вот именно!
Официанты разлили содовую воду по бокалам. Наххас-паша поднял тост:
– За счастливое будущее советско-египетских отношений!
Я поддержал его тост. Мы чокнулись и выпили бокалы до дна.
Хотя в бокалах не было ни капли алкоголя, Наххас-паша внезапно оживился, точно он выпил кавказский рог вина, вскочил с места, схватил меня за руку и воскликнул:
– Пойдемте, я покажу вам, как я тут живу!
Премьер повел меня по занимаемым им апартаментам, то и дело приговаривая:
– Вот здесь мой кабинет… Вот здесь моя гостиная… Вот здесь моя столовая…
Наххас-паша проводил меня до самой лестницы, крепко пожал мои руки и на прощанье пожелал всякого счастья и успеха…
Обедали мы с Харламовым в каком-то большом египетском ресторане. После обеда отправились на осмотр александрийской гавани. В наше распоряжение был предоставлен специальный катер. Английские и египетские моряки, сопровождавшие нас, давали необходимые пояснения. В течение двух часов мы знакомились с этим знаменитым портом, служившим морскими воротами в Египет на протяжении пяти тысяч лет – от фараона Джоссера до наших дней – и увидали здесь немало интересного, особенно для H.M.Харламова.
Во время осмотра порта мне вдруг пришла в голову тревожная мысль. Наххас-паша говорил, что три дня назад отправил оригинал своего ответа на мое письмо от 26 июля Нашат-паше в Лондон. Мне он передал лишь неподписанную копию его. А что, если Нашат-паша под разными предлогами начнет саботировать немедленную передачу мне оригинала письма? Я смогу пробыть в Лондоне всего несколько дней, и в течение этих немногих дней я должен довести вопрос об установлении советско-египетских отношений до конца! Коммюнике, согласованное между мной и Наххас-пашой, должно обязательно появиться 7 сентября! Нельзя допускать тут никаких несчастных случайностей! Что же делать?
Я решил попросить Наххас-пашу подписать ту копию его ответа на мое письмо, которую я получил от него утром, и приложить в ней надлежащую печать. Пусть будут два равноценных оригинала. Это свяжет Нашат-пашу и лишит его возможности устраивать какие-либо скверные штучки.
Наш самолет уходил из Александрии в Каир в 6 часов вечера. За час до того я подъехал к резиденции Наххас-паши. Меня встретил все тот же Азис-Абеб.
– Мне нужно видеть на несколько минут премьер-министра, – сказал я с самым дружеским тоном.
Увы! Наххас-паши не оказалось дома и было неизвестно, когда он вернется из какой-то инспекционной поездки. Что было делать?
Азис-Абеб начал осторожно выспрашивать у меня, что заставляет меня так неотложно видеть Наххас-нашу. Я рассказал ему, в чем было дело, сославшись на то, что сейчас время военное, самолет, который везет оригинал письма премьера, может быть сбит немцами, документ пропадет, надо будет создавать его дубликат, и установление дипломатических отношений между СССР и Египтом снова задержится. Не лучше ли застраховаться от всех возможных неприятностей тем способом, который пришел мне в голову?
Азис-Абеб внезапно просиял:
– Так ведь все это устроить легче легкого! – воскликнул обрадованный адъютант. – Оставьте мне вашу копию – как только премьер вернется, я доложу ему, он подпишет документ, и я пришлю его вам в Каир.
– Но завтра утром, – возразил я, – я вылетаю из Каира в Лондон… Документ мне нужно получить сегодня.
– Ничего не может быть проще! – откликнулся Азис-Абеб, – он будет в ваших руках через несколько часов.
– Наверное?
Азис-Абеб торжественно ответил:
– Клянусь Аллахом – да благословенно будет его имя! – я сдержу свое слово.
Не скажу, чтобы я был вполне успокоен, но другого выхода не было. Приходилось идти на риск. Я передал копию письма Наххас-паши его адъютанту и улетел в Каир.
В тот же день ровно в 10 часов вечера в мою дверь постучал курьер премьер-министра. Он привез мне на специальном самолете пакет с пятью большими печатями. В нем лежал второй экземпляр ответного письма Наххас-паши с подписью и надлежащей печатью. Я вздохнул с облегчением.
Сразу же по прибытии в Лондон я сообщил Нашат-паше, что имею дубликат ответного письма Наххас-паши. Это отрезало египетскому послу путь для каких-либо проволочек. Па следующий же день он прислал мне оригинал этого письма. Теперь можно было опубликовать согласованное между сторонами коммюнике об установлении дипломатических отношений. В последний момент из-за трудности коммуникаций в условиях военного времени вышла маленькая неувязка: полной синхронности в дате опубликования коммюнике не получилось. В Каире газеты его напечатали 7, а в Москве – 9 сентября. Но это была уже мелочь. Дело было сделано. Дипломатические отношения между СССР и Египтом после 26-летнего перерыва были возобновлены.
Домой!
При отъезде посла, покидающего свой пост для другой работы, соблюдается определенная дипломатическая процедура. Она несколько варьирует в зависимости от его популярности, длительности пребывания в Лондоне, а больше всего в зависимости от характера отношений между страной аккредитования и родиной посла. В моем случае все формальные показатели были в пользу устройства пышного прощания. Однако советская дипломатия всегда стремилась возможно больше упростить и демократизировать дипломатический этикет, правила которого в основном создавались еще в феодальную эпоху. Теперь я тоже постарался договориться с Иденом о том, чтобы все «прощальные» формальности были сведены к абсолютно необходимому минимуму. В конечном счете все ограничилось тем, что король и королева подарили нам свои фотографии с собственноручной подписью и что Иден (Черчилля в тот момент не было в Англии) устроил мне с женой прощальный завтрак, на котором присутствовали члены правительства и некоторые другие нотабли с супругами.
Накануне дня отъезда я пошел в Гайд-парк. В мае 1917 г., когда после Февральской революции я возвращался в Россию, мое последнее «прости» Англии было сказано в этом замечательном парке. Помню, тогда я прошел его из конца в конец, мысленно пробежал все годы моей эмиграции и затем сказал:
– Прости, прошлое! Теперь передо мной открываются новые, широкие дали.
Сейчас, 26 лет спустя, опять накануне отъезда в Россию, ставшую Союзом Советских Социалистических Республик, мне захотелось снова проститься с Англией в Гайд-парке. Идя по его тенистым аллеям и открытым полянам, я думал:
– Как бесконечно изменился мир за эти четверть века! Как изменилась Россия! Как изменился я сам! Тогда я возвращался домой безвестным эмигрантом, но, хотя верил в великие свершения своей страны, точно не знал, где, как и в каких формах это произойдет. Впереди был туман, правда, пронизанный розовыми бликами, но все-таки туман. Теперь я возвращаюсь домой в качестве опытного дипломата великой социалистической державы, который хорошо знает, что нужно его стране и который в вихре военной бури и послевоенной сумятицы будет участвовать в строительстве ее будущего. Жизнь иногда бывает более фантастична, чем сказка, и я рад, что мне приходится переживать такую фантазию.
Вечером 14 сентября 1943 г. мы покинули Лондон и утром 15-го в Гриноке, близ Глазго, погрузились на большой (21 тыс. т.) лайнер «Мултан», входивший в состав большого конвоя, который вез 30 тыс. войск по маршруту Атлантика – Средиземное море – Суэцкий канал – Индия. В наше распоряжение была предоставлена хорошо устроенная двухкомнатная каюта, в которой мы провели две недели. Погода в Атлантике была довольно «свежая», но зато в Средиземном море было тихо, солнечно и лазурно. Наш конвой охранял мощный эскорт из эсминцев, крейсеров и даже авиаматки. Никаких трагических происшествий не случилось. Мы с женой проводили много времени на палубе, и я имел возможность думать и думать о перспективах войны, о планах моей будущей работы в Москве, о трудных проблемах послевоенного мира.
28 сентября мы высадились в Порт-Саиде и ближайшие несколько дней провели в Каире. Они были использованы для ознакомления с многообразными достопримечательностями египетской столицы.
Далее мы двинулись на автомобилях через Малую Азию по маршруту Каир Иерусалим – Дамаск – Багдад – Керман-шах – Тегеран. На всем пути о нас заботились англичане (в то время на всем этом пространстве еще не было советских посольств). Все было организовано прекрасно, и я пользуюсь здесь случаем высказать мою искреннюю благодарность всем учреждениям и лицам, обеспечившим нам с женой это замечательное, хотя и нелегкое, путешествие.
10 октября 1943 г. мы прибыли в Тегеран и были «сданы» с рук на руки советскому посольству, которое в тот момент возглавлял поверенный в делах советник Максимов. Наконец-то мы были среди своих товарищей. 13 октября мы двинулись в дальнейший путь – на Тавриз, где нас ждал присланный из СССР вагон. Мы погрузились и в ночь с 14 на 15 октября в районе Джульфы пересекли границу СССР.
Дальше была уже своя земля, правда, вздыбленная и взволнованная еще продолжающейся войной, но своя и уже глубоко вдохновленная сталинградской победой. Теперь наш путь лежал через Баку – Минеральные Воды – Тихорецкую Сталинград…
Поезд простоял в Сталинграде три часа. Нас гостеприимно встретили местные товарищи и повезли по городу. Мы собственными глазами видели места, столь знакомые нам и столь дорогие по недавним военным сообщениям: дом Павлова, Тракторный завод, Мамаев курган, переправу через Волгу… Город состоял из руин. Дома с сорванными крышами, полуобвалившимися стенами, пустыми окнами без рам, сиротливо торчащими трубами. Весь город был какой-то сквозной. Его можно было просматривать из конца в конец. Только тут, на месте, лицом к лицу с этими последствиями великой битвы, мы начали лучше понимать и чувствовать, что тут происходило всего лишь несколько месяцев назад, какое неизмеримое количество воли, сил, энергии, решимости, самоотвержения и самопожертвования нужно было иметь, чтобы все это пережить, выстоять и разгромить жестокого врага.
Мы уехали из Сталинграда, глубоко потрясенные его великой исторической драмой и вместе с тем глубоко вдохновленные той новой, бьющей ключом жизнью, которую мы наблюдали на каждом шагу среди этих священных руин.
Утром 23 октября наш поезд медленно подошел к московскому вокзалу. Был серый осенний день, но сквозь мутные, быстро несущиеся облака то и дело прорывались лучи солнца. Нас встречали представители Наркоминдела и родные.
Длинный, 40-дневный, сложный и трудный путь от Лондона до Москвы был окончен. Мы были дома. Начиналась совсем новая страница жизни.
Крымская конференция[268]268
Крымская конференция состоялась в Ялте 4-11 февраля 1945 г.
[Закрыть]
Вторая мировая война явно приближалась к концу. Красная Армия вышла на линию Одера и заняла Силезский промышленный район. Бои шли уже на территории самой Германии, и недалек был день, когда наши войска всей своей мощью обрушатся на Берлин. Румыния, Болгария были свободны. Завершалось освобождение Польши, Венгрии и Югославии. Советские воины стояли на подступах к Вене.
На западе освободили Париж, значительную часть Франции, Бельгию. Англо-американские силы стали переносить военные действия на территорию Германии.
Фашистский зверь оказался стиснутым между двумя фронтами и бешено метался в предчувствии близкой гибели. Иногда ему еще удавалось собраться с силами в каком-либо одном пункте, так случилось в декабре 1944 г., когда Гитлер прорвал англо-американские укрепления в Арденнах; западные лидеры испугались нового «Дюнкерка» и просили Советское правительство ускорить операции на востоке; идя навстречу союзникам, командование Красной Армии перешло в наступление раньше запланированного срока, в результате к моменту Крымской конференции германская опасность в Арденнах была ликвидирована, и вся арденнская авантюра лишь показала, что гитлеровская Германия стоит накануне краха. Правда, на Дальнем Востоке еще оставалась Япония, но едва ли можно было сомневаться, что после разгрома Германии она долго продержится.
Чем ближе подходил конец войны, тем настоятельнее становилось срочное разрешение послевоенных проблем. Событие столь гигантского масштаба, как вторая мировая война, конечно, должно было породить и действительно породило множество самых разнообразных вопросов – политических, экономических, территориальных, военных, национальных и других, – без урегулирования которых невозможно было нормальное существование человечества и прежде всего сохранение мира во всем мире. Однако самыми главными, самыми основными вопросами, на которые требовался срочный ответ, были два: как быть с Германией после победы; как строить послевоенный мир?
Руководители главных государств антигитлеровской коалиции – Советского Союза, Соединенных Штатов и Англии – были единодушны в необходимости созыва конференции трех держав (наподобие Тегеранской) для разрешения указанных вопросов. Но когда и где? Об этом шли длительные переговоры еще с осени 1944 г. В конечном счете состоялось соглашение, что конференция соберется в самом начале февраля 1945 г. и что местом встречи будет Крым. Почему именно Крым?
Ближайший друг и советник президента Рузвельта Гарри Гопкинс, которого я хорошо знал еще со времен моей работы в качестве советского посла в Лондоне, рассказал мне в Ялте, как это получилось.
– Уже в октябре прошлого года, – говорил Гопкинс, – я очень остро почувствовал, как нужна конференция «Большой тройки» с обязательным участием Сталина. Для меня было ясно, что зимой 1944/45 г., когда на советско-германском фронте должны были развернуться крупнейшие наступательные операции, Сталин не захочет выехать хотя бы на короткий срок из Советского Союза. Стало быть, надо было устраивать конференцию где-то в Советском Союзе, но где?.. Тут мне пришел в голову-Крым… Я знал о Крыме из рассказов Льва Толстого… Знал и то, что в Крыму мягкая зима – нет этих ваших страшных холодов… А здоровье президента требовало серьезного внимания: в последние месяцы он стал себя хуже чувствовать… Вот я в дружеском порядке и подсказал Рузвельту идею созвать конференцию в Крыму. Президент в принципе не возражал. Тогда я произвел необходимый зондаж в Москве через вашего посла в Вашингтоне Громыко. Сталину моя идея очень понравилась. После этого я поставил свое предложение уже официально перед нашим правительством. Большая часть советников президента обрушилась на меня и стала доказывать, что президенту Соединенных Штатов нет надобности ехать на край света для того, чтобы встретиться со Сталиным. В переговоры были вовлечены англичане. Положение еще более осложнилось. Стали называть разные другие места для созыва конференции, чего тут только не было?!. Афины, Рим, Александрия, Кипр, Мальта, Иерусалим, Ривьера… Рузвельт начал колебаться, но я упорно отстаивал Крым…
Тут Гопкинс на мгновенье остановился и голосом, в котором явно звучали ноты торжества, воскликнул:
– И вот, как видите, мы с вами беседуем в Крыму!
Съезд делегаций трех держав начался 3 февраля 1945 г.
Члены американской делегации во главе с Рузвельтом первую часть пути от берегов Соединенных Штатов до острова Мальты (известной британской базы на Средиземном море) – проделали на американском крейсере «Куинси». Вторую часть пути – от Мальты до Крыма – они совершили по воздуху.
Английская делегация во главе с Черчиллем также сначала прибыла на Мальту и отсюда продолжила свой путь до Крыма на самолетах.
На Мальте англичане и американцы имели свою особую «конференцию двух», которая являлась подготовительной к Крымской конференций трех.
Обе западные делегации покрыли расстояние от Мальты до Саки (аэродром в Крыму), составляющее более 2 тыс. км, в ночь со 2 на 3 февраля. Делегации в собственном смысле слова сопровождал большой штат военных, моряков, дипломатических экспертов, технического персонала. Общее число переброшенных в ту ночь лиц доходило до 700 человек. Далее, ко времени конференции в Крым прибыло несколько английских и американских судов разного назначения, бросивших якорь в Севастополе. Вместе с командами этих судов и доставленными на них лицами охраны, технических служб (американцы, например, имели с собой типографию) количество иностранцев, прибывших в Крым в связи с конференцией, было не меньше 2,5 тыс. человек.
Размещение участников конференции и их окружения представляло в условиях того времени нелегкую задачу. Крым лишь незадолго до того был освобожден от немцев. Война оставила здесь много разрушений. Города, дороги, строения, электростанции, железнодорожные и телеграфные линии сильно пострадали. Для приема конференции нужно было многое исправить, восстановить, привести в порядок. Это была очень большая, сложная и трудная работа. Достаточно сказать, что для указанной цели в Крым было доставлено свыше 1500 вагонов оборудования, строительных материалов, мебели и так далее и что на ремонт одного лишь Ливадийского дворца было затрачено 20 тыс. рабочих дней. Все эти усилия увенчались несомненным успехом, и участникам конференции был обеспечен максимум возможного в тот момент комфорта. В качестве резиденции для трех делегаций, собравшихся на совещание, были отведены дворцы, каким-то чудом уцелевшие во всех превратностях войны, – Ливадийский, Воронцовский и Юсуповский.
Ливадию – в прошлом большой белостенный дворец Николая II – заняла американская делегация. Здесь находился Рузвельт с дочерью Анной, которая сопровождала отца в столь дальнем путешествии; здесь разместились и некоторые другие члены американской делегации, в частности Гарри Гопкинс со своим сыном Робертом. Гопкинс был сильно болен и не всегда появлялся на заседаниях конференции, но оставался все время в курсе ее работы и нередко давал своему шефу полезные советы. Рузвельт жил в нижнем этаже дворца здесь были его спальня, кабинет, приемная, ибо американский президент мог лишь с большим трудом передвигаться. Уже взрослым человеком он перенес полиомиелит. Рузвельт не мог ходить, и его передвигали на специально приспособленном для того кресле. Именно с учетом этих обстоятельств было решено устраивать заседания конференции в Ливадийском дворце, чтобы избавить Рузвельта от необходимости куда-либо ездить, тем более что как раз в Ливадийском дворце имелся большой зал – так называемый бальный зал императора, – где могли происходить пленумы конференции. Для удобства президента от Ливадии до Севастополя был проложен специальный провод, который заканчивался на американском связном судне «Катоктин»[269]269
Сейчас Ливадийский дворец используется как санаторий, и в зале, где происходили заседания конференции, устроена главная столовая санатория. При входе во дворец укреплены памятные доски (на русском и украинском языках), сообщающие о происходившей здесь исторической встрече.
[Закрыть].
Английская делегация разместилась в Воронцовском дворце (Алупка). Этот дворец был построен в первой половине прошлого века и является настоящей жемчужиной Крыма. Семья графов Воронцовых в течение многих лет была тесно связана с Англией – отец владельца дворца С.Р.Воронцов на рубеже XVIII и XIX веков был русским послом в Лондоне, а его сын М.С.Воронцов получил воспитание и образование на берегах Темзы. Этот факт отразился и на судьбе дворца. Строил его английский архитектор Эдуард Блор, который создал здание в популярном тогда в Англии феодально-романтическом стиле с явным налетом восточно-арабских мотивов. Данное обстоятельство сыграло неожиданно благоприятную роль во время Крымской конференции. Черчилль, глава британской делегации, был чрезвычайно доволен предоставленной ему резиденцией и как-то раз, во время одного из перерывов между заседаниями, весьма бурно выражал мне свое удовлетворение по поводу того, что здесь, на территории «далекой России», он находится в столь родственной его душе обстановке. А настроение главы делегации – дело далеко не безразличное! С Черчиллем в Воронцовском дворце жила его дочь Сара, а также почти все другие члены английской делегации[270]270
Воронцовский дворец, не в пример Ливадийскому и Юсуповскому, почти не пострадал во время германской оккупации. Это объяснялось тем, что Гитлер соблаговолил «подарить» названный дворец фельдмаршалу Манштейну, и Манштейн, рассчитывая на «вечное» владение им, заботился о его сохранности. Эвакуация немцами Крыма произошла в столь спешном порядке, что они не имели времени разрушить дворец. Сейчас он превращен в музей, а часть его используется как санаторий.
[Закрыть]. Советская делегация заняла Юсуповский дворец (Кореиз). Это был наиболее скромный – как по размерам, так и по архитектуре – из трех дворцов, но мы, как хозяева, естественно, должны были все лучшее предоставить гостям.
Первое официальное заседание Крымской конференции состоялось 4 февраля 1945 г. Был ясный солнечный день. Открылось заседание в 5 часов вечера в «бальном зале» Ливадийского дворца. Посредине зала был поставлен очень большой круглый стол, и вокруг него разместились три делегации. Советская делегация сидела лицом к окнам, выходящим в сад, английская – по правую, а американская – по левую сторону от нее. Состав делегации был следующий.
Американская делегация
Ф.Рузвельт, президент.
Э.Стеттиниус, государственный секретарь.
Г.Гопкинс, специальный помощник президента.
У.Леги, адмирал, начальник штаба президента.
Дж.Маршалл, генерал, начальник штаба американской армии,
Э.Кинг, адмирал, главком военно-морских сил.
Дж.Бирнс, директор департамента военной мобилизации.
Б.Сомервелл, генерал, начальник снабжения американской армии.
Е.Ланд, адмирал, администратор по военно-морским перевозкам.
Л.Кутер, генерал.
А.Гарриман, американский посол в Москве.
З.Маттьюс, директор европейского отдела госдепартамента.
А.Хисс, ответственный сотрудник госдепартамента.
Д.Болен, помощник госсекретаря и переводчик. Кроме того, имелось известное число генералов, адмиралов, работников госдепартамента в роли советников и экспертов.
Английская делегация
У.Черчилль, премьер-министр.
А.Иден, министр иностранных дел.
Лорд Лезерс, министр военного транспорта.
А.Кадоган, постоянным заместитель министра иностранных дел.
А.Брук, фельдмаршал, начальник имперского генштаба.
X.Исмей, генерал, начальник штаба министра обороны.
Ч.Портал, маршал авиации, начальник штаба воздушных сил,
З.Кеннингхэм, адмирал, первый лорд адмиралтейства.
Александер, фельдмаршал, верховный союзный командующий на Средиземноморском театре.
Фельдмаршал Вильсон и адмирал Сомервелл.
А.К.Керр, английский посол в Москве.
Кроме того, имелось также известное число секретарей, военных и дипломатических советников и экспертов.
Советская делегация
И.Сталин, председатель Совета Народных Комиссаров СССР.
В.Молотов, народный комиссар иностранных дел.
Н.Кузнецов, народный комиссар военно-морского флота.
А.Антонов, заместитель начальника генерального штаба Краевой Армии.
А.Вышинский, заместитель наркома иностранных дел.
И.Майский, заместитель наркома иностранных дел:
С.Худяков, маршал авиации.
Ф.Гусев, советский посол в Англии.
А.Громыко, советский посол в Соединенных Штатах.
Кроме того, имелось известное число военных, морских и дипломатических советников и экспертов, в том числе С.Кавтарадзе, К.Новиков, Ф.Молочков, В.Павлов.
Разумеется, не все члены делегаций в полном составе участвовали в каждом заседании; советники и эксперты вызывались по мере надобности, в зависимости от обсуждаемых на заседании вопросов, но все-таки в среднем на каждом пленуме конференции за круглым столом сидело не меньше 40–50 человек.
Конечно, основную роль на конференции играли три ее руководителя, и потому, для лучшего понимания дальнейшего изложения, небесполезно остановиться здесь хотя бы вкратце на характеристиках наших иностранных партнеров.
Президент США Франклин Делано Рузвельт был, несомненно, очень крупным государственным деятелем, деятелем буржуазного типа.
Нельзя отрицать, что Рузвельт в рамках буржуазного понимания вещей являлся прогрессивным и дальновидным государственным деятелем. В частности, это сказывалось в области международных дел. Рузвельт хорошо понимал опасность фашизма как очага агрессии против других стран и народов и в предвоенные годы не раз выступал с резким осуждением его политики. Однако он не находил в себе силы поддержать советскую политику коллективной безопасности, которая одна только могла обезвредить Гитлера и Муссолини. Фактически в те решающие дни Рузвельт как типичный либерал говорил хорошие слова, но воздерживался от хороших дел, и тем самым объективно лил воду на мельницу «умиротворителей» агрессоров. К чему привела такая политика, политика Чемберлека и Даладье, нет надобности повторять.
Уже в ходе второй мировой войны Рузвельт сделал два своих самых, крупных и наиболее прогрессивных шага: пошел на прочную коалицию с Советским Союзом и провел закон о ленд-лизе, распространив его применение также и на нашу страну. Однако в вопросе о втором фронте Рузвельт занимал колеблющуюся позицию. Правда, к моменту Крымской конференции второй фронт уже существовал (главным образом потому, что англо-американцы боялись прийти в Берлин позже Красной Армии). Но все-таки, садясь в Ливадийском дворце за один стол с американским президентом, мы не вполне ясно представляли себе, чего от него можно ожидать.
Глава английской делегации Уинстон Черчилль был гораздо более определенной фигурой, чем Рузвельт. Черчилль был также крупным государственным деятелем, но вокруг его имени не сплеталось никаких розовых фантазий. Всем было хорошо известно, что Черчилль консерватор и империалист, однако человек с большим размахом и незаурядной гибкостью.