Текст книги "Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)"

Автор книги: Иван Майский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 63 страниц)

Конфликт между Сталиным и Черчиллем

Между тем события на советско-германском фронте принимали все более грозный характер. 2 октября Гитлер объявил начало «решающего наступления на Москву», и мощная германская группа армий «Центр» под командой генерал-фельдмаршала Бока, подкрепляемая на флангах крупными танковыми соединениями, обрушила сильный удар на Западный фронт. Немцы заняли Орел. К середине того же месяца положение на Западном направлении настолько ухудшилось, что было объявлено об эвакуации Москвы, а резиденция правительства была временно перенесена в Куйбышев. 16 октября «Правда» писала, что «взбесившийся фашистский зверь угрожает Москве», и призывала «остановить врага, во что бы то ни стало преградить дорогу лютым немецким захватчикам». 20 октября бои происходили уже в районе Можайска и Малоярославца, а в Москве было введено осадное положение. 25 октября «Правда» писала, что «гитлеровская свора продолжает лезть на Москву», а 29 октября начались бои уже на Волоколамском направлении. 3 ноября было объявлено, что бои идут на Калининском направлении. Немцы прилагали громадные усилия к тому, чтобы окружить Москву. Одновременно германские армии быстро продвигались вперед на Южном фронте, 21 сентября они заняли Киев, 17 октября – Одессу, 22 октября – Таганрог, 29 октября – Харьков, в ноябре бои развернулись в районе Ростова-на-Дону.

В конце ноября немцы, неся огромные потери, продолжали медленно приближаться к столице. Однако настроение москвичей, настроение всего народа, настроение армии и правительства было единодушно: Москву защищать до конца. Город был превращен в военный лагерь, улицы перегораживали баррикады и противотанковые заграждения, лучшие дивизии Красной Армии (среди них немало сибирских) были сосредоточены на подступах к столице…

Перелом на Западном фронте произошел в начале декабря. 6 декабря началось советское контрнаступление. Оно пошло быстрым темпом. Немцы к этому времени явно выдохлись и оказывались неспособными противостоять мощному удару Красной Армии. Их надежды на захват Москвы до конца года рухнули. Они отступали, цепляясь за каждую удобную для обороны позицию. Это не помешало Красной Армии 9 декабря освободить Тихвин и Елец, 15 декабря Клин и Ясную Поляну, 16 декабря – Калинин, 20 декабря – Волоколамск, 30 декабря – Калугу. Немецкое отступление продолжалось до рек Лама и Руза, где линия фронта вновь на известное время стабилизировалась. Германия понесла несомненное поражение, первое поражение во второй мировой войне. Миф о ее непобедимости начал блекнуть. Но только начал. «Правда» не без основания писала в номере от 13 декабря: «Враг ранен, но не убит». Однако в то время это имело огромное политическое и психологическое значение не только для нашей страны, но и для всего мира.

В отличие от советско-германского фронта военные события на других фронтах во второй половине 1941 г. были скромны по масштабам и несерьезны по своему влиянию на общую ситуацию. Англичане с 18 ноября начали наступление в Северной Африке, 9 декабря овладели Тобруком, 19 декабря Дерной и 24 декабря – Бенгази. Это не внесло сколько-нибудь существенных изменений даже в положение, создавшееся в Африке. Война на море продолжалась в прежних формах и масштабах: враги Англии с помощью подводных лодок и самолетов топили ежемесячно около 200 тыс. т. обслуживающего ее нужды флота. Значительно улучшилось положение Англии в воздушной войне: после 22 июня 1941 г. массированные налеты германской авиации на британские города прекратились более чем на два года. Они возобновились – в форме снарядов «фау» – лишь в 1944 г., но тогда меня уже не было в Лондоне[195]195
  С конца 1943 г. я работал в Москве в качестве замнаркома по иностранным делам.


[Закрыть].

7 декабря 1941 г Япония предательски напала на Пирл-Харбор в Тихом океане. Это сразу вовлекло в водоворот войны две новые великие державы Японию и США, – что имело неисчислимые военные, политические и экономические последствия. Они, однако, начали сказываться только в 1942 г., а полностью обнаружились еще позднее.

Такова была обстановка, когда начались те политические и дипломатические события, к описанию которых я сейчас перейду.

* * *

Я уже рассказывал, что Рузвельт и Черчилль на Атлантической конференции решили устроить в Москве совещание представителей трех держав для обсуждения вопросов, связанных с военным снабжением Советского Союза. Первоначально ни американцы, ни англичане не проявляли тут особой энергии, и была опасность, что реализация принятого решения затянется надолго. Только наш демарш 4 сентября в Лондоне внес элемент срочности в это начинание, и в результате к 17 сентября в Лондон прибыла миссия, возглавляемая Авереллом Гарриманом, которая должна была представлять США на предстоящем совещании трех держав. Британское правительство со своей стороны также назначило миссию, возглавляемую министром снабжения лордом Бивербруком. Оба эти назначения мне представлялись очень удачными. 22 сентября миссии отплыли на английском крейсере «Лондон» из Скапа-Флоу в Архангельск и 28 сентября прибыли в Москву. Гарриман и Бивербрук были два раза приняты Сталиным, при этом присутствовали Молотов и Литвинов. Затем в течение трех дней шла работа совещания трех (Гарримана, Бивербрука и Молотова), которое выработало и приняло «Протокол № 1» сроком на девять месяцев (с 1 октября 1941 г. по 1 июля 1942 г.). В этом «Протоколе» было детально перечислено, что и в каких количествах на базе ленд-лиза США и Англия обязуются доставить СССР. Предусматривалось, что в течение первой половины 1942 г. совещание трех будет возобновлено и на нем будет принят аналогичный «Протокол № 2», определяющий размеры снабжения СССР на год вперед, вплоть до 1 июля 1943 г. Черчилль в послании Сталину от 6 октября обещал, что транспортировка снабжения, установленная «Протоколом № 1», будет производиться непрерывной цепью конвоев, т.е. караванов торговых судов под охраной военных кораблей, с промежутком в десять дней между двумя конвоями.

Черчилль в своих военных мемуарах жалуется, что:

«Прием, оказанный обеим миссиям в Москве, был холодный и происходившие дискуссии носили малодружественный характер… Советские генералы и официальные лица не давали своим американским и английским коллегам никакой информации. Они не объяснили им даже, на чем основаны расчеты русских о необходимых им военных материалах, имевших тогда столь большую ценность. Миссиям не было оказано надлежащего гостеприимства почти до самого конца. Только в самый последний вечер их пребывания в Москве они были приглашены на обед в Кремле»[196]196
  С конца 1943 г. я работал в Москве в качестве замнаркома по иностранным делам.


[Закрыть].

Мне кажется, что Черчилль здесь несколько сгущает краски. Я сам не был в Москве во время совещания трех и потому не могу дать оценку жалобам Черчилля на основании собственных впечатлений. Однако должен констатировать, что ни Бивербрук, ни Гарриман никогда даже намеком не выражали мне какого-либо неудовольствия по поводу московского приема. Не надо также забывать, что совещание трех происходило в тот момент, когда немцы были на подступах к Москве. Сдержанность советских официальных лиц в снабжении англичан и американцев информацией вполне понятна: до этого они мало сделали для завоевания нашего доверия.

Как бы то ни было, но успех московского совещания трех был крупным шагом вперед на пути к сближению СССР с США и Англией, и я прекрасно понимал это. Теперь все внимание необходимо было обратить на скорейшее практическое осуществление решений этого совещания, что в Лондоне зависело главным образом от двух человек – Черчилля и Бивербрука. К счастью, у меня с ними были хорошие личные отношения еще с предвоенных лет, и я максимально использовал данное обстоятельство в интересах СССР.

Казалось, отношения между тремя странами – СССР, США и Англией вступили на путь постепенного крепнущего улучшения, что в тяжелой обстановке тех дней имело для нас исключительно важное значение, и вдруг…

7 ноября 1941 г. Черчилль направил Сталину послание, которое начиналось словами:

«Чтобы внести в дела ясность и составить планы на будущее, я готов командировать генерала Уэйвелла, главнокомандующего в Индии, Персии и Ираке, для встречи с Вами в Москве, Куйбышеве, Тифлисе или в любом другом месте, где Вы будете находиться. Кроме того, генерал Пэпджет, наш новый главнокомандующий, назначенный на Дальний Восток, прибудет вместе с генералом Уэйвеллом… Они могут прибыть к Вам приблизительно через две недели. Хотите ли Вы встретиться с ними?»

Далее в послании сообщалось, что, в дополнение к поставкам договоренного снабжения через Архангельск, начинается его транспортировка также через Иран и что англичане и американцы напрягают и будут напрягать до предела свои усилия в целях помощи СССР. Затем, в несколько завуалированной форме, следовали жалобы.

«Прошу Вас обеспечить, – писал Черчилль, – чтобы наши техники, следующие с танками и самолетами, имели бы полную возможность передать это вооружение Вашим людям при наилучших условиях. В настоящее время наша миссия в Куйбышеве оторвана от этих дел. Она хочет лишь помочь. Мы отправляем это вооружение с риском для себя, и мы весьма желали бы, чтобы оно использовалось самым лучшим образом… Я не в состоянии сообщить Вам о наших ближайших военных планах более того, что Вы в состоянии сообщить мне о Ваших, но прошу Вас быть уверенным, что мы не будем бездействовать».

В послании Черчилля был затронут еще один пункт, которому в дальнейшем было суждено играть немалую роль в отношениях СССР с Англией и США. Финляндия, Румыния и Венгрия, как союзницы Германии, вели войну против СССР, а Англия и США продолжали сохранять с ними нормальные дипломатические связи. Если поведение США еще можно было понять, поскольку они формально не принимали участия в войне против Германии, то от Англии мы вправе были ожидать, чтобы она, как наш союзник, объявила названным странам войну. И мы требовали этого. Но Англия под разными предлогами уклонялась от такого шага. В послании 7 ноября Черчилль излагал Сталину мотивы, по которым британское правительство медлит с выполнением своего союзнического долга[197]197
  «Переписка...», т. I, стр. 29-30.


[Закрыть]. Обращение Черчилля пришло в Москву, когда в нескольких десятках километров от нее еще шли тяжелые бои с немцами. Германские войска уже не могли прорвать оборону столицы, но и Красная Армия еще не могла отбросить их назад. Настроение в Москве было крайне напряженное и тревожное. Отсутствие второго фронта на Западе чувствовалось с особой остротой. Перед ноябрьским праздником в ЦК и правительстве всерьез ставился вопрос: устраивать или не устраивать в создавшейся обстановке парад войск на Красной площади в день 7 ноября? В конце концов было решено устраивать. И парад состоялся под угрозой, что в любой момент на него может обрушиться смертоносный град с немецких бомбардировщиков. Хорошо помню, какой вдохновляющий эффект этот парад произвел на всех советских людей в Лондоне.

Незадолго до ноябрьской годовщины произошла одна неприятная история, вызвавшая сильное раздражение в Москве. Переговоры об объявлении Англией войны Финляндии, Венгрии и Румынии велись в секретно-дипломатическом порядке. Черчилль по этому поводу советовался, конечно, с Рузвельтом. И вот вдруг со стороны Америки сведения о переговорах просочились в печать!

Все указанные обстоятельства надо иметь в виду при чтении ответа И.В.Сталина на цитированное выше послание британского премьера. Ответ Сталина помечен 8 ноября. Это значит, что глава Советского правительства отправил его сразу же после получения послания Черчилля, под непосредственным впечатлением только что прочитанных строк.

«Я согласен с Вами, – писал Сталин, – что нужно внести ясность, которой сейчас не существует во взаимоотношениях между СССР и Великобританией. Эта неясность есть следствие двух обстоятельств: первое – не существует определенной договоренности между нашими странами о целях войны и о планах организации дела мира после войны; и второе – не существует договора между СССР и Великобританией о военной взаимопомощи в Европе против Гитлера. Пока не будет договоренности по этим двум; главным вопросам, не только не будет ясности в англо-советских взаимоотношениях, но, если говорить откровенно, не будет обеспечено и взаимное доверие… Если генерал Уэйвелл и генерал Пэйджет, о которых говорится в Вашем послании, приедут в Москву для заключения соглашений по указанным основным вопросам, то, разумеется, я готов с ними встретиться и рассмотреть эти вопросы. Если же миссия названных генералов ограничивается делом информации и рассмотрения второстепенных вопросов, то я не вижу необходимости отрывать генералов от их дел и сам не смогу выделить время для таких бесед».

Во второй части послания Сталин дал волю своему негодованию по поводу разглашения в печати сведений о переговорах касательно объявления Англией войны Финляндии, Венгрии и Румынии[198]198
  «Переписка...», т. I, стр. 31-32.


[Закрыть].

На другой день я отправился к Черчиллю с посланием главы Советского правительства. Предвидя возможность острой реакции со стороны премьера, я просил Идена присутствовать при нашем разговоре. Черчилль принял меня в здании парламента.

Вынув послание из конверта, он стал его читать. Лицо премьера сразу покраснело, потом левая рука начала взволнованно сжиматься и разжиматься. Когда Черчилль дошел до места, где Сталин говорил о том, на каких условиях он готов принять Уэйвелла и Пэйджета, премьер точно взорвался. Он вскочил с кресла и в состоянии крайнего возбуждения стал бегать по кабинету из угла в угол.

– Как? – возмущенно кричал Черчилль, – я посылаю Сталину моих лучших людей, а он не хочет их принимать!.. Я всемерно иду ему навстречу, а он отвечает мне вот такими письмами!..

Премьер раздраженно махнул в сторону лежавшего на столе послания. Затем Черчилль в страшной ажитации продолжал:

– Не могу понять, чего Сталин хочет? Плохих отношений? Разрыва?.. Кому это выгодно?.. Ведь немцы стоят под Москвой, а Ленинград в кольце блокады!..

Тут я прервал Черчилля и, ухватившись за его последнюю фразу, сделал попытку хоть немножко успокоить премьера.

– Вы правы, – заметил я, – немцы под Москвой, а Ленинград в кольце блокады… Но именно эти факты должны вам подсказать, в каком трудном положении находится моя страна… Надо уметь подняться над мелкими повседневными недоразумениями, трениями, обидами и руководствоваться только большими, основными интересами наших стран. Эти большие, основные интересы сейчас совпадают, и вам, и нам надо разбить Гитлера… Стало быть, мы должны идти вместе.

Меня поддержал Иден: тот советовал премьеру ничего сейчас не решать, а хорошенько обдумать вместе с другими членами кабинета, как в данном случае следует поступить. Черчилль, однако, все еще не мог успокоиться и продолжал ходить, хотя уже более спокойно. Наконец, он сел за стол и, давая понять, что аудиенция окончена, обычным голосом сказал:

– Мы все это обдумаем.

На другой день Бивербрук просил меня срочно заехать к нему. Он усадил меня в кресло в своем кабинете, сам сел напротив в другое кресло и в дружески-доверительном тоне начал:

– Произошла неприятность… Между Уинстоном и дядей Джо (т.е. Сталиным. – И.М.) вышла размолвка… Это никуда не годится… Надо их помирить…

Затем Бивербрук стал говорить, что сейчас самое важное оттянуть, насколько возможно, посылку Черчиллем ответа на последнее послание Сталина. Сейчас Черчилль пылает огнем и страстью. В таком состоянии он может легко наговорить Сталину таких вещей, которые только ухудшат положение. Пусть Черчилль лучше помолчит, отойдет, успокоится. Он, Бивербрук, вместе с Иденом, берутся этого добиться. Но важно, чтобы в ближайшее время и с советской стороны не было никаких действий, которые могли бы вновь распалить премьера, и Бивербрук просил меня оказать содействие в этом отношении.

Я был согласен с планом Бивербрука и обещал ему свою помощь, хотя, откровенно говоря, в тот момент плохо представлял, в чем она может выразиться.

С английской стороны намеченный план был приведен в исполнение: день проходил за днем, а никакого послания Черчилля главе Советского правительства не было. Черчилль молчал и выжидал. Возможно, он делал это демонстративно, ибо до того обычно отвечал на послания Сталина без промедления.

Не знаю, подействовали ли на И.В.Сталина какие-либо сообщения о впечатлении, произведенном в Лондоне его последним письмом, но только 19 ноября, т.е. через 10 дней после отправки им послания 8 ноября, из Москвы вдруг пришла шифровка, в которой мне предписывалось немедленно довести до сведения Идена, что, направляя свое последнее послание, Сталин был далек от намерения обидеть кого-либо из членов правительства, меньше всего премьер-министра. Он бесконечно перегружен вопросами, связанными с ведением войны, и больше ни о чем не может думать. Поднятые Сталиным в послании проблемы – о военной взаимопомощи против Гитлера и о послевоенной организации мира – слишком важны, чтобы их осложнять личными чувствами или недоразумениями. Сталин был очень обижен разглашением переговоров о Финляндии, однако он стремится только к тому, чтобы достигнуть с Англией соглашения по вопросам, поднятым в его послании.

Иден был очень доволен моим сообщением и считал его хорошим мостом для восстановления «мира» между Черчиллем и Сталиным. Действительно, 21 ноября британский премьер направил в Москву первое после конфликта послание, в котором он заверял Сталина, что хочет работать с ним столь же дружественно, как работает с Рузвельтом. Далее Черчилль сообщал, что для обсуждения как военных, так и послевоенных вопросов он намеревается направить в Москву Идена в сопровождении высокопоставленных военных и других экспертов. В данной связи Черчилль делал очень ценное признание.

«Тот факт, – писал он, – что Россия является коммунистическим государством и что Британия и США не являются такими государствами и не намерены ими быть, не являются каким-либо препятствием для составления нами хорошего плана обеспечения нашей взаимной безопасности и наших законных интересов»[199]199
  «Переписка...», т. I, стр. 33-34.


[Закрыть].

Как актуально это звучит для наших нынешних дней!

Наконец, Черчилль обещал, что если Финляндия в течение ближайших 15 дней не прекратит военных действий против СССР, Англия официально объявит ей войну.

23 ноября Сталин направил Черчиллю ответное послание. Он писал, что искренне приветствует «желание сотрудничать путем личной переписки на основе содружества и доверия», и выражал удовлетворение по поводу решения английского правительства по вопросу о Финляндии. Далее Сталин заявлял, что «всемерно поддерживает» визит Идена в ближайшее время в СССР, и при этом прибавлял:

«Я согласен с Вами также в том, что различие в характере государственного строя СССР, с одной стороны, и Великобритании и США, с другой стороны, не должно и не может помешать нам в благоприятном решении коренных вопросов об обеспечении нашей взаимной безопасности и законных интересов»[200]200
  «Переписка...», т. I, стр. 34.


[Закрыть].

Конфликт между Сталиным и Черчиллем был урегулирован.

Мы победим!

Случайно у меня сохранилась запись, сделанная 22 июля 1941 г., т.е. ровно через месяц после начала советско-германской войны (я любил помимо регулярного дневника, иногда особо заносить на бумагу приходившие в голову мысли).

«Прошел месяц войны на советско-германском фронте… Ужасный месяц! Красная Армия все отступает, отступает, отступает… Немцы все глубже врезаются в нашу землю, захватывают города, крепости, селения, территории… Никак не могу понять, почему это происходит… В глубине души у меня, однако, теплится надежда, нет, не надежда, а уверенность, какая-то стихийная, внутренняя уверенность, что наши нынешние поражения – временное явление. Вспоминаю наполеоновский поход на Россию. Тогда тоже русская армия сначала отступала, отступала, даже Москву отдала, а потом… Не хочу и думать о возможности сдачи Москвы сейчас проклятым фашистам!.. Где-то, когда-то, еще до Москвы мы остановим германские орды, а затем погоним их назад… Но где и когда? Скорее бы пришел этот момент!.. А пока мужество, мужество и еще раз мужество! Сколько раз в прошлом Россию пытались завоевать, покорить, поработить – ничего не выходило! Мы выжили в прошлом, выживем и в настоящем. Такой народ, как наш, не может погибнуть!..»

Все это так, но вот англичан трудно убедить в нашей конечной непобедимости. Вчера я видел Дэвида Лоу[201]201
  Знаменитый английский карикатурист.


[Закрыть]. У нас с ним уже давно хорошие отношения, и он часто беседует со мной вполне откровенно. Сейчас он страшно взволнован и огорчен тем, что происходит на советско-германском фронте. Я постарался разогнать его мрачные мысли, аргументируя от истории и от настоящего. Он слушал меня очень внимательно и затем сказал:

– Я очень хочу верить, что вы правы, но вы знаете, какие разговоры сейчас идут на Флит-стрит[202]202
  Улица в Лондоне, где расположены редакции основных газет.


[Закрыть], да и в парламенте? Там, говорят, что Россия продержится не очень долго.

Я невольно рассмеялся и заметил, что британское военное ведомство никогда не отличалось большой прозорливостью. Лоу невесело усмехнулся и медленно прибавил:

– Один знакомый полковник сегодня убеждал меня, что от русских ждать нечего: во время финской войны целых три месяца возились, прежде чем одолели своего маленького противника… Где же им противостоять немцам? Поэтому он против отправки в Россию большого количества оружия из Англии и США, к чему? Все равно оно попадет в руки немцев. Лучше уж поберечь его для себя.

– Ваш полковник, – заметил я, – вероятно, из породы Блимпов?[203]203
  «Полковник Блимп» – образ, созданный Дэвидом Лоу в его карикатурах. Это тупой, узколобый, набитый традициями и предрассудками военный, вышедший в отставку после многолетней службы в колониальных войсках Англии. В 30-40-е годы имя «Блимп» стало на Британских островах нарицательным.


[Закрыть]

– Да, конечно, он Блимп, – ответил Лоу, – но к нему с доверием относятся многие в газетных и политических кругах, а это опасно.

То, что рассказывал мне Лоу, хорошо передавало настроения, широко распространенные в Англии в первые недели после 22 июня. Проявления их я каждый день наблюдал везде, во всех слоях – от министров до шоферов такси. И предо мной, как пред советским послом в Англии, все острее вставала проблема: как бороться с этими пораженческими настроениями? Как содействовать укреплению в англичанах веры в нашу способность вести борьбу до конца? Как создать в них убеждение, что в конечном счете мы победим?

Эта проблема летом 1941 г. (да и позднее) имела первостепенное значение, и разрешение ее требовало от нас величайших усилий и изобретательности. Мы, советские работники в Лондоне, горячо обсуждали данную проблему, мы советовались по этому поводу с Москвой, и мало-помалу из всех наших споров, наметок, предложений выкристаллизовались определенные мероприятия, которые оправдали себя в ходе войны.

Первым из таких мероприятий явилось создание ежедневного бюллетеня «Soviet war news» («Советские военные новости»), который начало издавать посольство. Первоначально он содержал почти исключительно военный материал: сводки с советского фронта, приказы командующих армиями, сообщения военных корреспондентов и т.п. и имел задачей противопоставлять советскую информацию о событиях на востоке Европы информациям английской, американской и особенно немецкой. Постепенно, однако, рамки бюллетеня стали расширяться, и в нем все чаще начали появляться также сведения о жизни тыла СССР, о героических усилиях советского народа в области народного хозяйства, науки, культуры, музыки, литературы, искусства, В конце концов мы пришли к выводу, что страницы бюллетеня слишком тесны для наших потребностей и основали еженедельник «Soviet war weekly» («Еженедельник советской войны»), который мог шире и полнее освещать всю советскую жизнь во всех ее аспектах, как она протекала в годы войны. «Советские военные новости» рассылались бесплатно видным политическим, общественным, военным, профсоюзным и партийным деятелям и на первых порах имели тираж около 2 тыс. экземпляров (к концу войны он дошел до 11 тыс.), а «Еженедельник советской войны» продавался через обычную книготорговую сеть в количестве около 50 тыс. экземпляров.

Это наше мероприятие имело несомненный успех, чему в немалой степени способствовал удачный выбор редактора в лице С.Н.Ростовского. Ростовский был человек политически очень знающий и образованный, превосходный знаток международных отношений, способный журналист, владеющий несколькими языками. В предвоенные годы он опубликовал за рубежом под псевдонимом Эрнст Генри две книги «Гитлер над Европой» («Hitler over Europe») и «Гитлер над Россией» («Hitler over Russia»), которые в то время пользовались большой популярностью. Вдобавок Ростовский был настоящим газетчиком и отличался большой работоспособностью. А это было очень важно, ибо с самого же начала мы убедились, что материалы, присылавшиеся нам для бюллетеня и еженедельника из Москвы, не могут публиковаться в Англии без самой серьезной переработки.

Различные нации имеют различные навыки и традиции в умственной сфере, в частности в области восприятия газетных и журнальных сведений. Здесь вкусы и привычки русских и англичан далеко не одинаковы. Так, русские легко проглатывают длинные статьи, англичане, наоборот, читают только короткие статьи: длинные статьи они просто отбрасывают в сторону (я имею в виду, конечно, среднего читателя). Русские не возражают, если в статье, скажем, экономического характера, имеется много цифр, англичане, наоборот, крайне не любят большого количества цифр и если уж цифры оказываются неизбежными, то требуют, чтобы они подавались в образном виде. Скажите англичанину, что завод X выпускает ежегодно 400 тыс. автомобилей, – это скользнет мимо его сознания и не закрепится в памяти. Но скажите англичанину, что на заводе X каждую минуту с конвейера сходит готовый автомобиль, – это произведет на него впечатление и останется как интересный факт в его голове.

Наши московские товарищи имели, конечно, самые лучшие намерения и часто присылали «Советским военным новостям» чрезвычайно ценные материалы, но почти все они, за редкими исключениями, писали по-русски – не в смысле филологическом, а в смысле стиля и манеры. Все это в Лондоне приходилось переделывать и приводить в доходчивый до английского сознания вид. Практически редакция «Советских военных новостей» (т.е. прежде всего сам Ростовский) обычно брала из присланного материала факты и события и заново писала пригодные для английского восприятия статьи. Это была очень сложная, тонкая, спешная работа, с которой Ростовский справлялся превосходно.

Оба советских органа изо дня в день бомбардировали правдой о России английские умы, особенно умы руководящих деятелей страны, и таким путем вели упорную борьбу с пораженческими в отношении СССР настроениями, в то время широко распространенными на Британских островах. Эта борьба давала свои результаты даже в самый трудный первый период войны, еще большие успехи она имела позднее, когда оптимизм советских органов начал все чаще подкрепляться конкретными фактами фронтовых событий. Когда это важнейшее мероприятие было реализовано, мы в Лондоне стали раздумывать, нельзя ли сделать что-либо еще для воспитания и укрепления веры англичан в несокрушимую волю советских людей быть и остаться великим народом с великим будущим?

В конце концов было решено дать в руки английского читателя две книги: «Войну и мир» Л.Н.Толстого и «Нашествие Наполеона на Россию» академика Е.В.Тарле.

Великий роман Толстого (я всегда считал его самым гениальным романом всех времен и народов), конечно, не раз издавался в Англии и раньше, но тогда он не имел столь актуального значения, как сейчас. Очень ценно было бы в срочном порядке выпустить его новое издание и возможно большим тиражом. У меня имелись неплохие связи с издательским миром, и через короткое время я с удовлетворением мог констатировать, что одно из крупнейших лондонских издательств – издательство Макмиллана[204]204
  Гарольд Макмиллан, будущий британский премьер-министр, был в то время главой названной книжной фирмы и одновременно депутатом парламента. Он тяготел к группе Черчилля, защищал идею англо-советского сотрудничества и нередко бывал гостем нашего посольства. У меня с ним были добрые отношения, тем более, что Макмиллан знал и любил русскую классическую литературу.


[Закрыть] – взялось за это дело, которое, вдобавок ко всему прочему, еще обещало хорошую прибыль (так оно и вышло). В 1942 г. в окнах книжных магазинов появился солидный том в красном переплете. Он содержал 1352 страницы, но так как был напечатан на рисовой бумаге, то не выглядел тяжелым кирпичом. Это был роман Толстого целиком с картами и приложениями. Он сразу стал тем, что англичане называют «best seller». По-русски это можно передать как «покупается нарасхват». Читали его везде: во дворцах и лачугах, среди парламентариев и рабочих, в домах фермеров и клерков, на пароходах и в вагонах лондонской подземки. Я сам видел его в руках у машинисток Форин оффис. Знаменитое произведение точно буря пронеслось по стране и вызвало глубокую и сильную реакцию. Конечно, не все после чтения его уверились в непобедимости СССР, но многие, очень многие поняли и почувствовали, что русские – это великий народ, который не может так просто погибнуть.

Вскоре после выхода нового издания «Войны и мира» моя жена подарила экземпляр романа миссис Черчилль с такой надписью:

«1812–1942. Мы уничтожили нашего врага тогда, мы уничтожим нашего врага и теперь».

Значительно позднее, в феврале 1943 г., миссис Черчилль отдарила мою жену той же книгой. На ней было написано:

«Вот книга для тех, кто хочет понять безграничность и таинственность России. Клементина Черчилль».

Видимо, роман Толстого произвел на миссис Черчилль большое впечатление и заставил ее по-новому посмотреть на наш народ, почувствовать его огромную жизненную силу…

Почти одновременно с «Войной и миром» была опубликована и книга Е.В.Тарле о Наполеоне. Конечно, она не имела такой широкой аудитории, как роман Толстого. Ее читали главным образом в интеллигентских кругах, особенно политики, журналисты, историки, военные. Читали внимательно и невольно делали сравнения с днями второй мировой войны. И так как этот слой читателей играл большую роль в парламенте, в прессе, в армии и флоте, в различных государственных учреждениях, то политический эффект произведения Тарле был, пожалуй, не меньше, чем эффект великой эпопеи Льва Николаевича.

Обе названные книги являлись тяжелой артиллерией в борьбе с неверием англичан в непобедимость Советского Союза. Но были и более мелкие выстрелы, имевшие ту же цель. Помню, заметное впечатление произвела брошюра Полякова «Записки партизана», вышедшая у нас вскоре после начала войны. Мы перевели ее на английский язык, опубликовали большим тиражом и широко распространяли среди жителей Британских островов. Помню еще характерный случай. Как-то один из наших английских доброжелателей принес в посольство замечательную коллекцию карикатур 1812 г., принадлежавших карандашу английского художника Крукшенка и русского художника Теребенева. Они изображали главным образом катастрофу Наполеона в России. Бивербрук издал альбом этих карикатур, а я написал к нему небольшое предисловие.

Несколько позднее, уже в начале 1943 г., нам удалось устроить постановку в лондонском театре «Олд вик» пьесы К.М.Симонова «Русские люди», в тот момент она имела не только литературно-художественное, но и большое политическое значение. Очень полезно, хотя уже в несколько ином плане, было появление на английском книжном рынке известного романа И.Г.Эренбурга «Падение Парижа», который столь ярко показывал, как и почему Франция пала в 1940 г.