Текст книги "Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)"

Автор книги: Иван Майский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 63 страниц)

Привожу некоторые выдержки из записей, которые я делал в первые месяцы войны:

«4 сентября. Чемберлен обратился к немецкому народу с речью по радио на немецком языке.

Английская авиация сбросила бомбы на германские военные суда в Вильгельмсгафене и Брумсбюттеле. Нанесены повреждения. Немцы не отвечали.

Английские самолеты сбросили над Германией 6 млн. листовок.

5 сентября. Английские самолеты сбросили над Рурской областью 3 млн. листовок.

6, 8 и 9 сентября. Английские самолеты опять сбрасывали над Германией листовки.

24-25 сентября. Английские самолеты опять сбрасывали над Германией листовки; всего с начала войны сброшено 18 млн. листовок».

Французы поступали не лучше. Вот несколько характерных выдержек из тех же записей:

«4 сентября. Первое французское военное коммюнике: «Операции начались на земле, на море и в воздухе».

5 сентября. Второе французское коммюнике: «Французские войска вступили в контакт с противником на всем протяжении между Мозелем и Рейном».

6 сентября. Третье французское коммюнике сообщает об отдельных переходах французскими войсками границы в полосе «ничьей земли» (так именуется полоса шириной в 3-12 миль, отделяющая «линию Мажино» от «линии Зигфрида»).

10-16 сентября. Французские коммюнике сообщают о систематическом продвижении французских войск в полосе «ничьей земли».

22 сентября. С Западного фронта сообщается об усилении артиллерийской активности и местных стычках к югу от Саарбрюкена.

24 сентября. Французское коммюнике отмечает, что в течение ночи были отражены многочисленные местные атаки противника на «наши передовые позиции» в районе Саара. И затем добавляется, что в «авторитетных французских кругах» позиция на Западном фронте характеризуется как «позиция стратегического выжидания».

Все это происходило, когда Польша была в огне, когда германские армии рвали на части ее территорию, а германская авиация забрасывала бомбами ее города, когда были важны не только дни, но даже часы и минуты! Поведение англо-французских правящих кругов походило на прямое издевательство над попавшим в беду союзником, и у более искренних людей в обеих странах это вызывало краску стыда за свои правительства. Помню, как-то в середине сентября я встретил в парламенте Гринвуда. Мы заговорили о германо-польской войне. Гринвуд был в полном смятении.

– Это ужасно! Ужасно! – восклицал он. – Наше правительство дало самые торжественные обещания прийти на помощь Польше в случае германского нападения, а что мы делаем? Нельзя же считать помощью заем в восемь с половиной миллионов фунтов, который Англия и Франция дали польскому правительству! Мы не послали в Польшу ни одного самолета, а собственные самолеты используем для сбрасывания на Германию никому не нужных листовок!

Гринвуд был одним из лучших представителей лейбористской верхушки, и я не сомневался в его субъективной искренности. Но это не имело практического значения: вся политика лейбористской партии в течение многих лет делала ее пособницей правящей верхушки страны. Не могла лейбористская партия и сейчас избежать ответственности за предательство Польши, осуществляемое британским правительством.

В другой раз я столкнулся в кулуарах парламента с либеральным депутатом Мандером. Он был в отчаянии.

– Я не понимаю политики нашего правительства, – с горечью говорил он, – она стоит в резком противоречии со всеми нашими традициями, нашими понятиями о чести и бесчестии! Мне просто стыдно смотреть на свет божий.

Результат известен. Черчилль в своих военных мемуарах пишет:

«Польские воздушные силы были уничтожены в течение двух дней… К концу второй недели польская армия, формально насчитывавшая около 2 млн. человек, перестала существовать как организованная сила».

17 сентября президент Польши Мосьцицкий и «правительство полковников» во главе с Веком бежали в Румынию.

Польское государство, созданное Версальской конференцией, перестало существовать. На его территории остались отдельные очаги сопротивления, из которых самым важным была Варшава. Окруженная со всех сторон немцами, она героически сражалась до 28 сентября, но в конце концов пала под ударами врага.

Когда все это совершилось и Польша лежала окончательно раздавленная, папа римский 30 сентября, принимая представителей польского духовенства, произнес «прочувствованную» речь, в которой заявил: «Христос, который проливал слезы по случаю смерти Лазаря, когда-нибудь вознаградит вас за те слезы, которые вы проливаете о своих погибших и о Польше». Трудно представить себе образец большего лицемерия!.. Разве римский престол всей своей политикой в предвоенные годы не содействовал вызреванию нацизма в Германии? И разве римский престол, подобно правительствам Англии и Франции, не предал Польшу в сентябре 1939 г.?..

В такой обстановке вступление Красной Армии в восточную часть Польши 17 сентября 1939 г., т.е. когда польское государство перестало существовать, являлось настоящим избавлением для проживающих здесь украинцев и белорусов от всех ужасов нацистского нашествия. Вместе с тем перед западными украинцами и белорусами открылась возможность слияния с Советской Украиной и Белоруссией в единое национальное целое, что фактически и произошло в конце 1939 г.

Черчилль в своих военных мемуарах считает необходимым бросить в данной связи несколько отравленных стрел в адрес Советского Союза[150]150
  W.Churchill. The Second World War, vol. I, p. 398-399.


[Закрыть]. Странно, однако, что он находит возможным в тех же мемуарах обойти молчанием предательство Польши Англией и Францией. Почему? Не потому ли, что в сентябре 1939 г. Черчилль был членом британского правительства и несет ответственность за совершенное этим правительством преступление? Характерно также, что в официальной истории внешней политики Англии периода войны[151]151
  L.Woodward. British Foreign Policy in The Second World War. London, 1962.


[Закрыть] нельзя найти ни слова о том, что делало британское правительство в сентябре 1939 г. Есть рассказ об объявлении Англией войны Германии, заканчивающийся 3 сентября, и есть рассказ о реакции Англии на мирные предложения Гитлера от 6 октября (уже после разгрома Польши), но то что думало, писало, говорило и делало английское правительство между двумя указанными датами, когда разыгрывалась трагедия Польши, остается неизвестным. А между тем этот месяц был насыщен важнейшими событиями, на которые Англия должна была каждодневно реагировать. Но никаких откликов у Вудворда вы не найдете. Не потому ли, что на поведении британского правительства в сентябре 1939 г. лежит слишком яркая печать предательства, и его апологетам не хочется об этом вспоминать?

«Странная война»

Полгода, последовавшие за разгромом Польши, – это была зима 1939/40 г. – явились периодом так называемой странной войны. Обычно считают, что «странная война» включает также и сентябрь 1939 г. – 30 дней, роковых в истории Польши. Мне кажется, однако, что это не совсем правильно. Сентябрь 1939 г. вполне заслужил другое наименование – месяц предательства Польши правительствами Англии и Франции, и только дальнейшие шесть месяцев, вплоть до начала апреля 1940 г., были тем, что может считаться «странной войной».

В чем состояла суть «странной войны»? И каковы были ее корни?

Суть «странной войны» состояла в том, что формально Англия и Франция вели против Германии войну, а фактически они ее не вели. И не потому, что Лондон и Париж, готовя какие-либо крупные наступательные операции, вынуждены были мириться с временным затишьем на фронте, а потому, что Лондон и Париж вообще не хотели воевать. Они рассматривали объявление войны Германии, сделанное ими 3 сентября 1939 г., как горестное недоразумение, навязанное им силой внешних обстоятельств, и всеми мерами стремились поскорее его ликвидировать. Они не допускали, не хотели и допустить мысли, что стоят в самом начале гигантского мирового конфликта, который уже поздно остановить, и что уже невозможно вернуть Запад к состоянию мира (пусть плохого мира, но все-таки мира), который здесь поддерживался до 3 сентября. В этом сказывались их историческая слепота и их настроение, так хорошо выражаемое известным немецким изречением «Der Wunsch ist der Vater des Gedankens» (желание – отец мысли). Отсюда, естественно, вытекала генеральная линия поведения Лондона и Парижа не делать ничего такого, что могло бы хоть в малейшей степени способствовать обострению и расширению войны.

Такова была сущность «странной войны». А где скрывались ее корни?

Корни лежали в той политике «умиротворения» агрессоров, в первую очередь Гитлера, в той концепции «западной безопасности», которые являлись в предвоенные годы политическим «кредо»: в Англии – «кливденской клики», во Франции – пресловутых «200 семей», считавших, что лучше Гитлер, чем Народный фронт.

Даже формально объявив войну Германии, Чемберлен и Даладье не хотели отказаться от столь милой их сердцу концепции «западной безопасности». Они считали, что 3 сентября 1939 г. произошел несчастный случай: в сумерках международной обстановки друзья не узнали друг друга и обрушились друг на друга с кулаками, но этот неприятный инцидент можно и должно возможно скорее уладить, после чего в отношениях между Германией и англо-французским блоком вновь установятся нормальные, а может быть, и дружественные отношения. «Странная война», по мысли Чемберлена и Даладье, как раз и должна была в кратчайший срок привести к примирению между обеими сторонами. А там уже открылась бы широкая дорога для всевозможных антисоветских махинаций и интриг, которыми руководители британской и французской политики так усердно занимались накануне войны…

Как-то в ноябре 1939 г. я встретился с Ллойд Джорджем. Старик, не в пример многим другим, повернувшимся спиной к советскому посольству после пакта с Германией, продолжал поддерживать со мной дружеские отношения. Мы долго говорили о создавшейся ситуации. Под конец Ллойд Джордж сказал:

– Если вы думаете, что последние события чему-либо научили Невиля, то вы жестоко ошибаетесь. Невиль неисправим, а к тому же еще страшно упрям… Мне точно известно, что он и сейчас готов пойти на сделку с немцами, если они дадут понять, что готовы выступить против вас… Можете быть уверены, что он ни минуты не думает о серьезной войне с Германией.

Сам Ллойд Джордж считал политику Чемберлена глупой и опасной для Англии, но разводил руками и говорил, что пока против нее ничего нельзя сделать.

Я очень внимательно следил за всем, что тогда происходило, и невольно приходил к выводу, что Ллойд Джордж прав: никто в официальных политических кругах (за весьма немногими исключениями) не думал о серьезной войне с Германией и не готовился к ней. Наоборот, большинство в этих кругах верило, что каким-то чудесным образом война вот-вот кончится, а пока надо соблюдать принцип «business as usual» (дела, как обычно). Хорошо помню, когда 31 августа 1914 г. началась первая мировая война, – я жил тогда в Лондоне в качестве эмигранта, – все говорили: «Война кончится к рождеству». Сейчас общественное мнение – от премьера до рядового обывателя – тешило себя иллюзией: «Война кончится к весне» (1940 г.). Печать таких настроений лежала на всех высказываниях и действиях официальных политических кругов.

В самом деле, каковы были факты?

Конечно, одновременно с объявлением войны Чемберлену пришлось создать «новое правительство». Этого требовало простое политическое приличие. Однако, если бы он всерьез думал о войне, он сразу сформировал бы правительство «общенационального характера», на возможно более широкой коалиционной базе, и уж во всяком случае с непременным участием второй основной партии – лейбористов. А что сделал Чемберлен?

Чемберлен сохранил все важнейшие посты в руках самых махровых «мюнхенцев». Министром иностранных дел остался Галифакс, министром финансов – Саймон, министром внутренних дел – Андерсон, министром торговли – Стэнли, министром авиации – Кингсли Вуд, лордом-хранителем печати – Самуэль Хор, министром транспорта – Юан Уоллес и т.д. Единственная разница по сравнению с прошлым состояла лишь в том, что Чемберлен привлек в свое правительство представителей консервативной «оппозиции» – Черчилля в качестве морского министра и Идена в качестве министра по делам доминионов. В скобках замечу, что это последнее назначение в немалой степени объяснялось стремлением Чемберлена получить поддержку со стороны империи, и потому на пост названного министра он выдвинул Идена как человека, наиболее популярного в заморских владениях Англии. Таким образом, «новое правительство» Чемберлена было по существу старым правительством, правительством консервативных «умиротворителей», чуть-чуть подкрашенным в антигитлеровские тона, и никак не могло претендовать на имя «национального». Лейбористская партия по-прежнему оставалась на положении «оппозиции Его Величества». И тут был свой особый смысл: вековая традиция повелевает, чтобы во главе Англии стояло правительство одной основной партии и чтобы ему противостояла оппозиция другой основной партии. Чемберлен рассуждал: так было – так будет, так должно быть и сейчас.

Надо сказать, что лейбористская верхушка в первые месяцы войны также придерживалась этой «доктрины». Она тоже не верила в серьезность войны, тоже стремилась сохранить привычные нормы и обычаи. Исключения были, но не часто. Поэтому лейбористская партия в дни реорганизации правительства не проявила никакой активности в целях создания действительно национального кабинета. В оправдание такой линии обычно приводился аргумент: «Мы не хотим нести ответственности за глупости Чемберлена, – пусть сам выкручивается, как знает». Единственное, на что пошла лейбористская партия, это обещание поддерживать правительство, не входя в его состав, да соблюдать на время войны межпартийное перемирие на выборах. Примерно такую же позицию заняли тред-юнионы на своем конгрессе в Вридлингтоне 4–5 сентября, а также на заседании исполкома Амстердамского (профсоюзного) интернационала, состоявшемся в Париже 13–14 октября. О том, что лейбористы живут по принципу «business as usual», свидетельствовал также следующий характерный факт: 20 марта 1940 г. из лейбористской партии был исключен известный депутат парламента Д.Притт за его «слишком дружественное отношение» к СССР. Да, да! Все было, как обычно. Война тут ничего не изменила.

Наряду с созданием «нового правительства» Чемберлену очень важно было показать всему миру и прежде всего Германии, что империя его поддерживает. Это повысило бы его шансы при заключении сделки с Гитлером. Данная задача оказалась более легко разрешимой, чем о том думали многие как в самой Англии, так и за ее пределами. Причина была понятна. Если бы Англия объявила войну какой-либо стране буржуазной демократии, доминионы и колонии, вероятно, еще долго думали бы, как им к этому отнестись. Но Англия объявила войну фашистской державе, начисто отвергавшей все принципы демократии (даже буржуазной) и проводившей в жизнь политику самого зверского расизма. Тем самым выбор для заморских владений Англии упрощался.

Действительно, Австралия и Новая Зеландия объявили войну Германии одновременно с метрополией 3 сентября, Канада – 10 сентября. Вопреки опасениям в Лондоне, Южно-Африканский Союз также очень быстро решил вопрос в пользу Англии. Перед войной здесь у власти находилось правительство бурского националиста Герцога, которое во многом (особенно в расовом вопросе) симпатизировало гитлеровской Германии. Герцог поэтому высказался за политику нейтралитета в войне между Англией и Германией, но провалился и парламенте. 5 сентября на смену ему пришел известный англофил фельдмаршал Смэтс, правительство которого объявило войну Германии. Египет и Ирак, которые де-юре были независимыми государствами, но фактически в то время еще являлись британскими полуколониями, не решились сделать то же самое, ибо здесь фашисты имели сильную «пятую колонну», однако они все-таки порвали дипломатические отношения с Германией. В Индии Англия встретилась с известными трудностями, но и тут в конце концов все обошлось сравнительно благополучно.

Единственным исключением явилась Эйре (Ирландское свободное государство). Вековая вражда ирландцев к своим британским угнетателям имела результатом то, что уже 2 сентября 1939 г. Эйре официально объявила о своем нейтралитете в войне между Англией и Германией. Создалось чрезвычайно странное положение: даже в наиболее критические моменты войны, когда стоял вопрос о том, быть или не быть Англии, в Дублине, всего лишь в сотне-другой миль от британского берега, существовали фашистские дипломатические миссии (германская, итальянская, японская), которые вели широкую разведывательную и диверсионную работу против Лондона.

Как бы то ни было, но все-таки в общем формальная мобилизация империи против гитлеровской Германии была осуществлена уже в самом начале войны.

Сравнительно благоприятно для Англии и Франции складывалась и международная ситуация. Уже в течение сентября – октября 1939 г. скандинавские страны, Бельгия, Голландия, государства Американского континента, Иран, Сиам объявили о своем нейтралитете в начавшейся войне. Их нейтралитет в большинстве случаев носил дружественный характер, хотя из страха перед Германией они не решались слишком открыто это демонстрировать. Италия, Испания и Япония пока что заняли позицию нейтралитета, правда не дружественного, а выжидательно-враждебного, но все-таки нейтралитета. СССР также заявил о своем нейтралитете.

Очень важны были для Англии и Франции поведение и действия США. Здесь им, однако, нечего было опасаться. Президент Рузвельт до войны и во время войны неоднократно выступал против агрессивных устремлений фашистских держав и оказывал всю возможную для нейтрального государства помощь Англии и Франции. Особенно важно с этой точки зрения было издание 4 ноября 1939 г. нового закона о нейтралитете, более благоприятного для них, чем закон 1935 г.[152]152
  4 ноября 1939 г. в связи с начавшейся второй мировой войной конгресс США принял новый закон, согласно которому и правительство, и частные фирмы получали право продавать оружие воюющим странам, но при условии, что оплата оружия производится наличными и транспортировка оружия происходит не на американских судах, а на судах покупателя. Данный закон получил в просторечии кличку «cash and carry» (плати и вези). Он рассчитан был в первую очередь на снабжение американским оружием Англии и Франции, однако юридически допускал снабжение оружием и другой страны.


[Закрыть]

Чемберлену нужно было также показать, что он что-то делает для подготовки к военным операциям и для укрепления вооруженных сил страны. Ведь широкие массы были настроены антифашистски и ждали от правительства практических дел для борьбы с Германией. Премьер начал с самого легкого: 7 сентября генерал Горт был назначен главнокомандующим британским экспедиционным корпусом во Франции (хотя корпуса этого еще не существовало), а генерал Айронсайд – полная военная бездарность, но зато ярый противник СССР – начальником генерального штаба. Самуэль Хор, один из руководящих «мюнхенцев», стал председателем особого комитета по военным делам.

Однако все это были генералы без армии. Нужна была армия, но в создании ее правительство проявляло поразительную медлительность и неповоротливость. Общий закон о воинской повинности был издан еще перед войной (27 апреля 1939 г.). Он долго оставался в сущности на бумаге. Теперь было издано постановление, что все мужчины в возрасте от 18 до 41 года подлежат призыву в вооруженные силы страны и в случае надобности могут быть переброшены в любую часть света. Начался и призыв в армию. Происходило это очень медленно, точно правительство ждало, что вот-вот призывники окажутся ненужными и будут распущены по домам. Достаточно сказать, что даже 24-летних молодых людей попросили явиться на призывные пункты только в марте 1940 г., т.е. через полгода после начала войны.

Кое-какие меры «военного порядка» принимались и в области внутренней жизни страны. Было введено затемнение в ночное время. Правительство получило полномочия выпускать военные займы. Была запрещена торговля с вражескими странами и установлена цензура почтовых отправлений за границу. Началось рационирование продовольственных продуктов, в первую очередь бекона и масла. Создан был особый комитет из представителей тред-юнионов и союзов работодателей под председательством министра труда для того, чтобы «давать советы правительству по вопросам, касающимся обеих сторон». Была объявлена эвакуация женщин и детей из крупных городов в сельские местности: считалось, что там они будут в большей безопасности от возможных налетов германской авиации. Для раненых было подготовлено 200 тыс. коек и 70 тыс. медсестер. В парламенте шли разговоры о необходимости перевода промышленности на военные рельсы, однако самый перевод происходил черепашьим шагом и с постоянной оглядкой на частнособственнические интересы отдельных фирм и концернов. Бесконечные дебаты вызвал вопрос о том, нужно ли создавать министерство военного снабжения, но к определенному решению все никак не могли прийти. На всех действиях правительства лежал отпечаток крайней медлительности, половинчатости, нежелания вносить какие-либо серьезные изменения в традиционно сложившийся порядок вещей. Да и не удивительно: дух «business as usual», господствовавший в правящих кругах, проникал всюду и на все оказывал свое тлетворное влияние.

Что касается Западного фронта, то там продолжала разыгрываться настоящая комедия. Газеты ежедневно сообщали о «действиях патрулей», о «контактах между разведывательными партиями», о «столкновениях между лазутчиками», о мелких «артиллерийских перестрелках», в которых почти не оказывалось жертв. 22 декабря 1939 г. Даладье с гордостью заявил в палате, что общие потери Франции за первые четыре месяца войны составляют всего лишь полторы тысячи человек! Он прибавил, что это объясняется наличием «линии Мажино». Ведь в первую мировую войну Франция за тот же срок потеряла 450 тыс. бойцов! Дело было, конечно, не в «линии Мажино». Дело было в том, что в 1939 г. Франция вела «странную войну», т.е. вообще не хотела вести никакой войны против гитлеровской Германии. Англичане, которые к середине октября перебросили во Францию экспедиционный корпус численностью около 160 тыс. человек, разумеется, следовали примеру своих французских союзников и тоже ничего не делали на фронте. Их потери исчислялись единицами. Воздушной войны ни с той, ни с другой стороны не было. Немцы «загадочно» молчали. Многие объясняли их поведение оглядкой на США. Возможно, что это обстоятельство играло известную роль, однако главное заключалось в ином. Как теперь мы знаем, Гитлер уже в октябре 1939 г. дал директиву о подготовке нападения на западные страны (так называемый Желтый план); с января 1940 г. эта подготовка приняла серьезный характер, и немцам, естественно, не было оснований распылять свои усилия впредь до момента атаки. Важно было также усыпить бдительность противника, чтобы сохранить в атаке элемент неожиданности.

Несколько активнее проходила война на море. Однако на первых порах англичанам здесь явно не везло. Правда, в течение короткого срока им удалось ликвидировать немецкое судоходство на морях, но зато гитлеровцы сумели в течение первых четырех месяцев войны потопить британские и союзные суда общим водоизмещением 810 тыс. т, а вдобавок в течение того же периода нанести два чувствительных удара по морскому самолюбию Англии.

Первый удар сводился к следующему: 14 октября германская подводная лодка, проявив необыкновенные ловкость и смелость, пробралась в главную морскую базу Великобритании Скапа-Флоу и потопила стоявший там на рейде линкор «Ройял ок» (29 тыс. т). Произошел страшный скандал. Черчилль, как морской министр, пережил несколько очень неприятных дней, но потом были приняты необходимые меры для предупреждения чего-либо подобного в будущем.

Второй удар был несколько иного свойства. В конце августа 1939 г., накануне самой войны, немецкий «карманный линкор» «Адмирал граф Шпее» тайно покинул Вильгельмсгафен и ушел в Южную Атлантику с заданием развернуть пиратскую кампанию против английских торговых судов сразу же после начала войны между Англией и Германией. Гитлера, видимо, вдохновлял пример знаменитых германских «рейдеров» первой мировой войны «Гебена» и «Бреслау», и он хотел теперь повторить ту же операцию. На протяжении сентября декабря 1939 г. германскому пирату удалось потопить корабли общим водоизмещением около 60 тыс. т, но потом против него была послана британская крейсерская эскадра. Последовала длительная и не очень искусная погоня британских судов за «Адмиралом графом Шпее». В конце концов англичанам удалось нанести «карманному линкору» некоторые повреждения и загнать его в устье реки Ла-Платы около Монтевидео. Однако «Адмирал граф Шпее» не сдался противнику, а 17 декабря 1939 г. был взорван своей командой. Германский пират погиб, но совсем не так, чтобы его ликвидация могла вызвать у английских моряков чувство гордости и удовлетворения.

27 ноября 1939 г. я сделал такую запись:

«Когда смотришь на Англию сегодняшнего дня, невольно получается впечатление: перед вами крепкий и сильный человек, одетый в полувоенную форму и снабженный весьма примитивным оружием. Он усердно делает шаг на месте и старается молодецки выпячивать грудь. Кажется, будто бы вот-вот он бросится в атаку, однако на самом деле ему смертельно не хочется воевать, и он только ждёт первого подходящего случая, чтобы сбросить с себя непривычную маскировку и, облачившись в халат, сесть у камина с вечерней газетой в руках… Нет, нет! Воинственным духом в Англии сейчас не пахнет. В правящей верхушке, потому что она за малыми исключениями все еще ищет сговора с Гитлером против СССР, в массах, потому что они еще не разобрались как следует в ситуации и занимают выжидательную позицию. Многие верят в то, что война скоро кончится. И пожалуй, наиболее ярким свидетельством того, что война все-таки идет, являются сетки заградительных баллонов, которые с 3 сентября неизменно висят в лондонском небе для предупреждения пикирования германскими самолетами, которые еще не появлялись, но которых ждут или делают вид, что ждут».